В жесточённом сражении под Малоярославцем Кутузов М.И. не смог разбить На­полеона, но и сам не был разбит. Однако фельдмаршал оставил город, оставил исходные позиции и отступил с намереньем и готов­ностью к новому сражению. «Завтра, я полагаю, — написал он царю Александру I в ночь с 24 на 25 октября, — должно быть генераль­ному сражению, без коего я ни под каким видом в Ка­лугу его (Наполеона) не пущу». Русские войска заняли новые позиции на 2,7 км южнее.

Выстояв под Малоярославцем, не пустив французов на Калужскую дорогу и заставив их отступать по разоренной Смолен­ской дороге, Кутузов М.И., таким образом, окончательно вы­рвал у Наполеона стратегическую инициативу. Отныне и до конца войны французы уже не могли изменить ро­кового для них поворота событий: на Старой Смолен­ской дороге им предстояло во всей полноте испытать историческое возмездие за нашествие на Россию — бегство, страдания, гибель под ударами русских войск и народных ополчений, от рук партизан и казаков, от голода и холода.

Парадоксальный, беспримерный в истории войн факт: одновременно с отступлением Наполеона от Ма­лоярославца на север, в 5 часов утра 26 октября, Куту­зов начал отступать на юг, к с. Детчино, за 24,5 км от Малоярославца, и там уже на следующий день, 27-го, получил известие, что неприятель тоже отступил. «Обе армии отступали одна от другой: французы — к северу, мы — к югу», — вспоминал де­кабрист Норов В.С. Случая отступ­ления от отступающего врага не было в жизни ни у одно­го полководца.

Поскольку Кутузов в ночь с 27 на 28 октября отошел еще дальше на юг, к слободе Полотняный Завод, где оставался два дня, до утра 30 октября, этот его отступательный марш вызвал споры между отечественными историками: одни: Окунев Н.А., Богданович М.И., Попов А.Н. — порицают его, другие Михайловский-Данилевский А.И., Гарнич Н.Ф., — оправдывают. Дума­ется, и те, и другие по-своему правы.

С одной стороны, после того как Наполеон повернул от Малоярославца к Можайску, стало ясно, что марш Кутузова к Детчину и далее к Полотняному Заводу с двухдневным отдыхом был ненужным. Более того, Наполеон в резуль­тате получил выигрыш времени в трое суток, возмож­ность оторваться от русской армии и до самой Вязьмы быть вне ее досягаемости. С другой же стороны, до тех пор, пока Наполеон не повернул от Малоярославца к Можайску, у Кутузова были все основания опасаться, что противник сможет пройти к Калуге в обход русской позиции — через Медынь, где уже были замечены от­ряды его кавалерии.

Чтобы прикрыть Медынскую доро­гу, главнокомандующий и отвел свои войска в Детчино, а за­тем на Полотняный Завод, о чём Кутузов сообщал в письме к государю от 28 октября. Значит, его марш был ситуационно оправданной предосторож­ностью, которая лишь после того, как ситуация измени­лась, оказалась излишней.

Однако Кутузов 30 октября сделал еще один лишний переход. «Не имея скорых и верных известий» о противнике, читаем в его предписании Платову М.И. от 31 октября, «армия сделала один марш совсем не в том направлении, как бы ей над­лежало», а именно к с. Кременскому, на Гжатск, из-за предположения (оказавшегося ошибочным), что Напо­леон пойдет через Белый и Велиж к Витебску. Только 31 октября, когда не осталось никаких сомнений в том, что «Великая армия» идет от Можайска на Смоленск, Кутузов начал свой параллельный марш по Калужской дороге к Вязьме.

Наполеон продвигался к Смоленску быстро. 27 октября он был уже в Верее, 28-го — в Можайске, 29-го — в Гжатске, 31-го — в Вязьме. Сам французский император с гвардией вышел из Вязьмы 1 ноября вслед за корпусом Жюно и перед корпусом Нея. Он еще удивлялся в разговоре с А. Коленкуром: «…никак не мог понять тактики Кутузова, оставлявше­го нас в полном спокойствии»…

Но уже 2 ноября сводный усиленный отряд генерала от инфантерии Милорадовича М.А. вышел на Смоленскую дорогу раньше, чем прошли по ней к Вязьме корпуса Е. Богарне, Понятовского и Даву. Милорадович предпочел не вступать в бой с тремя не­приятельскими корпусами, а первые два из них про­пустить к Вязьме, чтобы затем отрезать и уничтожить корпус маршала Даву, который замыкал отступление «Великой армии». На рассвете 3 ноября Милорадович атаковал Даву в лоб, а Платов ударил на него сзади. В этот момент Богарне и Понятовский, получившие донесения о том, что Даву отрезан, повернули свои кор­пуса назад и пришли к нему на выручку. Милорадовичу пришлось выпустить Даву из клещей.

Тем временем Кутузов с большей частью Главной армии достиг с. Быково примерно в 6,5 км юго-западнее Вязьмы и оставался там до утра 5 ноября. «Он слышал канонаду так ясно, как будто она происходила у него в передней, — свидетельство­вал его адъютант Левенштерн В.И., — но, несмотря на настояния всех значительных лиц Главной квартиры, он остался безучастным зрителем этого боя». Такие же свидетельства оставили Ермолов А.П. и Раев­ский Н.Н., Сеславин А.Н. и Фонвизин М.А., Щерби­нин А.А. и принц Е. Вюртембергский. Все они упрекали Ку­тузова в том, что он не помог Милорадовичу отрезать в Вязьме по меньшей мере один, а то и два-три корпуса французов.

Такие упреки выглядят справедливыми: русские действительно тогда пропустили случай отре­зать всей армией задний корпус противника. Но и осторожность Кутузова можно понять. Даже Су­воров А.В. держался правила: «Скорость нужна, а поспеш­ность вредна». А для Кутузова это правило еще более характерно. В случае под Вязьмой он видел, как быстро пришли на помощь Даву сразу два корпуса — Богарне и Понятовского.

Поэтому фельдмаршал не мог исключить возмож­ность столь же быстрого возвращения самого Напо­леона со всеми его силами, если бы вся русская армия ввязалась в бой с Даву, Богарне и Понятовским. Пре­дусмотрительный и дальновидный Кутузов понимал, что отступление французов по Смоленской дороге су­лит им неисчислимые бедствия и что русской армии еще не один раз представится возможность окружить и уничтожить войска противника при более выгодном соотношении сил и без напрасного риска.

От Вязьмы Кутузов с главными силами предпри­нял диагональный марш кратчайшим путем через Ельню и Юрово на Красный, чтобы максимально затруднить отход французов в Междуречье. Кутузов учитывал, конечно, растянутость французских колонн и надеялся, как видно из его приказа Милорадовичу М.А. от 17 ноября, отрезать под Красным и «заставить сдаться» хотя бы одну из них.

За три дня боев под Красным, с 16 по 18 ноября, французы потеряли, по данным штаба Кутузова, 19,5 тыс. человек пленными, 209 орудий и 6 знамен. Каждый из трех французских корпусов (Богарне, Даву и Нея) был на какое-то время отрезан, а корпус Нея даже совершенно окружен, но принудить к сдаче хотя бы один из них так и не удалось. Однако теряли французы в этих боях не только «голодных, полунагих», хотя таковые, естественно, гибли и попадали в плен в первую очередь. Потери несли и самые боеспособные части французов, вплоть до гвардии, а от 3-го корпуса маршала Нея вообще осталась лишь малая часть.

Возникает вопрос: мог ли Кутузов под Красным добиться большего успеха? Вот отзыв Ф.-П. Сегюра о Кутузове: «Этот старец выполнил лишь наполовину и плохо то, что так мудро задумал». Ближайшие соратники фельдмаршала считали, что достичь можно было большего. Его начальник штаба Ермолов А.П. перед началом боев, 15 ноября, предлагал ему: «Ваша свет­лость довершите поражение армии (Наполеона), если завтра прибудет армия наша к Красному…  Не откажите, ваша светлость, сего на Красное дви­жения. Завтра успех будет совершенный».

Кутузов, однако, лишь передвинул свои глав­ные силы из Юрова в Шилово и там остановился. 17 ноября дежурный генерал Коновницын П.П. и ге­нерал-квартирмейстер Толь К.Ф., по свидетельству очевидца, «советовали атаковать приближавшегося к Красному неприятеля. Кутузов соглашался на это, если только увериться можно в том, что не сам Напо­леон тут командует», и в результате не стал атако­вать.

О том, что Кутузов в те дни был озабочен местонахождением Наполеона и его гвар­дии, говорят собственные документы фельдмаршала. 16 ноября он просил гр. Ожаровского А.П. «упот­ребить все меры… для узнания, где именно находится теперь французская гвардия». В тот же день приказано было Сеславину А.Н. «узнать, что в Красном находится, и когда что выступило, ибо без сего фельдмаршал не предполагает непри­ятеля атаковать».

Напрашивается вывод, что Кутузов под Красным действовал нерешительно, главным образом из опасения встретиться лицом к лицу с гениальным противником. Факты и разъяснения самого Кутузова доказывают, что все было не так просто. Кутузов не побоялся встретиться лицом к лицу с Наполеоном при Боро­дине и Малоярославце. Тем меньше мог он опасаться этого под Красным. Но, убеждаясь с каждым днем после Малоярославца в том, что победа над Наполеоном обеспечена и близка, фельдмаршал стремился по­бедить с наименьшими жертвами. По воспоминаниям пленного наполеоновского генерала М.-Л. Пюибюска, Кутузов заявил ему перед Березиной: «Я, уверенный в вашей погибели, не хотел жертвовать для сего ни одним из своих солдат… Вот как мы, северные вар­вары, сохраняем людей!»

При этом от самого Мало­ярославца Кутузов видел и, конечно, учитывал раз­рушительное воздействие на французскую армию та­ких факторов, как ее моральное разложение, враж­дебная среда, холод и голод, не говоря уже об ударах партизан, казаков, авангардов русской армии. «Наши молодые и горячие головы, — говорил он под Крас­ным принцу Е. Вюртембергскому, — сердятся на ста­рика за то, что он сдерживает их пыл, а не подумают, что самые обстоятельства делают больше, нежели сколько сделало бы наше оружие. Нельзя же нам прийти на границу с пустыми руками».

Наконец, еще один мотив осторожности Кутузова был подмечен Ермоловым А.П.: «Кутузов полагал, что французские войска, в случае совершенного отрезания им пути отступления, возбуждаемые отчаянием, могли дорого продать успех, который, по мнению старого фельдмар­шала, и без всяких усилий с нашей стороны не под­лежит сомнению». С Ермоловым здесь можно было бы согласиться, если бы он вместо «без всяких» сказал «без лишних усилий».

Но Ермолов отчасти тоже разделял чрезвы­чайно распространившуюся сначала в окружении са­мого Кутузова, а потом и в литературе,  версию о том, что фельдмаршал строил «золо­той мост» Наполеону для отступления, т. е. будто бы он намеренно не мешал врагу уйти из России. Так полагали, например, Раевский Н.Н. и Нессельроде К.В., Щербинин А.А. и Левенштерн В.И., не считая Беннигсена Л.Л. и Р. Вильсона, которые вообще были настроены против стратегии и самой личности Кутузова.

Концепцию «золотого моста» поддерживал даже академик Тарле Е.В., однако в даль­нейшем историки от нее отказались. Так как фельд­маршал ориентировал своих генералов вполне опре­деленно: «Одна и главнейшая цель всех наших дей­ствий есть истребление врага до последней черты воз­можности». Это не пустые слова: авангарды русской армии, казаки, партизаны по указаниям Кутузова истребляли врага весьма успе­шно.

Другое дело, что сам Кутузов после Малоярослав­ца в решающие моменты (под Вязьмой, у Красного, на Березине) оказывался не у дел с главными силами армии. Тем самым он давал много поводов для обвинений его в нерешительности, вялости, медлитель­ности. Но медлил он не от недостатка решимости, а скорее от избытка осмотрительности — «шел прямо к цели действий по-своему, не торопясь достигнуть ее, но и не теряя ее из виду». И под Вязьмой, и у Красного он, хотя и оставался в сто­роне от эпицентра боев, контролировал общую ситу­ацию и был готов ввести в дело главные силы, если бы Наполеон сделал то же самое. Кутузов потому и справлялся о местонахождении Наполеона, что хо­тел знать и по возможности обезвредить его маневры, а вовсе не из страха перед своим «гениальным про­тивником».

Конечно, фельдмаршал понимал, что мог добиться большего и под Вязьмой, и под Красным, но, видимо, понимал и другое: нельзя в борьбе с таким против­ником, как Наполеон, каждый раз выигрывать мак­симум возможного. Общим же ходом дел Кутузов после Малоярославца был доволен; лучшая армия мира поспешно отступала перед ним, а, начиная от Смоленска — фактически бежала вон из России; по­бедоносный конец войны с каждым днем приближал­ся, и ему, в глазах его недоброжелателей — дряхлому и ленивому, было, как он признавался в письме к жене от 26 ноября, «сладко гнать пред собою первого в свете полководца».

Надо отметить, что от голода, холода и болезней страдали солдаты не только «Великой армии», но и русские войска. Тому есть много примеров. Полу­шубки и валенки, например, в которых армия нуждалась с Вязьмы, были получены большей частью только в Смо­ленске, Копыси и даже в Вильно. По вине армейских провиантмейстеров солдатам приходилось и голодать. Воровство и разгильдяйство воен­ных и штатских чиновников опустошали армейскую казну. Случалось, и замерзали русские воины, даже из числа «гвардей­ских молодцов», а больным и отставшим не было числа. Правда, в отличие от французов, они, как пра­вило, возвращались в строй: 7 декабря Кутузов со­общал царю, что «догоняют армию… до 16 тыс. выздо­ровевших», а 19-го — что «таковых прибудет в скоро­сти не менее 20 тысяч».

Умел Кутузов настроить голодных, недовольных солдат на самоотверженное довершение победы. Вот рассказ очевидца об одной из встреч Кутузова с вой­сками: «Подъехав к Измайловскому полку, он спро­сил: «Есть ли хлеб?» — «Нет, ваша светлость». — «А вино?» — «Нет, ваша светлость». — «А говяди­на?» — «Тоже нет». Приняв грозный вид, кн. Кутузов сказал: «Я велю повесить провиантских чиновников. Завтра навезут вам хлеба, вина, мяса, и вы будете отдыхать». «Покорнейше благодарим!» «Да, вот что, братцы: пока вы станете отдыхать, злодей-то, не дожидаясь вас, уйдет!» В один голос возопили гвардейцы: «Нам ничего не надобно! Без сухарей и вина пойдем его догонять!»

Тем временем «злодей» подходил к рубежу, где бы­ло уготовано «конечное ему истребление». То была Березина… К началу переправы французов через Березину, 26 ноября, Кутузов с глав­ными силами вторые сутки отдыхал в г. Копысь, почти за 130 км от противника, и плохо ориентировался в обстановке. 29 ноября, когда Наполеон, перейдя Березину, уходил на запад, пресле­дуемый Чичаговым, и даже еще 30-го Кутузов, оста­ваясь далеко сзади и, главное, по его собственному признанию, «в неизвестности» о маневрах Наполеона. Кутузов запрашивал своих генералов, переправился ли не­приятель на правый берег Березины. И только 1 декабря фельдмаршал перешел через Березину у м. Жуковец, 53 км южнее места переправы Наполеона.

Естественно, что Кутузов, пребывая все дни, пока решалась судьба операции, «в неизвестности» о поло­жении дел, не мог должным образом координировать маневры фланговых армий, а его собственная армия, за исключением отрядов Платова и Ермолова, вообще не участвовала в операции. Это — факт, оспорить ко­торый невозможно.

Поскольку Кутузов догнать Наполеона у Берези­ны не смог, к «общему соединению» всех русских ар­мий, им же запланированному у Борисова, опоздал, а Витгенштейн и Чичагов тоже действовали на Березине не лучшим образом, Наполеону и удалось спасти все то, что русские особенно старались истребить: гвардию, офицерский корпус, генералитет, всех маршалов и себя самого.

За относительную неудачу Березинской операции историки обычно возлагали ответственность на Чичагова, а Витгенштейну отводили роль второго по значимости виновника. Что же касается Кутузова, то его действия на Березине почти единодушно рассматривались как безу­пречные, между тем все события на Березине 26-29 ноября 1812 г. про­шли совершенно без участия главнокомандующего, переложившего перед царём свою вину за это на плечи подчинённых.

Статья написана по материалам книги Троицкого Н.А. «1812 Великий год России», М., «Мысль», 1988 г.