Русская стратегия, как в добородинский период при Барклае, так и в послебородинский при Кутузове оказалась единственно правильной и привела к гибели Великой армии. Единственное темное пятно, единственная ошибка нашей стратегии — это Бородино. Но Кутузов так же не ответственен за Бородино, как не ответственен и за Аустерлиц. Этого сражения он не желал, понимая его бесцельность и риск — оно было ему навязано, 45 000 жизней было принесено в жертву Молоху общественного мнения.
Бородинское сражение оказалось преждевременным. С ним поторопились на два месяца. Его следовало дать не в конце августа, а в конце октября, когда французская армия была в достаточной степени подточена изнутри.
Имей Кутузов тогда в строю те десятки тысяч, что погибли бесцельно в бородинском бою, будь жив Багратион, братья Тучковы, Кутайсов, многие герои-командиры — генеральное сражение было бы дано где-нибудь под Вязьмой — и тогда не ушел бы ни один француз, а Наполеон отдал бы свою шпагу, к примеру, Платову…
Предположим, что в Бородинском сражении Наполеону удалось уничтожить русскую армию. Государь Александр I остался бы и тогда непреклонен, Москва была бы сожжена, народное восстание вспыхнуло бы и в этом случае.
Но никого не было бы в Тарутинском лагере и некому было бы заступить завоевателю дороги при Малоярославце… Наполеон смог бы расположить свою армию на зимние квартиры где-нибудь в Калужской либо Орловской губернии (терпя, разумеется, большой ущерб от партизан) — и весной 1813 г. возобновить военные действия, опираясь на огромные ресурсы подвластной ему Европы.
После Малоярославца Кутузов направлялся параллельно Наполеону, южнее его — как бы заслоняя от французов центральные губернии и принуждая их идти пустынным смоленским трактом. В этом есть большая аналогия с движением русской армии осенью 1708 г., когда она «провожала» Карла XII на опустошенную Украину, заслоняя в то же время от шведов внутренние области.
Кутузов не желал давать генеральные сражения, хотя все выгоды и были на русской стороне, он предпочитал добить Наполеона, не проливая русской крови. Подчиненные Кутузова отнюдь не одобряли «слишком осторожного» образа действия главнокомандующего. Их частной инициативе принадлежат бои двадцатых чисел октября — ряд коротких, жестоких ударов, побуждавших врага идти скорее, не задерживаясь.
Французская армия выступила из Смоленска по частям и растянулась на 4 перехода: голова ее подходила к Красному, когда главные силы только трогались от Смоленска. Кутузов сблизился с растянувшимся противником и в трехдневном сражении при Красном, взяв его во фланг, совершенно разгромил (4, 5, 6-го ноября), захватив свыше 20 000 пленных и 228 орудий — три четверти остававшейся у французов артиллерии. При большей энергии со стороны Кутузова — вся французская армия стала бы его добычей. За Красный Кутузов получил титул князя Смоленского, а Платов — графское достоинство.
Кутузова обвиняют в слишком осторожном образе действий, в том, что он «выпустил» Наполеона. Эти упреки неосновательны. Наполеона выпустил не Кутузов, а адмирал Чичагов (место которому было на мостике флагманского корабля, а не во главе отдельной армии).
Кутузов действовал в духе плана войны — он загонял зверя в расставленные тому сети. Сети эти оказались расставленными неискусно, командовавший армией моряк заснул на вахте… К событиям на Березине Кутузов совершенно не причастен.
Он мог бы дать генеральное сражение с громадными шансами на успех при Малоярославце. Он мог бы добить разгромленную под Красным армию Наполеона так же, как мог бы взять за год до того штурмом слободзейский ретраншемент великого визиря… К чему было проливать русскую кровь, драгоценную русскую кровь, уже и так зря растраченную в бородинском побоище — когда жребий врага так ясно был начертан на снегу пустынной смоленской дороги?
Если стратегия Наполеона — стратегия наступления, стратегия быстрых побед, то Кутузов, как никто умел заставить работать на себя и время, и обстоятельства и даже самого врага. Он прекрасно помнил своего учителя: «Последнюю кампанию, — говаривал Суворов, — неприятель потерял счетных семьдесят пять тысяч, чуть не сто, а мы и одной тысячи не потеряли. Вот это называется вести войну, братцы! Господа офицеры, какой восторг!»…
Петр I наверняка узнал бы в старом екатерининском орле птенца своего гнезда и поздравил бы его с знатною викторией, малой кровью одержанной. Кутузов был последним гуманистом великого века — и после него надолго «стратегия минотавра» сделалась основным типом русского полководчества.
Большое число русских военачальников оказалось на высоте тех геройских задач, которые им приходилось решать. Барклай-де-Толли сберег армию в самый критический период войны. Багратион совершил блистательный марш от Несвижа до Смоленска, получил здесь право на звание полководца, смерть же его явилась жесточайшей утратой для армии.
Витгенштейн под Клястицами и Полоцком успешно держал экзамен на самостоятельного командующего армией. Ермолов, Милорадович и Дохтуров блестяще подтвердили свою славную репутацию. Обратили на себя внимание Раевский, Паскевич, Неверовский, Остерман. Громкую славу себе и всему казачеству стяжал «вихорь-атаман» Платов. Такой яркой плеяды вождей и командиров с тех пор Россия больше не имела…
К сожалению, неудачно себя проявили Чичагов и Беннигсен. Адмирал Чичагов принял переправу за демонстрацию, а демонстрацию за переправу и все силы свои стянул ниже Борисова, опасаясь соединения Наполеона с Шварценбергом. Кроме этого, его неумелые атаки были отражены переправившимися французами.
Беннигсен составил настолько сложный и запутанный план удара по авангарду Мюрата при Тарутине, что к началу атаки на месте была лишь одна конница, пехотные корпуса диспозиции не выполнили. Орлов-Денисов с 10-ю казачьими полками, безусловно, нанёс удар по неприятелю, но авангард не уничтожил. Кроме этого, Багговут был убит, а растерявшийся Беннигсен не смог дать никаких распоряжений. В результате, поссорившись с Кутузовым, Беннигсен уехал из армии…
Действия французов, по большей части, были весьма неудачны. Иероним был отстранён от командования. Даву, показавший замечательный глазомер накануне Бородина и после Малоярославца, в начале кампании действовал очень слабо (Салтановка). Да и сам Наполеон был как будто уже не тот. Ни один его план не удался, не оправдался ни один его расчет — как политический, так и стратегический.
Занятием Москвы Россию на мир он не склонил. Разбить обе русские армии порознь, как австрийцев в Италии и пруссаков под Йеной-Ауэрштедтом, ему не удалось. Не получилось взять их в клещи у Смоленска, благодаря глазомеру Барклая, героизму Неверовского и упорству Дохтурова.
Не удалось добить русскую армию после Бородина, благодаря мужественному решению Кутузова пожертвовать Москвой без боя. Отступление же в направлении «кратчайшем геометрически» привело к небывалой катастрофе. В утро Бородина светило «солнце Аустерлица», но освещало оно совсем не тактику Аустерлица…
Наполеон разбросал свои силы. Он оставил в Польше корпуса Виктора и Ожеро, отправил Макдональда в бесцельный курляндский поход, держал корпус Ренье при армии Шварценберга, усилил Удино под Полоцком еще корпусом Сен-Сира. Всех этих сил ему недоставало под Бородино, где ему надлежало победить, во что бы то ни стадо.
7-го ноября Наполеон перевел свою истерзанную армию по тонкому льду только что ставшего Днепра у Орши. Прибытие из Польши свежего корпуса Виктора и присоединение остатков Сен-Сира улучшило немного, хотя и ненадолго, положение армии, ставшей насчитывать до 60000, из коих лишь половина могла считаться сколько-нибудь боеспособной.
А главная ошибка повелителя Европы — ошибка психологическая. Он не знал России, а еще менее — русский народ. Едва ли не самым трагическим моментом его необыкновенной жизни было напрасное ожидание «бояр» на московской заставе. Он никогда ничего не слышал про Ослябю и Пересвета, Пожарского и Минина, Гермогена и Сусанина. И если бы ему суждено было постичь гений породившего их народа — то нога его не ступила бы на русскую землю.
По материалам книги А. Керсновского «История русской армии», М., «Голос», 1992 г., т. 1, с. 265-267
Оставить комментарий