К началу Отечественной войны 1812 г. Михаил Богданович Барклай де Толли хоть и был военным министром, но командовал лишь 1-й Западной армией, размещенной в Литве. Эта армия насчитывала 120 210 человек при 580 орудиях. 2-я Западная армия под командованием князя Петра Ивановича Багратиона стояла между Неманом и Бугом. 1-я армия по численности в два раза превосходила 2-ю армию.
Государь Александр I в начале войны не поставил во главе войск Барклая де Толли, а взял на себя Верховное главнокомандование, несмотря на то, что никогда не служил в действующей армии, однако уже 7 (19) июля император наконец-то оставил армию, вновь не назначив командующего русскими армиями. От царившей в армии неразберихи Барклай, любившего порядок во всем, по свидетельству Муравьева А.Н. «часто приходил в отчаяние: проекты за проектами, планы и распоряжения, противоречащие друг другу, все это нарушало спокойствие».
Историк Троицкий Н.А. задается справедливым вопросом: «Царь всем мешал (Барклаю в особенности), все и вся путал, но мог ли кто сказать ему об этом прямо?» Генерал Ермолов А.П. отмечает, что «отъезд государя произвел на войска неприятное впечатление». А вот Барклай де Толли лишь облегченно вздохнул, но никаким главнокомандующим русскими армиями вновь не стал. Да, под его командованием была 1-я Западная армия, но никакого официального документа относительно 2-й Западной армии император по одной ему ведомой причине не оставил.
Более того, ситуация сложилась такая, что князь Багратион П.И. и не обязан был подчиняться приказам Барклая, так как оба они превратились в совершенно самостоятельных главнокомандующих частными армиями. Как ни стремился Наполеон разбить русские армии порознь, у него ничего не получилось. Пройдя за 38 дней отступления более 600 километров, 22 июля (3 августа) 1-я и 2-я Западные армии соединились в районе Смоленска. Это было первой большой неудачей императора французов в войне 1812 г.
Надо отметить, что Барклай де Толли М.Б. и Багратион П.И. были произведены в чин генерала от инфантерии в один день (20.03.1809 г.), только Багратион, в силу алфавитного порядка, был расположен в приказе выше и, следовательно, имел старшинство в чине перед Барклаем. Исходя из этого, Багратион должен был принять общее командование. Однако в армиях кроме них находились и другие генералы, имевшие над Барклаем и Багратионом преимущество в чине, например, Беннигсен Л.Л. и А. Вюртембергский, кроме того, в армии был брат царя Константин Павлович…
Однако для такого ответственного поста, как командование армиями, значение одного старшинства в чине никогда не считалось достаточным, и во всех государствах признавалось необходимым специальное полномочие монарха.
Естественно, подобное положение привело к тому, что сразу же начались интриги по поводу общего командования. Князь Багратион, несмотря на то, что он мог требовать подчинения себе младшего по чину, видимо осознав ситуацию, предоставил общее командование над объединенными армиями Барклаю де Толли, как военному министру.
Но по сути, 42 дня, прошедших с момента отъезда императора Александра до приезда Кутузова М.И., Барклай де Толли оставался командующим лишь одной из армий — подобно Багратиону и Тормасову, на равных с ними началах. Нелепость подобного положения, совершенно недопустимого на войне, усугублялась еще и тем, что Михаил Богданович не мог, даже как военный министр, отдавать приказы армиям Тормасова А.П. и Чичагова П.В.
Чтобы лучше узнать человеческие и полководческие качества командующих 1-й и 2-й Западными армиями, обратимся к «Запискам» генерала Ермолова А.П. Только надо иметь в виду, что Алексей Петрович не любил Михаила Богдановича. По мнению историка Тартаковского А.Г. Ермолов «был в изрядной мере наделен и двуличием, и уклончивостью в отношениях с людьми, и способностью лавировать в острых ситуациях».
Нетрудно заметить, что в своих «Записках» генерал Ермолов совсем не щадит Михаила Богдановича. Более того, именно он, как никто другой, разжигал в главной квартире враждебные Барклаю настроения. И, что характерно, делал это Ермолов крайне несправедливо, что невольно наводит на мысль об известной доли зависти.
Заметим, что Ермолову было чему завидовать, ведь его военная карьера, несмотря на все его достоинства, складывалась весьма непросто. Как отмечает Нечаев С.Ю., «он получил чин полковника в 1805 году, а генерал-майора — в 1808 году, хотя два раза представлялся годом раньше, а ведь в том же 1807 году Барклай де Толли тоже был всего лишь генерал-майором».
С другой стороны, в своих «Записках» Ермолов А.П., издавна дружный с Багратионом, даже не скрывает своего восхищения князем. Сравнивая Барклая и Багратиона, он пишет:
«Оба они служили в одно время, довольно долго в небольших чинах, и вместе достигли звания штаб-офицеров… Князь Багратион, на те же высокие назначения возведенный (исключая должности военного министра), возвысился согласно с мнением и ожиданиями каждого. Конечно, имел завистников, но менее возбудил врагов. Ума тонкого и гибкого, он сделал при дворе сильные связи. Обязательный и приветливый в обращении, он удерживал равных в хороших отношениях, сохранил расположение прежних приятелей… Подчиненный награждался достойно, почитал за счастие служить с ним, всегда боготворил его… Недостаток познаний или слабая сторона способностей может быть замечаема только людьми, особенно приближенными к нему».
«Отличаясь умом тонким и гибким», по отзыву Ермолова А.П., Багратион, к сожалению, не проявил этих качеств в отношении к Барклаю. Быть может, причиною этого и было отсутствие образования. Властный и горячий, слишком непосредственно отдаваясь своим чувствам и не вдумываясь в положение вещей, Багратион был один из самых ярых противников Барклая.
В книге Никонова А.П. «Наполеон: попытка №2» о Багратионе можно прочитать: «Недалекий кавказский князь требовал от Барклая де Толли немедленно наступать на Наполеона, аргументируя свою позицию так: «Шапками закидаем!» Не зря московский губернатор Ростопчин считал Багратиона человеком глуповатым». (С. 261).
Ссылаясь на бедность Барклая де Толли до возвышения в чины, Ермолов так характеризует генерала: «Свободное время он употребил на полезные занятия, обогатил себя познаниями. По свойствам воздержан во всех отношениях, по состоянию неприхотлив, по привычке без ропота сносит недостатки. Ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле; нетверд в намерениях, робок в ответственности; равнодушен в опасности, недоступен страху. Свойств души добрых, не чуждый снисходительности; внимателен к трудам других, но более людей, к нему приближенных…
Осторожен в обращении с подчиненными, не допускает свободного и непринужденного их обхождения, принимая его за несоблюдение чинопочитания. Боязлив пред государем, лишен дара объясняться. Боится потерять милости его…»
О Багратионе у Ермолове далее читаем: «Неустрашим в сражении, равнодушен в опасности. Не всегда предприимчив, приступая к делу; решителен в продолжении его. Неутомим в трудах. Блюдет спокойствие подчиненных; в нужде требует полного употребления сил. Отличает достоинство, награждает соответственно. Нередко, однако же, преимущество на стороне тех, у кого сильные связи, могущественное у двора покровительство.
Утонченной ловкости пред государем, увлекательно лестного обращения с приближенными к нему. Нравом кроток, несвоеобычлив, щедр до расточительности. Не скор на гнев, всегда готов на примирение. Не помнит зла, вечно помнит благодеяния».
В тоже время в «Истории государства российского. Жизнеописания. XIX век. Первая половина» на с. 88 читаем о князе: «обычно молчаливый, но вспыльчивый и неудержимый в гневе». «Накануне соединения двух русских армий под Смоленском Барклай написал Багратиону: «Прошу вас все забыть и рука об руку действовать на общую пользу Отечества».
Но Багратион «словно бы не заметил этой протянутой руки и стал действовать против Барклая в «духе происков и пристрастия». Если до того о своей вражде к нему он доверительно сообщал лишь нескольким лица,.. то ныне его инвективы в адрес полководца стали достоянием широкого круга военачальников» (Тартаковский А.Г. «Неразгаданный Барклай. Легенды и быль 1812 года», с. 83).
Несмотря на полную непохожесть и нескрываемую враждебность по отношению к Барклаю, при встрече в Смоленске князь Багратион заявил, что весьма охотно будет служить под его начальством. Можно ли было верить этим словам? Конечно же, нет. Как подчеркивает историк Тартаковский А.Г., «подчинение это было чисто символическим и эфемерным, что обнаружилось буквально через несколько дней».
При этом сам Барклай-де-Толли находился под очень сильным давлением. Генерал Богданович М.И. констатирует: «…Барклай находился в самом затруднительном положении: с одной стороны — собственное убеждение в невозможности противостоять сильнейшему противнику побуждало его уклоняться от решительной с ним встречи; с другой — все окружавшие его, вся армия; вся Россия и, в челе ее, сам государь, требовали, чтобы наши армии заслонили от врага родную землю. Оставаясь в бездействии у Смоленска, невозможно было остановить дальнейшее нашествие французов».
Горячий по натуре, князь Багратион с самого начала войны не скрывал своей неприязни к Барклаю де Толли, он ратовал за наступление и всячески критиковал стратегию военного министра. При этом обоих полководцев не могло не страшить возможное окружение. Именно поэтому, кстати сказать, было принято решение далеко от Смоленска не отходить и обеим армиям не отдаляться друг от друга дальше, чем на расстояние одного перехода.
Осторожность Барклая вполне понятна: Наполеон мог занять Смоленск и отрезать русские войска от Москвы. Абсолютно достоверных сведений о положении войск Наполеона у него не было, а посему слишком рисковать он не счел нужным. Позиция князя Багратиона была несколько иной: сам он вряд ли знал о противнике больше, чем Барклай, но зато был совершенно уверен, что действовать нужно иначе. Но вот как? Как и всегда, обладавший вулканическим темпераментом, князь Багратион предпочитал довериться своей интуиции. При этом в отношении Барклая он заявил следующее: «Невозможно делать лучше и полезнее для неприятеля, как он…»
Противостояние Барклая и князя Багратиона под Смоленском лишь усилилось. В результате, после соединения с 1-й Западной армией, последний уже открыто стал обвинять Михаила Богдановича в неспособности руководить войсками, а личные разногласия Барклая и Багратиона дошли до такой степени, что это уже мешало согласованию действий их армий.
Конечно, столкновения среди генералитета — ситуация обычная. Историк Безотосный В.М.: «По опыту предшествующих войн, редко какая кампания обходилась без личных стычек и мелочных обид на коллег среди военачальников. Ничего удивительного в этом не было — в любые времена и во всех странах генеральская среда всегда отличалась повышенной профессиональной конкуренцией и столкновением честолюбий. Борьба в недрах генералитета в 1812 году велась в нескольких плоскостях и в разных направлениях…»
Князь Багратион, видевший во всем злой умысел иностранцев, а вся главная квартира была «немцами наполнена так, что русскому жить невозможно, да и толку никакого нет». Удивительно, но князь Багратион искренне считал себя русским, а Барклая — немцем. И это тем более удивительно, что Михаил Богданович немцем не был по определению (его дед стал российским подданным ещё в 1710 г.). А вот дед князя Багратиона (царевич Исаак-бек) переехал из Грузии в Россию лишь в 1759 г., а отец, родившийся в Персии, — еще на шесть лет позже… Князь Багратион, кстати, и говорил по-русски с сильным акцентом, и писал с массой грамматических ошибок.
«Однажды в приступе гнева он написал: «Я думал, истинно служу государю и Отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу!» А в другой раз, в письме графу Ростопчину, он пошел еще дальше: «Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству, но генерал — не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады».
Естественно, подобные слова рано или поздно дошли до Михаила Богдановича. Не могли не дойти — в условиях царивших при Генеральном штабе интриг и борьбы различных группировок. В результате между двумя заслуженными генералами произошла безобразная сцена.
— Ты немец! — кричал князь Багратион. — Тебе все русское нипочем!
— А ты дурак, — отвечал ему Барклай де Толли, — и сам не знаешь, почему себя называешь коренным русским». (Е. Гречена «Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах», М., «Астрель», 2012 г., с. 79).
Однако оба генерала: один — прибалтийский немец (родился в Лифляндии), выходец из шотландского клана, а другой — потомок грузинского царского рода, в сущности, были великими русскими полководцами, искренне преданными России — своему Отечеству.
Вот что пишет по этому поводу генерал-майор, философ и декабрист Фонвизин М.А.: «При всех достоинствах Барклая де Толли, человека с самым благородным, независимым характером, геройски храброго, благодушного и в высшей степени честного и бескорыстного, армия его не любила за то только, что он — немец! В то время, когда против России шла большая половина Европы под знаменами Наполеона, очень естественно, что предубеждение против всего нерусского, чужестранного, сильно овладело умами не только народа и солдат, но и самих начальников.
При том Барклай де Толли с холодной и скромной наружностью был изранен, был с перебитыми в сражении рукою и ногою, что придавало его особе и движениям какую-то неловкость и принужденность; не довольно чисто говорил он и по-русски, и большая часть свиты его состояла из немцев…»
Барклай де Толли почти не имел в своей армии приверженцев: все лучшие русские генералы, из которых многие приобрели справедливо заслуженную славу, были или против него, или совершенно к нему равнодушны. Главные недоброжелатели Барклая были начальник его штаба генерал Ермолов и генерал Раевский. Не любя Барклая де Толли, его противники сообщили чувства неприязни своей и войску. Военачальник, как никто, заботившийся о нуждах солдат, не только не был любим армией, но и постоянно подозревался в самых низких действиях.
В ходе сражения за Смоленск «потери русских составили свыше 11 тыс. человек», а «убыль в рядах Великой армии была, по русским исчислениям, около 14 тыс. человек, по французским данным — 6-7 тысяч человек». Подобное вполне укладывалось в план Барклая, состоявший в том, чтобы «задержать противника и нанести ему как можно больший урон».
После оставления Смоленска Барклай приказал отступать по московской дороге, а князь Багратион, напротив, хотя формально и подчинился Барклаю, но полагал, что «должно было отстаивать Смоленск до последней крайности», несмотря на численное превосходство противника и подтянутую им к городу артиллерию. Князь начал писать жалобы на Барклая государю, Аракчееву и другим высокопоставленным лицам, обвиняя его во всех смертных грехах. «Министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя… Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества…», — писал князь Аракчееву А.А.
Как утверждает биограф Багратиона Анисимов Е.В., князь «имел серьезный недостаток как полководец и человек — в какой-то момент он оказывался не в состоянии взвешенно и хладнокровно проанализировать ситуацию, в которой оказывались другие, и торопился с осуждением: он не хотел и допустить, что в своем поведении Барклай руководствуется иными мотивами, кроме трусости, бездарности, нерешительности или измены».
Багратион начал с военным министром войну на полное уничтожение, не понимая, что ненависть — это сила бессилия. К сожалению, общие офицерские симпатии были на стороне князя. Наблюдая за продолжавшейся не первый день напряженностью в отношениях двух командующих армиями, некоторые русские генералы, к примеру – Ермолов, делали все, чтобы подтолкнуть князя Багратиона к еще более решительным действиям, направленным против Барклая.
В конце концов, разрываясь между необходимостью и невозможностью, Михаил Богданович, похоже, и сам начал думать, что без генерального сражения ему уже больше не обойтись. В результате Барклай вроде бы как принял решение дать генеральное сражение французам при Умолье, и он даже отдал ряд соответствующих распоряжений. Но вскоре выбранная позиция была признана не подходящей для сражения, и тут же было отменено намерение сразиться при Умолье. Русские армии продолжали спасительное отступление.
Наконец была найдена подходящая позиция за Вязьмой, у селения Царево-Займище. Решение Барклая идти к Царево-Займищу вызвало в армии уже просто крайнюю степень неудовольствия. Больше всех усердствовал конечно же князь Багратион: он не скрывал своего бурного негодования и не жалел обидных упреков. В результате уже никто не верил обещанию Михаила Богдановича сражаться, а самого его штабные остряки стали за глаза звать вместо «Барклай де Толли» — «Болтай да и только».
Ненависть к Барклаю стала почти всеобщей — его ненавидел царский двор, презирали офицеры и солдаты, генералы считали глупым, упрямым и самонадеянным педантом. В эти дни беспрерывного отступления мало кто верил в Барклая — разве что самые дальновидные, но таких, к сожалению, было совсем немного, но они были — например, Глинка Ф.Н., будущий декабрист.
У селения Царево-Займище начались инженерные работы, и армия заняла боевое расположение. И вот в этот-то момент в приказе по армиям было объявлено о прибытии Его Светлости князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – нового главнокомандующего русской армией. Для Барклая это был очередной удар, страшное оскорбление. Однако чувства свои он скрыл и продолжал служить с прежним усердием.
При этом, как отмечает генерал Богданович М.И., «Кутузов уступал Барклаю-де-Толли в административных способностях и князю Багратиону в деятельности». Тем не менее, назначение получил именно Кутузов. «Сам я – умываю руки», — заключил, сделав это, император.
Назначение Кутузова М.И. главнокомандующим оказало «благоприятнейшее впечатление на дух войск российских». Однако Багратион вновь был недоволен: «Я, с одной стороны, обижен и огорчен… С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда», — написал князь в письме графу Ростопчину Ф.В. А генерал Раевский Н.Н. в письме к жене лаконично заметил: «Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли».
Статья написана по материалам книги Е. Гречена «Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах», М., «Астрель», 2012 г., с. 51-154.
Оставить комментарий