После убийства императора Павла I, Ростопчин Ф.В., сделавший при его дворе блестящую карьеру, был отправлен в отставку. Вернуться на службу он смог только перед войной 1812 г. 24 февраля 1810 г. граф Ростопчин был назначен обер-камергером и членом Государственного Совета, а в мае 1812 г. государь Александр I назначил его военным губернатором Москвы, а затем произвёл в генералы от инфантерии, Ростопчин получил титул Московского главнокомандующего.

В период Отечественной войны, имея литературный опыт, граф обращался к жителям со своими знаменитыми «афишами» (листовками), написанными простонародным языком, в которых восхвалял  «русские добродетели», поддерживал в народе патриотические чувства, бодрость духа, призывал к различным жертвам для спасения Отечества. В «афишах» помещались сведения с театра военных действий, часто преувеличивались известия о наших победах, опровергались слухи об успехах неприятельского нашествия, а французы выставлялись в смешном и презрительном виде.

Надо отметить, что, ещё находясь в отставке, Фёдор Васильевич сочинял произведения, имевшие антифранцузскую направленность. В 1807 г. вышел его знаменитый памфлет «Мысли вслух на Красном крыльце…», затем повесть «Ох, французы!», комедия «Вести или убитый живой», «О Суворове» (1808 г.) и др. В «Мыслях», написанных его фирменным «народным языком», Фёдор Васильевич задаётся вопросом: «Долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французу: сгинь ты дьявольское наваждение! Ступай в ад или восвояси, все равно – только не будь на Руси».

Ростопчин Ф.В. приспособил бюст Наполеона под ночной горшок, собственного повара-француза велел сечь кнутом, а в пресловутых «Ростопчинских афишах» ухарски подзадоривал соотечественников на легкую победу («Француз не тяжеле снопа ржаного!»), потешался над воинством Наполеона и его планами: «Вить солдаты-та твои карлики да щегольки… Не токмо што Ивана Великого, да и Поклонной во сне не уви­дишь!»

Во время войны 1812 г. Ростопчин активно занимался вопросами созыва и снаряжения ополчения в Москве и ряде соседних губерний. Побуждал купечество и дворян к пожертвованиям на военные нужды и формирование запасов провианта для ополчения. При его непосредственной помощи был организован госпиталь для раненых, которых привозили с полей сражений. Ещё до вступления Наполеона в Москву Ростопчин организовал высылку иностранцев из города.

С приближением неприятеля к первопрестольной губернатор активизировал действия по перевозке казенного имущества, архивов, произведений искусства и эвакуации жителей, раненых. Граф курировал создание пер­вого в мире «бомбардировщика» — управляемого воздушного шара Леппиха. Но в то же время немало содействовал возникновению и распространению пожаров в Москве, захваченной французами.

Остановимся подробнее на этом вопросе. 8 (20) сентября 1812 г. Наполеон написал императору Александру I: «Прекрасный и великий город Москва более не существует. Ростопчин ее сжег. Четыреста поджига­телей схвачены на месте; все они заявили, что поджигали по приказу этого губернатора и начальника полиции: они расстреляны. Огонь, в конце концов, был остановлен. Три четверти домов сожжены, чет­вертая часть осталась. Такое поведение ужасно и бессмысленно».

Историк Тарле Е.В. констатирует: «Ростопчин, конечно, активно содействовал воз­никновению пожаров в Москве, хотя к концу жизни, проживая в Париже, издал брошюру, в которой от­рицал это. В другие моменты своей жизни он гор­дился своим участием в пожарах, как патриотичес­ким подвигом».

Утром 2 сентября граф Рос­топчин Ф.В. сказал своему 18-летнему сыну Сергею: «Посмотри хорошо на этот город, ты видишь его в последний раз, еще несколько часов, и Москвы больше не будет — только пепел и прах».

В тот же день граф Ростопчин написал своей же­не Екатерине Петровне: «Когда ты получишь это письмо, Москва будет превращена в пепел, да простят меня за то, что воз­намерился поступать, как Римлянин, но если мы не сожжем город, мы разграбим его. Наполеон сделает это впоследствии — триумф, который я не хочу ему предоставлять».

По словам историка Тартаковского А.Г., «одного этого письма было бы достаточно, чтобы считать ре­шающую роль Ростопчина в сожжении Москвы окончательно доказанной». Доказательством, кстати сказать, может служить и тот факт, что граф Ростопчин сжег и свое прекрас­ное и богатое имение Вороново, что находилось в 60 верстах от Москвы.

В письмах к Багратиону, генералу Балашову можно прочитать строчки типа: «Наполеон получит вместо добычи место, где была столица», «он найдёт уголь и золу», «я почти уверен, что народ зажжёт город». Этим актом он хотел возбудить в на­роде «общее рвение», и для этого Фёдор Васильевич был готов на са­мые крайние меры, но одновременно генерал-губернатор решил не брать на себя одного ответствен­ность за столь беспрецедентное действие, поэтому в письмах он упоминает об участии в пожарах народа.

Граф Ростопчин Ф.В не только говорил о возмож­ном сожжении Москвы, он еще и предпринимал ак­тивные действия для подготовки к осуществлению своего замысла. Прежде всего, губернатор приказал эвакуи­ровать из города «огнегасительные снаряды». Ведь совершенно очевидно, что лишить город средств защиты от огня — значило го­товить его к сожжению. Имеются данные о том, что именно Ростопчин приказал обер-полицмейстеру Ивашкину П.А. вы­везти из Москвы «все 64 пожарные трубы с их при­надлежностями». Кроме этого, Ростопчин приказал выпустить из острогов на свободу многих преступников, то есть потенциаль­ных поджигателей Москвы.

Будущий генерал Фантен дез Одоар в те дни сде­лал в своем в дневнике следующую запись: «Пускай Европа думает, что французы сожгли Москву, может быть, в конце концов, история воздаст должное этому акту вандализма. Между тем правда состоит в том, что этот великий город лишен отца, рукою которого он должен был бы быть защищен. Ростопчин, его губернатор, хладнокровно подгото­вил и принес жертву. Его помощниками была тыся­ча каторжников, освобожденных ради этого, и кото­рым было обещано полное прощение, если эти пре­ступники сожгут Москву».

Естественно, Москву подожгли не французы. Вот что пишет историк Безотосный В.М.: «Наполеон, войдя в Москву и даже будучи «кровожадным злодеем», безусловно, не был заинтересован в подобном пожаре. Хо­тя бы потому, что являлся реальным политиком (в этом ему отказать нельзя). Целая, несожженная «белокаменная» столица России ему бы была нужна с политической точки зрения — для ведения переговоров о мире с царем.

Да и чисто военная целесообразность отнюдь не дик­товала подобной крайней меры. Наоборот, какой главнокомандую­щий для места расположения своих главных сил выбрал бы пепели­ще, да еще им самим подготовленное? (Только сумасшедший, а он та­ковым не являлся!) Возникновение пожара оказалось для Наполеона неожиданным, именно он вынужден был организовать борьбу с огнем, да и в конечном итоге Великая армия значительно пострадала от по­следствий пожара».

По приказу Наполеона солдаты французской Императорской гвардии несколько дней подряд боролись с огнём, им даже удалось спасти ряд кварталов. Но положение ухудшалось, от газа и дыма дышать становилось всё труднее и труднее… «Это война на истребление, это ужасная тактика, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации… Сжигать собственные города!.. Какая свирепая решимость! Какай народ!..», — воскликнул император французов.

Фельдмаршал Кутузов лишь 1 (13) сентября окон­чательно решил оставить Москву, решив оторваться от численно превосхо­дившей его наполеоновской армии. А для этого ему нужно было не просто продолжать отступление, а отступать именно к Москве и через Москву, ибо лишь вступление сюда Великой армии вызвало бы задержку в ее наступательном порыве.

Замысел Ростопчина — предать первопрестольную огню — коренным об­разом противоречил планам Кутузова. В самом деле, замыслы Ростопчина могли приве­сти к следующему: Наполеон, не задерживаясь в сгоревшей Москве, вполне мог продолжить преследова­ние русской армии или пойти на Петербург. Поэтому-то Кутузов до последне­го момента создавал видимость готовящейся обо­роны Москвы, о чем сообщал губернатору, которо­го на совет в деревни Фили просто не пригласили, а о сдаче города сообщили только в последние часы. Кутузов М.И. смотрел на отступление через Москву «как на Провидение», которое спасет ар­мию.

Введённый Кутузовым в заблуждение, Растопчин, свой план по сожжению Москвы до вступления в неё неприятеля, выполнить не смог. Поэтому пожары начались в городе вечером 2 (14) сентября, через несколько часов после вступления в «белокаменную» конницы маршала Мюрата…

После ухода французов из Москвы генерал-губернатор Ростопчин вернулся в первопрестольную и начал заниматься восстановлением города. Руководил вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённой Москве, для чего были организованы вывоз и уничтожение огромного количества конских и людских трупов. Организовал помощь пострадавшим от пожара московским жителям, занимался предотвращением мародерства и грабежей. Летом 1814 г. Ростопчин вышел в отставку. Большую часть времени проживал за границей.

В 1823 году граф Ростопчин издал в Париже на французском языке книжку «Правда о московском пожаре», в которой отвергал все обвинения в свой адрес, связанные с причастностью к поджогу города. Литератор и историк Глинка С.Н., написал: «Полагают, что он по­хитил у себя лучшую славу, отрекшись от славы зажигательства Москвы». Почему же граф Ростопчин «похитил у себя луч­шую славу»? Тому есть несколько причин, и главная из них состоит в том, что он не захотел противоре­чить официальному Санкт-Петербургу, решительно объявившему поджигателем Наполеона. Кроме того, ему хотелось спасти себя от ненависти соотечест­венников, разоренных в результате пожара Москвы; родственников раненых, которых не успели вывезти и погибших во время пожаров.

При написании статьи использованы материалы книги Е. Гречена «Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах», М., «Астрель», 2012 г., с. 195-219.