Русская армия покинула Москву… 2 (14) сентября 1812 г. Наполеон с главными силами французской армии подошёл к первопрестольной. «Москва! Москва!» — восторженно кричали французские солдаты. Император не обманул — перед ними долгожданные удобные квартиры, у них будет вдоволь еды и питья, будут богатые трофеи.
Но радость оказалась преждевременной. Наполеон с Поклонной горы любовался Москвой и долго ждал делегацию «бояр», которые принесли бы ему ключи от города, как это много раз было в захваченных им городах. Ключей от Москвы Наполеон не получил. Ему смущенно доложили, что жители покинули Москву. Император удивился, потом разгневался и мрачно приказал занимать город.
По безлюдным улицам в строгом порядке потянулись полки. Били барабаны. Их бой глухо отдавался от стен пустых домов. На душе у завоевателей было тревожно. Когда наполеоновская армия вступила в Москву, город был пуст. Москва казалась им огромной ловушкой…
Москву Наполеон обещал отдать солдатам на разграбление как «награду» за все лишения похода. Почти всё население предпочло покинуть город вслед за армией, а не остаться под властью оккупантов. Оставались только больные, раненые и те, у кого не было возможности уехать.
Первую ночь в Москве Наполеон провёл в одном из оставленных жителями домов у Дорогомиловской заставы. Вечером ему доложили, что город начинает гореть. Император решил, писал известный советский историк Тарле Е.В. , «что это солдаты его армии… громят брошенные дома и по их неосторожности возникают пожары. Он призвал маршала Мортье, которого назначил в этот день военным губернатором Москвы, и грозно приказал ему немедленно прекратить грабежи».
3 сентября пожар достиг угрожающих размеров. Полыхали Китай-город, Каретный ряд, Новый Гостиный двор у Кремлёвской стены, Балчуг около Москворецкого моста. Вечером того же дня загорелись продовольственные склады на берегу Москвы-реки, а искрами от них был взорван брошенный русским гарнизоном большой склад гранат и бомб.
В оставленной русскими войсками и обезлюдевшей Москве начали орудовать мародеры из «Великой армии» и обыкновенные грабители. По воспоминаниям очевидцев у москвичей брали «не только деньги, золото и серебро, но даже сапоги, бельё и, смешнее всего, рясы, женские шубы и салопы, в коих стояли на часах и ездили верхом».
Французское командование сначала не придало значения начавшимся в разных местах пожарам. Но в сухую и теплую погоду огонь быстро распространялся. И вот уже сплошь загорелись Арбат и Замоскворечье, вспыхнули деревянные дома на Моховой. Огонь охватил торговые ряды Китай-города. В огромные костры превратились баржи с сеном на Москве-реке.
Французы принялись искать «зажигателей», но чаше всего они арестовывали ни в чём не повинных мирных жителей, а иногда под видом расстрела поджигателей мародёры убивали тех, кто не желал отдавать им своё имущество.
Считая поджигателями Москвы русских, французы сами в России совершали варварские поступки: сожгли Смоленск, Вязьму, Дорогобуж; стреляли из пушек по Вдовьему дому, в котором находились 3 тыс. русских раненых, и подожгли его. К примеру, в Успенском соборе — святыне Кремля — переплавляли в слитки награбленное золото и серебро.
Самой страшной оказалась ночь с 3 на 4 сентября. Ночью Наполеон проснулся от яркого света, ворвавшегося в окна… Император подошёл к одному окну, к другому; он глядел в окна, выходящие на разные стороны и всюду было одно и то же: нестерпимо яркий свет, огромные вихри пламени; улицы, превратившиеся в огненные реки; дворцы, большие дома, горящие огромными кострами.
Огненное кольцо сжималось вокруг Кремля, где поселился Наполеон. Император со свитой выехал из Кремля и по горящей Тверской перебрался в Петровский загородный дворец.
Отсидевшись, пока горела Москва в загородном Петровском замке, Наполеон 8 (20) сентября вернулся в Кремль и попытался нормализовать жизнь «Великой армии», почти полностью расквартированной в «матушке белокаменной». Теперь, после пожара, сделать это было очень трудно. Было о чем подумать в те дни Наполеону: он мог считать, что выиграл с начала войны все сражения, занял «священную столицу» России и… оказался в проигрышном положении. Великий Байрон писал, обращаясь к нему:
Вот башни полудикие Москвы
Перед тобой в венцах из злата
Горят на солнце… Но, увы!
То солнце твоего заката!
Здесь, в Московском Кремле, на высшей точке своего величия, как это признавала тогда вся Европа, Наполеон уже мог видеть, что война, которую он затеял, сулит ему неминуемое фиаско. Поэтому он и восклицал на острове Св. Елены в беседах с приближенными: «Я должен был умереть в Москве!»
Наполеон, покидая Москву, приказал «ободрать из кремлёвских церквей всё то, что могло служить трофеями» и «сорвать с колокольни Ивана Великого её гигантский крест», а напоследок попытался взорвать Кремль. Только изуверы могли сжечь Москву — этими изуверами и были солдаты из «Великой армии».
Однако часть историков считают, что москвичи не могли оставить свой город захватчикам и «жгли, уничтожали всё, не считаясь ни с чем, чтобы создать врагу невыносимые условия». Современники московского пожара Пушкин А.С., Карамзин Н.М., Лермонтов М.Ю., Жуковский В.А., Герцен А.И. и герои Отечественной войны 1812 г. Ермолов А.П., Давыдов Д. В. также видели в сожжении столицы «патриотическую жертву» русского народа…
Кутузов пил чай и беседовал с крестьянами, когда ему сообщили о пожарах в Москве. Помолчав, он сказал: «Жалко это, правда, но подождите, я ему голову проломаю».
В наше время трудно окончательно определить причину пожара в Москве. Французы обвиняли в этом русских, остававшихся в городе. Утверждалось, что французским солдатам удалось задержать нескольких «поджигателей», имевших письменные предписания от губернатора Москвы Фёдора Васильевича Ростопчина (1763-1826). Российские историки войны 1812 года склонны обвинять французских солдат, грабивших и разорявших захваченный город.
Если бы не хлынувший 6 сентября дождь, который притушил огонь, первопрестольная сгорела бы дотла. Последствия пожара были ужасны. Всего сгорело 6532 дома из бывших в Москве 9158, т.е. свыше 70% (не считая церквей и дворцов). Из 237 московских церквей сгорели 122.
Погибли в огне Московский университет с его бесценной библиотекой, знаменитая библиотека графа Бутурлина Д.П., картины великих мастеров из собрания Орлова А.Г. … «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует», — сообщал Наполеон в письме Александру I.
Обосновавшийся в Москве Наполеон полагал, что кампания окончена, и ждал предложений о мире. Но никто не слал к нему послов. Гордому завоевателю пришлось самому обращаться с запросами к Кутузову и Александру I. Кутузов отвечал уклончиво, ссылаясь на отсутствие полномочий. Однако возглавляемая им армия была решительно против переговоров о мире.
А при дворе шла закулисная борьба. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, брат царя Константин и царский любимец Аракчеев возглавили придворную клику, требовавшую мира с Наполеоном. К ним присоединился канцлер Румянцев Н.П. Между армией и двором возникли напряженные отношения, и генералы довели до сведения царя свое пожелание об отставке Румянцева. Александр посчитал такой поступок величайшей дерзостью, но подавил свой гнев. Румянцев остался на посту канцлера.
Но вступать в переговоры с Наполеоном царь отказался. Справедливости ради надо сказать, что Александр I был тверд в борьбе с Наполеоном и внес в нее немалый вклад. Ещё в начале кампании, проведя трудные переговоры со шведским королем, он сумел удержать его от союза с французским императором.
Дворянские круги ругали Кутузова как «слепого и развратного старика» и обвиняли самого царя, причем не только в Петербурге. Вел. княгиня Екатерина Павловна 6 сентября написала царю из Ярославля: «Взятие Москвы довело раздражение умов до крайности… Вас во всеуслышание винят в несчастье империи, в крушении всего и вся, в том, что вы уронили честь страны и свою собственную… Предоставляю вам самому судить о положении вещей в стране, где презирают вождя».
Тот месяц, пока Наполеон был в Москве, стал для Александра I едва ли не самым тяжким месяцем всей его жизни. Даже после Тильзита он не чувствовал себя таким униженным, одиноким и презираемым. Но, к чести его, царь нашел в себе силы противостоять всем нападкам и страхам. Помогла ему в этом и «боговдохновенная книга» — Библия, — которую отныне и до конца жизни он пристрастился читать каждый день, утром и вечером. Сестре он ответил 16 сентября спокойно, с достоинством:
«Вспомните, как часто в наших с вами беседах мы предвидели эти неудачи, допускали даже возможность потери обеих столиц, и что единственным средством против бедствий этого жестокого времени мы признали только твердость. Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я полон решимости упорствовать в борьбе, и к этой цели направлены все мои заботы».
Александр не поддался и тому давлению, которое оказали на него сторонники мира с Наполеоном. Их возглавлял вел. кн. Константин Павлович и поддерживала мать-императрица Мария Федоровна, которые толкали царя к миру по-семейному неотвязно. О том же просили царя чуть не на коленях трое самых влиятельных в его окружении сановников: всемогущий уже тогда Аракчеев А.А., канцлер империи Румянцев Н.П. и министр полиции Балашов А.Д. Царский двор, за малым исключением, и почти вся бюрократия стояли за мир.
Наполеон знал об этом и ждал в Москве, что со дня на день Александр вступит с ним в переговоры. Царь, однако, был непримирим. «Я отращу себе бороду вот до сих пор, — говорил он в сентябре 1812 г. своему флигель-адъютанту Мишо А.Ф., указывая на свою грудь, — и буду есть картофель с последним из моих крестьян в глубине Сибири скорее, чем подпишу стыд моего отечества».
В такой ситуации, когда все в окружении государя, кроме императрицы Елизаветы Алексеевны и вел. кн. Екатерины Павловны, в панике требовали мира; историк Дживелегов А.К. не без оснований назвал поведение Александра I «подвигом, почти сверхъестественным». Впрочем, на этот подвиг толкнули царя две вполне естественные причины — понимание неприемлемости континентальной блокады для России и личная ненависть к Наполеону.
Если бы Александр I согласился на мир с Наполеоном, занявшим Москву, то, по справедливому заключению К. Клаузевица, «поход 1812 г. стал бы для Наполеона наряду с походами, которые заканчивались Аустерлицем, Фридландом и Ваграмом». Наполеон хорошо это понимал. Именно поэтому он так долго (36 дней) оставался в Москве…
Пожар уничтожил три четверти городских построек и провиантские склады. Французская армия сразу оказалась на грани голода. Занятие Москвы не принесло пользы Наполеону. Оставленная жителями (беспрецедентный случай в истории), она полыхала в огне пожаров. В ней не было ни продовольствия, ни других припасов.
Французская армия была полностью деморализована и превратилась в сборище грабителей и мародеров. Ее разложение было настолько сильным, что у Наполеона оставалось только два выхода — или немедленно заключить мир, или начать отступление.
По словам Льва Толстого, завоеватели, вошедшие в Москву 2 сентября, спустя пять недель «уже не составляли более войска. Это была толпа мародёров», обречённых на поражение. Не случайно Наполеон в конце жизни, на острове Святой Елены, с горечью сказал: «Я должен был бы умереть сразу же после вступления в Москву…» Хотя стоит отметить, что Наполеон пытался наладить порядок и снабжение в древней русской столице, путём создания местной администрации, но из этого так ничего и не вышло.
7(19) октября французы покинули Москву. Наполеон еще надеялся разгромить русских или хотя бы прорваться в не разоренные южные районы, так как вопрос об обеспечении армии продовольствием и фуражом был весьма острым.
Оставить комментарий