При советской власти непрекращающиеся издевательства над чувствами верующих носили откровенно бесстыдный и отвратительный характер. «Сатирические спектакли», «разоблачения православных чудес», кощунства, виданные дотоле только от врагов России, вторгавшихся на ее территорию, конечно же, вызывали отторжение у верующих.

Постановление Наркомата юстиции о вскрытии мощей последовало 14 февраля 1919 года, и продлилась эта вакханалия несколько лет. В 1920 году в различных губерниях было вскрыто более 60 мощей — надругательству подверглись чтимые останки святых Алексия, Гермогена, Ионы, Филиппа, Александра Невского, Тихона Задонского. Естественное и законное негодование верующих порой выливалось в противостояние, которое власти подавляли силой оружия.

Академик Лихачев писал в своих воспоминаниях: «Молодость всегда вспоминаешь добром. Но есть у меня, да и у других моих товарищей по школе, университету и кружкам нечто, что вспоминать больно, что жалит мою память и что было самым тяжелым в мои молодые годы. Это разрушение России и русской Церкви, происходившее на наших глазах с убийственной жестокостью и не оставлявшее никаких надежд на возрождение…

Действия правительства в отношении Церкви были у всех на виду: церкви закрывались и осквернялись, богослужения прерывались подъезжавшими к церквам грузовиками с игравшими на них духовыми оркестрами или самодеятельными хорами комсомольцев, певшими на удалой цыганский мотив «популярную» песню, сочиненную, кажется, Демьяном Бедным: «Гони, гони монахов, гони, гони попов, бей спекулянтов, дави кулаков…» Комсомольцы вваливались в церкви толпами в шапках, громко говорили, смеялись. Не буду перечислять всего того, что тогда делалось в духовной жизни народа…

Наша любовь к Родине меньше всего походила на гордость Родиной, ее победами и завоеваниями. И с этим чувством жалости и печали я стал заниматься в университете с 1923 года древнерусской литературой и древнерусским искусством. Я хотел удержать в памяти Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери сидящие у ее постели дети, собрать ее изображения, показать их друзьям, рассказать о величии мученической жизни» (Д С. Лихачев. Беседы прежних лет. Из воспоминаний об интеллигенции 1920-1930-х годов).

В 1929 году началась новая волна гонений на русский народ и его Церковь. Был отменен НЭП, начались раскулачивание и коллективизация, в результате чего миллионы крестьянских семей были высланы в Сибирь и на Север. Новые репрессии обрушились и на Церковь. В начале 1929 года Л. Каганович в своей директиве объявил Церковь «единственной легальной контрреволюционной силой», что, естественно, спровоцировало новую волну репрессий. Последовало новое, ужесточенное постановление ВЦИК о религиозных объединениях и началось массовое закрытие церквей, здания которых уничтожались или отбирались государством. Сколько по всей стране церквей, в строительство которых русские люди от души вкладывали посильную лепту, стояли разоренными или переделанными под цех, клуб, склад…

Уничтожались до основания даже памятники, имеющие не только религиозную и культурную, но и историческую ценность, как, например, Иверская часовня, про которую писала в стихах М. Цветаева («…там Иверское сердце червонное горит»), или Храм Христа Спасителя, построенный в память о воинах, отстоявших Россию в Отечественной войне 1812 года.

«По всей стране с колоколен снимались колокола под предлогом того, что они мешают слушать радио. Колокольный звон запрещен был в Москве, Ярославле, Пскове, Тамбове, Чернигове. Иконы сжигали тысячами; в газетах появлялись сообщения о том, как то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами; уничтожались иконы древнего письма. Сжигали богослужебные книги; при разгроме монастырей гибли и рукописные книги, археографические памятники, представляющие исключительную культурную ценность, драгоценная церковная утварь переплавлялась на лом» (Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Церкви. 1917-1997).

В 1932 году Союз воинствующих безбожников принял план по «безбожной пятилетке», целью которой было уничтожение всех храмов и верующих. В конце 1935 года прекратил существование Временный Патриарший Священный Синод, на кафедрах после арестов 1934-1935 годов из всего российского епископата осталось только четыре архипастыря: заместитель местоблюстителя патриаршего престола митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Дмитровский и управляющий делами Патриархии Сергий (Воскресенский) и архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями. Все они также находились под постоянной угрозой расправы.

В Пасхальную ночь с 11 на 12 апреля 1936 года только в Князь-Владимирском соборе Ленинграда собрались 17 000 человек, там же на Рождественских службах 1937 года присутствовало более 15 000 человек. В целом же по городу уцелевшие от поругания храмы не могли вместить всех желающих быть на богослужениях. А ведь за одно присутствие в храме за богослужением в то время человек мог легко лишиться служебного положения или даже угодить в ссылку! В одном из специальных бюллетеней НКВД по этому поводу с удивлением отмечалось: «…наши наблюдения фиксируют заметный рост фактической преданности Церкви, выражающийся в увеличении количества исповедующихся и причащающихся…»

Летом 1937 года распоряжением Политбюро во главе со Сталиным начались массовые репрессии советских властей против вымышленных врагов. За короткие сроки были арестованы десятки тысяч священнослужителей и мирян по всей стране. Арестованным предъявляли самые вздорные, фантастические обвинения: в заговорах, шпионаже, саботаже, терроре. Срочно для них сочинялись критические высказывания в адрес власти, они обвинялись в контрреволюционной пропаганде и им назначался расстрел. Гордые рапорты о разоблачении заговорщиков шли на самый верх вертикали власти.

В лагерях погибли выдающийся богослов и философ, священник Павел Флоренский; крупнейший русский патролог, профессор Московской духовной академии И.В. Попов; широко известный издатель «Религиозно-нравственной библиотеки» профессор М.А. Новоселов, тысячи священнослужителей и церковных деятелей. Подавляющее большинство из тех священнослужителей, которые остались в живых, находились в тюрьмах, лагерях и ссылках. К концу 1938 года Церковь находилась в критическом состоянии. О точных цифрах пострадавших спорят историки. Принято ссылаться на данные правительственной Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, которая установила, что в 1937 году были арестованы 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляны 85 300; в 1938 году арестованы 28 300, расстреляны 21 500.

Но, несмотря на новый чудовищный удар, нанесенный по Русской Православной Церкви, вера продолжала жить в народе. Архимандрит Варлаам (Сацердотский) писал из заключения своей духовной дочери: «Вера-то у нас есть, а для борьбы и страданий у нас еще мало опыта. Ведь одно дело — читать книги, а другое — встретиться с этим же самым лицом к лицу… В моих воззрениях нет никаких изменений или колебаний. Для меня все ясно и непререкаемо, также твердо и непоколебимо. Быть может, поэтому и хотелось бы мне теперь же умереть, но да будет во всем не наша слепая и страстная, потому всегда ошибочная воля, а воля Всевышнего, святая, непорочная, непогрешимая».

Люди, которых уничтожала безжалостная машина советской власти, претерпевали множество страданий. У потомков священника Петра Екатеринославского долгое время хранилась его записочка, чудом переданная из заключения. Хотя она сгорела потом при пожаре, ее слова запомнили навсегда обе внучки отца Петра: «Оленька, условия ужасные, стоим спина к спине, ни сесть, ни лечь и день, и ночь; так, наверное, и умрем».

И все же даже в самых тяжелых условиях, в тюрьмах и на каторге, в голоде и холоде, истинно верующие люди не сдавались, являли образцы мужества и примеры того, что сильный дух, укрепленный верой, действительно может возобладать над слабым телом, подвергающимся мучениям. Пример тому — архиепископ Иларион (Троицкий), который незадолго до своей кончины ободрял других заключенных Соловецкого концлагеря: «Надо верить, что Церковь устоит. Без этой веры и жить нельзя. Без Христа люди пожрут друг друга». Так было во все годы гонений.

В эти суровые годы молитвенником за верующих, их духовным помощником и заступником перед Господом был чудесный старец — преподобный Серафим Вырицкий… Как важно было знать людям, что во всей этой неразберихе и кровавой круговерти существует островок прочной веры, спокойной надежды и нелицемерной Христовой любви! И каким великим мужеством и упованием на милость Божию нужно было обладать, чтобы написать в ту кровавую пору (около 1939 г.) строки, предрекающие Русской Церкви возрождение и славу:
Пройдет гроза над Русскою землею,
Народу русскому Господь грехи простит.
И крест святой Божественной красою
На храмах Божиих вновь ярко заблестит.
И звон колоколов всю нашу Русь Святую
От сна греховного к спасенью пробудит.
Открыты будут вновь обители святые,
И вера в Бога всех соединит. (Иеросхимонах Серафим Вырицкий).

Эти стихи передавались из уст в уста, распространялись в списках, достигали мест заточения и ссылок. Явным чудом Божиим было само сохранение старца от ареста и расправы. В это трудно поверить, ведь репрессии прокатились повсюду, добравшись до самых глухих деревень.

Пятилетний план Союза воинствующих безбожников, поставившего целью искоренение религий в СССР, провалился. В 1937 году состоялась перепись населения, где пятым пунктом значился вопрос: «Являетесь ли вы верующим? Если да, то какой религии?» По данным этой Всесоюзной переписи «в СССР верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих: 55,3 млн. против 42,2 млн., или 56,7% против 43,3% от всех выразивших свое отношение к религии». Перепись населения, назначенная Сталиным на 7 января 1937 года, в день праздника Рождества Христова, должна была показать, что советский народ освободился от «религиозного дурмана». Сталин лично вписал в проект анкеты переписи вопрос об отношении к религии. Многие из опрошенных признали себя верующими.

К 1939 году во всей России осталось лишь около 100 соборных и приходских храмов. На Украине, например, сохранилось три процента из числа дореволюционных приходов. К 1940-м годам сталинское окружение, в основном под влиянием внешнеполитических обстоятельств, уже начало отказываться от плана полного уничтожения Православной Церкви в стране. В 1939 году в состав государства вошли Западная Украина и Белоруссия с миллионами верующих, множеством приходов, монастырей, закрыть которые в обозримые сроки было невозможно. Кроме того, перспектива надвигавшейся войны заставляла по-новому оценивать роль Церкви внутри страны и на международной арене. Однако ее положение оставалось трагичным: множество запретов опутывало со всех сторон, сотни священников томились в тюрьмах и лагерях.

Советское руководство вскоре вынуждено было признать, что курс на уничтожение Московской Патриархии был ошибочным. Высокая религиозность населения СССР сохранялась, несмотря на отчаянную антирелигиозную пропаганду и репрессии верующих. Религиозная жизнь, не находя легального выражения, уходила в подполье. Накал атеистической пропаганды снизился, Союз воинствующих безбожников переживал кризис, падали тиражи его изданий. Была восстановлена регулярная неделя с воскресеньем как выходным днем — вместо введенной в 1929 году «пятидневки» с шестым днем в виде выходного. К началу Великой Отечественной войны Русская Православная Церковь имела уже 3732 храма и молитвенных здания. В ее штате состояли 28 архиереев и 5665 священников и диаконов.

В Пасхальные дни множество колхозников не выходили на работу, крестили детей даже «видные коммунисты». Одна верующая ленинградка вспоминала: «В Пасхальную ночь 1941 года тысячные толпы народа стояли плечо к плечу вокруг храмов, с горящими свечами в руках, и единодушно пели Пасхальные песнопения, не обращая внимания на беснование конной милиции, тщетно пытающейся их разогнать, так как все уличное движение вокруг храмов было нарушено…» «Никому из участников того крестного хода и в голову бы не пришло, что на Пасху 1942 года крестные ходы вокруг церквей с зажженными свечами, несмотря на угрозу немецких самолетов, будут официально разрешены, что в ту Пасхальную ночь отменят даже комендантский час» (Фомин С.В. Православная вера на фронтах Великой Отечественной).

Казалось бы, от верующих, так много претерпевших от новой власти, следовало ожидать, что — они воспримут вторгшуюся в 1941 году в страну вражескую силу как избавление от мучителей и гонителей, но этого не произошло. Родную землю, за которую проливали кровь предки, ни за что нельзя было отдавать захватчикам. Гонения не озлобили христиан. Веками христианская вера воспитывала в русском народе стойкость и способность пожертвовать собой ради высшего, святого. Вера, исповедание которой в последние годы требовало немалого мужества, не позволила настоящим христианам предать свою Родину. Забыв тяжелые обиды, унижения и надругательства, забыв саму опасность уничтожения от властей, верующие вместе со всем народом вступили в борьбу с чудовищной разрушительной силой фашизма.

Из книги В. Зоберн «Бог и Победа: Верующие в Великих войнах за Россию», М., «Эксмо», 2024, с. 28-53.