Издавна считалось, что каждый офицер переживает две войны — одну в юности, другую в пожилом возрасте. Вряд ли эта арифметическая приме­та всегда была справедлива. Но биография Алексея Алексеевича Брусилова полностью тому соот­ветствует. Первой войной для него, 24-летнего по­ручика 15-го Тверского драгунского полка, стала русско-турецкая война 1877-1878 гг.

Брусилов и другие молодые офицеры не очень-то ин­тересовались политикой, да и плохо разбирались в ней, однако служили они на Кавказе, в пограничном округе, а по ту сторону границы  — Турция. Весной и летом 1876 г., как обычно, к вечеру офицеры уезжали из ла­герей в город. Читали местные тифлисские газеты, обсуж­дали новости. Новости эти были не такие уж свежие, Петербург далеко, но все же приближение надвигавшейся военной грозы ощущалось явно.

В своих  воспоминаниях Брусилов пи­шет, что офицеры «пламенно желали» войны, «в особен­ности нетерпеливо рвались в бой молодые офицеры, на­слушавшиеся вдоволь боевых воспоминаний от своих старших товарищей, участвовавших в турецкой войне 1853-1856 годов и кавказских экспедициях». В чем же была причина этого воодушевления? Брусилов прямо и нелицеприятно объясняет, что для большинства его то­варищей-офицеров привлекательна «была именно самая война, во время которой жизнь течет беззаботно, широко и живо, денежное содержание увеличивается, а вдобавок дают и награды.

Что же касается низших чинов, — продолжает Бру­силов, — то, думаю, не ошибусь, если скажу, что более всего радовались они выходу из опостылевших казарм, где все нужно делать по команде; при походной же жиз­ни у каждого большой простор. Никто не задавался вопро­сом, зачем нужна война, за что будем драться и т. д., считая, что дело царево — решать, а наше — лишь ис­полнять. Насколько я знаю, такие настроения и мнения господствовали во всех полках Кавказской армии».

В апреле 1877 г. началась русско-турецкая война. Военные действия противников происходили на двух изолированных театрах: Балканском и Кавказском. Кавказский был тут второстепенным, он на­ходился на периферии Османской империи, располагался в горных районах, с редкой сетью дорог и срав­нительно малочисленным населением.

Насту­пать вдоль Турецкого побережья Черного моря мы не могли ввиду полного господства флота противника, а кратчайшим расстоянием в глубину страны была опера­тивная линия Карс — Эрзерум, где не первый раз уже во­евали русские и турецкие войска.

Всего к началу войны Кавказская армия насчитывала 95,5 тысяч бойцов — несколько больше, чем у турок. В горной труднопроходимой местности и при пло­хой тогда связи эти силы были разбиты на несколько отрядов. Для наступления в глубь Турции выделялись главные силы — так называемый «основной корпус» под командованием генерала Лорис-Меликова, в нем числилось 52,5 тысячи, в том числе и личный состав твер­ских драгун. Итак, с первого дня войны поручик Бруси­лов волею судеб оказался в авангарде главных русских сил, поведших наступление.

Первая операция драгун поручика Брусилова оказалась удачной. В ночь на 12 (24) апреля его отряд без единого выстрела захватил казарму со спящими турецкими пограничниками. Возможно, до турок не дошло известие о начале войны, и коман­дир турецкой пограничной бригады, ока­завшись беспечным, вместе с отрядом попал в плен.

Русские войска уже к концу апреля начали охваты­вать турецкую крепость Карс — основу приграничных укреплений противника. Главнокомандующим Анатолийской армии Турции был Мухтар-паша, опытный в во­енном деле человек, он понимал, что в открытом бою проиграет русским, поэтому отступил из Карса на запад, к горным перевалам, оставив в крепости большой гар­низон с приказом держаться до последнего.

В погоню за ним был направлен русский отряд, в авангарде которого были и драгуны Брусилова.  Двое суток погони не дали результатов, если не счи­тать нескольких пленных турецких солдат, отбившихся от своих. На третьи сутки Брусилов увидел заснеженные кру­чи Сеганлугского хребта, за ко­торым и намеревался укрыться Мухтар-паша со свои­ми главными силами. Нужно было поворачивать обрат­но, люди и лошади страшно устали. К тому же обоз и лазарет отряда отстали. Обратно ехали уже мед­леннее…

И вдруг за одним из пово­ротов дороги Брусилову и его товарищам открылось страшное зрелище. Стоял знакомый санитарный фургон их полка и пара обозных двуколок. Лошади были выпря­жены и исчезли, а на обочине в лужах крови валялись полдюжины обозников и санитаров. Боже, что с ними сделали! Глаза выколоты, кисти рук отрублены, над не­которыми телами отвратительно надругались. Это были обычные проделки башибузуков. Шайки башибузуков были полный нуль в военном отношении, всегда избега­ли открытого боя с нашей кавалерией или казаками, но охотно занимались разбоем на дорогах и творили страш­ные зверства. Они-то и резали мирное население славян­ских или армянских селений. То был первый случай, ког­да молодой Брусилов столкнулся с бессмысленными звер­ствами войны.

После окружения Карса часть сил русской армии бы­ла брошена на север против крепости Ардаган. От тер­ских драгун был выделен дивизион (то есть два эскад­рона), вместе с ними пошел и полковой адъютант Бруси­лов. Русские войска очень быстро взяли крепость, вся операция заняла не более недели. В послужном же спис­ке офицера Брусилова вскоре появилась запись: «За от­личие, проявленное в боях с турками 4 и 5 мая 1877 г. при взятии штурмом крепости Ардаган, награжден орде­ном Станислава 3-й степени с мечами и бантом».

То была первая боевая награда будущего генерала Брусилова. Первая, но не последняя. Он получил за свою долгую военную службу почти полный набор суще­ствовавших тогда в России орденов.

Перед стенами Карса Брусилову пришлось задер­жаться долго. Крепость осаждалась недостаточно реши­тельно, да и недостаточно умело. Турки упорно сопро­тивлялись, часто делали вылазки. Тогда вызывали на по­ле боя кавалерию, чаще всего драгун. Эскадроны шли в разомкнутом строю (местность была неровная), шли на рысях. Турки отступа­ли, а по русской коннице открывали огонь из крепостных орудий. Такие «операции» повторялись чуть ли не каждый день. Драгуны несли потери, но так ни разу и не столкнулись с против­ником.

Человек, сам не раз бывавший под огнем, только он поймет, что можно, а чего нельзя ожидать от другого человека, других людей, посылая их в огонь. Только он знает пределы возможного и невозможного здесь. И сможет точнее и лучше рассчитать все как командир. Раз за разом ходить и водить людей в атаку нерезвой рысью под огонь, под грохот разрядов и стоны раненых товарищей — это боевой опыт, который не имеет цены для будущего военачальника. Под Карсом Брусилов такой опыт приобрел.

Пока войска, осаждавшие Карс, вели изнуряющие, но нерешительные бои, главные силы русской Кавказ­ской армии вели поначалу успешное наступление. Юж­нее Карса русский так называемый Эриванский отряд взял с ходу сильную турецкую крепость Баязет. Тем вре­менем к северу от Карса на Черноморском побережье были успешно отражены турецкие десанты.

Турки, опасаясь полного разгрома на азиатском уча­стке фронта, вынуждены были перебросить резервы в свою Анатолийскую армию, хотя эти резервы так нуж­ны были в то время под Шипкой и Плевной! Итак, стра­тегическая задача, поставленная в начале войны перед Кавказской армией, выполнялась: силы противника от­тягивались с главного театра военных действий.

Кроме этого, сложились благоприятные условия для решающего сражения с главными силами турок, отступившими к району Сарыкамыш — Зивин, примерно посередине основной стратегической линии военных действий (Карс — Эрзерум). Стал вопрос перед командованием Кавказской армии — атаковать ли турецкие позиции, что называется, «на плечах отступающего противника» или дождаться падения Карса и тогда уже обрушиться всеми силами. Решение было принято опрометчивое — идти вперед, силы турок явно недооценивались, началось легкомысленное, плохо подготовленное наступление на Зивин.

Войска повел генерал Гейман. То был колоритный и экстравагантный человек, кантонист, сын еврея-барабан­щика, довольно ловкий интриган и острослов, но безуслов­ный авантюрист. Стремясь, во что бы то ни стало свя­зать свое имя с решающим, как он полагал, успехом в войне, Гейман направил свои войска прямо на лобовой штурм. Лорис-Меликов, находившийся при его отряде, тоже куда как не выдающийся стратег и тоже авантю­рист, этот опасный план утвердил.

А Мухтар-паша собрал превос­ходящие силы, русская атака была отбита, турки сами перешли в наступление. Самоуверенность Геймана и Лорис-Меликова сменилась растерянностью, и русские вой­ска покатились назад. Покатились далеко, даже осаду Карса пришлось снимать.

Брусилов подробностей этих еще не знал, просто од­нажды вечером по полку приказано было срочно собрать­ся и отходить. Отошли они быстро, неожиданно для про­тивника и без потерь, но настроение у всех было неваж­ное. Тем более что было понятно: сражение проиграли не рядовые, а генералы. Так и было. Брусилову не раз предстояло еще убедиться в слабости высшего военного и политического руководства тогдашней России.

Полк тверских драгун отошел обратно к границе. В конце июня Брусилов и его товарищи оказались уже на российской территории под местечком Игдырь. Здесь простояли в бездействии месяца полтора. Серьезных боевых столкновений не происходило, изнуряла страшная жара и очень плохое снабжение. Пи­тались, чем бог пошлет, причем солдаты и офицеры в эскадронах были тут в совершенно равном положении. Негде было даже нагреть воду, чтобы помыться как следует, не говоря уже о банях. Пропитанные потом ру­бахи кипятили в котлах, даже сменной пары не имелось, и вот Брусилову и его однополчанам при­ходилось сидеть под буркой, пока единственная эта руба­ха высохнет. Перевязочных материалов и лекарств не имелось вовсе.

К началу сентября тверские драгуны вновь были пе­реброшены в состав главных сил. Подходили резервы. Готовилось новое наступление. Однако командова­ние осталось прежним, те же Лорис-Меликов, Гейман и прочие, но сил у них теперь стало больше, причем осо­бенно прибавилось артиллерии: для осад крепостей, ко­торыми так изобиловала кампания в Закавказье, это бы­ло очень важно. С наступлением следовало спешить, ибо турецкое командование, переоценивая тактический успех Мухтара-паши, намеревалось даже перебросить часть сил Анатолийской армии на Балканский театр боевых дей­ствий.

Большим преимуществом русской армии в ее войне с Портой была, поддержка местного населения. Летом из грузин и армян, проживавших тогда на территориях, принадлежавших турецкому султану, были сформированы вспомо­гательные, и даже боевые отряды. Многие армяне, жи­тели так называемой «Турецкой Армении», служили  нашей армии переводчиками, проводниками, разведчи­ками.

…Ночь на 20 сентября огласилась артиллерийским громом. В ночной тишине и темноте, усиленная горным эхом, канонада звучала особенно впечатляюще. Твер­ской драгунский полк, построенный по тревоге, замер в ожидании приказа о наступлении. Лошади переступали ногами, трясли головами, испуганно похрапывали. Спра­ва и слева уходили вперед пехотные колонны, молча, без криков и песен, тяжко ступая по каменистым дорогам, а драгуны все стояли. Наконец, когда вершины гор уже осветились ранними лучами, в атаку пошла и кавалерия.

Первые дни турки отступали, не давая решительного сражения. Наконец к вечеру 2 сентября Тверской полк вышел к высокой горе Авлиар. Здесь-то и произошло знаменитое сражение, решившее исход военной кампании в Закавказье, впоследствии оно получило название Авлиар-Аладжинского.

С рассветом 3 сентября русские войска несколькими колоннами двинулись на штурм турецких позиций. Твер­ской полк шел в авангарде, получив задание прикрыть край оврага, обеспечивая тем самым фланг атакующей пехоты. Брусилов по приказу командира полка первым должен был выйти на позицию, чтобы лучше выбрать место. Шли на рысях открытой местностью, под огнем. Внезапно лошадь Брусилова сделала отчаянный скачок и рухнула, сраженная насмерть. К счастью, сам поручик даже не ушибся. Он пересел на лошадь полкового труба­ча и вовремя прискакал на место.

Полк вышел к овра­гу, и был отдан приказ, который так не любят все кавалеристы: спешиться и залечь в цепь. Противник тем временем вышел на другую сторону оврага, завязалась перестрел­ка. Брусилову везло в тот день: пули то и дело ударяли по камням вокруг него, но он не получил даже царапины.

Драгуны надежно прикрыли фланг нашей атакующей пехоты. В середине дня гора Авлаир, ключ турецких по­зиций, была взята. Началось беспорядочное бегство про­тивника. Армия Мухтара-паши потерпела полное поражение, сам он с малой толикой своих войск бежал вновь к Зивину. Но теперь у Анатолийской армии не было ни сил, ни резервов, чтобы сражаться в открытом поле. У них оставалась одна надежда — крепости.

Важнейшей из них по стратегическому положению и сильнейшей в военном отношении была крепость Карс. Протяженность линий укреплений составляла 20 кило­метров. На фортах стояло 300 орудий, гарнизон насчиты­вал: 25 тыс. человек. Запасов продовольствия и боепри­пасов, подготовленных заблаговременно, хватило бы на несколько месяцев боев. Стоял уже октябрь, приближа­лась зима, очень суровая и снежная в этих горных ме­стах. А ведь осаждающим негде укрыться — кругом го­лые скалы, обдуваемые ветрами, да редкие сожженные селения.

В 1829 году, по­сетив крепость, только что взятую русскими войсками, один путешественник кратко заметил: «Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом». Это был А. Пушкин. И вот полвека спустя непри­ступную крепость надлежало взять снова.

Уже к 10 октября, преследуя деморализованного по­ражением противника, русские войска обложили Карс. Тверские драгуны заняли позицию с западной стороны крепости. Брусилов, как и другие офицеры полка, полу­чил небольшую брошюру: то был напечатанный типо­графским способом план карских укреплений. Русская военная разведка заблаговременно и на этот раз удачно позаботилась о войсках: все форты и батареи сильней­шей оттоманской крепости были аккуратно изображены каждый на отдельной страничке.

Для Брусилова обстоя­тельная эта разведывательная карта свидетельствовала прежде всего о том, что их полк поставлен против само­го опасного участка… Так оно и было: путь к крепости преграждала небольшая, но очень бурная река, а за ней возвышались горы; горы же венчались окопами и бата­реями. Началась муравьиная работа пехоты: копание тран­шей и укрытий, медленное продвижение вперед к сте­пам крепости, еще на сто шагов, на двести, на тысячу…

Турки тоже не дремали и пытались внезапными вылаз­ками помешать осаждающим. Тогда пехотинцы вызыва­ли на помощь кавалерию. На западной стороне в таких случаях поднимался Тверской драгунский полк. На ры­сях драгуны двигались через мелководную реку навстре­чу противнику, который всякий раз уклонялся от боя. Брусилов, непременный участник всех этих контратак, почувство­вал, что неприятель теперь не так упорен, как год назад.

Штурм крепости готовился обстоятельно и целена­правленно. К счастью для дела, фактическим руководите­лем наступления стал генерал Лазарев — очень способ­ный и решительный военачальник. Штурм решено было проводить ночью, учитывая, что турецкие войска хуже переносят нервную сумятицу ноч­ного боя, поддаются панике, их командиры легко теряют управление.

Как только ночная мгла плотно легла над Карсом и окрестными горами, русские пехотные колонны в пол­ной тишине и кромешной тьме начали выдвигаться к ту­рецким фортам. Огонь открывали только с очень близко­го расстояния или уже, будучи обнаруженными против­ником. Повсеместно происходили штыковые атаки, пере­ходившие в рукопашные схватки… При пер­вых солнечных лучах стало очевидно: почти все ту­рецкие форты пали, участь сражения была решена.

Решена, но не кончена. Вот теперь-то и вводилась в бой кавалерия. Колонны турок вышли из ворот и двину­лись на запад, то есть к Эрзеруму, надеясь пробиться к своим. Полк тверских драгун быстрым маршем двинулся наперерез. Эскадроны четко, как на параде, вы­шли на дорогу и развернулись фронтом перед отступаю­щими турками. Увидев, что окружены, и не надеясь пробиться сквозь заслон русской кавалерии, турки сда­лись.

Основные силы рус­ской Кавказской армии двинулись, преследуя отступающих турок, к Эрзеруму, а дивизия, в которой служил Брусилов, была отведена в глубокий тыл и стала на зим­ние квартиры. Можно без преувеличения сказать, что Брусилову по­везло. Второй за эту войну поход русских войск под Эрзерум вновь оказался неудачен.

Тот же генерал Гейман действовал вяло и нерешительно, осада крепости затяну­лась. Началась очень суровая зима. Турки отсиживались в хорошо оборудованной крепости, а рус­ские замерзали в наспех вырытых землянках. Военные действия не велись, но наша армия понесла большие по­тери, которые на военном языке носят осторожное назва­ние «небоевые». Проще говоря, по вине Геймана и ге­шефтмахеров-интендантов солдаты гибли от холода и пло­хого снабжения. В довершение несчастий русскую армию поразила эпидемия тифа. Множество людей погибло. Судьба не пощадила и генерала Геймана, он тоже забо­лел и вскоре же умер, «Бог покарал», — крестясь, гово­рили измученные солдаты.

Несмотря на все невзгоды, русская армия, тем не ме­нее, твердо стояла под степами Эрзерума. Турки уже истощили все силы, когда 19 (31) января 1878 г. было подписано перемирие. Оттоманская империя потерпела полный военный разгром, русские войска стояли под сте­нами Стамбула.

При написании статьи использованы материалы книги «Герои Шипки», сборник М., «Молодая гвардия», 1979 г. с. 449-464.