31 мая 1921 года в Тверской губернии, в своем бывшем имении, по доносу был задержан профессор петербургского университета географ Владимир Николаевич Таганцев 1889 года рождения, сын выдающегося юриста Николая Степановича Таганцева — одного из авторов уголовного кодекса России. К этому времени жену младшего Таганцева Надежду задержали в Петрограде. К концу лета по так называемому «Делу Таганцева» арестовали более 300 человек. Среди них — и поэта Николая Гумилева.

Николай Степанович Гумилев родился 3 апреля 1886 года в Кронштадте в семье судового врача. Едва выучившись читать, он уже сочинял стихи. Первый поэтический сборник Гумилева вышел в 1905 году и назывался «Путь конквистадора». Темой его стихов всегда были экзотические страны, опасные приключения и бесстрашные мужчины, преодолевающие все препятствия.

Гумилев далеко не сразу стал большим поэтом. И на литературном поприще, и в личной жизни у него часто случались неудачи, даже провалы. Сестра его друга Андрея, Анна Горенко пять лет отвечала категорическим отказом на его настойчивые предложения руки и сердца. Первые два затеянные им литературных журнала не протянули дольше трех номеров. От неудач Гумилев спасался путешествиями в Африку. Из письма Гумилева Михаилу Кузьмину: «Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня предстоит ехать еще 8 часов, чтобы найти леопардов … ночью предстоит спать на воздухе, если вообще придется спать, потому что леопарды показываются обыкновенно ночью».

К 1914 году Гумилев становится признанным в столице поэтическим мэтром. Неприступная возлюбленная Анна Горенко, будущая Ахматова, наконец стала его женой. У них родился сын — Лев Гумилев. Николай Степанович — путешественник близкий к академическим кругам и русской внешней разведке, влиятельный литератор, лидер нового поэтического направления — акмеизма, к которому принадлежат будущие общепризнанные гении поэзии: Осип Мандельштам и Анна Ахматова.

Но когда 1 августа 1914 года начинается война, освобожденный от воинской повинности по астигматизму, Гумилев идет на фронт добровольцем. Большинство молодых поэтов войну проигнорировало: Маяковский, Есенин, Мандельштам отсиживались в тылу. На войну пошли только Блок и Гумилев. И когда провожали на фронт больного и немолодого Александра Блока, Гумилев сказал: «Это все равно, что жарить соловьев». Но он сам пошел добровольцем, не офицером — солдатом. Видимо, это тот соловей, который считал для себя принципиальным быть зажаренным.

Гумилев служил в полковой разведке, ходил за линию фронта добывать вражеских языков. За 15 месяцев службы Гумилев из рядового стал офицером и получил два Георгиевских креста — высшие солдатские награды России. На фронте он продолжал писать и печататься. В 1916 году вышел сборник «Костер»; в петроградских газетах публиковались его военные репортажи — «Заметки кавалериста».

Из «Костра»:
«Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки…»

Из «Записок кавалериста»: «Во мне лишь одна мысль живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: я его или он меня! Он нерешительно поднимает винтовку, я знаю, что мне стрелять нельзя, врагов много поблизости, и бросаюсь вперед с опущенным штыком».

С юности Гумилева считали некрасивым и инфантильным: косой, череп, словно вытянутый щипцами. Нелепый подросток, так и не ставший мужчиной. Но военная форма и военная жизнь преобразили Николая Степановича. Он из поэта окончательно превратился в жизнетворца.

В мае 1917 года, по заданию Временного правительства, Гумилева командировали в Экспедиционный корпус российской армии в Париже, где в военном представительстве он выполнял сложные военно-дипломатические задания. Гумилев предлагал союзникам набрать экспедиционный корпус из воинственных и свободолюбивых абиссинцев. Там, в Абиссинии (нынешней Эфиопии), у него остались влиятельные знакомые, в частности рас Тафари — победитель итальянцев, будущий пророк новой религии — растафарианства.

Осенью 1917 года Временное правительство пало. Большевистская Россия фактически разорвала союзнические отношения с Францией и с Англией, вышла из войны. И Гумилев оказался не у дел. Он решил вернуться в Советскую Россию через Лондон и Мурманск. В Лондоне познакомился со знаменитым английским писателем Гилбертом Честертоном. Встреча эта произвела на англичанина сильнейшее впечатление, и он оставил о ней воспоминания.

Гумилев утверждал: война показала, что доверять политикам нельзя. Государствами в XX веке должны руководить мыслители и поэты. Поэт должен каким-то образом свою жизнь и творчество переносить в политику. Политика делается в России, именно там и должен находиться русский поэт. В период политических потрясений поэт должен находиться на родине и духовно окормлять свою паству.

Весной 1918 года из Петрограда вместе с первыми беженцами стали поступать вести о диктатуре большевиков. Но Гумилева не пугали эти известия. В противоход набирающему силу потоку эмиграции Гумилев добрался до Петрограда. В 1918 году большевикам еще было не до литераторов. Они занимались установлением своей власти повсеместно — национализацией фабрик и заводов, закрытием оппозиционных газет, уничтожением политических противников.

Но первыми в бой с тиранией вступили именно поэты. В 1918 году в здании Главного штаба находился Наркомат внутренних дел Петрокоммуны. Наркомом внутренних дел был Моисей Урицкий. 30 августа в Петрокоммуну на велосипеде приехал молодой человек и спросил, когда будет принимать нарком. Нарком задерживался, молодой человек подождал его, а когда Моисей Урицкий вошел в здание, молодой человек выхватил револьвер и выстрелом с шести шагов уложил Урицкого на землю. Убийцей наркома оказался 22-летний поэт Леонид Каннегисер. Николай Гумилев Каннегисера хорошо знал и поступком его был глубоко впечатлен.

На убийство Урицкого большевики ответили лозунгом: «Они убивают личности, мы уничтожим классы». В сентябре 1918 года большевики издали указ «О красном терроре». Отныне все буржуазно-помещичьи элементы страны объявлялись заложниками. За смерть любого красного начальника или комиссара расстреливали десятки людей, виноватых только в том, что их родители были помещиками или капиталистами. В Петрограде расстрелы шли у стены Петропавловской крепости на глазах горожан. По официальному указу нового руководства Петроградской ЧК во главе с Глебом Иванович Бокием, в ответ на убийство Урицкого расстреляли 513 человек.

В условиях Красного террора, ввиду всеобщего одичания, перед Гумилевым встал выбор — уйти на Дон или в Финляндию, сражаться с красными с оружием в руках. Но он — поэт и для него важнее было остаться в Петрограде просвещать, не давать умереть от голода, безнадежности и тоски. И, находясь над схваткой, надеяться на провидение. Он излагал своим друзьям некий договор, который существует якобы между ним и большевиками: они не мешают друг другу, ведут себя как взаимоуважающие враги.

Как поэт он видел свою задачу в проведении культурной работы в стране, где этим уже никто не занимался. Он выступал с лекциями перед студентами, начинающими поэтами, рабочими, военморами Кронштадта. При этом Николай Гумилев открыто демонстрировал свои антибольшевистские настроения. Известно, что после злодейской казни императорской семьи он читал в Кронштадте:
«Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
По плечу меня с лаской ударя,
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя».

Петроград 1917-1921-х годов — это вымирающий мегаполис. Что-то вроде Ленинграда во время блокады. Военный коммунизм. На мостовой лежат трупы лошадей, их некому убирать. Представьте себе, в 1917-м здесь жило 2,5 миллиона человек, а к 1921-му осталось 500 тысяч. Остальные умерли или разъехались. И больше всего смерть косила литераторов. Потому что закрылись издательства, газеты, журналы, и писатели не получили даже пайка, до тех пор пока не был открыт Дом литераторов. Здесь давали воблу, пшено, жидкий суп. Можно было согреться в вымерзающем городе. Здесь писатели выбирали себе правление, это по существу первый союз писателей, еще никак, не связанный с властью. Выбирали тех, кому доверяли, кого уважали. Среди членов правления — Николай Гумилев.

Жизнь была суровой, скудной, но именно в это время люди из самых разных уголков России сообщали об открытии клубов, о создании самодеятельных театров. Максим Горький основал «Всемирную литературу», издательство с колоссальным планом — перевести на русский язык все важнейшие произведения мировой литературы. Главная цель — дать работу и паек умирающим от голода и тоски интеллигентам. Гумилев — второй после Горького человек в издательстве. Он отвечал за переводы всех западных книг. Результат: 80 профессиональных литераторов спасены от голодной смерти; начался подъем знаменитой русской переводческой школы, которую Николай Гумилев, в сущности, и создал в голодном Петрограде.

Гумилев мечтал еще до революции учить поэзии, готовить поэтов или как минимум — хороших читателей. Поэтому он вновь начал работать как педагог, как просветитель. В известном каждому просвещенному петербуржцу доме Мурузи, выстроенном в мавританском стиле, на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы (ныне — Пестеля), была создана одна из лучших в истории России литературных студий. Пустующую квартиру князя Мурузи захватили в 1919 году петроградские литераторы и основали «Звучащую раковину», которой руководил Николай Гумилев. Николай Степанович утверждал, что при помощи разработанного им научного метода он может научить каждого разумного молодого человека писать стихи. И к нему повалила талантливая молодежь. Самое удивительное то, что они, действительно, становились поэтами, иногда большими, и относились к своему учителю как к магу, волшебнику и вождю.

В Петрограде было множество людей, сочувствовавших белым. В 1919 году готовилось антибольшевистское восстание. Оно должно было поддержать наступающие на Петроград войска генерала Юденича. Организация подпольщиков называлась «Национальный центр» и была связана и с белыми, и с разведками стран Антанты. Наступление Юденича захлебнулось, восстание не вспыхнуло «Национальный центр» был разгромлен. Многие в России надеялись — спастись от большевиков помогут бывшие союзники по Антанте — Англия и Франция. Но вмешиваться в гражданскую войну серьезно эти державы не спешили. Петроград был предоставлен сам себе.

Осенью 1920 года исход Гражданской войны, казалось, очевиден. В ноябре был взят Перекоп, остатки врангелевской армии бежали в Турцию, война окончена, красные победили. Никакой надежды на помощь извне у оставшихся в России не было. И чтобы вырваться из рабства, нужно «бунтовать Россию изнутри». Прежде Россия, как показала Гражданская война, выбирая из «красных» и «белых», скорее была готова принять Троцкого, а не Врангеля.

К концу 1920-го ситуация поменялась. Миллионы людей, кто прежде сочувствовал большевикам — матросы, крестьяне, рабочие — восстали. Победа над помещиками и капиталистами одержана, но не было ни хлеба, ни работы на заводах, ни политических прав. Впервые появилась возможность бороться не против большевиков и народа, а вместе с народом против большевиков.

Этот выбор сделал и Николай Степанович Гумилев. Первые политические мотивы в его стихах появились как раз в 1919- 1920 годах:
«Прежний ад нам показался раем,
Дьяволу мы в слуги нанялись,
Оттого что мы не отличаем
Зла от блага и от бездны высь».

Еще осенью 1920 года Гумилев попросил своего ученика, поэта Георгия Иванова познакомить его с «дельным человеком». Им был однокашник Иванова — Юрий Герман. Юрий Павлович Герман, 1896 года рождения, окончил (как и Иванов) Второй кадетский корпус, а потом — Михайловское артиллерийское училище. Первую мировую провел на Северном фронте (там же воевал с немцами Николай Гумилев), несколько раз был ранен, контужен. Член Петербургской боевой организации, где направлял работу военного отдела, в который входили подполковники Георгий Лебедев и Евгений Шведов. В Белом движении с 1918 года, совершил 54 перехода через линию фронта. Подпольная кличка — «Голубь».

Петербургскую боевую организацию создал профессор Петроградского университета, географ Владимир Таганцев, участник разгромленного большевиками «Тактического центра». Еще осенью 1919 года через Юрия Германа, курьера Юденича, ходившего из Финляндии в Петроград, он установил связь с другой белогвардейской организацией — «Национальный центр».

Встретились два боевых офицера, два георгиевских кавалера. Гумилев поверил Герману, Герман — Гумилеву В антибольшевистском заговоре поэту отводилась сущесвенная роль. Николай Гумилев — объединяющая фигура человек, которого многие знали, ему доверяли. Он давно чувствовал фальшь и официальной, и «белой» риторики («И как пчелы в улье опустелом дурно пахнут мертвые слова»). Поэт Гумилев должен был найти «живые» слова, которые объединят нацию: белых и красных, помещиков и крестьян, солдат и офицеров, капиталистов и рабочих.
«В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо своё, тогда,
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города».

Юрию Герману Гумилев сказал сразу: «В моем распоряжении есть группа интеллигентов, которая в случае выступления согласна выйти на улицу».

Таганцевская организация к концу 1920 года сумела объединить против большевиков силы, еще недавно находившиеся в смертельной вражде: «белых», «зеленых», «красных».

Анна Ахматова много позже напишет:
«Нет! и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был».

Вероятно, и для Николая Гумилева важно было, что за Таганцевым не только монархисты, но и люди разных убеждений и классовой принадлежности. Народ, к несчастью оказавшийся в большевистской России. Он присоединился к организации без выявленной политической программы: эдакий «Народный фронт — 1920».

С 1918 -го по 1921-й Николай Степанович Гумилев жил на углу Преображенской улицы (ныне — Радищева) и Солдатского переулка. На втором этаже. Входили к нему посетители через подворотню, потому что в те времена парадные двери забивали. Таким образом, в 1921 году, где-то в феврале, к нему явился подполковник Евгений Шведов, гость из Финляндии, посланник белого подполья. С этого момента Николай Степанович реально участвовал в антисоветском заговоре. От Шведова Гумилев получил деньги — 200 000 и ленту для печатной машинки. Обещал написать листовки.

В это же время, зимой 1921 года, Гумилев произвел свой небольшой переворот в российской поэзии. Сразу по истечении полномочий председателя Петроградского союза поэтов — Александра Блока на этот пост избрали Гумилева. Союз поэтов — самая авторитетная легальная организация русских писателей. Теперь участник антибольшевистского подполья — официальный вождь петроградской интеллектуальной элиты.

К маю лед на Финском заливе растает, Кронштадт с его кораблями и фортами станет неприступен; к острову Котлин подойдут находившиеся недалеко от Риги и Ревеля иностранные корабли — английские, французские. Освобождение России начнется из прежней столицы. Антибольшевистское восстание должно было произойти одновременно в Петрограде и в Кронштадте поздней весной 1921 года, после начала навигации, когда штурм островной крепости Кронштадт был бы весьма затруднен.

В начале 1921-го у таганцевской организации были все шансы возглавить восстание и выиграть его. Россия бунтовала — крестьянские восстания в Сибири и в Тамбовской губернии. Конница Махно совершала беспрепятственные рейды от Донбасса до Бессарабии. В Белоруссии город за городом занимали отряды Бориса Савинкова. Компартия была расколота дискуссиями. В Кронштадте на линкоре «Петропавловск» действовал антибольшевистский подпольный комитет во главе с матросом Петриченко. Комитет готовил восстание на Балтийском флоте.

Кронштадт, родной город Гумилева, должен стать непотопляемым линкором новой революции. В кубриках впервые сошлись матросы, которые три года тому назад проламывали головы «контре», и офицеры, которые чудом избежали этой участи. Здесь возник лозунг — «Вся власть советам, а не партиям». О том, что восстание должно произойти в мае, в Кронштадте знали немногие.

Волнения, однако, начинались гораздо раньше срока, на который рассчитывали заговорщики. Уже в двадцатых числах февраля 1921 года в Петрограде, особенно на Васильевском острове, бастовали почти все. Требования политические: отмена однопартийной системы, роспуск ЧК, свободные выборы в Советы, разрешение свободной торговли. Чекисты стреляли по рабочим. В толпе митингующих на линиях Васильевского видели странного, нелепо одетого человека в поношенном пальто и рабочей кепке. Он, среди других ораторов, призывал к свержению советской власти. Это — Николай Гумилев.

Если бы Кронштадт восстал на несколько месяцев позже, летом, взять его было бы невозможно. Линкоры. Остров. Вокруг вода. Но все случилось уже 1 марта 1921 года. В этот день 15 000 кронштадцев, возмущенных событиями в Петрограде, собрались на Якорной площади. Они согнали с трибуны «всесоюзного старосту», коммуниста Калинина, и провозгласили свои лозунги: «Советы без большевиков. Власть — флоту». Все началось не так, как планировали заговорщики. Большевистское руководство со всей ясностью понимало, восстание в Кронштадте — новая война, но уже не с белыми офицерами, а с многомиллионным народом.

В Петроград перебросили лучшие части Красной Армии. Командующим назначили Михаила Тухачевского. Политически подавление восстания обеспечивал прибывший из Москвы Лев Троцкий. Когда два полка 27-й дивизии красных отказались идти на лед, 60 красноармейцев расстреляли перед строем. Остальным было предложено искупить вину кровью. После тяжелых боев, утром 18-го марта, Кронштадт был взят.

Кронштадцы хорошо понимали логику большевиков. Им было ясно: тех, кто сдастся — расстреляют. 3000 краснофлотцев стали смертниками — их оставили прикрывать отход. А 8000 жителей города и моряков по льду ушли в Финляндию. Действительно, те, кто попал в плен, были почти поголовно уничтожены. А вот многие из тех, кто ушел в Финляндию, хотели мстить красным, сражаться с ними и продолжать восстание, но уже как-то по-другому.

После Кронштадта большевики изменили экономический курс и ввели свободную торговлю. Была объявлена новая экономическая политика (НЭП). Крестьяне начали везти продукты в город, открылись рынки, частные лавки, кафе, рестораны. В политической жизни, однако, закручивание гаек продолжалось. По городу ехали грузовики, набитые матросами, из них доносились крики: «Спасите, братцы, расстреливать везут!» У подполья не было выбора: надо готовить новое восстание. Герман и Шведов набрали в Финляндии из ушедших туда кронштадцев будущих боевиков.

13 апреля 1921 года на Финском заливе сошел лед. Из Териок, на финском побережье, в Петроград на катере были отправлены бывшие участники Кронштадтского восстания. Ими командовал боцман с линкора «Петропавловск» Паськов и член кронштадтского ревкома Комаров. Они составили ядро группы, которое немедленно приступило к организации террористических актов. В мае 1921-го, во время празднования Дня Красного флота, в центре города раздался взрыв. Колонна демонстрантов проходила мимо Медного всадника, Манежа, далее — по бульвару Профсоюзов (Конногвардейскому). В самом начале бульвара стоял гипсовый памятник Володарскому. Боевики положили букет сирени к ногам Володарского. И когда колонна уже отошла, этот букет сирени взорвался. Одновременно была подожжена трибуна на площади Урицкого (Дворцовой).

Поджог трибун и взрыв памятника — только своеобразное заявление о намерениях. Подполье готовило серьезные теракты — в гостиницу «Астория», где жил диктатор Петрограда Григорий Зиновьев, внедрился таганцевский боевик. Планировалось нападение на поезд наркома Льва Красина. Заговорщики приобрели типографию и динамит. Установили постоянные связи с полковником Эльвенгреном, руководителем финских антибольшевистских добровольцев, и главой Русского политического комитета в Варшаве Борисом Савинковым. К 28 августа террористы — савинковцы готовили покушение на Ленина и Троцкого. Это должно было стать сигналом к всеобщему восстанию в Петрограде. Но боцман Паськов был схвачен чекистами и согласился с ними сотрудничать. Он сыграл роль провокатора. Согласие сотрудничать с ВЧК дал и другой кронштадтец — Комаров.

Владимира Таганцева арестовали 31 мая 1921 года. В этот же день организация потеряла своего боевого командира — Юрия Германа. Он и офицер Евгений Болотов были убиты на российско-финской границе, в районе реки Сестры. Они были курьерами, которые ходили из Петрограда в Гельсингфорс (Хельсинки) по заданию Петроградской боевой организации. После убийства Германа чекисты заявили, что именно у Юрия Павловича нашли документы, изобличающие Таганцева. Хотя, на самом деле, это было не так: об организации знали от кронштадцев — агентов ВЧК. А такое заявление сделали, чтобы их не раскрывать. Начались массовые аресты.

Вслед за Таганцевым арестовали еще 180 человек, Гумилева среди них не было. За день до убийства Германа и ареста Таганцева он уехал в Крым. Уже 5 июня петроградские чекисты рапортовали: никакого заговора нет, все арестованные — брюзжащая интеллигенция, знакомые Таганцева. Его, как не первый раз замеченного, расстрелять, остальных отпустить. Но у иностранного отдела ЧК в Москве была секретная, не вызывающая сомнений информация — в Париже, Берлине, Гельсингфорсе эмиграция в августе ждала восстания в Петрограде.

Самым талантливым из своих следователей Феликс Дзержинский считал Якова Агранова. Ему было всего 28 лет. Он считался «специалистом по интеллигенции». Агранов прибыл в Петроград, изучил протоколы допросов, донесения попавших в сети ЧК бывших кронштадтских бунтовщиков, сообщения заграничных резидентов, материалы обысков. Ему стало очевидно, что перед ним не просто группа террористов, а люди из законспирированной тайной антисоветской организации. В их числе и председатель петроградского Союза поэтов Николай Гумилев.

Дзержинский писал начальнику Секретного отдела ВЧК Самсонову: «За делом Таганцева надо наблюдать. Имеет огромное значение. Можно разгромить все очаги правых белогвардейцев. Не стоит ли важнейших перевести в Москву в нашу одиночку? Это дело может нам раскрыть пружины Кронштадтского восстания».

6 июля 1921 года Гумилев возвратился из Крыма с напечатанной новой книгой «Шатер» и узнал, что Таганцева взяли, Герман убит. По городу ползли слухи о повальных арестах, но в поведении Николая Гумилева ничего не изменилось. Более того, он не прекратил подпольную деятельность.

Есть воспоминания литератора Сильверсвана, которому Гумилев в июле 1921 года рассказывал, что существует большая разветвленная подпольная организация, разделенная на пятерки: одну из пятерок возглавляет он, Гумилев; у них есть связи и в Красной Армии, и среди советских чиновников; арестована только небольшая часть участников этой организации, Таганцев, конечно, никого не выдаст, он человек надежный.

Агранов во что бы то ни стало должен был заставить арестованных говорить. Ведь все, чем пока располагало следствие, — агентурные сведения. Агранов начал практиковать ночные допросы, подсаживал в камеры провокаторов, сообщал арестованным, что Петроград на военном положении, поэтому их расстреляют без суда. Он работал неформально, что называется, с огоньком. Во время допросов, которые Агранов любил проводить в реквизированных барских квартирах, неожиданно доставал из-под стола банку с заспиртованной человеческой головой и спрашивал: «Вам этот человек знаком?» Голова была Юрия Германа. Действовало безошибочно: слабонервные подследственные немедленно начинали давать показания.

И вот в течение месяца он сумел сломить Таганцева, не прибегая к пыткам. Чекист внушил бедному географу: партия хочет прекратить Гражданскую войну, договориться с бывшими политическими противниками, но для этого Таганцев должен рассказать всю правду об организации. Тот дрогнул, потом одумался. В ночь с 21 на 22 июля в камере № 87 на Гороховой, 2, Владимир Таганцев попытался покончить жизнь самоубийством — повеситься на скрученном полотенце. Он знал, что в тюрьме его жена, у престарелых родителей ютятся его маленькие дети двух и пяти лет — он не мог противостоять психологическому давлению Агранова. Вынутый из петли, он подписал договор со следователем. Яков Агранов от имени ВЧК гарантировал Таганцеву открытый процесс и то, что ни он, ни арестованные по его делу не будут расстреляны. Таганцев дал откровенные показания. Целый день Агранов с Таганцевым ездили по Петрограду и Таганцев показывал квартиры, называл фамилии. В результате было арестовано около 300 человек.

Ленин был необычайно доволен работой чекистов. Он считал, что раскрытие петроградской боевой организации — прекрасный повод для того, чтобы показать всем: экономические уступки абсолютно не означают уступок политических. В то же время, когда решалась судьба Гумилева, в секретной записке членам Политбюро Ленин писал: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии, реакционного духовенства удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше».

24 июля 1921 года газета «Известия» (официальный орган ВЦИК) опубликовала большой материал, доклад ВЧК о раскрытии опасных заговоров в разных районах страны — Поволжье, Сибири и Петрограде. Была разоблачена организация, включавшая боевой комитет, захвачены склады динамита, конспиративные квартиры, оружие, арестованы сотни людей. Естественно, эту статью тут же перепечатала «Петроградская правда», по городу шли слухи о массовых арестах.

Теплой ночью 2 августа Гумилев возвращался с Литейного проспекта в Дом искусств. Его сопровождала стайка учеников, и он читал им только что написанное стихотворение, и там были такие строчки: «После стольких лет я пришел назад, но изгнанник я, и за мной следят». На углу Невского и Мойки стояла большая машина, в ней — четверо. Еще никто не понимал, что это — чекисты. Машин в городе было относительно много, начался НЭП.

В эту ночь в Петрограде арестовали сотни человек. В квартирах ждали засады, в одну из них попал последний из оставшихся руководителей организации — подполковник Евгений Шведов. При аресте Шведов застрелил двух чекистов и сам погиб в перестрелке.

Поздно вечером 2 августа 1921 года в комнату Гумилева в Доме искусств зашел московский поэт Владислав Ходасевич. Гумилев был настроен шутливо, доброжелательно и сказал Ходасевичу: «Смотрите, мы сверстники: мне 35 и вам 35, а я выгляжу вас гораздо моложе, потому что я все время окружен молодежью, и сегодня вечером, например, я играл со своими учениками — молодыми поэтами в жмурки, и доживу я до девяноста лет». Веселым, молодым и запомнил Ходасевич Гумилева. Он был последним, кто видел Николая Степановича на свободе.

Обыск в комнате Гумилева, в общежитии Дома искусств: ничего не нашли, даже деньги он успел перед арестом раздать знакомым. Его отправили сначала на Гороховую, 2, в главное здание ВЧК. Потом — на Шпалерную, в камеру № 77, где он провел свои последние дни.

Из тюрьмы Гумилев отправил в Дом литераторов открытку с известием об аресте. Затем еще одну — жене с просьбой передать шерстяные носки и оригинал Платона  с уверениями, что беспокоиться за него не стоит: «Я играю в шахматы много и немного пишу для себя и тебя». Гумилев не знал, какие улики против него есть. Никто из членов его пятерки не был арестован, Герман убит. В течение трех дней его не допрашивали.

10 августа 1921 года на Смоленском православном кладбище хоронили Александра Блока. В этот же день был храмовый праздник кладбищенской церкви и иконы Смоленской божьей матери, и Анна Андреевна Ахматова написала: «А Смоленская нынче именинница». Она присутствовала на похоронах Блока, и вот в этой толпе провожавших поэта впервые узнали: арестован Николай Гумилев, он содержится в тюрьме на Шпалерной улице, и надо хлопотать о его освобождении.

6 августа Таганцеву впервые задали прямой вопрос о Гумилеве. Тот дал показания, что Николай Степанович был в резерве организации. Таганцев говорил: связь с Гумилевым поддерживали Шведов и Герман. 8 августа Гумилева вызвали на допрос. Про убийство Германа Гумилев знал из советских газет, поэтому спокойно назвал эту фамилию, и говорил, что не уверен, был ли это именно Герман. Шведова Гумилев упорно не хотел называть по фамилии. Хотя Таганцев подтвердил, что именно Шведова он посылал к Гумилеву.

Для большинства Гумилев — знаменитый поэт. Агранову важнее другое — офицер, военный разведчик, георгиевский кавалер. Имеет связи в правительственных кругах Англии и Франции. Возглавлял пятерку. Брал деньги от Шведова. Встречался с Германом и Таганцевым. За арестованных по таганцевскому делу, и прежде всего Гумилева, многие просили. Просило помиловать его издательство «Всемирная литература». Просил Союз поэтов, председателем которого он был. Дважды в Кремль к Ленину приезжал А.М. Горький, пытался выторговать жизнь Гумилева. Но Ленин был непримирим. Контрреволюционеры должны быть расстреляны. Поэты для советской России ценности не представляют.

К середине августа подследственные по таганцевскому делу еще не знали, что многих из них ждет смертная казнь. Таганцев верил, что чекисты будут соблюдать заключенный с ним договор, а Гумилев видел, что кроме показаний Таганцева следствие ничем против него не располагает. Единственная улика — найденные при обыске на Преображенской деньги, переданные Гумилеву полковником Шведовым.

Агранову решать, по какой статье пойдет его подопечный: либо по прикосновенности к боевой организации — два года условно, либо по соучастию — расстрел. Фактом, который перевел дело Гумилева из прикосновения в соучастие, стали взятые у Шведова деньги. 24 августа коллегия ПетргубЧК приняла решение о расстреле первой группы соучастников по таганцевскому делу. Это 61 человек. Среди них — 16 женщин. На расстрел везли людей разной степени вовлеченности: среди них и кронштадтские боевики, и случайные знакомые Таганцева. В ночь с 24 на 25 августа 1921 года по лесной дороге четыре грузовика привезли приговоренных на Ржевский пороховой полигон. Их завели в здание порохового погреба и раздели до белья. А потом по 15 человек начали выводить в лес на казнь. В их числе был и поэт Николай Степанович Гумилев.

Яков Агранов выполнил поручение Ленина и Дзержинского — раскрыл тайную организацию, стоявшую за кронштадтским мятежом, готовившую антибольшевистское восстание. С показательной жестокостью он настоял на массовой экзекуции. Из дневника Таганцева: «Узнал о гибели Володи и Нади (старшего сына и невестки). Да будет им светлая память. Пусть будут прокляты их мучители и их потомки». По легенде, в которую хочется верить, перед казнью, когда жертв уже выстраивали вокруг рва, чекист закричал:  «Поэт Гумилев, выйти из строя!» Николай Степанович вышел, а потом показал на людей, которые за ним стояли: «А они?» Агранов закричал: «Не валяйте дурака!» Николай Степанович докурил папиросу и снова встал в строй: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев».

Где находится его могила, мы не знаем. Достоверно известно только, что в лесу была вырыта яма, в которой закопали трупы всех расстрелянных, в том числе и Николая Гумилева. Судьба поэта — произведение, которое он заранее строит. И конец своей жизни Гумилев предвидел:
«И умру я не на постели
При нотариусе и враче.
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще».

Яков Агранов вернулся в Москву и стал главным специалистом ЧК по работе с интеллигенцией. Он вел следствие по делу об убийстве Кирова. По его указке были высланы и расстреляны сотни видных деятелей искусства и науки. Его расстреляли в 1938 году. И не реабилитировали.

Из книги Л. Лурье «Без Москвы», С-Петербург, «БХВ-Петербург», 2014, с. 102-123.

Жизнь Краснова П.Н. неразрывно связана с Донским казачьим войском. В 1920 г. Краснов эмигрировал в Германию. Он — активный и последовательный участник белоэмигрантского движения, не остановившийся даже перед сотрудничеством с фашистской Германией ради борьбы с ненавистной ему советской властью. Краснов боролся с большевиками дольше всех — более четверти века. Ему принадлежат слова: «Хоть с чертом, но против большевиков». Смерть генерал принял в Москве на виселице как военный преступник.

Был у донских казаков обычай. Едва мальчику исполнялся год, крестный сажал его на коня и отец, ведя лошадь под узды, обводил скакуна с крошечным всадником вокруг станичной церкви. Считалось, что коль вцепится казачонок в гриву коня — уцелеет в бою, если заплачет и свалится — быть ему убитому… В роду донских казаков Красновых мальчики рождались удивительно цепкими. Почти на протяжении трех веков Красновы сражались в войнах, которые вела Российская империя, пятеро стали генерал-лейтенантами русской армии, и лишь один из них принял смерть от неприятельского ядра.

Прадед Петра Николаевича Иван Козьмич Краснов начал службу ординарцем у Суворова А.В., а закончил генералом. Получил смертельное ранение у Колоцкого монастыря в канун Бородинской битвы. Дед Петра Николаевича, Иван Иванович Краснов, получил образование в пансионе Харьковского университета, где не только овладел европейскими языками, но и основательно изучил историю философии и русскую литературу.

Иван Краснов — не «паркетный» генерал. В 1818 году он офицер и адъютант графа Орлова-Денисова — одного из просвещеннейших генералов александровской эпохи. Участник русско-турецкой войны 1828-1829 годов и польской кампании 1831 года. В боях и в походах не расставался с книгами Гете и Шиллера. Письма к жене с турецкого театра военных действий писал… в стихах. В 1855 году в Крымскую войну — начальник обороны Таганрога.

Отец Петра Николаевича, Николай Иванович — военный писатель, один из основоположников русской статистики, генерал-лейтенант генерального штаба, участник обороны Севастополя 1854-1855 гг., польской кампании 1863 года и, уже после рождения сына Петра, освобождения Болгарии под знаменами генерала Скобелева. У Николая Ивановича было пятеро сыновей, третьим из которых был Пётр.

Родился Петр Николаевич Краснов 10 (22) сентября 1869 года в Санкт-Петербурге. Здесь его отец, Николай Иванович, служил в Главном управлении иррегулярных (казачьих) войск. Стать продолжателем военной семейной линии выпало на долю Петру Николаевичу. Причем не по принуждению, а по собственному выбору.

Петр, проучившийся пять лет в 1-й столичной классической гимназии, затем перешёл в школу Александровского кадетского корпуса. В 1887 году он стал юнкером 1-го Павловского военного училища. Краснов учился блестяще. В 1889 году юный хорунжий становится офицером элитарного полка Всевеликого Войска Донского — лейб-гвардии Атаманского, входившего в состав 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. В нее, помимо трех казачьих полков, входили полки, составляющие цвет русской императорской кавалерии: Кавалергардский, Кирасирский и лейб-гвардии Конный.

17 января 1891 года в газете «Русский инвалид» появляется первая публикация Петра Краснова. Конечно, нельзя не признать, что военному журналисту в третьем (!) поколении Петру Краснову помогли пробиться на страницы печатных изданий авторитет отца и деда. Петр Краснов, оказавшийся талантливым публицистом и прозаиком, начал много печатается. Его статьи, рассказы, обзоры печати, рецензии то и дело появлялись в газетах «Новое время», «Биржевые ведомости», «Петербургская газета», «Петербургский листок», в журналах «Новое слово», «Новый мир», «Вестник русской конницы», «Военный сборник», «Нива»…

В 1892 году, прослужив всего три года на офицерской должности, Петр Николаевич поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. Но на первом курсе слушатель Краснов «срезался» на одном из экзаменов. Увлечение офицера литературой было настолько велико, что, скорее всего именно оно, как предполагают биографы, и стало причиной провала на экзамене. Академию пришлось оставить, как и мечту об аксельбантах генштабиста.

В 1896 году в свет вышли сразу четыре книги Краснова: его первое серьезное историческое исследование «Атаман Платов», «Донской казачий полк сто лет тому назад», «Казаки в начале XIX века» и сборник новелл «Донцы». Еще одно важное событие того же года: он венчается с обрусевшей немкой, дочерью действительного статского советника, известной в Петербурге камерной певицей Лидией Федоровной Грюнезейн.

Более года Краснов состоял начальником казачьего конвоя Императорской дипломатической миссии в Абиссинии. Русские дипломаты впервые занимались в Африке установлением с Абиссинией дипломатических отношений. Петр Николаевич и другие конвойцы стали инструкторами гвардейцев императора Менелика II. Главным итогом трудного, но экзотически яркого путешествия в Африку, запомнившегося Краснову на всю жизнь, стал его беллетризованный дневник, переиздававшийся несколько раз.

Затем Краснов отправился в дальнюю командировку в Азию, на турецко-персидскую границу, — для надзора за несением постоянной пограничной службы казаков. Как корреспондент «Русского инвалида», офицер Краснов П.Н. побывал в длительном походе по Манчжурии, Китаю, Японии и Индии. Спустя два года в Петербурге был издан его труд – путевые записки о совершённых путешествиях.

С началом Русско-японской войны адъютант лейб-гвардии Атаманского полка подъесаул Краснов П.Н. подал прошение об отправке на фронт. Но лейб-гвардейцев посылать на войну не спешили, поэтому на войну он отправился как собственный корреспондент газеты «Русский инвалид».

На этой войне корреспондент только по счастливой случайности не попал по приглашению Макарова С.О. на флагманский броненосец «Петропавловск», вскоре подорвавшийся у Порт-Артура на японской мине. Здесь же Краснов встретился и с Николаем Николаевичем Юденичем, стрелковый полк которого отличился тогда в нескольких сражениях. Плечо к плечу с ним Краснов будет воевать в годы Гражданской войны, когда, расставшись с атаманством, вступит в его Северо-Западную добровольческую армию. А во время кровавого Мукденского сражения Петр Николаевич сражался в составе дивизиона конных разведчиков, которыми командовал барон Карл Густав Маннергейм, тот самый, с которым Краснов в 1919 году совершит свой поход на Петроград и который позже станет маршалом и президентом Финляндии.

После войны Краснов назначается в своем лейб-гвардии Атаманском полку сотником. В 1910 г. полковник Краснов П.Н. получает под командование полк. В декабре 1913 г. Краснова переводят на австрийскую границу командиром 10-го Донского казачьего Генерала Луковкина полка. Не прошло и года, как его часть в числе авангардных принимает на себя удары начавшейся Первой мировой войны.

И вот первое в этой войне представление Краснова к боевой награде: ему вручается почетное Георгиевское оружие за то, что он «в бою 1 августа 1914 г. у гор. Любича личным примером, под огнем противника, увлекая спешенные сотни своего полка, выбил неприятеля из железнодорожной станции, занял ее, взорвал железнодорожный мост и уничтожил станционные постройки». А в ноябре — повышение в должности: ставший генерал-майором Краснов назначается командовать 3-й бригадой в составе Кавказской Туземной конной дивизии, знаменитой «Дикой», которую возглавлял любимец офицеров, родной брат царя великий князь Михаил Александрович.

От боя к бою мужает талант Краснова-полководца. В представлении к ордену Святого Георгия 4-й степени написано, что генерал награждается «за выдающееся мужество и храбрость, проявленные им в бою 29 мая 1915 г. у м. Залещики и с. Жожавы на р. Днестре, где, умело предводительствуя бригадой Кавказской Туземной конной дивизии с приданными к ней ополченскими частями и Конной Заамурской пограничной бригадой, находясь под сильным огнем и при сильном натиске австро-германской дивизии… произвел блистательную атаку на нерасстроенную пехоту противника, увенчавшуюся полным успехом, причем изрублено было более 500 человек и взято в плен 100 человек».

В конце мая 1916 года Краснов отличился снова: в знаменитом Брусиловском прорыве он шел во главе 2-й Сводной казачьей дивизии. В приказе командующего особо отмечалось: «Бой 26 мая воочию показал, что может дать орлиная дивизия, руководимая железной волей генерала Краснова». Однако неостановимо надвигался 1917 год. Войска России и ее союзников по Антанте усиленно готовились к переломному наступлению: на него возлагались надежды победоносно завершить войну. Но тому не суждено было сбыться: Россию и Европу потрясли революции.

На войну Краснов уходил в расцвете сил и на взлете военной карьеры, а с войны пришел искалеченным: тяжелое ранение ноги обрекло его на пожизненную хромоту. Одно утешало: Краснов оставался духовно не поколебленным, не утратившим ни веры в себя, ни жизнелюбия, ни стремления достойно исполнять присягу. В пору революционного безвременья Краснов П.Н. — генерал, оставшийся верным долгу и присяге, с той Россией, которая на его глазах уходила в прошлое, исчезала безвозвратно, чего он не мог понять, с чем не мог согласиться до последнего мига своей жизни.

Генерал не был политиком и не хотел им быть. «Я солдат… и стою вне политики»; «Я не политик и решил идти прямым солдатским путем», — не уставал он объяснять партийцам всех раскрасок, требовательно втягивавшим его в идеологические распри.

После Февральской революции начался с каждым месяцем убыстрявшийся процесс разложения армии. Солдаты, уставшие от войны, толпами разбегались по домам, а остающиеся в частях перестали быть организованным войском, подчиняющимся воле и решениям командиров. В это время Краснов возглавлял 2-ю Сводную казачью дивизию. Расположена она была в прифронтовой полосе, вблизи от немецких окопов. Может быть, это еще как-то дисциплинировало часть.

Но вот казаков отвели с позиций на отдых, заменив пехотинцами, и «начались митинги с вынесением самых диких резолюций». 4 мая 1917 года Краснов был арестован группой пехотинцев прямо на глазах у казаков своей дивизии, и те ничего не предприняли, чтобы освободить командира, много раз водившего их в бой. Это предательство подчиненных более всего потрясло генерала. Расстрела тогда он избежал чудом.

Похожий эпизод повторился и 25 августа: генерала чуть не убили, когда он с комиссаром Линде попытался вывести на позиции один из деморализованных стрелковых полков. Проявивший чрезмерную самонадеянность комиссар погиб. Вспоминая об этом эпизоде, Краснов писал: «Смерть казалась желанной. Ведь рухнуло все, чему я молился, во что верил, что любил в течение пятидесяти лет, — погибла армия!»

Отчаянную попытку преодолеть хаос и разложение войск в эти августовские дни предпринял Верховный главнокомандующий Лавр Георгиевич Корнилов. Получив его вызов, Краснов, ни дня не медля, отправляется в Могилев, в Ставку, где получает приказ: принять в командование 3-й конный корпус и вести его на Петроград. Однако в спешке организованное вооруженное выступление Корнилова, названное Временным правительством мятежом, успеха не принесло. Лавр Георгиевич отправился на Юг, где возглавил формирования Добровольческой армии. Но весной 1918 г. генерал погиб.

Краснов со своим Конным корпусом остался под Петроградом, где в ночь на 26 октября свершился-таки большевистский переворот. Керенский возложил на генерала Краснова верховное командование вооруженными силами, верными Временному правительству, правда, всего на пять суток, с 27 по 31 октября. Как и предполагал Краснов, замышленный Керенским, но плохо подготовленный «освободительный» поход на Петроград провалился. Краснов 1 ноября помог Керенскому бежать, а сам 2 ноября предстал пленником на допросах у Троцкого и Дыбенко. Однако в третий (но еще не в последний) раз, спасся от неминуемого расстрела…

Оказавшись в расположении своего кавалерийского корпуса, Краснов спешно занялся эвакуацией казачьих частей на Дон: их надо было непременно сберечь для последующих сражений. «Я приговорен к смертной казни, мои портреты, найденные в вещах моей жены, посланы по всем станциям от Царицына до Пятигорска, чтобы искать меня». 1 февраля 1918 года генерал прибыл в Новочеркасск. Вскоре генерал-майор Краснов был избран атаманом Всевеликого Войска Донского. За короткий срок Краснову удалось осуществить труднейшую задачу — создать регулярную армию. Усилия атамана не оказались тщетными: уже к середине июля почти вся территория области Войска Донского была освобождена от большевиков.

Генерал от кавалерии Краснов вынужден «заигрывать» с германцами, для него, безусловно, врагами. «Немцы — наши враги… это не забывается. Они нам не союзники», только бы они не перестали поставлять ему оружие, которым, кстати, не брезгует и Деникин А.И. С командующим Добровольческой армией у Краснова много расхождений… Краснов после тяжких размышлений пошел своим путем, не соединил свои шестидесятитысячные казачьи войска с двенадцатитысячным добровольческим отрядом, жившим к тому же на содержании у донцов, которые снабжали деникинцев не только оружием, но и войсковым довольствием.

В начале февраля 1919 г. Краснов П.Н. сложил с себя полномочия Донского Атамана. После отъезда Краснова на Дону — по мере того как власть вновь переходила к Советам — ширились кровавые репрессии. В ту весну только на Дону поспешно, без суда и следствия, расстреляли более восьми тысяч казаков. Террор здесь возглавлялся Белобородовым А.Г., тем самым, что за полгода до этого руководил расправой над Николаем II и его семьей. Истребить казаков поголовно не удалось — тогда началось так называемое «расказачивание»: запреты на культурно-исторические обычаи и традиции, ломка веками устоявшегося уклада казачьего быта, лишение земельных наделов и т.д. Скорбным итогом Гражданской войны стало то, что к 1 января 1921 года Дон лишился каждого третьего жителя.

По приказу Деникина А.И. опального и несговорчивого атамана направили в распоряжение генерала Юденича Н.Н., командующего Северо-Западной добровольческой армией. В сентябре 1919 года Юденич поручил Краснову заняться налаживанием пропагандистской работы в армии. И первое, что Краснов сделал, — организовал издание военно-осведомительной, литературной и политической газеты «Приневский край». Редактором ее согласился стать хорошо знакомый Петру Николаевичу по книгам штабс-капитан Александр Иванович Куприн.

Осенне-зимнее наступление Юденича потерпело крах. 22 января 1920 года главнокомандующий приказом известил о том, что его Северо-Западная армия ликвидируется — ее части интернируются в Эстонию. И 20 марта супруги Красновы в экспрессе Ревель — Берлин покинули Россию. Как и многие из бывших генералов и адмиралов, а их в изгнании оказалось более восьмисот, Краснов, как впрочем, и другие генералы — Деникин, Врангель, Юденич активно занимались многотрудными хлопотами по заграничному бытоустройству русского воинства, формированием армейских частей. Но основное время уходило у них на участие в разработках программ и планов сокрушения большевизма да еще на бесконечные словопрения о том, какой быть грядущей России — монархической? республиканской? конституционной? демократической? социалистической?

В Мюнхене донской экс-атаман являлся членом Русского монархического союза, в Берлине — Высшего монархического совета, в Париже — Верховного монархического совета, причем был в них фигурой далеко не последней. Кроме того, он стал одним из организаторов международного «Братства Русской Правды» (1921-1933), сотрудником журнала «Русская правда», активно ратовавших за монархические идеалы.

Одновременно Краснову П.Н. удавалось работать и над статьями, и над мемуарными книгами, и над четырехтомной эпопеей «От двуглавого орла к красному знамени». Тематически эпопею продолжили романы: «Опавшие листья» (1923), «Понять — простить» (1923), «Единая-неделимая» (1925). Затем издаётся трилогия об императорской лейб-гвардии — «Largo» (1930), «Выпашь» (1931), «Подвиг» (1932). От современности писатель то и дело уходил в далекое и близкое прошлое. Им были созданы исторические хроники «С Ермаком на Сибирь» (1929), «Цесаревна» (1933), «Екатерина Великая» (1935), «Цареубийцы» (1938).

Сведения о том, какой политической деятельностью занимался Краснов в период с июня 1941-го по июнь 1943 года, в германских архивах не отысканы. Да, скорее всего, их там и нет, а значит, и деятельности этой тоже не было. Ни слова об этом не говорится даже в двенадцатитомном следственном деле Краснова, составленном в НКГБ в 1945-1946 гг. Генерал и писатель с апреля 1936 года жил на вилле в Далевице, занимался подготовкой к изданию своих книг и сотрудничал в журналах и газетах (особенно в берлинском еженедельнике «Новое слово» и «Парижском вестнике»).

Немцы вспомнили об атамане только тогда, когда дела их стали плохи и потребовался красновский былой авторитет для того, чтобы не разуверилось в них казачество, находившееся в частях вермахта. Это были в основном тыловые отряды, обеспечивавшие безопасность на оккупированных территориях: на фронт казаков, не доверяя им, немцы направлять боялись. О Краснове вспомнили неспроста: судя по его бесчисленным публикациям в прессе, он оставался вдохновителем и вождем той части эмиграции («непримиримой»), которая вслед за атаманом повторяла: «Хоть с чертом, но против большевиков!»

Вождем же антикрасновцев («умеренных») в эмиграции, как и в Гражданскую войну, был Деникин А.И. Генерал решительно отверг предложение Гитлера переехать в Берлин, хотя и заявил при этом, что, «пока продолжается кровавая диктатура НКВД», он остается антибольшевиком, однако считает, что «всякое сношение с иностранцами на предмет борьбы против большевиков есть измена Родине» (доклад «Мировые события и русский вопрос». Париж, 1938).

С 18 июня 1943 года незваные гости зачастили с визитами на красновскую виллу. Главноуговаривающими выступили генерал-майор Гельмут фон Панвиц, командир 1-й казачьей кавалерийской дивизии, и Н.А. Химпель, возглавлявший кавказский отдел в восточном министерстве рейха. Начали издалека: попросили прочесть высшим офицерам СД лекцию об истории российского казачества. Затем предложили написать воззвание к казакам (оно было тотчас размножено и листовками разбросано на Восточном фронте). А в июле Краснова убедили принять пост начальника управления по делам казаков в восточном министерстве. Он побывал в 1-й казачьей дивизии, почетным шефом которой ему предложили стать.

Вернувшись в Берлин, атаман, обласканный казаками и германцами, возбужденный и полный энергии, взялся за налаживание широкой агитации и пропаганды — как раз того, чего требовали от него, прежде всего, а также за объединение всех казачьих частей… Но Великая Отечественная война стремительно приближалась к своему концу. И вот финал: 7 мая 1945 года Краснов вместе с тремя племянниками сдался английскому командованию в Австрии. Жена его, Лидия Федоровна, осталась за пограничным шлагбаумом, и судьба ее неизвестна.

2600 офицеров во главе с генералом Красновым англичане передали советской стороне. Краснов П.Н., как и все его сподвижники-подельники, судя по допросным документам, признал свою вину полностью. В соответствии с п. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила обвиняемых Краснова П.Н., Шкуро А.Г., Султана Килыч-Гирея, Краснова С.Н., Доманова Т.И. и фон Панвица к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение 17 января 1947 г.

Статья написана по материалам книги Краснов П.Н. «Атаман. Воспоминания», М.,  ЗАО «Вагриус», 2006 г.

Атаман Анненков Б.В. прожил всего тридцать восемь лет, но воспоминаний о его жизни и «подвигах» осталось великое множество. Самое замечательное в его биографии: атаман Анненков искренне верил, что делает доброе дело. С лозунгом «За веру, царя и отечество» вел он в бой своих солдат. И они шли, готовые убивать и умирать.

Военная биография Бориса Анненкова хорошо известна, но о его детстве и юности сложно что-то сказать. Он родился под Киевом не то в марте, не то в феврале 1889 года в дворянской военной семье. Отец был полковником в отставке, поэтому мальчика отдали учиться в Одесский кадетский корпус. В семнадцать лет юноша был выпущен из корпуса и тут же поехал продолжать обучение в Александровское военное училище. Через два года в чине хорунжего его приписали к Первому сибирскому казачьему полку, и девятнадцатилетний хорунжий отправился по месту службы — на китайскую границу, в Джаркент.

Шел 1908 год. Россия только что пережила первую революцию и проиграла Русско-японскую войну. Первую революцию он пережил в Москве и запомнил навсегда. Проигранную войну воспринимал как личную обиду. Граница была местом беспокойным, новоиспеченному командиру сотни многому пришлось учиться. Оказалось вдруг, что родного языка недостаточно, чтобы общаться с местным населением. И он освоил киргизский, казахский и китайский.

Не знающий усталости, упорный, патриотичный, Борис вызывал у людей уважение. Он изучил топографию местности и буквально прошел свой участок границы ногами, взбираясь на горные вершины и углубляясь в чащобу. После службы в Джаркенте его перевели в Кокчетав — мелкий городишко в Казахстане на берегу озера Кола.

Почти двести километров от Петропавловска и почти восемьсот от Омска. Но и в этой глуши сотник находил себе занятие — обследовал окрестности, много читал, занимался фехтованием, доводя навыки до совершенства. Когда в его полк приехал новый командир, будущий прославленный генерал Краснов, тогда еще полковник, он сразу лестно отозвался о двадцатидвухлетнем Борисе. Умный, настойчивый, превосходно владеющий оружием, занимающийся гимнастикой, всегда подтянутый, выносливый и бодрый — сотник не мог не понравиться. Краснов решил, что его ждет великое будущее.

Сотник Анненков был в отпуске, когда разразилась Первая мировая война. Когда он вернулся в Кокчетав, казачье войско бурлило. Казаки не желали признавать начальство. Они сместили своих командиров с должностей, а умного и всеми уважаемого Бориса выбрали временным командиром. И пришлось Анненкову отправляться к своему атаману и объяснять ситуацию. Но за это время вышестоящее начальство уже выслало в полк карательный отряд генерала Усачева, который потребовал выдать зачинщиков.

Анненков посмотрел ему в глаза и отказался. Генерал этого не простил. Его экспедиция захватила 80 казаков и несговорчивого офицера и отправила на военно-полевой суд. Но Борису повезло: суд его оправдал. Усачева это разозлило, и сотника судили повторно, уже окружным судом. Приговорили к полутора годам заключения в крепости. А поскольку шла война — заменили крепость германским фронтом.

Офицер Анненков сражался в Белоруссии, где добился создания рейдовых отрядов, заслужил множество медалей и орденов за годы войны: Святой Анны, Святого Станислава, Георгиевского креста с лавровой ветвью и золотого Георгиевского оружия с орденами Святых Георгия и Анны. За годы войны сотник дослужился до есаула.

Но тут наступил 1917 год, революция. Октябрьский переворот. Анненков получил приказ передислоцироваться в Омск. Но предварительно сдать оружие. Этот приказ тут же открыл глаза на текущую обстановку. Оружия отряд не сдал, но где пешком, где транспортом, где железной дорогой стал продвигаться на восток, в Сибирь. И за время пути Борис, теперь уже старшина, увидел пролетарскую революцию во всей красе. Расстрелы на месте, без суда, разбой, перекошенные от ненависти лица «мирных граждан», трупы.

Атаман был сентиментален, но теперь он решил для себя — большевиков нужно убивать, а против террора можно действовать только террором. Казаки никогда не были спокойными и рассудительными. Клич своего командира они подхватили с восторгом. Граница между мирными людьми и врагом у них совершенно стерлась. Казаков всегда учили не щадить бунтовщиков. Что ж удивляться, что герой войны избрал для усекновения «гидры революции» тактику выжженной земли?

Из разоренной церкви его людям удалось отбить войсковые знамена, и отряд ушел в степи, им удалось найти контакты с белыми подпольщиками и подготовить расправу над красными в Омске. В марте 1918 года Анненкова избрали на казачьем кругу войсковым атаманом, а 19 марта его люди с марша взяли Омск. Расправа была чудовищной. Но и красные тоже не дремали: в апреле они снова отбили Омск. Правда, отряд пополнился желающими воевать за Отечество, и набралось полторы тысячи штыков. Понимая, что в Восточной Сибири им не закрепиться, Анненков повел своих людей на Урал.

Там в их ряды влились белочехи. Вскоре в Екатеринбурге расстреляли царскую семью. Это было последней каплей: с этой ночи о человечности и гуманизме атаман предпочел забыть. В сентябре его люди вырезали и сожгли восставшие против белых Павлодарский и Славгородский уезды. Не щадили ни детей, ни женщин, что уж говорить о мужчинах? Убивали не просто, а так, чтобы жертвы как следует помучались. Это была расплата красных за смерть царя.

За это Анненков получил от белого командования еще один орден — Святого Георгия 4 степени и звание генерал-майора. Его отряд превратился в дивизию, она была пестрая в национальном плане — русские, казахи, киргизы, китайцы, уйгуры, маньчжуры, афганцы, и одним видом эта орда Гражданской войны вселяла ужас. Что уж там о действиях!

Дивизия охотно насиловала, резала языки, уши и носы, отрубала руки и ноги, насаживала на штыки и вспарывала животы. Военные успехи были превосходные, но белое командование радоваться и ставить Анненкова в пример резко прекратило. Выслушав челобитчиков и донесения собственных разведчиков, командование пришло в ужас.

В Петропавловске, на который орда налетела с ревом и свистом, шестнадцать «защитников отечества» тут же получили приговор полевого суда и пулю в голову. Везде, где появлялись «анненковцы», люди бежали, бросив все имущество. Белые генералы не знали, что делать. Вроде бы свой, патриот и герой, но этот герой словно специально играет на руку красным: стоит людям узнать, что идет его дивизия — тут же переходят на сторону врага! И еще хуже: когда, закончив очередной партизанский рейд в подозрительные села, дивизия столкнулась с красными частями, им пришлось отступить. Многонациональный сброд Анненкова мог убивать лишь безоружных. Дивизия была разбита.

В 1920 году стало ясно, что Белое движение проиграло. В Иркутске погиб Колчак. С остатками войска атаман ушел в Китай. На границе с Китаем его армия «повеселилась» в последний раз — резали не только красных, но и белых и всяких интеллигентов. Ради забавы вставали в круг и рубили всех без разбора как капусту. Атаман ничего сделать не мог.

Он мог только писать стихи. И писал. Неумелые стихи, грустные, потерянные. О родине, о боях, о дороге, о снеге, о голоде, о смерти. Часть его людей идти в изгнание не захотела. Все они были убиты на родине. Сам Анненков оказался в китайском Урумчи. Там он был никому не нужен. Вскоре его арестовали китайские власти.

Причина ареста неясна: не то хотели заставить русских партизан отдать все ценности, не то желали отнять у чужеземцев маньчжурский полк, созданный на базе бывшего партизанского отряда, не то и в Китае войско не удержалось от грабежей и насилия. Через три года генералу Денисову удалось вытащить Анненкова из застенка.

Однако тому снова не повезло: теперь уже китайский маршал соблазнился обещанным чекистами за голову атамана вознаграждением. И тот был схвачен и переправлен в Советскую Россию. Вместе с Аннековым взяли и его защитника Денисова. И через три года в советском плену, обвинённый в немыслимом количестве жертв, 25 августа 1927 года атаман был расстрелян.

Из статьи М. Ромашко «Сибирский кошмар», журнал «Загадки Истории», №3 2014, с. 16-17.

Фрунзе М.В. к 1917 г. было 32 года (родился в 1885 г.). Он учился в Петербургском политехническом институте, но завершить обучение не смог. В 1904 г. вступил в РСДРП, стал большевиком, а уже в 1905 г. (в возрасте 20 лет!) руководил Иваново-Вознесенской стачкой, в ходе которой образовались первые Советы. В 1909-1910 гг. Михаила Фрунзе дважды приговаривали к смертной казни, в 1910-1915 гг. он находился на каторге, откуда бежал.

В 1917 г. Фрунзе участвовал в революционных событиях в Иваново-Вознесенске и Москве. С началом Гражданской войны был, как тогда говорили, направлен на военную работу. Фрунзе проявил себя как крупный военачальник. Он командовал армией, затем Южной группой войск Восточного фронта и во главе всего Восточного фронта нанес решающее поражение армиям Колчака А.В.

Под командованием Фрунзе войска Южного фронта осенью 1920 г. ворвались в Крым и разбили остатки белых под командованием Врангеля П.Н. Около 80 тысяч солдат, офицеров «Русской армии» и беженцев эвакуировались в Турцию. Эти события знаменовали официальное окончание Гражданской войны. Командовал Фрунзе и Туркестанским фронтом.

Противниками недоучившегося студента были профессиональные военные с серьезным боевым опытом. Александр Колчак старше Михаила Фрунзе на десять лет. Он родился в 1874 г. в семье морского офицера, окончил Морской корпус в Петербурге (1894), участвовал в русско-японской и Первой мировой войнах. В 1916-1917 гг. Колчак командовал Черноморским флотом и получил звание адмирала (1918).

Колчак А.В. был прямым ставленником Великобритании и США, где находился после Февральской революции 1917 г. Его считали сильным, цельным и решительным человеком. В ноябре 1918 г. вернулся в Россию. Он сверг эсеровское правительство в Омске, принял титул «Верховный правитель Российского государства» и звание Верховного главнокомандующего. Именно Колчак захватил почти весь золотой запас Российской империи, которым расплатился за помощь своих покровителей. При их поддержке он организовал мощное наступление в марте 1919 г., поставив цель дойти до Москвы и уничтожить большевистскую власть. Были заняты Уфа, Сарапул, Ижевск, Воткинск.

Однако большевики смогли выдержать удар. Красные войска под командованием Фрунзе перешли в наступление, в апреле-июне 1919 г. провели Бугурусланскую, Белебейскую и Уфимскую операции. К августу 1919 г. красные взяли под контроль Урал, города Пермь и Екатеринбург; к началу 1920 г. — Омск, Новониколаевск и Красноярск. Советская власть была установлена по всей Сибири вплоть до Дальнего Востока.

В январе 1920 г. Колчака арестовали чехи вблизи Иркутска. Руководствуясь собственными интересами, они передали Колчака эсерам, которые сочли за благо выдать Верховного правителя и Верховного главнокомандующего большевикам. Последние провели недолгое следствие и расстреляли Колчака и Пепеляева.

Другой противник Михаила Фрунзе — Петр Николаевич Врангель — умер своей смертью в эмиграции. Он, дворянин и прибалтийский барон, тоже был старше Фрунзе, родился в 1878 г. Петр Николаевич окончил Горный институт и Академию Генерального штаба, являлся участником русско-японской и Первой мировой войн, дослужился до звания генерал-лейтенанта и получил титул барона. После Октябрьской революции Врангель П.Н. уехал в Крым.

В августе 1918 г. он вступил в Добровольческую армию Деникина, командовал кавалерийским корпусом, а с января 1919 г. — Кавказской добровольческой армией. За критику Деникина А.И. и попытку сместить его с поста главкома Врангель был снят с должности, уехал за границу, что говорило о разброде в руководстве Белым движением. В мае 1920 г. Врангель П.Н. не только вернулся в Россию, но и сменил Деникина А.И. на посту командующего Вооруженных сил юга России.

Жесткий репрессивный режим, установленный им в Крыму в апреле-ноябре 1920 г., называли «врангелевщиной». Он смог мобилизовать в свою армию до 80 тысяч человек. Было создано правительство Юга России. Войска Врангеля, воспользовавшись наступлением белополяков, выступили из Крыма, но им пришлось вновь спрятаться за укреплениями Перекопа, на которые очень рассчитывали.

Операция по освобождению Крыма заняла у Фрунзе меньше месяца. Врангель в ноябре 1920 г. эвакуировался в Константинополь. Он создал в Париже «Российский общевоинский союз» (1924), который насчитывал до 100 тысяч человек. Уже после смерти Врангеля РОВС был парализован действиями агентов ОГПУ-НКВД.

Едва ли не самая колоритная и популярная фигура Гражданской войны — Семен Михайлович Буденный (1883-1973). Родился он в Донской области, но отец был не казаком с собственной землей, а крестьянином-арендатором. Семен пас телят и свиней своей слободы Большая Орловка, работал батраком. В 1903 г., призванный на военную службу, во время русско-японской войны на Дальнем Востоке он участвовал в борьбе с хунхузами. Судьбе батрака крепкий молодой парень предпочел службу в армии, объезжал лошадей, готовя их для службы.

Во время Первой мировой войны в кавалерийских частях прошел путь от унтер-офицера до вахмистра (январь 1917 г.). Летом 1917 г. Буденный С.М. стал председателем полкового солдатского комитета, и по его инициативе в конце августа 1917 г. была задержана и разоружена часть войск генерала Корнилова Л.Г.

В Платовской станице Сальского округа демобилизованный кавалерист в начале 1918 г. организовал станичный совет из крестьян и калмыков. Но советы были разогнаны, и Буденный стал формировать красные отряды. В начале 1919 г. он уже командовал кавалерийской дивизией.

В годы Гражданской войны использовались танки, автомобили, самолеты, но главной ударной силой оставалась конница. Важным нововведением красных стало создание крупных конных частей, получивших название конных армий. Создатель первой такой армии Миронов погиб из-за интриг Троцкого. В марте 1919 г. Буденный С.М. вступил в РКП(б), в июне стал командиром корпуса, а в ноябре 1919 г. Возглавил 1-ю Конную армию.

Красные кавалеристы Буденного ломали порядки противника на Южном фронте в 1919 г., на Польском фронте в 1920 г., в Крыму. Для Буденного Гражданская война стала пиком личной карьеры. Он был награжден двумя орденами Красного Знамени от ВЦИК, орденом Красного Знамени от Азербайджанского ЦИК. Бывший вахмистр получил золотое оружие — шашку и маузер, обе с орденами Красного Знамени.

Позже Буденный занимал командные должности в Красной Армии, являлся заместителем и первым заместителем наркома обороны. В 1941-1942 гг. командовал войсками ряда фронтов и направлений, затем кавалерией Красной Армии. Он стал одним из первых Маршалов Советского Союза. К своему 90-летию Буденный С.М. был трижды Героем Советского Союза.

Долгую жизнь прожил и Антон Иванович Деникин (1872-1947), с войсками которого воевали конники Буденного. Сын офицера, окончивший Академию Генштаба, Антон Иванович дослужился до генерал-лейтенанта. После прихода к власти большевиков он стал одним из организаторов и затем командующим Добровольческой армией (1918). С января 1919 по апрель 1920 г. являлся Главнокомандующим Вооруженных сил Юга России. В июне 1919 г. возглавил поход белых на Москву с южного направления, когда были захвачены Донбасс, Донская область, часть Украины.

В сентябре 1919 г. части Добровольческой и Донской армий захватили Курск, Воронеж, Орел и дошли до Тулы. Но 7 октября 1919 г. войска Южного фронта Красной Армии перешли в контрнаступление, которое продолжалось до января 1920 г. Белые отступили в Крым. Уже в апреле 1920 г. Деникин А.И. передал командование Врангелю П.Н. и эмигрировал. В эмиграции он написал огромный труд «Очерки русской смуты».

Гвардии подпоручиком русской армии был участник Первой мировой войны Михаил Николаевич Тухачевский. Он родом из дворян, родился в 1893 г., а в 1914 г. окончил военное училище. В Первую мировую его наградили несколькими орденами, он попал в плен, из которого несколько раз пытался бежать, в том числе вместе с будущим президентом Франции Шарлем де Голлем.

С начала 1918 г. Тухачевский находился в Красной Армии, работал в Военном отделе ВЦИК. Как известно, большевики первоначально решили, что Красная Армия будет формироваться исключительно на основе принципа добровольности. Предполагалось, что волонтеры революции получат по две рекомендации от лиц, заслуживающих доверия. К апрелю 1918 г. в РККА записалось около 40 тысяч человек, четверть из которых составляли офицеры старой русской армии. Одним из них был и Тухачевский М.Н.

В мае 1918 г. он был военным комиссаром обороны Московского района, а в июне 1918 г. в возрасте 25 лет возглавил 1-ю армию на Восточном фронте, проявил себя как выдающийся командир в боях против белогвардейских и белочехословацких войск. В 1919 г. Тухачевский М.Н. командовал армиями на Южном и Восточном фронтах.

За бои при разгроме войск Колчака награжден орденом Красного Знамени и Почетным революционным оружием. В феврале-апреле 1920 г. командовал Кавказским фронтом, а с апреля 1920 по март 1921 г. — Западным фронтом. Тухачевский руководил войсками, подавившими Кронштадтский мятеж в марте 1921 г. и «антоновщину» в 1921-1922 гг.

Первым главнокомандующим всеми Вооруженными силами РСФСР 4 сентября 1918 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет назначил Иоакима Иоакимовича Вацетиса (1873-1938), не избалованного вниманием авторов и читателей. Между тем за год пребывания Вацетиса И.И. на этом посту создано 62 корпуса, сведенные в 16 армий, составивших 5 фронтов. В значительно большей степени, чем Троцкий или Сталин, создателем Красной Армии является Вацетис И.И.

Детство и юность Иоакима были трудными. Его дед был разорен курляндским бароном, а отец всю жизнь батрачил. Самому Иоакиму тоже пришлось батрачить. Альтернативой такому уделу стала военная служба. Рижский учебный унтер-офицерский батальон, Виленское военное училище и Академию Генерального штаба бывший батрак прошел за 1891-1909 гг. В 1909-1915 гг. Вацетис И.И. от капитана вырос до полковника.

Вацетиса ничто не связывало со старым строем, как и тысячи латышских стрелков, во главе корпуса которых он встал в декабре 1917 г. В годы Гражданской войны красные латышские стрелки, в основном дети бедняков и батраков, составили надежную опору Советской власти, охраняли важнейшие объекты, включая Кремль.
В возрасте почти 50 лет Вацетис И.И. осуществил свою юношескую мечту — стал студентом факультета общественных наук по юридическому отделению 1-го Московского государственного университета. Позже, как и многие другие видные советские военачальники, стал жертвой сталинской подозрительности.

Так почему же красные поручики выиграли Гражданскую войну у генералов старой формации? Видимо, потому, что в тот момент история, поддержка большей части народа, другие обстоятельства были на их стороне. А полководческий талант — дело наживное. К тому же около 75 тысяч человек из числа старого офицерства служило у «красных». Можно сказать, что 100 тысяч старых офицеров составили боевое ядро Белого движения. Но этого оказалось недостаточно.

Статья написана с использованием материалов книги В.В. Фортунатов «Российская история в лицах», «Питер-Пресс», 2009 г., с. 420-433.

Врангель П.Н. — отпрыск родо­витой русской семьи, его предки, шведские дворяне, несколько веков верой и правдой служили России. Род был известный и заслуженный. Любой наш школьник знает про ост­ров Врангеля в Ледовитом океане — это дядя Петра Николаевича, извест­ный полярный исследователь. Знато­ки истории искусства знакомы с тру­дами Николая Николаевича Вранге­ля — родного брата генерала, видно­го русского искусствоведа, скончавшегося в 1916 г.

Врангель П.Н. остался известен как профессиональный военный, хотя в юности окончил Петербургс­кий горный институт — весьма пре­стижное заведение в те годы. Выпус­кник Академии Генерального штаба, он отличился во время Первой миро­вой войны, стал генерал-лейтенантом, когда ему еще не миновало сорока лет. В ходе Гражданской войны в войсках Деникина А.И. он коман­довал различными армиями, отличал­ся храбростью, воинской смекалкой и суровостью действий и решений. После разгрома Деникина остатки белогвардейских частей переправились в Крым.

Врангель — смел и честолюбив, стать главой вооруженных сил наци­ональной России после отставки Деникина не могло не льстить его самолюбию. Но… армия в распа­де, флота нет даже для перевозки бу­дущих беженцев к другим берегам Черного моря, военное и гражданское управление расстроены, казна пуста, хлеба, угля и боеприпасов нет. Маленький Крым был обречен. На что надеяться? Как связать свою судьбу политика и главкома с делом, кото­рое, казалось бы, уже полностью про­играно?

«В Крым переброшено было, вклю­чая тыл, около двадцати пяти тысяч добровольцев и до десяти донцов. Последние прибыли без лошадей и без оружия. Даже большая часть вин­товок была при посадке брошена. Казачьи полки были совершенно де­морализованы. Настроение их было таково, что генерал Деникин, по со­глашению с донским атаманом гене­ралом Богаевским и командующим Донской армией генералом Сидориным, отказался от первоначального намерения поручить донским частям оборону Керченского пролива и по­бережья Азовского моря и решил не­медленно грузить их на пароходы и перебросить в район Евпатории, ото­брав от полков последнее оружие.

Добровольческие полки прибыли также в полном расстройстве. Конница без лошадей, все части без обозов артиллерии и пулеметов. Люди были оборваны и озлоблены, в значительной степени вышли из повиновения на­чальникам. При этих условиях и Добро­вольческий корпус боевой силы в на­стоящее время не представлял.

Фронт удерживался частями гене­рала Слащева, сведенными в Крымс­кий корпус. Корпус состоял из бес­численного количества обрывков во­йсковых частей, зачастую еще в заро­дыше, отдельных штабов и нестрое­вых команд. Всего до 50 отдельных пехотных и кавалерийских частей. При этом боевой состав корпуса не превышал 3500 штыков и 2000 ша­шек.

Общая численность противни­ка на фронте генерала Слащева — XIII советской армии была до 6000 штыков и 3000 шашек. При этих ус­ловиях сил у генерала Слащева для обороны перешейков было достаточ­но, однако сборный состав его частей и их слабая подготовка, отмеченное нашей разведкой постоянное усиле­ние противника заставляли считать наше положение далеко не устойчи­вым…»

Врангель совершил в Крыму, ка­залось бы, невозможное. Жесткими мерами он восстановил в войсках дисциплину, поднял боевой дух, все­лил надежду на успех, наладил какое-то подобие гражданского управления, поручив его давнему соратнику Столыпина П.А. — Кривошеину А.И. Отсиживаться за Турецким валом на Перекопе? Нет, вперед, снова на Москву!

С далеко идущими целями был подготовлен закон о земле, где крестьянам предоставлялись большие преимущества (Деникин в пору сво­их успехов на такое не смог решить­ся). И наступление белых началось. Было занято нижнее течение Днепра, вот-вот должен был пасть Донбасс, врангелевские десанты высаживались на Дону и Кубани, и хоть без успеха, но заставляли растягивать оборону Красной Армии. Казалось, еще одно усилие, и…

Но чуда не произошло. Советское правительство срочно заключило мир с поляками, пойдя на большие уступ­ки. Основные силы Западного фронта, включая знаменитую Первую Конную армию, были брошены в Северную Таврию. Численное и материально-тех­ническое преимущество над белыми стало теперь преобладающим.

В конце октября произошли реша­ющие бои в украинских степях на подступах к Крыму. Обе стороны ста­вили решительные цели. Красные: фланговыми ударами Первой и Вто­рой конных армий отрезать отступле­ние врангелевских войск от Переко­па и, окружив их, уничтожить до от­хода за укрепленный Турецкий вал. Белые: используя лучшую подготов­ку личного состава и более умелое ведение маневренной войны, обес­кровить красные войска. Ни тем, ни другим выполнить поставленные за­дачи не удалось, но Красная Армия ценой огромных потерь вытеснила врангелевские войска за Перекоп.

Советским Южным фронтом командовал Фрунзе М.В. — не только самый одаренный из числа красных полководцев, но и человек гуманный, не имевший ничего общего с жестокостями Троцкого или Дзержинско­го. 7 ноября, накануне решающего штурма, Фрунзе по радио предложил Врангелю прекратить безнадежное сопротивление, обещая почетные ус­ловия сдачи. Врангель не ответил, а Ленин В.И. телеграфно запретил Фрунзе вести переговоры: «Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий… Нельзя больше повторять их и расправиться беспощадно» (Ленин В.И. ПСС. Т. 52. С. 6).

Кровопролитное сражение в «гни­лых морях» у Перекопа началось. «Решительная битва в Северной Таврии закончилась. Противник ов­ладел всей территорией, захваченной у него в средине лета. В руки его до­сталась большая добыча: 5 бронепо­ездов, 18 орудий, около 100 вагонов со снарядами, 10 миллионов патро­нов, 25 паровозов, составы с продо­вольствием и интендантским имущес­твом и около 2 миллионов пудов хле­ба в Мелитополе и Геническе.

Наши части понесли жестокие потери уби­тыми, ранеными и обмороженными. Значительное число было оставлено пленными и отставшими, главным образом из числа бывших красноар­мейцев, поставленных разновремен­но в строй. Были отдельные случаи и массовых сдач в плен. Так, сдался це­ликом один из батальонов Дроздовской дивизии.

Однако армия осталась цела и наши части, в свою очередь, захватили 15 орудий, около 2000 пленных, много оружия и пулеметов. Армия осталась цела, но бо­еспособность ее не была уже пре­жней. Могла ли эта армия, опираясь на укрепленную позицию, устоять под ударами врага. За шесть месяцев на­пряженной работы были созданы ук­репления, делающие доступ врагу в Крым чрезвычайно трудным: рылись окопы, плелась проволока, устанав­ливались тяжелые орудия, строились пулеметные гнезда. Все технические средства Севастопольской крепости были использованы.

Законченная железнодорожная ветка на Юшунь давала возможность обстреливать подступы бронепоездами. Недостаток рабочих рук и отсутствие лесных ма­териалов тормозили работу. Насту­пившие небывало рано морозы созда­вали особенно неблагоприятные ус­ловия, так как линия обороны лежа­ла в местности мало населенной и жилищный вопрос для войск оставал­ся особенно острым.

Еще в первые дни по заключении мира поляками, решив принять бой в Северной Таврии, я учитывал возмож­ность его неблагоприятного для нас исхода и того, что противник, одержав победу, на плечах наших войск ворвет­ся в Крым. Как бы ни сильна была по­зиция, но она неминуемо падет, если дух обороняющих ее войск подорван.

Я тогда же приказал генералу Шатилову проверить составленный штабом совместно с командующим флотом план эвакуации. Последний был рассчитан на эвакуацию 60 000 человек. Я отдал распоряжение, что­бы расчеты были сделаны на 75 000; распорядился о срочной доставке из Константинополя недостающего за­паса угля и масла.

Как только выяснилась неизбеж­ность отхода нашего в Крым, я отдал распоряжение о срочной подготовке судов в портах Керчи, Феодосии и Ялты на 13 000 человек и 4000 коней. Задание объяснялось предполагае­мым десантом в районе Одессы для установления связи с действующими на Украине русскими частями…

В течение 23,24 и 25 октября (по старому стилю) про­тивник безуспешно атаковал наши части в районе Чонгарского моста. Наши войска заканчивали перегруп­пировку. Жестокий мороз сковал бо­лотистый соленый Сиваш льдом, наша линия обороны значительно удлинилась; благодаря отсутствию жилья и недостатку топлива количес­тво обмороженных росло. Я приказал выдать весь имеющийся на складе запас обмундирования. В эти дни пришел, наконец, боль­шой транспорт «Рион» с зимней одеж­дой для войск, но было уже поздно…

26 октября вечером я присутство­вал на заседании правительства, когда вошедший ординарец вручил генералу Шатилову переданную по коду телег­рамму генерала Кутепова… Генерал Кутепов доносил, что ввиду создавшейся обстановки, проры­ва противником позиций на Перекопе и угрозы обхода, он отдал приказ в ночь на 27-е войскам отходить на укреплен­ную позицию к озерам Киянское — Красное — Старое –Карт-Казак. Необходимо было срочно прини­мать меры к спасению армии и насе­ления. Я вызвал из зала заседания ад­мирала Кедрова и вкратце ознакомил его с обстановкой. Сам я решил ехать на фронт, дабы на месте отдать себе отчет в об­становке…

Немедленно по прибытии в Джан­кой я принял генерала Кутепова, до­ложившего мне общую обстановку. В ночь на 26 октября пехота крас­ных атаковала северную оконечность Чувашского полуострова («Турецкие батареи»), но была остановлена огнем у проволоки. Пользуясь туманом, противник большими силами пехоты, поддержанный конницей, обошел  «Турецкие батареи» с запада и повел наступление на Старый Чуваш.

С утра 20 октября обнаружилось на­ступление противника против Пере­копского вала, особенно интенсив­ное на флангах. Сосредоточив на Чу­вашском полуострове до двух пехот­ных дивизий с конницей, красные 26 октября продолжали движение из Старого Чуваша на юго-запад…

Ввиду создавшейся обстановки, угрожавшей обходом Перекопского вала и прорывом позиции на Перекопском валу вследствие разрушений про­волочных заграждений, частям 1-го армейского корпуса приказано было в ночь на 27 октября отойти на укреп­ленную позицию по северо-западным окраинам озер Киянское — Крас­ное — Старое — Карт-Казак. Отход был совершен без особого давления со стороны противника. Одновременно к Карповой балке был подтянут для кон­трудара конный корпус генерала Барбовича (1-я и 2-я кавалерийские и Кубанская казачья дивизия); 1-я и 2-я Донские дивизии были направлены из района Богемки на Чирик.

На рассвете 27 октября 1-я кава­лерийская дивизия произвела успеш­ную атаку и отбросила красных к Чувашскому полуострову, но вследст­вие тяжелых потерь от мощного ар­тиллерийского огня развить успеха не смогла, и красные вновь распростра­нились к хутору Тихоновка. Для вос­становления положения были двину­ты 2-я кавалерийская и 1-я Кубанс­кая казачья дивизии. В дальнейшем обнаружилось наступление больших сил красных на перешеек между озе­рами Красным и Старым. Наши час­ти вынуждены были отходить на пос­леднюю укрепленную позицию — юшуньскую.

Генерал Кутепов предлагал с утра перейти в наступление с целью обрат­ного захвата уже утерянных позиций, однако сам мало надеялся на успех. По его словам, дух войск был значи­тельно подорван. Лучшие старые на­чальники выбыли из строя, и рассчи­тывать на удачу было трудно. Я сам это прекрасно понимал, однако на­стаивал на необходимости удержи­вать позиции во что бы то ни стало, дабы выиграть по крайней мере пять-шесть дней, необходимых для погруз­ки угля, распределения судов по пор­там и погрузки на суда тыловых уч­реждений, раненых, больных из лаза­ретов и т. п.  Генерал Кутепов пообе­щал сделать все возможное, но по ответам его мне было ясно, что он сам не надеется удержать позиции свои­ми войсками.

Гроза надвигалась, наша участь висела на волоске, необходимо было напряжение всех душевных и ум­ственных сил. Малейшее колебание или оплошность могли погубить все. Прежде всего, необходимо было обес­печить порядок в Севастополе. Войск там почти не было. Несущий охран­ную службу мой конвой был незадо­лго перед тем выслан в район Ялты для окончательного разгрома загнан­ных в горы «зеленых» — «товарища» Мокроусова…

В 10 часов утра 28 октября я в со­провождении юнкеров прибыл в Се­вастополь. С вокзала я поехал во дво­рец, пригласил А.В. Кривошеина, генерала Шатилова, адмирала Кедро­ва и генерала Скалона и отдал пос­ледние распоряжения: приказал за­нять войсками главнейшие учрежде­ния, почту и телеграф, выставить ка­раулы на пристанях и на вокзале. Окончательно распределил по портам тоннаж, по расчету: Керчь — 20 ты­сяч, Феодосия — 13 тысяч, Ялта — 10 тысяч, Севастополь — 20 тысяч, Евпатория — 4 тысячи. Дал указания разработать порядок погрузки тыло­вых учреждений, раненых, больных, продовольственных запасов, наибо­лее ценного имущества, дабы по от­даче приказа погрузка могла начать­ся немедленно…

Поздно вечером были получены сведения с фронта: наши части с утра перешли в контратаку, временно ов­ладели оставленной накануне укреп­ленной позицией, но удержаться на ней не смогли и под натиском превос­ходящих сил противника откатились на прежнюю позицию. Правый учас­ток последней заняли спешенные час­ти подошедших донцов. Наши резер­вы были исчерпаны. Красные в тече­ние дня, вводя свежие силы, продол­жали наступление и к вечеру сбили наши части с последней укрепленной позиции у Юшуни.

Наутро 29 октября коннице генера­ла Барбовича при поддержке донцов была дана задача: ударом во фланг оп­рокинуть дебушировавшие из Пере­копского перешейка части противни­ка, но наша конная группа сама была атакована крупными силами красной кавалерии с севера в районе Воинки, и контрманевр нашей конницы не удался. Одновременно противник про­двинулся по Арабатской стрелке юж­нее хутора Счастливцева. На Тюп-Джанкойском полуострове (юго-вос­точнее Чонгарского) шли бои в районе Абуз-Крка. У Сивашского моста про­тивник подготовлял переправу.

Положение становилось грозным, оставшиеся в нашем распоряжении часы для завершения подготовки к эвакуации были сочтены. Работа ки­пела. Днем и ночью шла погрузка угля; в помощь рабочим-грузчикам были сформированы команды из чи­нов нестроевых частей, тыловых уп­равлений и т. п. Спешно готовились провианты и вода. Транспорты разво­дились по портам. Кипела работа в штабе и в управлениях, разбирались архивы, упаковывались дела…

Теснимые противником, наши части продолжали отходить. К вече­ру части конного и Донского корпусов с Дроздовской дивизией отошли в район Богемки. Прочие части 1-го армейского корпуса сосредоточились на ночлег в районе села Тукулчак.

Я отдал директиву: войскам прика­зывалось, оторвавшись от противника, идти к портам для погрузки. 1-му и 2-му армейским корпусам — на Евпато­рию, Севастополь; конному корпусу генерала Барбовича — на Ялту; кубан­цам генерала Фостикова — на Феодо­сию; донцам и Терско-Астраханской бригаде во главе с генералом Абрамо­вым — на Керчь. Тяжести оставить. Пехоту посадить на повозки, коннице прикрывать отход. Вместе с тем мною был подписан приказ, предупреждающий население об оставлении нами родной земли…»

В 10 часов вечера 7 ноября 1920 года в полной тишине части Красной Ар­мии начали атаку через Сиваш. Тяже­лый осенний мрак окутал болотистые берега «гнилого моря». Ночь и туман надежно скрывали атакующих. Цепи красноармейцев молча шли по грудь в воде. И вдруг тишина взорвалась пулеметными очередями, грохотом орудийной канонады. Битва за Пере­коп началась. Это было ровно три года спустя после штурма Зимнего дворца.

Тяжелым и кровавым было это сра­жение. Красная Армия потеряла око­ло 10 тысяч убитых и раненых. Но поредевшие части сменялись новыми, и штурм, продолжавшийся днем и ночью в течение четырех долгих суток, все нарастал. Малочисленные силы белых иссякали. К исходу 11 ноября стало ясно: Перекоп пал.

Отметим, что свою последнюю задачу перед армией и населением Врангель выполнил достойно: 14 но­ября 1920 года из Севастополя и дру­гих крымских портов потянулся печальный караван судов, увозивший в неведомое 145 тысяч русских офице­ров, солдат, казаков и множество бе­женцев, включая женщин и детей. Почти все они никогда более не уви­дели своей родины.

Эвакуация была организована хо­рошо, поэтому уехали почти все, кто хотел. Многие военнослужащие добровольно остались, бросив оружие. Судьба большинства из них оказалась ужасной. Великодушный Фрунзе по­кинул Крым, судьбой оставшихся за­нялись бывший военнопленный авст­ро-венгерской армии, сын корчмаря Бела Кун и суровая комиссарша Ро­залия Землячка (Залкинд). На ро­скошных крымских берегах начались бесконечные казни. Об­щая жуткая картина хорошо выраже­на в стихах очевидца — поэта Мак­симилиана Волошина:

«Брали на мушку», «ставили к стенке»,
«Списывали в расход» —
Так изменялись из года в год
Быта и речи оттенки.
«Хлопнуть», «угробить», «отправить на шлепку»,
«К Духонину в штаб», «разменять» —
Нашу кровавую трепку…

По материалам статьи С. Семанова «Последняя пядь», из книги «Вся Россия. Сборник»,  выпуск 1, М., «Московский писатель», 1993 г., с. 415-428.

В чине хорунжего Верхнеудинского полка начал службу на границе с Монголией. Владея кроме русского местными языками: бурятским, монгольским и калмыцким, выполнил ряд заданий на территории Монголии. В составе казачьей сотни охранял российское консульство в Урге.

В декабре 1911 г., во время отделения Монголии от Китая, Семёнов с взводом казаков взял под охрану китайского резидента, которому угрожала расправа монгольской толпы, и доставил его в российское консульство. Разоружил китайский гарнизон Урги, чтобы не вызвать кровопролития между китайцами и монголами.

Подъесаул Семёнов Г.М. участвовал с конца сентября 1914 г. в Первой мировой войне, служил в  Нерчинском полку, командиром которого в 1915 г. был назначен полковник Врангель П.Н. Нерчинский полк входил в состав Уссурийской конной дивизии генерала Крымова А.М.

Григорий Семёнов принимал участие в Варшавской оборонительной операции, за отличие был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени — отбил захваченное немцами знамя своего полка и обоз Уссурийской бригады. Храбро сражался в Восточной Пруссии, участвовал в Праснышской операции, получил Георгиевское оружие.

В составе Уссурийской конной дивизии Семёнов воевал в Карпатах, Румынии, Бессарабии, на Кавказе и в Персии, везде прославился личной смелостью, ловкостью, дерзкими атаками и рейдами по тылам врага, часто спасавшими положение и обеспечившими успех русских войск.

Поддержал выступление Корнилова Л.Г. Осенью 1917 г. как комиссар Временного правительства есаул Семёнов начал формировать в Забайкалье «инородческий полк» — отдельный Монголо-бурятский конный полк, мобилизуя  в действующую армию и для борьбы с Советами также и русских. После Октябрьского большевистского переворота, имея мандат и от Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, продолжал формировать отряд.

Семёнов почти сразу поднял мятеж против Советов в Забайкалье, установил контроль над станциями Даурия и Маньчжурия, развязав по существу уже в декабре 1917 г. там гражданскую войну, по причине этого появился советский Даурский фронт.

Большевики мятеж быстро подавили, Семёнов бежал в Маньчжурию. Однако с помощью генерала Хорвата, который был управляющим КВЖД от имени России в Маньчжурии, Семёнов сформировал новый, хорошо вооружённый отряд, с которым в конце января 1918 г. вторгся в Забайкалье и захватил Даурию — его восточную часть.

В марте отрядами красногвардейцев под командованием бывшего пра­порщика царской армии С. Лазо Семёнова удалось выбить в Маньчжурию, но в начале апреля он снова перешёл границу и добрался до станции Оловянной. Перед наступлением был сформирован Особый Маньчжурский отряд (ОМО), а есаул Семёнов принял на себя звание атамана.

Отряд Семенова состоял из забайкальских казаков, монголов, хунхузов-китайцев, сербов и японцев. Все они отличались особо зверским отношением к местному населению. Грабежи, насилия, расстрелы, виселицы — такими вехами обставлял свой путь кровавый ата­ман.

К маю 1918 г. Семёнов пополнил свои отряды до 7 тыс. штыков и сабель восставшими против большевиков казаками станиц по рекам Аргунь и Онон. Его войска подошли к Чите. Подтянув значительные силы, большевики отбили наступление атамана и сами начали контрнаступление. Красноармейцы нанесли казакам серьёзное поражение и вновь заставили их отступить.

Но в конце августа 1918 г. Особый Маньчжурский отряд атамана Семёнова Г.М. при поддержке японских оккупационных войск и Чехословацкого корпуса захватил Верхнеудинск, а затем и Читу. Вскоре все Забайкалье оказалось во власти Семенова. Авторитет Семенова в сибирском казачестве был неоспорим. Осенью 1918 г. он был избран войсковым и походным Атаманом Забайкальского казачьего войска.

В ноябре 1918 г. верховную власть в России принял адмирал Колчак А.В. Семенов, заявил, что не признает власти Колчака, прислал ему дерзкую телеграмму с требованием передачи власти одному из указанных им лиц: генералу Хорвату, атаману Дутову или генералу Деникину. В ответ на это Семенов был отрешен от должности, но он не сдал ее. Когда Колчак послал войска из Иркутска против атамана, японцы заявили, что не допустят военных действий против Семенова…

В январе 1919 г. атаман Семёнов объявил о создании независимой Монголо-Бурятской республики. В это же время, после признания Семеновым Колчака, Верховный правитель России, назначил атамана командующим Читинским военным округом и присвоил ему звание генерал-майора.

В октябре 1919 г. Григорий Михайлович был назначен военным губернатором Забайкальской области и помощником Главнокомандующего вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа. В декабре Семёнов был назначен командующим войсками Иркутского, Забайкальского и Приамурского военных округов, с производством в генерал-лейтенанты.

На подконтрольных территориях генерал Семенов установил военную диктатуру. Прежним собственниками возвращались конфискованные большевиками земли и предприятия. Задачей Белого движения он считал спасение русской государственности путем восстановления в России власти династии Романовых.

После задержания Колчака чехословаками в декабре 1919 г. Семёнов послал для его освобождения 2 полка пехоты и 3 бронепоезда, но они были разоружены эсеровским Политцентром. Семенов открыто обвинил представителя Антанты генерала Жанена в поддержке большевиков и вызвал его на дуэль, однако Жанен не ответил. Колчак подписал приказ о сложении с себя звания Верховного правителя России и передал его Деникину. Семенову же была передана вся полнота военной и гражданской власти в Сибири.

Атаман Семёнов Г.М. принял командование и над 22-тысячной колчаковской армией, отошедшей в феврале 1920 г. после Ледяного похода в Забайкалье. Семёновские и колчаковские части были переформированы в трехкорпусную Дальневосточную Белую армию, которая в ноябре того же года под командованием атамана Семёнова потерпела окончательное поражение и отступила в нейтральную зону на границе Китая и Приморья. Забайкалье перешло под контроль большевиков. Но остатки этой армии продолжали противоборство с большевиками до конца 1922 г.

В сентябре 1921 г. Семёнов эмигрировал в Китай, затем переехал в Канаду и США, а с 1925 г. обосновался в Японии. Он не проявлял готовности влиться в общеэмигрантскую деятельность, а развивал свои прежние планы создания на территории советского Забайкалья и Приморья самостоятельного Русского государства под протекторатом Японии.

Эти надежды оживились после оккупации в 1932 г. японцами Маньчжурии. Семёнов  выразил поддержку японского правительства, которое вскоре вступило в «Антикоминтерновский пакт». Японцы предоставили атаману дом в китайском городе Дайрене, где он прожил до августа 1945 г., и назначили ежемесячную пенсию. При участии атамана Семенова было создано «Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ)», занимавшееся подготовкой вооруженных сил из русских эмигрантов на случай возможной войны против СССР.

В 1938 г. в Харбине вышли мемуары атамана Семенова «О себе. Воспоминания, мысли и выводы». 24 августа 1945 г. советские спецслужбы арестовали Семёнова Г.М. и ряд членов Российского Фашистского Союза, которые в тот же день были доставлены на территорию СССР. Следствие по делу Семёнова и ряда других видных деятелей эмиграции продолжалось целый год. Подсудимым было предъявлено обвинение в антисоветской агитации и пропаганде, шпионаже, диверсиях и терроризме против СССР.

Семёнов Г.М. как «враг советского народа и активный пособник японских агрессоров» был приговорён к смертной казни через повешение, приговор привели в исполнение 30 августа 1946 г. Дети атамана были также репрессированы, четверо из них получили по 25 лет лагерей…

Константин Мамонтов получил начальное военное образование в кадетском корпусе,  продолжил его в Николаевском кавалерийском училище, которое окончил в 1890 г. Из училища корнет Мамонтов К.К. был выпущен в Лейб-Гвардии Конно-гренадерский полк. Из-за дуэли весной 1893 г. со службой в гвардии пришлось расстаться: его переводят в Харьковский драгунский полк. В этот период Константин начинает тяготиться службой и решает уйти в запас.

Однако по ходатайству премьер-министра Коковцова В.Н., с котором Мамонтов состоял в родстве по материнской линии, в 1898 г., он становится «приписным казаком» Усть-Хоперской станицы и переводится в 3-й Донской казачий полк подъесаулом.

Мамонтов К.К. добровольцем в рядах 1-го Читинского Забайкальского казачьего полка участвовал в русско-японской войне. Проявил себя храбрым воином в нескольких рейдах по неприятельским тылам, отличился в целом ряде фронтовых схваток. В боевых действиях участвовал около года. В награду Мамонтов получил три ордена, «аннинское оружие» с надписью «За храбрость» и производство в следующий чин.

После окончания войны, удивив родственников и знакомых, отказался от возможности поступить в Академию Генерального штаба. Правда, он переводится помощником командира из Забайкалья в 1-й Донской казачий полк, расквартированный в Москве. Здесь Мамонтов вступает в брак с одной из самых завидных московских невест, баронессой фон Штемпль.

В Первую мировую войну Мамонтов К.К. вступает полковником, командиром 19-го Донского казачьего полка. В 1915 г. он овдовел и вступил в брак с Сысоевой Екатериной Васильевной. После производства в чин генерал-майора в 1917 г. Мамонтов был назначен командиром бригады в 6-й Донской казачьей дивизии.

Стараясь сохранить боеспособность бригады, Мамонтов жёстко пресекал революционные выступления в части, а после Октябрьского переворота большевиков увел в полном составе свою бригаду на Дон. Казаки разошлись по домам, генерал квартировал в станице Нижне-Чирской.

Возглавив один из партизанских отрядов, Константин Константинович успешно действовал против местных большевиков и надвигавшихся с севера красногвардейских отрядов. Весной 1918 г. в результате «Степного похода», проведенного казаками Мамонтова совместно с офицерской бригадой полковника Дроздовского М.Г. были взяты Новочеркасск и Ростов.

Во время Гражданской войны, объединив казачьи группировки, Мамонтов возглавил 4-ю войсковую группу Донской армии, насчитывавшую более 12 тыс. сабель, и повел стремительное наступление на Царицынском направлении. Ему удалось захватить Калач, форсировать Дон, рассечь фронт красных и вырваться на оперативный простор. Однако летом штурмовать Царицын, который защищало около 50 тыс. красноармейцев, генерал не решился.

Наступление продолжилось в середине октября, когда войска Мамонтова значительно пополнились и составляли более 30 тыс. штыков и сабель. Наступление развивалось удачно, пока красные не получили подкрепление, после чего Мамонтов откатился назад. В ноябре наступление на Царицын было возобновлено.

Но тут неожиданно красные значительными силами нанесли удар по северным областям Войска Донского. По приказу атамана Краснова Константин Константинович срочно повел большую часть своей кавалерии на ликвидацию прорыва. Смело маневрируя, проведя серию фланговых ударов, Мамонтов остановил дальнейшее продвижение большевиков, а после переброски из-под Воронежа свежих казачьих частей противник вынужден был отступить.

В начале 1919 г. Мамонтов К.К. был произведён в чин генерал-лейтенанта и назначен командиром 4-го Донского конного корпуса. Перезимовав на занятых рубежах, донцы в марте 1919 г. соединились с Кавказской Добровольческой армией барона Врангеля. 18 июня Врангель захватил Царицын, а Мамонтов нанёс сильный удар отступающей 10-й армии красных.

Утвердив директиву о походе на Москву, Деникин А.И. поставил перед Донской армией задачу на первом этапе наступления выйти на рубеж Тамбов — Елец. Для решения этой задачи планировалось нанести мощный удар по тылам красных силами двух кавалерийских корпусов. Однако затяжные бои не позволили белым снять с передовой корпус Коновалова, поэтому запланированный рейд совершил один корпус Мамонтова, еще до конца не завершивший формирование.

Этот, вошедший в историю конный рейд, начался 8 августа 1919 г., он обессмертил имя его командира. Больше месяца мамонтовцы действовали в тылу у Красной Армии, разрушая связь, уничтожая пункты военного снабжения и распуская по домам мобилизованных большевиками солдат. К примеру, 15 августа неподалеку от Балашова они разгромили 36-ю красноармейскую кавалерийскую бригаду.

18 августа Мамантов с минимальными для себя потерями выбил красных из Тамбова. В плен попало 15 тыс. красноармейцев, почти вся советская Тульская пехотная дивизия. Им разрешили разойтись, но ушли не все, многие пожелали перейти на сторону казаков. Кавалерийский корпус Мамантова стал обрастать собственной пехотой.

После взятия Тамбова Константин Константинович совершил стремительный бросок на Козлов, где находился штаб Южного фронта красных. Город пал без единого выстрела. Бегство большевиков было столь стремительным, что мамонтовцы захватили бронепоезд самого Троцкого.

За Козловом последовали Лебедянь, Пушкари, Богоявленск, Елец и Воронеж, станции Касторная и Грязи … Вскоре передовые казачьи разъезды появились на дальних подступах к Туле и Рязани. Из перешедших на сторону казаков крестьян центральных губерний генерал Мамонтов К.К. создал Тульскую пехотную дивизию и 1-й особый Елецкий полк…

Победы мамонтовцев не могли не вызвать злобу и панику у Троцкого и Ленина. Советы  были вынуждены создать целый фронт — Внутренний, на который спешно перебрасывались дивизии с Южного и Восточного, направлялись латышские и рабочие коммунистические полки из Москвы и Петрограда. В штаб Внутреннего фронта пришла директива Троцкого, предписывающая мамонтовцев в плен не брать, а уничтожать их всех до единого. Интересно, что сами казаки, подлежавшие поголовному истреблению, не замарали себя массовыми жестокостями.

Располагая небольшими силами и не имея возможности долго контролировать занятую территорию, Мамонтов повернул на юг, справедливо полагая, что его сила и спасение в постоянном движении… Кроме того, дальше углубляться в центральную Россию, без надежды на поддержку и на продвижение белого фронта было просто нецелесообразно. От Ельца корпус Мамонтова двинулся тремя колоннами. Несмотря на насыщенность войсками фронта противника, мамонтовцы захватили Задонск, станцию Касторная, Усмань.

10 сентября все части корпуса сосредоточились у Воронежского укрепрайона. Три дня вели обстрел города, после чего ворвались на его улицы. К Воронежу подходили красные. 18 сентября Мамантов, небольшими силами демонстративно атаковав на одном участке фронта, чем заставил красных стянуть туда все резервы. После этого, совершив искусный маневр, переправился через Дон и соединился с 3-м Кубанским корпусом Шкуро, наступавшим на Воронеж с юга. Двухтысячеверстный рейд донских казаков завершился…

Надо отметить, что в ходе рейда повсеместно восстанавливались органы земского и городского самоуправления, население получало от мамонтовцев вооружение,  подготавливалось к восстанию. Хотя Мамонтов и не добился начала крестьянского восстания, но зёрна, брошенные Константином Константиновичем, проросли через год: созданные и вооруженные им крестьянские отряды выступили в Тамбовской губернии в 1920-1921 гг., доставив советской власти массу проблем.

40-дневный рейд Мамонтова коренным образом нарушил управление Южным фронтом красных, уничтожил склады и его базы, нанеся серьёзный удар всему снабжению фронта. Казаки Мамонтова основательно разрушили железнодорожную сеть. И самое главное – рейд отвлек на себя с фронта и тыла значительные силы большевиков.

По отзыву командующего Южным фронтом, бывшего царский полковник Генерального штаба Егоров А.И. силы составляли: 5 стрелковых дивизий; одну стрелковую бригаду; часть 3-й стрелковой дивизии; конный корпус Буденного; 5 полков коммунаров; Тамбовские пехотные курсы; многочисленные местные формирования и отряды; бронепоезда и летучки.

Однако Деникин А.И. сам не смог использовать результаты рейда генерала Мамонтова по тылам противника, нацеленного на срыв готовящегося наступление красных. Более того, Константина Константиновича даже обвиняли, по сути, в срыве стратегической задачи и развале «обарахлившегося» корпуса, намекая на большой захваченный у красных обоз.

После знаменитого рейда основная часть казаков Мамонтова получила отпуск и навестила родные станицы. В начале октября началось очередное наступление красных, завязались жестокие бои под Орлом. 4-му Донскому корпусу совместно с 3-м Кубанским предписывалось защищать воронежский участок фронта.

Но Мамонтову удалось собрать под своими знаменами не более двух тысяч сабель, чуть больше насчитывалось и у Шкуро. Таким малочисленным соединениям не удалось сдержать 20-тысячную лавину кавкорпуса Буденного. Казачьи части вынуждены были оставить Воронеж, Касторную, отойти к Старому Осколу.

Мамонтов докладывал в ставку о крайней усталости казаков в ходе непрерывных боев, об измотанности лошадей, о нехватке боеприпасов, о начавшейся эпидемии тифа. Однако ставка главкома требовала решительных ударов по продолжавшим наступление будённовцам. Ударять Мамантову было нечем, о чем он в довольно резкой форме доложил Врангелю, вступившему в командование Добровольческой армией. Барон вспылил и сместил Константина Константиновича с должности командира корпуса. Но из-за негативной реакции казаков командарм вынужден был своё решение отменить…

После падения Ростова и Новочеркасска белые части вынуждены были отойти за Дон, а  красная конница двинулась на Кубань. Но здесь ее ждало жестокое поражение. Полностью восстановивший свою боеспособность 4-й Донской кавалеристский корпус Мамонтова 6 января 1920 г. между Батайском и станицей Старочеркасской встречной атакой опрокинул конармию Буденного, а 15 января у хутора Веселого наголову разбил кавалерийские дивизии Думенко.

В конце января 1920 г. Константин Константинович заболел тифом. Благодаря стараниям врачей и жены генерала его здоровье стало улучшаться. Когда кризис миновал, круглосуточные дежурства медперсонала в палате Мамонтова были отменены.

Ночью 31 января в палату к Мамантову вошел фельдшер со шприцем, чтобы сделать «успокоительный укол». Супруга генерала пыталась возражать, поскольку никаких процедур на это время назначено не было. Разбуженный ее голосом Константин Константинович потребовал от «медика» немедленно удалиться. Но тот все же успел сделать укол и исчез.

При утреннем осмотре лечащий врач констатировал резкое ухудшение состояния генерала. А на вопрос Екатерины Васильевны доктор заявил, что никаких распоряжений относительно успокоительных инъекций не давал. Фельдшера, конечно, не нашли, а профессор Сиротин высказал предположение, что Мамонтову ввели сильнодействующий яд. На следующий день генерал-лейтенант Мамонтов К.К. скончался, он был похоронен в усыпальнице Екатеринодарского собора св. Екатерины.

По стечению обстоятельств именно 1 февраля отправился в свой последний поход и 4-й Донской кавкорпус, получивший приказ помешать выходу конной группы Буденного на Торговую. Генерал-лейтенант Павлов в тридцатиградусный мороз трое суток вёл казаков на рысях по голой степи левобережья Маныча. Измученные донцы на покрытых ледяной коркой лошадях противостоять будёновцам просто не могли. В боях под Торговой погибло 7 тыс. из 12-тысячного корпуса.

Жена Константина Константиновича Мамонтова с двумя дочерьми покинула Россию, эмигрировала сначала в Болгарию, затем в Югославию. В годы Второй мировой войны она проживала в Австрии, позже обосновалась в США, где и провела остаток своей жизни.

Из Казани эшелон с золотом был угнан в Самару белыми частями под командованием полковника Генерального штаба Каппеля. Затем золотой запас белогвардейцы перевезли в Уфу и, наконец, в Омск, где была резиденция адмирала Колчака А.В. Золото поступило в распоряжение Верховного правителя России. Оно было размещено на хранение в местном филиале Госбанка. При отступлении из Омска Колчак захватил с собой и золото.

К прибытию поезда на станцию Иркутск драгоценного метал­ла в «золотом эшелоне» оставалось на сумму около 400 млн. руб­лей. Остальное же золото частично было продано или заложено правительством Колчака в заграничных банках Франции, Англии, США и Японии для обеспечения кредитов за уплату и доставку ему оружия и различного снаряжения, частично раз­граблено.

Один из эшелонов захватил в Чите казачий атаман Семёнов Г.М. Золота в нём было более чем на 43 млн. золотых руб. Эти деньги атаман использовал на содержание своих войск, часть же средств поступила в японские банки и использовалась на нужды белого движения.

21 декабря 1919 г. началось вооруженное выступление эсеров в Иркутской губернии, через два дня они взяли власть в Красноярске, затем в Нижнеудинске. В мятеж вовлече­ны были части 1-й Белой армии, находившиеся в тылу на форми­ровании. Отступающие деморализованные, замерзшие части колчаковцев вместо подкреплений встречают мятежников и красных партизан. Такой удар в спину еще больше подры­вает моральный дух белых. Штурм Красноярска не удается, основная масса отступающих белогвардейцев обходит город стороной. Начинается массовая сдача в плен. Потерявшие на­дежду солдаты не видят смысла в продолжение борьбы.

24 декабря 1919 г. под руководством эсеровского Политцентра началось иркутское восстание. После начала восстания колчаковское правительство объявило Иркутск на осадном положении. Сохранившие ему верность воинские части под руководством начальника гарнизона генерала Сычева Е.Г. заняли оборону в центре города, ожидая подхода войск атамана Семёнова и японских частей. Их ядро составляли казаки и юнкера Иркутского и Оренбургского военных училищ.

Одновременно эшелон с золотым запасом, в котором ехал Кол­чак А.В., был задержан чехами в Нижнеудинске на 2 недели под предлогом его охраны. Чехи с подачи генерала Жане­на, командующего «союзными» войсками, не дают подавить мятеж, чтобы иметь  предлог не пускать Колчака в его новую столицу. Таким образом, поезд Колчака в Иркутск, где его могли взять под охрану верные юнкера и ка­заки,  не пустили, и белогвардейцы оказались обезглавлены, ведь появление люби­мого солдатами Колчака могло изменить настроение ко­леблющихся частей.

Отсутствие адмирала и явная помощь «союзников» дают возможность эсерам победить. Как результат этого — Колчак отрекается от власти. 4 января 1920 г. борьба в Иркутске заканчивается побе­дой эсеров, в этот же день адмирал Колчак сложил с себя полномочия Вер­ховного правителя России и передал их генералу Деникину А.И. Колчак смог двинуться вперед с золотым эше­лоном только после своего отречения, уже как частное лицо.

Выдача Колчака состоялась 15 января 1920 г. Но за две недели до этого слабый эсеровский Политцентр не только не смог взять власть самостоятельно, но был спасен от разгрома лично генералом Жаненом и чехами.

Именно ««союзное» командование готовило» новый ре­жим, которому «под давлением обстоятельств» торопилось передать адмирала. Колчак не должен был остаться в живых, Верховному правителю России «союзники» ор­ганизовали эсеровскую пулю. И были к тому не только поли­тические причины. Речь идет — о золоте. Не о килограммах — о тоннах. О десятках и сотнях тонн драгоценного металла…

«Это средства, направленные в Японию, Англию и США на закупку вооружения. Своих обязательств перед Колчаком не выполнили как самураи, так и правительства Англии и США. Сегодня только золото, переданное Японии, тянет на сумму около 80 млрд. долларов. Те, кто не верит в по­литику, поверьте в экономику! Продать и предать Белое дви­жение было очень выгодно.

Колчака ведь благородный гене­рал Жанен и чехи действительно продали, а если быть совсем точным — то обменяли. За его выдачу красные разрешили чехословакам увезти с собой одну треть золотого запаса россий­ской казны, хранимой адмиралом. Эти деньги лягут потом в основу золотого запаса независимой Чехословакии. Ситуа­ция та же — физическое уничтожение Колчака ставило точку в финансовых взаимоотношениях Антанты с белыми прави­тельствами. Нет Колчака, некому спросить отчета…

Никто из белых руководителей не был выдан красным и не погиб во время Гражданской войны, за исключением Корнилова, погибшего в бою. В плен к больше­викам попал только адмирал Колчак. Деникин уехал в Англию, Краснов в Германию, Врангель эвакуировался из Крыма вме­сте с остатками своей разбитой армии. Погиб только адмирал Колчак, распоряжавшийся огромным золотым запасом». (Н. Стариков «Ликвидация России. Кто помог красным победить в Гражданской войне?», изд. «Питер», 2012 г., с. 311-312).

По прибытии в Иркутск «золотой эшелон», который взяли под охрану чехословацкие легионеры и дружинники Политцентра, был загнан в ту­пик и опутан колючей проволокой. Паровоз был отцеплен, а из колес вагонов состава вынули подшипники, стрелки подъездного пути разобрали. Поезд уси­ленно охранялся. До 21 января власть в городе контролировал эсеровский Политцентр, затем она перешла в руки большевистского Военно-революционного комитета.

«Золотой эшелон» простоял под усиленной охраной чехов и русских в Иркутске до начала марта 1920 г., вплоть до ухода последнего чехословацкого эшелона с солдатами. В начале февраля 1920 г. на подступах к Иркутску красным пришлось отражать яростные атаки колчаковцев под командованием генерала Войцеховского С.Н., который после смерти генерала Каппеля В.О. стал командующим колчаковскими вой­сками.

Войцеховский стремился во что бы то ни стало освободить Колчака и отбить «золо­той эшелон». Но попытки белогвардейцев не удались, им было нанесено решительное поражение. Отброшенные от Иркутска белогвардейцы вынуждены были отступить по льду через озе­ро Байкал в Забайкалье, где они соединились с войсками атама­на Семёнова. 7 февраля 1920 г. адмирал Колчак был расстрелян…

«Золотой эшелон» чехословаки передали большевикам. В дальнейшем, золотой запас 3 мая 1920 г. был возвращён обратно в Казань.

Осенью 1901 г. Врангель П.Н. был призван для прохождения действительной военной службы. В 1902 г. он сдал экзамены на офицерский чин и ушёл в запас. С началом русско-японской войны будущий Верховный глав­нокомандующий Юга России добровольцем принимал участие в боевых действиях. За отличие получил ордена: святой Анны 4-й степени, святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом, а в 1906 г. он ещё был награжден орденом святой Анны 3-й степени. В конце кампании Врангель принял решение посвятить себя военной службе.

Весной 1907 г. Пётр Николаевич на военном параде был замечен государем Николаем II, после этого Врангель был переведён поручиком в лейб-гвардии Конный полк. Среди однополчан он выделялся крайним честолюбием, решительностью, находчивостью и вспыльчивостью. В этом же году Врангель женился на дочери камергера и фрейлине императрицы – Иваненко Ольге Михайловне. В семье родилось четверо детей, самый младший из них, Алексей появился на свет в 1922 г., уже в эмиграции.

В 1910 г. Врангель П.Н. окончил академию Генерального штаба, а в 1911 г. курс Офицерской кавалерийской школы. Службу продолжал в своём полку, рассчитывая, что в гвардии производство в чины идет быстрее, чем в Генштабе.

С начала Первой мировой войны Врангель находился в действующей армии, в чине ротмистра командовал эскадроном. За бои в августе 1914 г. в Восточной Пруссии был награжден орденом святого Георгия 4-й степени, а в апреле 1915 г. за успешные действия в операциях на территории Польши он получил Георгиевское оружие.

В 1915 г. полковник Врангель П.Н. был назначен командиром Нерчинского полка, с которым сражался на Юго-Западном фронте в Галиции, участвовал в Луцком прорыве. Весь 1916 г. полк Врангеля провёл в оборонительных позиционных боях. В январе 1917 г. барон Врангель за боевые отличия получил чин генерал-майора и был назначен командиром 2-й бригады Уссурийской конной дивизии, затем командовал кавалерийской дивизией и Сводным кавалерийским корпусом.

Летом 1917 г., командуя Сводным конным корпусом, Врангель прикрывал отход пехотных частей к линии реки Збручь во время Тарнопольского прорыва немцев, за что был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени с лавровой ветвью.

Будучи убеждённым монархистом, генерал Врангель Февральскую революцию и приход к власти Временного правительства встретил враждебно, понимая, что это ускорит разложение армии.

После Корниловского мятежа верховный главнокомандующий Керенский А.Ф. пытался привлечь барона Врангеля для защиты Петрограда от большевиков, но тот отказался, подав в отставку. В ноябре 1917 г., после Октябрьского большевистского переворота в Петрограде, Врангель П.Н. уехал к семье в Ялту.

Он планировал пробраться на Дон и вступить в Добровольческую армию генерала Корнилова Л.Г., но зимой 1918 г. в Ялте был арестован революционной матроснёй Черноморского флота, которая расправлялась с бывшими царскими офицерами. Только благодаря заступничеству жены Врангель П.Н. чудом избежал расстрела.

С августа 1918 г. во время Гражданской войны Врангель П.Н. начал службу в Белой армии. В Екатеринодаре он принял командование 1-й Конной дивизией, которой успешно руководил при освобождении от большевиков Северного Кавказа. Затем барон был назначен командиром 1-го Конного корпуса и за боевые отличия произведен в генерал-лейтенанты. В армии его называли «чёрный барон» — за его форму – чёрную черкеску с газырями.

С декабря 1918 г. некоторое время командовал Добровольческой армией, а с января 1919 г. — Кавказской Добровольческой армией. Будучи командующим армией, Врангель решительно боролся с грабежами мирного населения, пьянством, взяточничеством и спекуляцией своих подчинённых, поскольку всё это разлагало войска и настраивало против них местное население.

В феврале 1919 г. Врангель заболел сыпным тифом, несколько дней находился при смерти. По выздоровлении вернулся в строй. Отношения его с командующим Вооружёнными силами Юга России (ВСЮР) генералом Деникиным А.И. были непростыми. Главком Деникин настаивал на скорейшем наступлении на Москву. Врангель же считал, что наступление ВСЮР должно развиваться на царицынском направлении для соединения с армией адмирала Колчака А.И. для последующего совместного наступления на Москву.

30 июня 1919 г. барон Врангель одержал крупную военную победу — взял  Царицын, который до него трижды в течение 1918 г. безуспешно штурмовали части атамана Краснова П.Н. После взятия Царицына вскоре туда прибыл Деникин, где и подписал свою знаменитую «Московскую директиву», согласно которой главный удар на московском направлении через Харьков – Курск – Орел — Тулу наносила армия генерала  Май-Маевского В.З.

Врангель получил приказ наступать на Москву через Саратов – Пензу — Нижний Новгород — Владимир. Барон назвал эту директиву «смертным приговором» ВСЮР. Наступление Врангеля на Саратов было остановлено частями Юго-Восточного фронта красных. Врангель требовал от штаба главкома усилить снабжение и пополнение его армии.

Надо подчеркнуть, что постепенно стратегические разногласия Врангеля и Деникина переросли в политические. Барон стал центром притяжения правых, монархических сил. Консервативные круги генералитета, помещиков, крупной буржуазии, общественных деятелей и церковнослужителей, недовольные Деникиным, его ставкой на партию кадетов, стали выдвигать Врангеля как альтернативу Деникину на посту главкома ВСЮР.

Вскоре Врангель начал более открыто критиковать Деникина А.И., распространяя среди офицерского состава и общественных деятелей свои рапорты, в которых неудачи Кавказской армии объяснялись ошибочной стратегией Деникина, его неумением организовать тыл, плохим снабжением и пополнением Кавказской армии. В результате отношения между Деникиным и Врангелем приняли характер острого конфликта.

После поражений Добровольческой армии под Орлом, под давлением высшего белого командования, в декабре 1919 г. Деникин снял Май-Маевского и назначил Врангеля командующим Добровольческой армией. Барон принял решение отводить основные силы армии в Крым. Но Деникин приказал отводить армию на Дон. Врангель пытался организовать совещание командующих для снятия Деникина с поста главкома, но поддержки их не получил.

В январе 1920 г. Деникин снял Врангеля с поста командующего Добровольческой армией, и реорганизовал её в Добровольческий корпус, командовать которым назначил генерала Кутепова А.П. Врангель продолжал искать поддержку у высшего командования белых для отстранения Деникина. Однако в феврале главком уволил Врангеля в отставку и потребовал от него покинуть территорию ВСЮР. Барон отбыл в Константинополь.

Но отставка генерала Врангеля была недолгой. После сокрушительных поражений Деникин решил оставить свой пост. В Константинополе Врангель был приглашен на встречу с командованием британских сил в Турции и Черном море. Он получил предложение вернуться в Крым и возглавить командование ВСЮР. 4 апреля 1920 г. Врангель на британском эсминце прибыл в Севастополь, в тот же день Деникин издал приказ о назначении Врангеля главкомом ВСЮР…

К зиме 1920 г. ликвидация Белого движения, казалось, была закончена. Разгромлены Колчак и Юденич, уничтоже­на группировка генерала Миллера на Севере России. После мастерски «организованных» англичанами эвакуаций остат­ки деникинской армии в Крыму были деморализованы и разоруже­ны. В этот момент на сцене русской смуты и появился генерал Врангель.

Врангель руководил Белым движени­ем последние полгода. Произойди это раньше — вся история России могла пойти по-другому. Потому что барон Врангель был, пожалуй, единственным вождем Белого дви­жения, кто не питал никаких иллюзий относительно «союзни­ков». Попытки красных с наскока ворваться в Крым отбиваются. Врангель быстро и решительно реорганизует армию и даже переименовывает ее в Русскую. Кавалерийские полки, наконец, сажают на коней свои первые эскадроны, мелкие части укрупняются.

Врангель в победу не верил уже около полугода, а может и больше. Не верил, но продол­жал бороться и готов был пожертвовать жизнью за освобо­ждение России от большевиков. Чтобы можно было спокой­но умереть, честно посмотреть в глаза своим детям и, ложась в гроб, с последним своим вздохом ясно осознавать — я отдал России все, что мог. Я боролся, я бился за нее, и не моя вина, что борьба закончилась поражением, а не победой!

В июне 1920 г. 25-тысячная Русская армия вышла из Крыма и, разгромив 13-ю армию красных, заняла северные уезды Таврической губернии, продвинулась в направлении Екатеринослава и Таганрога. Однако все попытки генерала Врангеля развить успех наступления закончились провалом. Русская армия отступила в Крым, который удержать не смогла.

В отличие от «деникинских» эвакуаций, где белое руководство возлагало надежды на помощь Туманного Альбио­на, Врангель рассчитывал на себя самого. Еще при планировании эвакуации он решил для себя, что уйдет из Крыма вместе со своими последними солдатами.  Всего из Севастополя, а также из Керчи, Ялты и Феодосии ушло 132 до предела перегруженных корабля, на борту которых находилось 145 693 беженца, не считая судовых команд… На момент их отплытия ни одна держава не дала согласие на принятие эвакуированных.

Впереди у Врангеля была отчаянная подковерная борьба с французами и англичанами за сохранение армии как боевой силы. Денег для содержания армии и помощи беженцам Врангель от «союзников» не получит. Еще будут их прово­кации, призывы к солдатам и офицерам не слушать своих ру­ководителей, постоянные попытки изъятия оружия и пер­манентное сокращение пайков. Пройдет некоторое время, и 15 октября 1921 г. на строптивого генерала Врангеля, уп­рямо не желавшего распускать Русскую армию, будет совер­шено покушение.

Яхту «Лукулл», на которой расположился его штаб, среди бела дня, при отличной видимости протара­нил пароход «Адрия». Корпус корабля, идущего из Батуми под итальянским флагом, врезался в борт яхты Врангеля, точ­но в месте расположения его кабинета. Сделав свое дело, «Ад­рия» не только не приняла мер для спасения людей, но и по­пыталась скрыться. «Лукулл» почти моментально пошел на дно, погибло несколько человек. По счастливой случайно­сти Врангеля на борту не было. Организатор покушения так и остался невыясненным, а «союзные» органы расследования постарались по-быстрому замять дело.

Остатки армии Врангель в 1921-1922 гг. вынужден был перевезти в Болгарию и Югославию, где они из-за отсутствия у штаба главкома средств постепенно были переведены на «трудовое положение», то есть стали зарабатывать на жизнь своим трудом. Врангель с семьей и штабом поселился в сербском городке Сремске Карловцы.

Пытаясь отстоять в глазах эмиграции свою позицию в конфликте с Деникиным, который уже начал публикацию «Очерков русской смуты», Врангель написал воспоминания, охватывающие период 1916-1920 гг., занимался их редактированием и готовил к публикации.

В 1924 г. он создал «Русский общевоинский союз» (РОВС), целью которого было сохранение офицерских кадров для будущей борьбы. С ноября 1926 г. Врангель живёт в Брюсселе, активно занимаясь поиском средства для создание организации, которая могла бы вести разведывательную и контрразведывательную работу против СССР.

В марте 1928 г. барон Врангель заболел гриппом. Состояние его стало заметно ухудшаться, и в апреле врачи диагностировали у него туберкулез левого легкого. 25 апреля 1928 г. Пётр Николаевич Врангель скончался… Существует версия, по которой барон был заражён агентом ОГПУ палочкой Коха, что и привело к сильнейшей форме туберкулёза.

Генерал Врангель П.Н. был похоронен в Брюсселе, в октябре 1929 г. прах был перевезен в Белград, где перезахоронен в русской церкви Святой Троицы.

Давление на Юденича усиливается: англичане фактически гарантируют, что и эстонцы, и латыши тоже пой­дут вперед, а британский флот не останется простым наблю­дателем. И самое главное: эстонское правительство «вдруг» отвечает согласием на предложение Ленина сесть за стол пе­реговоров. Обеспеченного тыла у Юденича нет, все снабжение возможно только через территорию Эстонии.

Если эстонцы заключат с Лениным мир, это поставит белых на край гибели. Англичане дают понять Юденичу, что единственный способ эти переговоры сорвать — взять красный Петроград. Кроме кнута есть у «союзников» и их обычный «пряник» — постав­ки. Чтобы поднять дух приунывших белогвардейцев, накану­не наступления им поставляют новое обмундирование.

Второе наступление было наиболее мощным. Оно началось 28 сентября, когда на юге армия Деникина А.И. находилась на вер­шине своих успехов. Части Юденича двинулись на «красный Питер». 28 сентября 1919 г. Юденич идет ва-банк. Фланги не обес­печены, войск и артиллерии у наступающих белых меньше, чем у обороняющихся красных. Это даже не военная опера­ция, а какой-то набег! Ставка только на неожиданность и ско­рость удара. Накануне приходит и английский транспорт с вооружением. Но с каким!!!

Выдающийся русский писатель Александр Куприн тоже был в Северо-Западной армии. В своей пронзительной повести «Ку­пол святого Исакия Далматского» он дает ужасающую картину британской «помощи»: «Англичане обещали оружие. Снаряды, обмундирование и продовольствие. Лучше бы они ничего не обе­щали! Ружья, присланные ими, выдерживали не более трех вы­стрелов, после четвертого патрон так крепко заклинивался в ду­ле, что вытащить его можно было только в мастерской». (Куприн А.И. «Купол Святого Исакия Далматского», М.: Вече, 2007 г., с. 81.)

Не лучше и присланные танки: белогвардейцы шутили, что это первые модели «времен Филиппа Македонского». Куприн А.И. с горечью констатирует: «Анг­личане присылали аэропланы, но к ним прикладывали непод­ходящие пропеллеры; пулеметы — и к ним несоответствующие ленты; орудия — и к ним неразрывающиеся шрапнели и гра­наты». (Там же с. 82). Мир праху русских героев — вечный позор тем, кто их пре­дал!

Армия Н. Юденича заняла Гатчину, а затем и Царское Село, вплотную подступив к пригородам Петрограда. Казалось, что с часу на час город окажется в руках белогвардейцев. Как и другие белые армии, войска Юденича не отказывали себе в богатой «военной добыче». Особенно много ценностей они вывезли из гатчинского императорского дворца. Позднее в эстонских газетах можно было прочесть такие, например, объявления: «Продаётся охотничья ка­рета Александра II. Отделана слоновой костью».

В ответ на наступление генерала Юденича большевики призвали все военные силы, имевшиеся в Петрограде. Город за­щищали не только красноармейцы, но и наскоро вооружённые «рабочие полки». Всё трудоспособное население мобилизовали, чтобы рыть окопы и строить баррикады. «Да, этого ещё никогда не было: казённые баррикады!» — едко восклицала по этому поводу противница большевиков поэтесса Зинаида Гиппиус. Петроград ощетинился укреплениями. Во многих домах были оборудованы пулеметные гнезда.

В 51-м томе Полного собрания сочинений Ленина опубликовано его письмо Троцкому: «Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно. Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»

Оборону города с немалой энергией организовывал Троц­кий Л.Д., перебрасывая резервы и используя любую возможность укрепить фронт. В результате всех этих мер защитникам го­рода удалось совершить, каза­лось, невозможное — остано­вить армию  Юденича Н.Н. и от­бросить её назад. Но западная пресса, вопреки фактам, уже кричала о взятии Петрограда и предрекала: «Через одну-две не­дели падет и красная Москва!»

«При втором наступлении нашем я также никак не мог до­биться связи с английским флотом, несмотря на все стара­ния… — пишет генерал Родзянко. — Флот этот никаких серьезных действий против Кронштадта не предпринимал, несмотря на определенные обещания». Левый фланг армии Юденича со стороны моря должны были прикрывать эстон­ские войска и английский флот.

Вновь закручивается интри­га вокруг фортов. Белые войска по требованию англичан долж­ны отодвинуться от бывших мятежных фортов подальше. Это не случайно. По данным разведки, в «Красной Горке» настрое­ние большевистских частей опять неустойчивое, вновь возмо­жен переход на сторону белых.

Как и во время первого насту­пления, это будет означать фактический выигрыш сражения. Поэтому белых к фортам пускать нельзя. Эстонцы берут пере­говоры на себя. И как вы догадываетесь, никаких переговоров они так и не начали. В результате чего большевики сохранили этот стратегически важный плацдарм на побережье Финского залива. И он сыграл в сражении решающую роль. Именно мат­росский десант, высаженный большевиками в этом месте, где эстонских войск почему-то не оказалось, и остановил наступ­ление белых.  Английского флота тоже в нужный момент поче­му-то в заливе не было. Огромные пушки кораблей Балтийско­го флота смогли спокойно громить белую пехоту.

21 октяб­ря белые были остановлены у Пулковских высот. Снова, как и в первом походе на Петроград, закончились снаряды, нет резервов. И предательство, предательство, предательст­во! Те шесть английских танков, что двигались вместе с белы­ми на город, почему-то в решающий момент в бой не пошли.

Теперь у белых складывается критическое положение. Больше­вики, отбив Деникина, перебрасывают массу войск с москов­ского направления. Напрягая все силы, малочисленная Белая ар­мия пытается удержаться в предместьях Петрограда. Красные давят, а у белых кончаются патроны и снаряды, так как поставки патронов и снарядов осуществляют «союзники»…

21 октября части Красной Армии перешли в наступление и за две недели нанесли белогвардейцам сокру­шительный удар. Бойцы стрелковых дивизий, морская пехота, башкирские кавалеристы, отряды курсантов сражались с исключительным мужеством. С моря белогвардейские позиции обстреливали корабли Балтийского флота. Сильные удары по врагу наносили бронепоезда — имени Ленина и имени Володарского.

Белые начали отступать, а вскоре их откат превратился в бегство. Его причина проста: катастрофу, вызванную уходом эстонских частей с фронта, еще можно было остановить и отбить флан­говый удар красных. Для этого нужны боеприпасы, много бое­припасов. Но именно в этот момент Эстония неожиданно за­крывает свою границу для снабжения и пополнения армии. Пограничный шлагбаум опустился.

В результате ожесточённых боёв армия Юденича была разгромлена и оттеснена к эстонской границе.  Её остатки отступили в Эсто­нию, где были разоружены и взяты под арест местными вла­стями. Ненадолго арестовали даже самого Юденича Н.Н. 22 ян­варя 1920 г., он отдал приказ о расформировании армии. Интересны военно-исторические реконструкции тех боёв, проводимые в Гатчине и других местах.

Интересно, что 25 октября 1919 г. французы сообщают, что накануне из их порта Брест вышел пароход для Юденича. На нем 58 пу­шек, 1000 пулеметов, 10 танков и многое другое. На следую­щий день, 26 октября, французы вновь говорят об этом па­роходе. Правда, он еще не вышел из порта, но непременно поплывет завтра. Это наглая ложь — пароход так и не приплы­вет на Балтику никогда. Как и французские боевые корабли, которые обещают в Париже Борису Савинкову французские «сторонники интервенции».

Статья написана по материалам книги Н. Старикова «Ликвидация России. Кто помог красным победить в Гражданской войне?», изд. «Питер», 2012 г.