Своим появлением на свет железные монстры обязаны человеку по фамилии Кристи, который родился 6 мая 1865 года в городке Ривер-Эдж, штат Нью-Джерси. Именно ему было суждено стать одним из величайших танковых конструкторов всех времен и народов. Однако следует отметить, что начало его жизненного пути ничего подобного не предвещало. Сначала Кристи работал на металлургических заводах Деламетера и одновременно занимался в бесплатной школе для рабочих в Нью-Йорке. Кроме того, неуемная тяга к знаниям заставляла молодого человека самостоятельно изучать теоретические области механики.

С началом Первой мировой войны молодой конструктор обратился к проектированию военной техники. В 1915 году он создает самодвижущуюся колесную установку 3-дюймовой зенитной пушкой (М.1916). Его самоходка (М. 1918) с 8-дюймовой гаубицей MkIV явилась прародительницей всех последующих танковых конструкций Кристи, могла передвигаться как на колесах, так и на одеваемых на колеса гусеничных цепях со скоростью около 25 км/ч.

В 20-30-е годы XX века во Франции, Англии, Швеции и Чехословакии было разработано большое количество вариантов одновременной установки колесного и гусеничного ходов. Но именно Кристи был первым, кто сумел создать преобразующийся движитель, работающий как с надетой гусеницей, так и без нее, а также свечную индивидуальную подвеску. Применение этих технических новшеств обусловило успех его лучших конструкций. Кроме того, Криста успешно справился с задачей преодоления принципиального различия между танковыми и автомобильными трансмиссиями.

Первый танк Кристи, рассчитанный на экипаж из 3 человек, имел всего две колесные пары: на колесом ходу, передняя из них управлялась рулевым колесом, а задняя была ведущей. При повороте можно было отключить соответствующее ведущее колесо, которое, вращаясь вхолостую, делало меньшее число оборотов. Сама операция отключения выполнялась при помощи главных фрикционов. В конструкции их предусматривалось два (так же, как и коробок передач). Они размещались с каждой стороны двигателя, смонтированного поперек корпуса.

Для смены хода требовалось 15 мин. Танк въезжал на гусеничные цепи, разложенные на земле, ветви цепей охватывали колеса и сцеплялись. Трак имел внутренний центрирующий гребень. Колеса делались двускатными с внутренним желобом. Причем желоба ведущих колес снабжались специальными выступами для скрепления с гребнями гусениц. Передняя пара колес блокировалась. Одновременно опускались две расположенные по бортам подпружиненные тележки, амортизирующие нижние ветви гусениц.

Специалисты дали танку М.1919 весьма негативную оценку. При этом они отмечали недостаточную упругость элементов подвески — рессор, неравномерное распределение массы по опорной поверхности гусениц, чрезмерное удельное давление на грунт, сплошную бронировку силового отделения, в силу чего нельзя было подступиться к агрегатам, тесноту и плохую вентиляцию боевого отделения. Его новая модель — М.1921 также не получила поддержки. Только в 1930 г. на основе модели М.1930 Россия закупила под видом коммерческих тракторов два танка фирмы Кристи.

М.1930, доработанные в СССР под новые условия, развились в знаменитую серию танков БТ, которые, благодаря внедрению в то время фордовских методов производства, сотнями покидали Харьковский завод (общий объем производства составил 8259 машин). В России уже полным ходом шло формирование механизированных корпусов и бригад. Действия советских мехвойск на осенних маневрах 1936 года потрясли британских наблюдателей — генерала Уэйвелла и полковника Мартеля. Вскоре англичане связались с Кристи и за 8 тыс. фунтов приобрели один М.1930. Шасси под британским индексом А13Е1 прошло усиленные испытания на полигоне в Олдершотге и дало начало многочисленной серии британских крейсерских танков.

Ещё в 30-е годы М.1930 Кристи назвал «Модель 1940 года». Дело в том, что предсказание Кристи насчет ее великого будущего сбылось с потрясающей точностью. В январе 1940 года Харьковский завод собрал первый Т-34 — танк, определивший лицо послевоенного мирового танкостроения, прямой наследник танков БТ, ведущих свою родословную от М.1930.

FT-17

3 июня 1918 года в бою с немецкими отрядами участвовали первые французские легкие танки FT-17 («Char leger Renault FT model 1917»), произведенные фирмой «Рено». Позднее их компоновку (расположение отделения управления в передней части машины, боевого — в средней, а моторно-трансмиссионного — в задней части) признали классической. Она используется и в настоящее время при конструировании современных боевых машин.

Начало создания легкого танка FT-17 относится к концу 1915 года. Тогда знаменитый своими проектами полковник Ж. Этьен обратился к конструктору и владельцу крупной автомобильной фирмы Луи Рено с предложением заняться выпуском созданной им боевой машины. Однако по каким-то причинам Рено ответил отказом. Тем не менее в декабре 1916 года Рено и Этьен представили на суд членов Консультативного комитета модель нового танка.

Уже в феврале и марте 1915 года стали появляться опытные образцы FT-17. Первые испытания проходили 10 апреля того же года. Спустя несколько месяцев во Франции был налажен серийный выпуск танков. Всего было произведено 1000 машин. Вооружение большей части FT-17 было представлено пулеметом Гочкиса калибра 8 мм. Остальные были снабжены пушкой калибра 37 мм. Корпус FT-17 имел простую форму. Его собирали на каркасе, используя уголки и необходимые конструкционные детали. Ходовая часть разделялась на четыре тележки, одна из которых была оснащена тремя опорными катками, а три другие — двумя.

Боевая масса танка достигала 6,8-7 т. Экипаж состоял из 2 человек. Толщина броневых листов была равна от 6 до 22 мм. Блокированная подвеска крепилась на листовых рессорах. Ведущие колеса устанавливали сзади, а направляющие — спереди. В конструкцию входил также съемный «хвост», который позволял машине легко преодолевать рвы и окопы. В период наступления армии там могла располагаться пехота или мог быть размещен необходимый груз. Силовое устройство было представлено карбюраторным двигателем, произведенным фирмой «Рено». Трансмиссия включала механическую пятиступенчатую коробку передач.

Литую башню вооружения в некоторых машинах заменяли клепаной, восьмигранной. Ее поворот осуществлялся вручную. Боекомплект состоял из 200 осколочных, 25 бронебойных снарядов, 12 шрапнелей и 4800 патронов. В начале XX века французская промышленность выпускала несколько моделей танков FT. Среди них: пулеметный, пушечный, командирский (радиотанк TSF) варианты и боевая машина огневой поддержки («Рено» BS), оснащенная пушкой калибра 75 мм.

Один из танков FT-17 французское правительство направило в армию США. Однако там производство подобных машин так и не было налажено вследствие затруднений, возникших из-за перевода европейской метрической системы в дюймовую. Еще одной преградой на пути серийного выпуска французских танков стала невозможность установки моторов фирмы «Рено». Тогда американские инженеры решили оснастить боевую машину двигателем «Буда», мощность которого составляла 43 л. с. В 20-30-е годы американскими заводами было произведено общей сложностью 950 танков FT-17, что оказалось примерно в четыре раза меньше государственного заказа. В 1940 году США продали 329 танков FT-17 канадской армии и 212 машин — Англии.

Еще в июне 1918 года Италия выкупила у Франции три FT-17. Позднее на основе конструкции французских легких танков итальянские инженеры разработали проект боевой машины «Фиат-3000». Ее выпуском одновременно занималось несколько компаний: «Фиат», «Ансальдо» и «Бреда». Созданный ими танк оказался маневренней и легче «француза». Первая модель «Фиат-3000» была оснащена двумя пулеметами калибра 6,5 мм и пушкой калибра 37 мм. К началу 30-х годов «Фиат-3000» были основными машинами в танковом парке Италии. Они участвовали во многих военных кампаниях, имевших место в первой половине XX века в Эфиопии, Греции, Албании, Югославии и на Сицилии.

В 1918 году танки FT-17 были направлены в Одессу. 7 февраля 1919 года ими был дан бой частям Красной Армии. Под Березовкой один из них оказался подбит и захвачен красноармейцами. Вскоре машину направили в Москву, а оттуда она попала в Сормово, где русские инженеры после реконструкции представили первый советский танк «Рено-русский». Самый крупный танковый парк, состоявший из легких FT-17, находился в польской армии. В 1920 году она получила 120 подобных боевых машин. После советско-польской войны несколько десятков поврежденных машин были реконструированы в железнодорожные вагоны, из которых собирали бронепоезда.

В начале века правительства многих государств мира выразили желание купить легкие французские танки FT-17. Так, в 1919 году 32 танка были приобретены Финляндией, а в 1924 году еще 12 машин были проданы в Эстонию. В 1932 году 12 танков, оснащенных пулеметами «максим» калибра 7,92 мм и мотором с жидкостным охлаждением, попали в Литву. Среди стран Латинской Америки Бразилия стала первой, купившей французские танки FT-17. В то время танковая часть, расположенная в Рио-де-Жанейро, располагала 40 машинами.

У себя на родине, во Франции, FT-17 использовались до 30-х годов. Тогда на смену им пришли новые, более совершенные боевые машины R-35 и Н-39. К началу Второй мировой войны легкие танки FT-17 состояли на вооружении армий многих стран мира: Польши, Югославии, Греции, Румынии, Финляндии и самой Франции. Последнее их участие в бою отмечено в 1945 году. Таким образом, FT-17, завоевавший славу одной из самых надежных и маневренных машин, смог удержаться в строю 27 лет. Не каждая машина смогла впоследствии повторить его судьбу.

Особенно сложным стало положение пехоты и кавалерии с появлением пулеметов. Живую силу нужно было защищать. Но как? Множество передовых умов того времени занимались этой проблемой.

Проекты передвижных крепостей, под защитой которых атакующие могли бы подобраться на максимально близкое расстояние к неприятельским редутам, создавались еще на заре эпохи Возрождения. Но они не нашли широкого применения и в войсках не прижились, потому что не существовало в те времена транспортных средств, способных перевозить эти крепости, а кроме того, не было создано специальной тонколистовой броневой стали. Ее научились изготавливать лишь в начале XX века.

Сочетание пуленепробиваемого листа и двигателя внутреннего сгорания, установленного на раму автомобиля, позволило военным специалистам сделать первый маленький шаг на пути создания надежной «крепости» для пехоты. Первые боеспособные бронемашины были созданы в самом начале XX века. У нас в стране такие машины были названы бронеавтомобилями. Это была первая реально действующая броня для пехоты, которая всего через несколько десятков лет переросла в армады практически неуязвимых для стрелкового оружия, маневренных и отлично вооруженных танков и бронетранспортеров. Но сначала немного об истории развития бронеавтомобилей…

Бронемашина инженера Симмса

4 апреля 1902 года английский инженер Фредерик Симмс в Лондоне при большом скоплении народа продемонстрировал свой «моторный военный вагон», как он его называл. Эта модель может считаться, по существу первым реальным бронеавтомобилем в мире. Проект английского инженера был полностью завершен летом 1898 года. Затем его купила фирма «Виккерс, сын и Максим», которая и построила машину. Показ бронеавтомобиля Симмса вызвал большой интерес у публики, но не у военного министерства: идея английского инженера была отвергнута.

Конструкция представляла собой открытый сверху броневой корпус, напоминающий корпус военного корабля. Вместо предусмотренных по проекту двух пулеметных башен строителями было установлено три пулемета, закрытых щитами. Для того чтобы наблюдать за полем боя, использовался перископ. Толщина брони машины была равна 6 мм, что обеспечивало довольно хорошую защиту. В качестве силовой установки был смонтирован 4-цилиндровый двигатель «Даймлер» мощностью 16 л. е., который работал на тяжелом топливе.

Бронеавтомобиль «Аустро-Даймлер»

В 1904 году в Австро-Венгрии создали бронемашину, при разработке которой было использовано множество очень интересных конструктивных идей. Этот броневик получил название «Аустро-Даймлер». Он был творением технического директора одноименной фирмы Пауля Даймлера. Этот броневик появился на год раньше, чем машина Накашидзе, но уже был оснащен вращающейся башней и приводом на все колеса. Помимо прочего, башня имела полусферическую форму. Вооружение состояло из одного пулемета «максим». Для того чтобы обеспечить водителю и его помощнику хороший обзор, вне боя сиденья могли подниматься. Таким образом, предоставлялась возможность вести наблюдение через открытый люк. Во время боя для этих целей использовали смотровые щели.

Боевая масса броневика была равна 2,95 т. Экипаж состоял из 4-5 человек. Машина имела такие габариты: 4,1 х 2,1 х 2,7 м. На ней стоял бензиновый 4-цилиндровый двигатель мощностью 30-35 л. с. Максимальная скорость — 25 км/ч, запас хода – 110-120 км.

В 1906 году бронеавтомобиль немного модифицировали: мощность двигателя довели до 40 л. с., установили лебедку, в башне поставили еще один пулемет. Машина была продемонстрирована как австро-венгерскому, так и германскому командованию, но особого восторга они не проявили. В том же году Пауль Даймлер продал свое детище во Францию.

Бронеавтомобиль М.А. Накашидзе

Новый род войск начал зарождаться в России в 1897 году. Именно в этом году в артиллерийский комитет поступило предложение изобретателя Двиницкого. Автор представленного проекта предложил монтировать на автомобили малокалиберные скорострельные орудия. Новизна идеи Двиницкого, которая была подтверждена успешными испытаниями, не была понята членами артиллерийского комитета, и они не решились рекомендовать новую машину к опытной постройке.

В 1900 году в том же артиллерийском комитете рассматривался еще один проект, теперь уже инженера Луцкого, который предложил построить для русского военного ведомства боевые автомобили, вооруженные пулеметами. Но и это предложение комитет отклонил, выдвинув в качестве аргумента то, что «у нас не получил пока еще благоприятного решения и общий вопрос о применении автомобилей к военным целям».

Неизвестно, сколько бы еще горе-генералы отказывались давать добро прогрессивным проектам применения автотранспорта непосредственно в военных целях, если бы не началась Русско-японская война. Вскоре после начала боевых действий в 1904 году подъесаул Сибирского казачьего корпуса маньчжурской армии М.А. Накашидзе в короткий срок разработал проект бронеавтомобиля, который был одобрен командованием. Однако военное ведомство скептически относилось к возможностям русской промышленности, поэтому чертежи и расчеты были переданы… во Францию, а именно фирме «Шаррон, Жирардо и Вуа». Отсюда и пошли разночтения в названии бронеавтомобиля. В нашей стране он известен как бронеавтомобиль Накашидзе, а на Западе — «Шаррон» или, в лучшем случае, «Накашидзе — Шаррон». К слову сказать, последнее название наиболее близко к истине. В 1905 году было построено два броневика. Один остался во Франции, другой был доставлен в Россию.

Это была полностью бронированная боевая машина, вооруженная 8-мм пулеметом «Гочкис», установленным в поворачивающейся на 360° башне. Выяснилось, что конструктор намного опередил других авторов броневых автомобилей и предвосхитил их мысль, т. к. поместил пулемет во вращающейся башне. Еще один, запасной, пулемет возили в кузове. Хромоникелевая броня толщиной 4,5 мм надежно защищала экипаж от пуль, осколков и шрапнели. Броневые листы были укреплены на корпусе при помощи заклепок. Кроме этого, Накашидзе применил еще одно новшество — обрезиненные стальные диски с бронированными колпаками вместо стальных колес.

В экипаже было 3 человека. Они могли наблюдать за полем боя через смотровые щели и перископ. Для улучшения обзора с места водителя вне боя можно было поднимать крышку лобового люка. Точно так же поднималась и крышка башенного люка. Посадку в машину можно было произвести через боковую дверь. Внутри корпуса броневика, кроме экипажа, могли дополнительно находиться от 2 до 5 человек.

У бронеавтомобиля был большой клиренс, а это положительно сказывалось на его проходимости. По сухому грунту машина могла брать подъемы до 25°. Переносные мостки, закрепленные в походном положении на бортах корпуса, давали возможность преодолевать рвы и траншеи шириной до 3 м.

Механизм поворота башни был решен весьма интересно. Он не имел шариковой опоры (как в наши дни), башня опиралась на колонну, установленную в полу боевого отделения. Вручную, при помощи колеса, перемещавшегося по ходовому винту колонны, можно было приподнять башню и выполнить ее разворот. Только в таком положении мог быть обеспечен круговой обстрел из пулемета. Боевой вес машины равнялся 3 т, максимальная скорость — до 50 км/ч.

В 1906 году были проведены ходовые испытания бронеавтомобиля на шоссейных и проселочных дорогах, а также на вспаханном поле по маршруту Петербург — Ораниенбаум — Венки. На полигоне стрелковой офицерской школы в Ораниенбауме были произведены опытные стрельбы с ходу и с места, результаты которых оказались просто прекрасными.

В этом же году проходили красносельские маневры. На них был продемонстрирован бронеавтомобиль Накашидзе. Была создана комиссия для оценки возможностей машины. Заключение комиссии после всех испытаний звучало следующим образом: «…вполне пригодна для разведки в тылу и на флангах противника, для связи в зоне огня, для рассеивания атакующей кавалерии, преследования, быстрой переброски сил на угрожаемые направления, не прикрытые войсками». Кроме этого, комиссия решила, что бронеавтомобиль имеет большое будущее на поле боя в качестве вспомогательного средства. Другими словами, пехота получила, наконец, возможность совершать быстрый маневр оружием по фронту.

Поступили рекомендации от Генерального штаба по усовершенствованию автомобиля на Ижорском заводе. Но военное министерство и в этом случае проявило редкостный консерватизм. Так как Ижорский завод был весьма загружен заказами по изготовлению брони для флота, то царские военные министры заказали еще 10 машин во Франции. В 1908 году они были построены, но в Россию попало только восемь броневиков, т. к. два по дороге были «потеряны» в Германии. Через некоторое время пропавшие бронемашины появились на маневрах германских войск.

В связи с этим, несмотря на хорошие отзывы специалистов и положительные результаты испытаний других конструкций, до начала Первой мировой войны в России не было построено ни одного бронеавтомобиля.

Бронеавтомобиль «Эрхард БАК»

Не остались в стороне от создания первых бронеавтомобилей и немецкие инженеры. В 1906 году в Германии был построен броневик «Эрхард БАК». Он был вооружен 50-мм скорострельной пушкой фирмы «Рейнметалл» и предназначался для борьбы с аэростатами. Это была, по существу, первая зенитная самоходная установка. Пушка имела ствол длиной в 30 калибров и располагалась в частично бронированной башне с углом возвышения +70°. Но горизонтальный обстрел обеспечивался только в секторе 60°. Боекомплект состоял из 100 зарядов и находился в специальных ящиках, расположенных по обоим бортам машины.

Боевая масса машины — 3,2 т, экипаж — 5 человек, бензиновый двигатель мощностью 60 л. с., максимальная скорость — 45 км/ч. В 1906 году броневик демонстрировался на 7-й Международной автомобильной выставке в Берлине. Через четыре года, в 1910 году, фирма «Эрхард» разработала такую же машину, имеющую привод на все колеса и оснащенную 65-мм зенитной пушкой.

Бронеавтомобиль Русско-Балтийского завода

И все-таки Первая мировая война заставила военное министерство заняться постройкой нужных армии бронеавтомобилей. Теоретические основы применения этого вида оружия были разработаны в довоенный период полковником А. Добржанским и подполковником в отставке А. Чемерзиным, которые обобщили опыт испытаний первого русского бронеавтомобиля Накашидзе. Даже в то время считалось, что в будущей войне эти машины смогут применяться для ведения разведки в тылу и на флангах противника, для огневой поддержки своих войск в наступлении и преследовании отступающего врага и срыве атак его кавалерии, для связи и других видов боевой деятельности. В довоенный период не остался без внимания и вопрос подготовки кадров. В 1912 году при учебной автомобильной роте был организован офицерский курс, преобразованный в ходе войны в офицерскую автошколу с отделением для рядовых.

Организационные мероприятия по производству бронеавтомобилей было поручено выполнить полковнику А. Добржанскому, знакомому с производством бронемашин на заводах Крезо во Франции и принимавшему участие в их проектировании. Для постройки первых русских броневиков за основу были взяты шасси грузовых автомобилей М и Т грузоподъемностью 2 и 4,1 т.

Бронирование этих машин было выполнено на Ижорском заводе. Так как автомобили создавались в великой спешке (работы произвели в течение шести недель), это не позволило в полной мере воспользоваться всеми имеющимися разработками. В первых числах сентября специалисты Ижорского завода разработали чертежи общих видов двух типов бронеавтомобилей по проекту полковника А. Добржанского — с пулеметным и пулеметно-пушечным вооружением.

Полковник артиллерии А. Соколов спроектировал три типа станков для установки на них пулеметов. Всего было изготовлено восемь броневиков с пулеметным вооружением и один — со смешанным. Пришлось отказаться от установки вращающейся башни. Шасси автомобилей коммерческого типа в авральном порядке обшивались броней; недостаток маневра огнем возместили тремя пулеметами «максим», расположив их в переднем и бортовом броневых листах. Броневые катаные листы корпуса, изготовленные из хромоникелевой стали, не могла пробить остроконечная винтовочная пуля на дистанции в 200 шагов. Крепили броню к корпусу при помощи заклепок.

На броневиках с пулеметным вооружением устанавливалось три 7,62-мм пулемета «максим», а на пушечно-пулеметных — 37-мм автоматическая пушка и два пулемета. 37-мм пушка Максима-Норденфельда имела хорошие тактико-технические показатели. Стрельба производилась осколочными стальными или чугунными гранатами и картечью. Дальность прицельного огня осколочными гранатами составляла 2000 м. Картечь имела 75 сферических пуль с дальностью поражения до 200 м. Пушка устанавливалась на тумбе и прикрывалась броневым щитом.

На броневиках не было средств ни внешней, ни внутренней связи. Машины обладали зависимой рессорной подвеской и деревянными колесами со спицами. Из этих машин была сформирована 1-я пулеметная автомобильная рота, состоявшая из четырех взводов. Каждый взвод имел в своем составе два броневика и два легковых автомобиля, по одному грузовику малой грузоподъемности (1 т) и по одному мотоциклу. На автомобилях перевозили личный состав и имущество, а мотоцикл использовался для связи с командиром роты и штабом. Роту под командованием полковника А. Добржанского отправили на Северо-Западный фронт 19 октября 1914 года.

Первый бой машины приняли в Восточной Пруссии и Польше, на лодзинском направлении. Успех бронеавтомобилей был полным. 3 января 1915 года в донесении штаба 2-й армии Северо-Западного фронта говорилось следующее: «Бронированные автомобили снискали себе полное доверие в войсках, нашедших в этих машинах огромную мощную поддержку, особенно при наступлении… В бою под Лодзью исключительно пулеметным огнем бронеавтомобилей была совершенно расстроена колонна противника, наступавшая вдоль шоссе».

Российские военные министры прекрасно понимали, что мощности Русско-Балтийского вагонного завода, единственного в стране производящего автомобили, недостаточно для того, чтобы в нужных количествах выпускать базовые шасси для постройки броневиков. А потребность в бронеавтомобилях возрастала с каждым днем, потому что шла война. В связи с этим военный министр генерал от кавалерии В. Сухомлинов в середине августа 1914 года принял решение срочно направить в Англию военных специалистов для приобретения необходимой техники. Для этой цели была создана комиссия, в которой председателем был командир учебной автомобильной роты полковник Секретев.

До того как выехать в Англию, члены комиссии разработали тактико-технические требования, предъявлявшиеся к бронеавтомобилям со стороны военного ведомства России. Приобретаемые автомобили должны были быть полностью бронированными (с горизонтальной броней), оснащенными отечественным пулеметным вооружением, установленным в двух вращающихся башнях. Горизонтальная броня могла защищать экипаж в ближнем бою от поражения ручными гранатами, а при бое в населенных пунктах — от ружейно-пулеметного огня с чердаков домов. Два пулемета, установленные в рядом расположенных башнях, имели довольно высокую мощь огня, а в случае выхода из строя одного из них боеспособность броневика не бывала потеряна. Помимо этого, пулеметы имели независимую наводку, поэтому можно было вести огонь одновременно по двум целям.

По прибытии в Англию комиссия обнаружила, что серийные бронеавтомобили английского производства не соответствуют разработанным требованиям. У машин не было горизонтального бронирования, на вооружении стоял только один пулемет. Тем не менее, администрация и специалисты автомобилестроительной фирмы «Остин», зная о том, что русские хотят сделать большой заказ, согласились в кратчайшие сроки разработать и построить машины, которые удовлетворили бы взыскательных заказчиков. Группа полковника Секретева справилась с возложенной на нее миссией. Она приобрела 48 броневиков фирмы «Остин», 30 машин фирмы «Рено» и один бронеавтомобиль фирмы «Изотта-Фраскини». Кроме броневиков, комиссия закупила большое количество автомобильной техники — 1216 единиц.

Фирма «Остин» в качестве базовых шасси для постройки броневиков использовала свои шестиместные легковые автомобили. Хромоникелевая броня для них производилась на заводе Виккерса и имела толщину 3,5-4 мм. Ее не пробивала остроконечная винтовочная пуля на дистанции свыше 400 шагов. В амбразурах башен устанавливались отечественные пулеметы «максим». Угол поворота каждой башни в горизонтальной плоскости был равен 280°. У машины имелась зависимая рессорная подвеска и деревянные колеса со спицами и резиновыми пневматическими шинами. Экипаж машины состоял из командира, водителя и двух пулеметчиков.

Опыт боевого применения данных автомобилей показал, что они нуждаются в усилении бронирования, которое и было дополнительно сделано на Ижорском заводе. Броню английского производства заменили на ижорскую толщиной 6-7 мм. Конечно, это значительно увеличило вес машин, заметно снизилась скорость и возросла нагрузка на ходовую часть. Инженеры фирмы «Остин» приняли соответствующие меры по улучшению конструкции своих машин, которые впоследствии поставлялись в Россию. У них была усилена броня по типу ижорской, а шасси от легкового автомобиля заменено на шасси 1,5-тонного грузового автомобиля с более мощным двигателем.

На бронеавтомобилях фирмы «Рено» устанавливался один пулемет и броня толщиной 4 мм, при этом горизонтальное бронирование полностью отсутствовало. Эти машины применялись для охраны транспортных автоподразделений на марше. В течение 1915-1916 годов в Россию было поставлено 25 броневиков фирмы «Шеффилд-Симплекс», 36 — «Армстронг-Уитворт», 22 — «Ланчестер» и более 100 — «Остин». Поскольку у данных бронеавтомобилей были невысокие боевые качества, военное ведомство России решило отказаться от их импорта, а закупать только шасси. Бронирование выполнялось на российских заводах.

Пушечный бронеавтомобиль «Путилов-Гарфорд»

Осенью 1914 года Путиловский завод в Петербурге выпустил пушечный бронеавтомобиль. Вес этого автомобиля равнялся 8,6 т. На нем были установлены одна 76-мм короткоствольная пушка во вращающейся рубке и три пулемета «максим». Скорость броневика была до 20 км/ч. Для постройки автомобиля специалисты Путиловского завода использовали шасси грузового автомобиля фирмы «Гарфорд» с маломощным двигателем, которые доставляли из США. Вариант грузового автомобиля развивал скорость до 35 км/ч. После того как на автомобиль устанавливали броню толщиной 7-13 мм и вооружение, его вес довольно значительно увеличивался. Этим и объяснялось снижение скорости броневика.

Орудие было установлено в задней части корпуса и могло вести огонь лишь в сфере около 260°. Для ведения стрельбы водитель должен был установить машину боком или кормой вперед. Весьма ограниченной была и зона огня двух передних пулеметов. Броневик представлял собой махину высотой более 2,5 м и длиной около 6 м. Боекомплект содержал 60 снарядов к орудию и примерно 9000 патронов к пулеметам. Поскольку количество вооружения возросло, то пришлось увеличивать экипаж до 8 человек. Так как у броневика была небольшая скорость и большие габариты, то его нельзя было использовать для разведывательных действий. Он применялся в качестве противо-штурмового орудия, т. е. как подвижная огневая орудийно-пулеметная точка, быстро перебазирующаяся на нужные участки фронта для отражения штурма.

Бронеавтомобиль Мгеброва

В конструировании боевых броневиков заметный след оставил известный изобретатель штабс-капитан Мгебров. На машине, которую он создал в 1915 году, впервые было применено наклонное расположение броневых листов. Этим самым достигалась более эффективная защита. Для того чтобы защитить экипаж броневика от пуль и свинцовых брызг, Мгебров провел множество опытов по созданию пуленепробиваемых стекол.

Строились машины на Ижорском заводе. Интересной особенностью этих автомобилей является расположение бронирования лобовой части корпуса. В качестве базового использовался автомобиль марки «Рено», у которого радиатор находился позади двигателя, и поэтому машина имела характерный острый нос. Все эти особенности учел конструктор Мгебров: броневики его конструкции в лобовой части имели большие углы наклона листов, что значительно повышало их пулестойкость. Помимо этого, большое внимание уделялось наблюдению за полем боя. В боевой обстановке командир мог вести круговое наблюдение из командирской башенки, установленной на крыше основной башни.

Мгебров разработал и еще один вариант размещения вооружения — в двух башнях, а также модификацию бронеавтомобиля с использованием шасси «Бенц». Боевая масса броневика Мгеброва равнялась 3,5 т, экипаж состоял из 3 человек. Габариты машины были следующими: 5,1 х 2,32 х 2,3 м. На модели был установлен бензиновый 4-цилиндровый двигатель мощностью 75 л. с. Бронеавтомобиль мог развивать максимальную скорость до 40 км/ч. Колесная формула машины — 4 х 2.

Полугусеничный бронеавтомобиль «Остин-Путиловец»

Все испытания, выпавшие на долю броневиков, выявили их недостатки: плохую проходимость по снегу и грязи, беспомощность перед проволочными заграждениями и рвами. В самый разгар войны производство отечественных броневиков по разным причинам было приостановлено; в дальнейшем бронировались серийные автомобили самых разных марок и конструкций, в том числе машины фирмы «Остин». В 1916 году специалисты Путиловского завода в Петрограде разработали несколько конструкций таких машин с пулеметным и пушечно-пулеметным вооружением. Для броневиков с первым типом вооружения в качестве базовых шасси использовались грузовики «Остин» и «Фиат».

Листы, используемые для бронирования, были катаными, толщиной 7-8 мм на лобовой части и на боргах и 5-6 мм на крыше. Башни были цилиндрическими и располагались по диагонали относительно продольной оси машины. Такой способ размещения башен, не уменьшая углов обстрела, давал довольно существенное уменьшение габаритной ширины по сравнению с поперечным расположением. Вооружение данного броневика состояло из двух пулеметов «максим» и размещалось в двух башнях. Пулеметные амбразуры надежно прикрывали с боков щитки из 7-мм брони. Для охлаждения стволов пулеметов к потолку каждой башни прикреплялся специальный бачок с охлаждающей жидкостью, соединенный шлангом с кожухом пулемета.

Чтобы защитить экипаж броневика от осколков брони, отлетающих от внутренних поверхностей, корпус внутри оклеивали сукном или тонким войлоком. Бронекорпус устанавливали на шасси с усиленной рамой, рессорами, балкой заднего моста, а ряд зарубежных деталей пришлось заменить на отечественные.

Двигатели мощностью 50 и 60 л. с. производства фирм «Остин» и «Фиат» позволяли броневику развивать скорость 50 и 60 км/ч соответственно. Для увеличения надежности подачи бензина к двигателю, особенно в боевой обстановке, в передней части за доской приборов, под броней, был установлен дополнительный бак.

Учитывая трудности пуска двигателя зимой, в головках цилиндров смонтировали заливочные (декомпрессионные) краники, связанные общей тягой, конец которой вывели к щитку приборов. К каждому кранику подвели свою магистраль, с ее помощью можно было, не выходя из машины, заливать в цилиндры порции пускового бензина. Подвеска была зависимая, рессорная, колеса — деревянными со спицами и пулестойкими шинами. Данные шины были заполнены вспененной эластичной массой, состоявшей из глицерина и желатинового клея, не теряли своих качеств при повреждении пулями, осколками снарядов и гранат, при наезде на колючую проволоку.

Состав эластичной массы был создан специалистами военной автомобильной школы в Петрограде в 1915 году. Технический ресурс таких шин был к тому времени уже достаточно высоким. Их пробег доходил до 5000 км, а запас хода — 200 км. Полная масса машин была равна 5,1 и 5,3 т. Экипаж состоял из 4 человек.

На многих машинах этого типа было выполнено двойное управление. В задней части боевого отделения находился второй комплект управления, который давал возможность одному из членов экипажа быстро выводить машину из критических ситуаций, двигаясь задним ходом. В 1916 году на таком типе броневика была установлена гусеничная лента и уширенные передние колеса.

Бронеавтомобили данного типа были частично оборудованы внутренним и наружным электроосвещением с питанием от аккумуляторных батарей. Наружное освещение состояло из двух больших передних и двух малых задних фар. У бронемашин не было надколесных крыльев, создающих, как показал опыт, помехи в бою и ухудшающих их маневренность. Броневик управлялся с места механика-водителя. Органы управления располагались справа по ходу и состояли из рулевого устройства, педалей сцепления (конуса), тормозов и акселератора. Справа от рулевой колонки находились кулиса четырехскоростной коробки передач и рычаг ручного тормоза. Перед водителем на щитке приборов был размешен указатель давления масла в двигателе, манометр давления воздуха в заднем (основном) бензобаке, насос для создания в топливной системе давления и рычаг регулировки поступления воздуха через радиатор при закрытом бронекапоте.

В августе 1916 года в окрестностях Петрограда были проведены испытания «Остин-Путиловца». Продвигаясь по целине, он развил скорость 40 км/ч. В октябре этого же года для этой бронемашины была создана башня оригинальной конструкции, которая давала возможность вести огонь как по наземным, так и по воздушным целям. Она была установлена в кормовой части корпуса амбразурой назад. Такие же точно башни уже после Октябрьского переворота были установлены на 30 из 60 заказанных заводу автомобилей. Некоторые из них с большим успехом обороняли Петроград осенью 1919 года.

Вооружение этой машины состояло из одной 76,2-мм короткоствольной пушки и трех пулеметов «максим». Пушка обладала хорошими по тому времени тактическими показателями. Для стрельбы использовались осколочно-фугасные снаряды массой 6,2 кг с начальной скоростью 381 м/с и картечь. Пушка монтировалась на тумбе, находящейся в башне. Пулеметы размещались в бронированных казематах (спонсонах), расположенных по бортам, а третий — в башне, справа от пушки. В трансмиссии была установлена реверсивная муфта, которая давала возможность броневику двигаться вперед и назад на четырех передачах. Подвеска была зависимой, рессорной, колеса — деревянные со спицами и резиновыми бандажами. Впоследствии этот броневик был модернизирован с учетом всех замечаний и новейших изобретений.

Бронеавтомобиль «Паккард»

Кроме «Остин-Путиловца», среди колесных пушечных бронеавтомобилей русской армии был «Паккард». Он имел боевую массу примерно 5 т. Его экипаж состоял из 4 человек (командир машины, водитель и два стрелка). На бронеавтомобиле был установлен бензиновый двигатель мощностью 33 л. с. Не только по хорошим дорогам, но и по пашне он мог идти со скоростью до 50 км/ч. Его колесная формула — 4×2.

Помимо этих машин, на вооружении русской армии стояли «Пирлес», оснащенный 37-мм автоматической пушкой Максима-Норденфельда, а также «Пирс-Арроу» с 57-мм пушкой и броневики «Лойд» с 76,2-мм пушками.

Бронеавтомобиль «Остин-Кегресс»

В 1916 году с целью повышения проходимости на Путиловском заводе создали конструкцию полугусеничного бронеавтомобиля, в качестве базовой модели для него был использован «Остин-Путиловец». Эта машина получила название «Остин-Кегресс». Этим подчеркивалось название хорошо зарекомендовавшей себя базовой машины, а также авторство инженера (прапорщика Кегресса, разработавшего для нее гусеничный движитель).

То, что в наше время называется авторским свидетельством, в дореволюционной России называлось привилегией. В Центральном военно-историческом архиве России хранится пожелтевшая от времени бумага. Этот документ представляет собой не что иное, как привилегию, выданную 31 мая 1914 года заведующему технической частью Собственного Его Императорского Величества гаража французскому гражданину А. А. Кегрессу на автомобиль-сани, движущиеся посредством бесконечных ремней с нажимными роликами и снабженные поворотными полозьями на передней оси.

Первый свой полугусеничный автомобиль Кегресс испытал еще в 1909 году. Затем в течение пяти лет он занимался модификацией гусеничного движителя. Он испытывал его на разных автомобилях («Лесснер-Мерседес» и «Руссо-Балт») до тех пор, пока не добился его полной работоспособности и надежности. Уже во время Первой мировой войны, в октябре 1915 года, Кегресс отправил в Технический комитет Главного военно-технического управления русской армии модель, чертежи и описание автомобиля-саней, разработанных им. Чиновники из Технического комитета очень быстро дали ответ, который звучал так: «Крайне желательно испытать приспособление Кегресса на автомобилях разных систем, а особенно возможность их применения для броневых автомобилей, что может иметь большое значение».

Тут следует сделать небольшое отступление и пояснить, что к этому времени на вооружении в автобронеротах и авторотах русской армии состояло около сотни броневиков, а также несколько тысяч грузовых и легковых автомобилей. Их эксплуатировали в основном только в сухую погоду на хороших дорогах. Небольшим исключением являлись полноприводные грузовики «Джеффери» и «ФВД», но их в составе авторот было несколько штук. Помимо этого, более ста броневиков как иностранного, так и отечественного производства были признаны непригодными для военных действий из-за ненадежной ходовой части.

Русское военное ведомство торопилось, поэтому уже весной 1916 года в распоряжение Кегресса был передан один из шестидесяти заказанных для русской армии бронеавтомобилей фирмы «Остин». В качестве шасси на нем был использован 1,5-тонный грузовой автомобиль с двигателем мощностью 50 л. с. Первые машины стали поступать в Россию зимой 1916 года. Летом этого же года Кегресс представил на испытания первый в мире полугусеничный бронеавтомобиль. В течение августа и сентября 1916 года броневик был испытан на проходимость в окрестностях Царского Села и Могилева. После этого был предпринят автопробег по маршруту Могилев — Царское Село. Во время пробега бронеавтомобиль был опробован на длительность работы. Результаты испытаний превзошли все ожидания конструктора.

В отчете комиссии по ходовым испытаниям машины было написано следующее: «…бронеавтомобиль свернул с дороги на целину, переехал придорожную канаву, затем прошел со значительной скоростью по мягкому травянистому грунту, свободно и плавно преодолевая различные неровности. Затем он поднялся на Пулковскую гору напрямик по склону, по влажному растительному грунту. При подъеме шофер имел возможность местами ставить вторую скорость. Перегревания мотора замечено не было. Наконец, автомобиль без особых усилий перешел небольшое кочковатое болото, где местами вода сплошь покрывала почву. Никаких поломок замечено не было, за исключением погнутия левых направляющих дуг…»

Эта же комиссия, не задумываясь, вынесла заключение о пригодности приспособлений Кегресса для всех типов автомобилей. В октябре 1916 года Технический комитет собрался на заседание. На повестке дня стоял только один вопрос: «Обсуждение программы работ прапорщика Кегресса». Данная программа впечатляла своим размахом, т. к. конструктор хотел усовершенствовать не только уже имеющийся движитель, но и имел намерение создать такой же для 3-тонного грузового автомобиля «Паккард», а также для прицепа к нему. Кроме этого, он собирался построить гусеничный прицеп для бронеавтомобиля на шасси «Фиат», бронирование которого планировалось выполнить на Ижорском заводе. Технический комитет еще больше расширил программу работ Кегресса. Комитетом с согласия конструктора в программу был включен пункт о разработке движителя для шасси «ФВД» (бронировку должен был изготовить Путиловский завод).

Помимо этого, комиссия предложила Кегрессу поставить на полугусеничный ход не только грузовые «Паккарды», но и 31 бронируемый на Обуховском заводе пушечный броневик той же марки. В будущем предлагалось оснастить движителем Кегресса весь автопарк русской армии. К великому сожалению, этим грандиозным планам не суждено было осуществиться. Причиной этого стали события 1917 года, а также задержки с поставками шасси из-за границы.

Первые из всех 150 заказанных шасси «Фиат» и «Остин» стали поступать в Россию только в феврале 1917 года. В связи с этим бронирование Ижорский завод смог начать только летом, и к октябрю 1917 года было готово только 16 машин. Одно шасси данной марки было отдано Кегрессу для установки на него гусеничного движителя. Путиловский завод начал бронирование «Остинов» и того позже, в сентябре 1917 года. Первые броневики, больше известные под маркой «Остин-Путиловец», вышли из заводских ворот уже в 1918 году. Кегресс создал движитель и для этого бронеавтомобиля, но установить его не успел — после революции он покинул Россию и вернулся на родину, во Францию. И уже не им, а другим конструктором был изготовлен полугусеничный «Фиат».

Во время Гражданской войны Ижорский завод был основным производителем броневиков всех типов («Фиатов» и «Остинов»). За эти годы было выпущено 12 машин типа «Остин-Кегресс», которые очень успешно применялись для обороны Петрограда во время наступления Юденича, а также в период советско-польской войны 1920 года.

Боевая масса бронеавтомобиля «Остин-Кегресс» равнялась 5,8 т. Экипаж состоял из 5 человек. На нем был установлен двигатель мощностью 50 л. с., дававший возможность машине развивать максимальную скорость в 25 км/ч. Запас хода по шоссе был равен 100 км. Вооружение броневика состояло из двух 7,62-мм пулеметов с 4000 патронов к каждому. Броневые листы стояли на бортах (толщина 8 мм), на крыше (6 мм), а также имелась лобовая броня. Машина могла преодолевать препятствия с углом подъема в 25-30°, рвы с шириной в 1,6 м, броды с глубиной до 0,6 м.

Бронеавтомобиль имел конструктивные особенности, свойственные гусеничному движителю и оборудованию переднего моста, которые делали сопоставимыми параметры проходимости переднего (колесного) и заднего (гусеничного) мостов.

Сам гусеничный движитель представлял собой конструкцию, состоящую из следующих элементов: сплошной ленты из прорезиненной ткани с резиновым протектором, четырех сдвоенных опорных и двух поддерживающих катков, ведущего и направляющего колес. Подвеска была балансирной, а передача тягового усилия к ведущему колесу выполнялась посредством цепной передачи. Натяжение цепи и ленты можно было регулировать при помощи механизмов натяжения винтового типа.

В трансмиссии данного типа бронеавтомобиля в качестве механизма поворота гусеничного движителя был использован дифференциал базового шасси. К дискам передних колес с двух сторон монтировались дополнительные барабаны, способствующие качению колес по хорошей дороге. Когда же колеса вдавливались в мягкий грунт, барабаны принимали на себя часть нагрузки, снижая удельное давление. Для того чтобы сделать более легким продвижение машины по пересеченной местности, броневик снабжался специальными катками, которые устанавливались спереди и сзади гусеничного движителя и передних колес.

В связи с этим можно смело утверждать, что «Остин-Кегресс» — это апогей творческой деятельности французского инженера. Его машина по проходимости и скорости движения полностью превосходила французские и английские танки того времени. Кроме этого, бронеавтомобиль не уступал им в вооружении и бронировании. Видимо, поэтому австрийский майор Фриц Хейгль, издавший в 30-е годы танковый справочник, обозначил «Остин-Кегресс» как «русский тип танка, или полутанк».

Бронеавтомобили русских конструкторов

В декабре 1915 года офицер 7-го автоброневого дивизиона Юго-Западного фронта штабс-капитан Поплавко предложил свой проект броневика, созданного на базе полноприводного грузовика «Джеффери». Эта машина имела форму, позволявшую легко разрушать проволочные заграждения. Она представляла собой массивный автомобиль с двумя ведущими мостами. В связи с тем, что у него была особая форма передней части корпуса, броневик мог на ходу рвать проволоку и выворачивать колья.

Испытания первого образца показали, что, двигаясь со скоростью 5-6 км/ч, он ломал и выдергивал колья, рвал проволоку заграждений и с помощью специально перевозимого моста преодолевал траншеи и канавы. После серии испытаний из 30 бронеавтомашин конструкции Поплавко был сформирован особый автоброневой дивизион, который в октябре 1916 года был отправлен на Юго-Западный фронт. В те годы бронеавтомобиль имел некоторые черты своеобразного колесного танка, способного повести пехоту в атаку.

Наши соотечественники решали многие технические проблемы, которые были не по плечу европейским конструкторам. Например, братья Бажановы разработали, построили и успешно провели испытания колес с внутренней амортизацией. Полковник Чемерзин впервые в мире установил на броневиках перископический смотровой прибор. Инженер Ребиков разработал двухъярусное расположение башен (впоследствии такая компоновка была применена на первых моделях танков). В августе 1916 года одна из петроградских фирм создала электрогироскопический стабилизатор для пушечного вооружения бронеавтомобиля. Это было сделано для того, чтобы поднять качество стрельбы на ходу. Также в 1916 году изобретатель Чайковский разработал проект плавающего броневика, а Кузьмин — оригинальный проект машины, имеющей шесть ведущих колес.

Заслуживают внимания и бронеавтомобили штабс-капитана Некрасова, которые имели пушечно-пулеметное вооружение и были приспособлены для движения по железнодорожным рельсам, что значительно расширяло их тактические возможности. В качестве базовых шасси Некрасов использовал автомобили Русско-Балтийского вагонного завода. Броня изготовлялась катанной из хромоникеля толщиной 5,5 мм и хорошо защищала от остроконечных винтовочных пуль на дистанции в 250 шагов.

Бронирование автомобилей Некрасова выполнялось на Обуховском сталелитейном заводе в Петрограде. Броневик имел на вооружении одну 37-мм пушку и пулеметы «максим». Пушка обладала сектором обстрела в направлении движения машины, а пулеметы — в стороны и назад. Такое расположение пушки при встрече с противником давало возможность быстро открывать огонь. Всего было построено шесть таких бронеавтомобилей, три из которых были приспособлены для движения по рельсам и предназначались для формирования автоброневого железнодорожного взвода.

По материалам книги Е.Г. Горбачева, Л.Н. Смирнова «Всемирная история бронетехники», М., «Вече», 2002, с. 5-31.

В предшествовавшие войны русское военное духовенство работало без плана и системы и даже без нужного контроля. Каждый священник работал сам по себе, по своему собственному разумению. Даже в русско-японскую войну (1904-1905 гг.) можно было наблюдать такие картины: один священник — храбрый и жаждавший подвига — забирался в передовой окоп и ждал момента, когда ему можно будет пойти с крестом впереди; другой пристраивался к отдаленному, недосягаемому для пуль и снарядов, перевязочному пункту; третий удалялся в обоз 11-го разряда, обычно отстоявший в 15-30-ти верстах от части. Последний совсем устранял себя от активной роли во время сражения, но и первые два не приносили той пользы, которую они должны были принести.

Деятельность свою священники на театре военных действий сводили к совершению молебнов, панихид и иногда литургий, отпеванию умерших, напутствованию больных и умирающих.

На Первую мировую войну наши священники выехали со строго разработанной инструкцией. Инструкция эта не была кабинетным произведением, — она вылилась из опыта и пристальных наблюдений за всеми возможностями, какие представляются для работы священника на поле брани. Значение инструкции было колоссально. Во-первых, она вводила в точный курс работы и круг обязанностей каждого, прибывавшего на театр военных действий, священника.

Это в особенности важно было для вновь мобилизованных, совершенно незнакомых с условиями и требованиями военной службы. А их было огромное большинство: в мирное время в ведомстве протопресвитера состояло 730 священников, за время же войны их перебывало в армии свыше 5 000 человек. Инструкция точно разъясняла каждому — полковому, госпитальному, судовому и др. священнику, где он должен находиться, что он должен делать во время боя и в спокойное время, где и как он должен совершать богослужение, о чем и как проповедовать и прочее.

Между прочим, полковому и бригадно-артиллерийскому священникам было указано, что их место во время боя — передовой перевязочный пункт, где обычно скопляются раненые, а ни в коем случае не тыл. Но и к этому пункту священник не должен быть привязан: он должен был пойти и вперед — в окопы и даже за окопы, если того потребует дело.

Помимо общеизвестных обязанностей священника: совершения богослужений, напутствований, погребений, наставлений и ободрений, инструкция возлагала на священника много таких обязанностей, о которых и не помышляли его предшественники. Строевому священнику вменялось в обязанность: помогать врачам в перевязке раненых, заведовать уборкой с боевого поля убитых и раненых, заботиться о поддержании в порядке воинских могил и кладбищ, извещать возможно обстоятельнее родственников убитых, организовывать в своих частях общества помощи семьям убитых и увечных воинов, развивать походные библиотеки и т. д.

Госпитальному священнику вменялось в обязанность: возможно чаще совершать богослужения для больных, ежедневно обходить палаты, беседовать, утешать, писать письма от больных на Родину, об умерших извещать их родственников, погребать покойников с возможною торжественностью, заботиться о кладбищах, обязательно устраивать библиотеки и прочее. Инструкция открывала каждому священнику широкое поле весьма полезной, нередко трудной, но не неисполнимой работы.

В 1916 году, с высочайшего утверждения, были учреждены особые должности армейских проповедников, по одному на каждую армию, на которых была возложена обязанность беспрерывно объезжать, проповедуя, воинские части своей армии. На должности проповедников были избраны самые выдающиеся духовные ораторы. Состоявший при штабе Северного фронта английский полковник (впоследствии генерал) Нокс считал гениальной идею учреждения должностей армейских проповедников. Наконец, главным священникам фронтов было предоставлено право пользоваться священниками при штабах армий, как своими помощниками по наблюдению за деятельностью духовенства. В конце 1916 года высочайшим повелением были учреждены должности главных священников Балтийского и Черноморского флотов.

В Первую мировую войну военное духовенство впервые работало дружно, согласно, по самой широкой программе. Священники делили с воинами все тяжести и опасности войны, возбуждали их дух, своим участием согревали уставшие души, будили совесть, предохраняли наших воинов от столь возможного на войне ожесточения и озверения.

Повествование о подвигах военных и морских священников составило бы большую книгу. Упомянем о некоторых из них. Протоиерей 7-го Финляндского стрелкового полка Сергей Михайлович Соколовский, прозванный французами (вторую половину войны он провел на французском фронте) за свою храбрость «легендарным священником», дважды раненый — во второй раз с потерею кисти правой руки — совершил такой подвиг: 7-му Финляндскому полку на австрийском фронте нужно было разрушить неприятельское проволочное заграждение. Было сделано несколько попыток, с большими потерями, но успеха не было. Охотников не находилось на новые попытки. Тогда вызвался отец Сергий.
— Ваше ли это дело, батюшка? — ответил ему командир полка.
— Оставим, господин полковник, этот вопрос, — возразил отец Сергий. Полк должен уничтожить заграждения… Почему же я не могу сделать это? Это же не убийство.

Командир полка дал разрешение. Отец Сергий отправился в одну из рот.
— Кто со мной рвать заграждения? — обратился он к солдатам. Вызвалось несколько десятков человек. Он облек их в белые саваны, — дело было зимой, — и, двинувшись под покровом ночи, разрушил заграждения. Георгиевская Дума наградила его за это орденом Св. Георгия 4-й степени.

9-й драгунский Казанский полк должен был двинуться в атаку на австрийцев. Раздалась команда командира полка, но полк не тронулся с места. Жуткая минута! Вдруг вылетел на своей лошаденке скромный и застенчивый полковой священник о. Василий Шпичек и с криком: «За мной, ребята!» понесся вперед. За ним бросилось несколько офицеров, а за ними весь полк. Атака была чрезвычайно стремительной; противник бежал. Полк одержал победу. И отец Василий был награжден Георгием 4-й степени.

16 октября 1914 года геройски погиб священник линейного заградителя «Прут», иеромонах Бугульминского монастыря, 70-летний старец Антоний (Смирнов). Когда «Прут» во время боя начал погружаться в воду, о. Антоний стоял на палубе и осенял Святым Крестом свою паству, в волнах боровшуюся со смертью. Ему предлагали сесть в шлюпку, но он, чтобы не отнять место у ближнего, отказался. После этого он спустился внутрь корабля и, надев ризу, вышел на палубу со Святым Крестом и Евангелием в руках и еще раз благословил своих духовных чад, осенив их Святым Крестом. А затем вновь опустился внутрь корабля. Скоро судно скрылось под водой.

Священник 154-го пехотного Дербентского полка, Павел Иванович Смирнов, своим мужеством и спокойствием в трудную минуту так поднял дух полка, что, увлеченный своим пастырем, полк не только преодолел опасность, но и одержал победу. Имя отца Павла после этого стало геройским для всей Кавказской армии. И он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

В бою 19 октября 1916 года священник 318-го Черноярского пехотного полка Александр Тарноуцкий, иеромонах, исполнявший обязанности священника в одном гвардейском стрелковом полку, и несколько других полковых священников были убиты, когда они с крестом в руках шли впереди своих полков. Другие погибли во время перевязки или уборки раненых с поля сражения. Из оставшихся в живых героев-пастырей 14 были награждены офицерскими георгиевскими крестами 4-й степени. За всё время существования Георгиевского креста, от Императрицы Екатерины II до Первой мировой войны, этой награды было удостоено всего 4 священника. А во время этой войны — 14. Каждый из этих 14-ти совершил какой-либо исключительный подвиг.

Кроме того, более 100 священников были награждены наперсными крестами на георгиевской ленте. Для получения этой награды также требовался подвиг.

Одни из этих награжденных получили такую награду за особо мужественное исполнение своих обязанностей под огнем неприятеля, другие — за вынос раненых из линии огня… Священник 119-го пехотного Коломенского полка Андрей Пашин спас свой полк от неминуемой гибели. Не разобравшись в обстановке и направлении, командир этого полка при передвижении повел свой полк в самое опасное место, где его ожидали расстрел или пленение. Отец Андрей понял ошибку командира и убедил его направить полк в противоположную сторону.

Совсем другого рода был подвиг иеромонаха Н., священника одного из второочередных полков. В один из воскресных дней 1915 г. на Галицийском фронте, вблизи боевой линии, в брошенной униатской церкви он совершал литургию. Церковь была переполнена воинскими чинами. В храме совершалась бескровная жертва, а вблизи шел бой, лилась человеческая кровь. Обычная на войне картина…

Беспрерывно громыхали орудия; снаряды то перелетали через храм, то, не долетая, ложились впереди его. А молящиеся, привыкшие к вздохам пушек и пению снарядов как будто не замечали опасности. Литургия приближалась к концу — пели «Тебе поем»… Священник читал молитвы. Вдруг снаряд попадает в церковь, пробивает крышу и потолок алтаря и, упал около престола с правой стороны. Иеромонах спокойно прервал чтение тайных молитв. «Будь ты проклята, окаянная!» — громко произнес он и при этом перекрестил бомбу, начав после этого также спокойно читать прерванные молитвы. Снаряд не разорвался, а молящиеся, видя спокойствие священника, остались на местах и продолжали молиться. По окончании литургии снаряд был вынесен из храма. Узнав об этом происшествии, Государь наградил мужественного иеромонаха наперсным крестом на Георгиевской ленте.

Священник 58-го Прагского полка Парфений Холодный был удостоен этой награды в начале войны за иного рода подвиг. 58-й пехотный Прагский полк действовал тогда в Галиции. Отец Парфений с полковым врачом и одним из младших офицеров в двуколке переезжали по мосту реку. Тут они наткнулись на австрийскую засаду, сидевшую под мостом. Выскочив с ружьями наперевес, австрийские солдаты окружили двуколку.

Отец Парфений не растерялся. Осенив крестом своих врагов, он обратился к ним с увещанием, что не стоит братьям проливать кровь и, помимо того, впереди и позади большие русские отряды, засаде не уйти от гибели и поэтому лучше, не проливая крови, сложить оружие. Речь отца Парфения была понята, так как среди напавших большинство были чехи и угроруссы. Пошептавшись между собой, они начали сдавать оружие, которое было сложено в двуколку. И пленники, конвоируемые офицером и доктором, с отцом Парфением были приведены в находившийся невдалеке штаб полка. Отец Парфений был первым священником, награждённым в Первую мировую войну наперсным крестом на Георгиевской ленте.

В русско-японскую войну был убит один священник (не считая погибших на кораблях в Цусимском и других боях, там они разделили общую участь), и то случайно своей же пулей. В Первую мировую войну убитых и умерших от ран священников было более 30. В русско-японскую войну раненых и контуженных священников не набралось и десяти, в Великую войну их было более 400. Более ста военных священников попали в плен. Пленение священника свидетельствует, что он находился на своем посту, а не пробавлялся в тылу, где не угрожает опасность.

В Отечественных войнах 1812, 1914-1918 и 1941-1945 годов Русская Православная Церковь сыграла большую роль. В этих трёх великих войнах побеждал православный народ. Именно верующие остановили немцев в 1915 году, верующие сыграли решающую роль в 1812 году, и в Великую Отечественную войну 1941-1945 годов большая часть народа была верующей. Верующий человек не может любить Бога, не любя при этом свою Родину, не чувствуя ответственности за нее. «Безверное войско учить — что перегорелое железо точить», — говорил великий полководец Суворов, ни одну битву не начинавший без молитвы. Вспоминая нашу историю, вспоминая великую славу русского оружия и осознавая наше духовное наследие, мы верим в лучшее и благодарим Господа, благословившего Россию на Победу.

По материалам книги В. Зоберн «Бог и Победа», М., Эксмо, 2014, с. 579 – 622.

После того как австро-германцы начали общее отступление от Варшавы и Ивангорода, русские армии, по истечении пяти переходов по преследованию неприятеля, были остановлены для подтягивания тылов и восстановления разрушенных коммуникаций. Директивой Верховного Главнокомандующего от 20 октября 2-й и 5-й армиям предписывалось остановить преследование и приступить к подготовке к глубокому вторжению в пределы Германии силами обеих армий Северо-Западного фронта.

В это время германцы удерживали в своих руках территорию Восточной Пруссии, которая охватывала зону русского продвижения на запад. Потерпев поражение на Висле Э. Людендорф передал оборону коммуникаций, ведущих в Силезию, ослабленным австрийским частям. А сам приступил к переброске немецких дивизий в пространство между реками Варта и Висла, которое нависало над северным фасом готовящейся к наступлению в глубь Германии русской ударной группировки. Неравенство в силах выждало немцев спешить с ударом, чтобы перехватить инициативу действий, поэтому с точки зрения соотношения сил и средств Людендорф начал операцию преждевременно и с недостаточными для решительного успеха силами, стремясь опрокинуть всю русскую наступательную группировку фланговым ударом со стороны крепости Торн.

В районе Торна сосредоточивалась ударная 9-я армия генерала А. фон Макензена в составе пяти с половиной армейских корпусов и пяти кавалерийских дивизий. Все наличные резервы, имевшиеся внутри Германии, также были отданы Гинденбургу, что вынудило немцев уже в ноябре 1914 года отказаться от продолжения активных наступательных действий на Западном фронте. К ноябрю 1914 года, после поражения в Варшавско-Ивангородской операции, на Восточном фронте немцы были слишком слабы, чтобы обороняться, а потому и решили наступать. Задуманный удар должен был потрясти весь русский фронт, чтобы лишить русских наступательной инициативы, и вырвать оперативную паузу, столь необходимую германской стороне, чтобы сформировать новые резервные дивизии внутри страны.

В то же самое время ничего не подозревавшая о германской перегруппировке русская Ставка составляла свой план наступления в глубь Германии. Согласно оперативному планированию, 10-я и 1-я армии Северо-Западного фронта должны были утвердиться на Нижней Висле, оттеснив противника за Мазурские озера. Юго-Западный фронт обеспечивал вторжение со стороны Венгрии. И, наконец, собственно армии вторжения — 2-я, 4-я, 5-я, 9-я — в составе шестнадцати армейских корпусов и девяти кавалерийских дивизий предполагались для широкомасштабного наступления по 250-километровому фронту, которому, судя по замыслу, предстояло стать стратегическим.

Однако пока Ставка и штаб Северо-Западного фронта переписывались о производстве необходимой перегруппировки, неприятель уже успел произвести скрытое сосредоточение кулака в девять корпусов, причем всего в каких-то трех-четырех переходах от русского расположения. Не выполнив задач по разгрому неприятеля и даже, напротив, потерпев катастрофу в Восточной Пруссии, Ставка под давлением союзников в качестве приоритетного планирования взяла на вооружение план «марша на Берлин». Контрнаступление австро-германцев на Варшаву спутало карты великого князя Николая Николаевича, однако после оттеснения противника от польской столицы русское Верховное Главнокомандование упрямо требовало от армий вторжения в Германию. Этой идеей и было проникнуто оперативное творчество Ставки после окончания Варшавско-Ивангородской операции.

Русские штабы предполагали главные немецкие силы строго на запад от разворачивающихся русских армий как заслон на пути движения русских в Германию. Неверное представление о группировке противника и неверие данным разведки в штабе Северо-Западного фронта с самого начала предоставило инициативу действий и крупный тактический успех в руки германцев. Утром 29 октября 9-я германская армия, имевшая в своем составе 155 тысяч штыков и сабель, 450 пулеметов и 960 орудий, перешла в наступление, начав Лодзинскую операцию против армий русского Северо-Западного фронта.

С учетом вспомогательных корпусов «Грауденц», «Познань», «Бреславль» и «Торн», вводимых в бой по мере своего сосредоточения, германские силы доходили до 280 тысяч человек при 1450 орудиях. Русские же армии, разбросанные на значительном удалении друг от друга, в начале операции насчитывали:
1-я — 123 500 чел. при 200 пулеметах и 440 орудиях;
2-я — 160 000 чел. при 350 пулеметах и 540 орудиях;
5-я — 85 000 чел. при 190 пулеметах и 320 орудиях (Рыбин Д. «Лодзинская операция в 1914 году», М., 1938, с. 11, 14).

Первый удар немцев пришелся на 5-й Сибирский корпус 1-й русской армии, который был отделен от всей армии рекой Вартой, за которой разворачивалась 1-я армия. В первый же день неприятель сумел оттеснить русских с направления главного удара, и хотя 5-й Сибирский корпус не был раздавлен, он все же уступил пространство, необходимое неприятелю для продолжения операции в тыл 2-й русской армии.

Любое действие противника должно вызывать контрмеры. Однако высшие русские штабы бездействовали целых два дня: главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал Рузский Н.В. посчитал начавшееся сражение боями местного характера, а отход сибиряков — неустойчивостью войск и неумением начальников. В Ставке же еще 31-го числа полагали, что германцы только-только начали свою перегруппировку и боями на северном фасе пытаются прикрыть свое расположение. Еще 1 ноября великий князь Николай Николаевич передал 4-ю армию в подчинение Северо-Западному фронту и поручил генералу Рузскому начать наступление. Таким образом, 170 000 германцев кромсали на части 120 000 русских солдат и офицеров передовых корпусов 1-й армии и правофланговые части 2-й армии, пока еще триста тысяч русских уже начали свое движение в никуда, ибо перед 2-й и 5-й русскими армиями оставались лишь исключительно слабые неприятельские заслоны.

Генерал Рузский, считая, что от Торна наступают лишь две пехотные дивизии противника (25-й резервный корпус, пленных из которого удалось взять сибирякам), 1 ноября переподчинил 2-й армейский корпус 2-й армии командарму-1 генералу Ренненкампфу П.К., и приказал ему выбить неприятеля контрударом трех корпусов: 5-го и 6-го Сибирских и 2-го армейского. Разумеется, никакого контрудара тремя корпусами не получилось: против русских здесь стоял не один корпус, а вся 9-я германская армия. Под превосходящими ударами противника русские стали отходить, очищая левый берег Вислы.

2 ноября противник вклинился в промежуток между русскими 1-й и 2-й армиями, начав маневр по оттеснению 1-й русской армии за Варту и окружению 2-й русской армии генерала Шейдемана С.М. Генерал А. фон Макензен стремился прорваться к Ловичу, чтобы отрезать 1-ю армию от Варшавы и прижать ее к тому участку Вислы, где нет мостов. После этого немецкий военачальник мог выбирать цель в зависимости от выгоды обстановки: разгром 1-й русской армии или окружение 2-й.

Теперь для производства контрманевра русскому командованию приходилось выводить предназначавшуюся для контрудара группировку из боя, чтобы сосредоточить ее в исходном положении. Пока же русские изматывали свои войска длительными переходами, германцы продолжали иметь частные успехи по всему фронту прорыва. Утром 5 ноября германцы, поняв слабую боеспособность русской 1-й армии в наступлении, но зная стойкость русских солдат в обороне, решают окружить 2-ю армию. Опять-таки генерал Макензен применил излюбленные немцами двойные «клещи»: с юго-востока начал обходной маневр 20-й армейский корпус (русский левый фланг), а усиленный 25-й резервный корпус, которым командовал генерал Р. фон Шеффер-Боядель — с севера на юг. Именно группировка генерала Шеффера, введенная в прорыв, в тыл 2-й русской армии, и наносила главный удар, отрезая 2-ю армию от 1-й.

Подход к месту сражения спешивших на помощь частей 5-й русской армии отбросил врага как раз в самый критический момент — 6 ноября: австрийцы не смогли сковать русскую 5-ю армию под Ченстоховым. Теперь вклинившийся противник имел к западу от себя 2-ю (почти полное окружение) и 5-ю армии, а к востоку, на дороге в Варшаву — 1 -ю. Общее соотношение сил и средств не позволяло немцам быть сильными везде. Теперь вся надежда русской Ставки была лишь на 1-ю армию, которая 7 ноября перешла в наступление.

Вечером 7-го числа 2-я и 5-я армии объединились под командой командарма-5 генерала Плеве П.А., который, следовательно, получил возможность координировать усилия частей двух армий для прорыва из окружения. Макензен не сумел вовремя оценить обстановку, и удары русских армий навстречу друг другу в свою очередь поймали в «мешок» группу Шеффера. К этому моменту группировка генерала Шеффера насчитывала всего тринадцать тысяч активных штыков и сабель. При этом Шеффер вел за собой 16 000 русских военнопленных и 64 трофейных орудия (Корольков Г. «Лодзинская операци», М., 1924, с. 116).

В ночь на 11 ноября немцы начали прорыв на северном направлении. Русская конница обнаружила это только утром. Разумеется, было уже поздно: в пять часов утра германская 3-я гвардейская дивизия генерала Лицмана ворвалась в Брезины, отбросив стоявшую на пути русскую 6-ю Сибирскую стрелковую дивизию. Темпы германского продвижения были поистине черепашьими: за семь ночных часов было пройдено всего двенадцать километров. Однако и этого хватило, чтобы вырваться из «мешка».

Начдив 6-й Сибирской дивизии бежал с поля боя, управление схваткой было потеряно, и генерал Шеффер с триумфом вышел из окружения, разбив сибиряков и выведя с собой не только собственных раненых, но и всех захваченных пленных и орудия. Правда, триумф превосходства в организации маневра был омрачен значительными потерями: со времени своего ввода в прорыв группа Шеффера потеряла до сорока тысяч человек. После выхода из окружения группировки Шеффера Гинденбург, не желая прерывать удачно складывавшуюся операцию, изменяет план действий.

Приняв активную оборону по фронту за основу, 15 ноября Макензен вновь ударил на Лович, контратакуя пытавшуюся приступить к преследованию русскую 1-ю армию. Не теряя времени на перегруппировку и получив первые подкрепления, переброшенные из Франции германцы попытались переломить сражение в свою пользу и как минимум отбросит русских на правый берег Вислы.

Во встречных боях, длившихся семнадцать дней, обоюдный наступательный порыв  был остановлен. Только сейчас, в последний день операции, был восстановлен единый фронт русских армий Северо-Западного фронта. В оборонительных боях успех склонился на сторону русских, и стало ясно, что враг не пройдет. Однако высшее командование мыслило иначе. Несмотря на энергичные протесты Ренненкампфа и Плеве, 22 ноября главкосевзап генерал Рузский Н.В., под предлогом улучшения обстановки, отдал приказ об отступлении.

23 ноября немцы вошли в очищенную русскими Лодзь. Удобный плацдарм на левом берегу Вислы был сдан без боя. Тактический по своей сути успех Гинденбурга изменил всю стратегическую обстановку на Восточном фронте. Отныне, с ноября 1914 года и до конца войны, по выражению генерала Борисова В.Е. — главного помощника генерала Алексеева М.В. по оперативной части, основной военной задачей русской армии стало «держать постоянно немца за горло, чтобы он не кинулся на нашего союзника, французов» («Военный сборник Общества ревнителей военных знаний», Белград, 1922, кн. 2, с. 10).

Значение Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операций в мировой историографии недооценено. Больше прочих известны Восточно-Прусская наступательная операция, в результате которой противник сделал роковую ошибку по переброске войск с Западного фронта на восток и тем самым окончательно похоронил «План Шлиффена» а также Брусиловский прорыв 1916 года. Однако осенние сражения на Средней Висле являлись логическим продолжением русского вторжения в Восточную Пруссию в августе месяце.

Русская Ставка всю осень непрерывно стремилась атаковать неприятеля, причем именно — Германию. Цель образования крупных наступательных группировок в районе Варшавы и Ивангорода заключалась в жестком следовании союзным декларациям — оттягиванию германских дивизий на Восточный фронт. Стремясь добиться успеха во Франции, уже после провала блицкрига на Марне, немцы оставили Гинденбурга без подкреплений. Германское командование на востоке с лихвой использовало свое превосходство в маневренной войне, сумев на всю осень задержать русских в Польше.

Но каковы были последствия этого? Во-первых, окончательный надлом австро-венгров, который стал очевидным уже после Галицийской битвы. Именно австрийцы понесли большую часть тех неприятельских потерь, что дала Варшавско-Ивангородская операция. Да и в период Лодзинской операции как раз австрийцы сковывали русский Юго-Западный фронт, не давая ему возможности оказать соседу помощь. В результате, как только немцы остановились, австро-венгерские армии оказались оттеснены в Карпаты, которые они смогли удержать исключительно при помощи немцев.

Во-вторых, упорство французов, англичан и бельгийцев в боях во Фландрии показало германскому военно-политическому руководству, что семь немецких армий, дравшихся на западе, требуют подкреплений. Новый начальник германского Большого Генерального штаба генерал Э. фон Фалькенгайн бросил во Фландрию дивизии из добровольцев, которые погибли, не добившись победы. Больше взять войск было неоткуда — Восточный фронт трещал по всем швам, и лишь неповоротливость русской военной машины позволила Гинденбургу и Людендорфу все еще удерживать линию государственной границы. Австрийский оборонительный фронт под Краковом грозил рухнуть, прорыв под Лодзью стал последним достижением той группировки, что еще имелась на Восточном фронте (25-й резервный корпус генерала Шеффера — это такие же добровольцы, что погибли и во Фландрии, в ожесточенных сражениях на Ипре).

Оценив обстановку на фронтах войны, немцы стали перебрасывать войска на восток. К концу Лодзинской операции Гинденбург получил из Франции 2-й и 13-й армейские корпуса; 3-й и 24-й резервные корпуса. Пополненные в период передислокации германские корпуса имели в своем составе по двадцать шесть тысяч боевых штыков и сто шестьдесят орудий. Общая численность: более ста тысяч активных штыков и сабель при шестистах сорока орудиях.

Именно эта переброска как следствие сражений под Варшавой-Ивангородом и Лодзью и не получила надлежащей оценки. Германское командование как минимум до весны 1915 года отложило возобновление наступления на Западном фронте. Тем самым союзники России по Антанте получили необходимую передышку. Назревавшая катастрофа Австро-Венгрии в Карпатах вынудила немцев в марте приступить к новым перегруппировкам. В состав 11-й германской армии генерала А. фон Макензена, намеченной для весеннего контрнаступления на Восточном фронте, вошли переброшенные из Франции Гвардейский (генерал К. фон Плеттенберг), Сводный (генерал Р. фон Кнойсль), 41-й резервный (генерал Г. фон Франсуа) и 10-й армейский (генерал О. фон Эммих) корпуса.

Главное значение Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операций заключается в том, что русская наступательная инициатива в течение первого полугодия войны надломила Австро-Венгрию и вынудила германское руководство не только проиграть «План Шлиффена», но и спустя всего четыре месяца с начала войны отказаться от ударов по Франции впредь до поражения Российской империи. С Западного фронта на Восточный фронт с ноября 1914-го по март 1915 года были переброшены восемь корпусов, по сути, составивших две армии. Если же вспомнить, что сформированные в конце 1914 года три резервные корпуса также были переданы Гинденбургу (участие в Августовской и 1-й Праснышской операциях в январе-феврале), то видно, что русская помощь своим союзникам отнюдь не ограничилась ударом по Восточной Пруссии в августе 1914 года. И как раз об этом мало что известно.

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 116-121.

Австро-германцы же, отбиваясь в Галиции и вытесняя русских из Восточной Пруссии, также оставили без внимания центр наметившегося в ходе первых операций Восточного фронта. Понимая, что удар в тыл русской Польше, на Седлец, имевшимися сила неосуществим, а австрийцам необходимо помочь уже теперь, штаб Гинденбурга решает перейти в контрнаступление на Варшаву, чтобы опрокинуть слабые русские заслоны и спасти союзников от разгрома. Именно эта идея стала определяющей для немцев при проведении новой операции, принявшей на первом этапе характер контрнаступления (Корольков Г. «Варшавско-Ивангородская операция», М., 1923, с. 138).

Э. Людендорф, разрабатывавший план предстоящей операции, предложил ударить в тыл Юго-Западного фронта русских, который по-прежнему теснил австрийцев к Карпатам. Согласно намеченному планированию, германцы перебросили на юг основные силы своей 8-й армии (теперь получившей наименование 9-й армии), оставив против всего Северо-Западного фронта лишь заслоны, за которыми сохранилась нумерация крупных подразделений 8-й армии. Костяк 9-й германской армии составила группа комкора-17 генерала А. фон Макензена, которая почти целиком была составлена из частей, переброшенных из Восточной Пруссии — 11-й, 17-й и 20-й армейские корпуса, Гвардейский резервный корпус, 8-я кавалерийская дивизия.

Австрийцы же в свою очередь обязывались перейти во фронтальное наступление на армии русского Юго-Западного фронта, охватывая левый фланг русских. В этот момент все русские свободные резервы отправлялись Ставкой как раз на Юго-Западный фронт, пытавшийся взять крепости Краков и Перемышль. Использование русских резервов в Галиции позволило Людендорфу перехватить инициативу на Варшавском направлении и своим контрнаступлением сорвать предполагавшееся наступление русских на левом берегу Вислы. Однако эта операция отвлекла на себя более половины всех сил австро-германцев, а потом и русских, став самой крупной операцией на Восточном фронте в 1914 году.

В это же время русская Ставка, воодушевившись победой Юго-Западного фронта и остановив немцев на Северо-Западном фронте, принимает план продолжения o6щего наступления. Как и в начале боевых действий, великий князь Николай Николаевич ставит приоритетной целью вторжение в германскую Силезию, то есть предполагает перейти в наступление как раз от Варшавы. Штабом Ставки предусматривалось сосредоточение основной массы сил и средств на левом берегу Вислы: 4-я, 5-я и 9-я армии Юго-Западного фронта перебрасывались с реки Сан к Ивангороду и Варшаве; 2-я армия Северо-Западного фронта — также к польской столице.

Эта перегруппировка вследствие хаоса в транспорте производилась преимущественно походным порядком, что изматывало войска. Но, главное, русские теряли темпы сосредоточения, что и позволило противнику не только первым осуществить сосредоточение для наступления, но и первым броситься вперед в условиях, когда русские армии еще только выдвигались к назначенным местам развертывания.

Русское планирование предусматривало фронтальное наступление силами 4-й, 5-й и 9-й армий с одновременным фланговым ударом 2-й армии по германской 9-й армии, сосредоточивавшейся напротив русского плацдарма на Висле. Прочие войска (1-я и 10-я армии Северо-Западного фронта и 3-я и 8-я армии Юго-Западного фронта) предпринимали частное наступление для обеспечения главной операции на флангах Восточного фронта.

Итак, союзнические обязательства и личные устремления русского Главнокомандования побуждали идти прямо в Германию. Районами развертывания ударной группировки были намечены левый берег Вислы с тет-де-понами, Варшава и крепость Ивангород. Для воплощения плана наступления в жизнь Ставка перебросила в Ивангород управление 4-й армии во главе с ее командармом генералом Эвертом А.Е. из состава Юго-Западного фронта и приступила к образованию из подходящих войск второго эшелона новой 4-й армии, которая обеспечивала устойчивость Краковской операции, задуманной генералами Ивановым и Алексеевым.

Кто не терял времени, так это немцы, отлично понимавшие, что более слабый должен наступать, чтобы вырвать инициативу и продержаться до подхода стратегических резервов. Гинденбург и Конрад закончили свое сосредоточение к 15 сентября, за пять дней до предполагаемого наступления русских армий по всему фронту. Главный удар должен был наноситься в направлении на Ивангород, в стык между русскими фронтами.

Перед началом операции немцы имели в ударных группировках 315 тысяч штыков и сабель при 1600 орудиях. Противостоявшие неприятелю русские 2-я армия (генерал Шейдеман С.М.) Северо-Западного фронта, а также 4-я (генерал Эверт А.Е.), 5-я (генерал Плеве П.А.) и 9-я (генерал Лечицкий П.А.) армии Юго-Западного фронта насчитывали в своих рядах 520 тысяч человек при 2400 орудиях. Зато русские войска были разбросаны на широком фронте, а частью еще и не закончили своего сосредоточения: противник получил возможность бить русских по частям.

Утром 15 сентября австро-германцы перешли в наступление в общем направлении на крепость Ивангород, где единственными русскими войсками оказалась только конница и несколько пехотных полков. Десять долгих часов русская кавалерия с непрерывными боями отходила на восток, сдерживая противника. А с 18 сентября уже вся русская 9-я армия начала отход под напором неприятеля к Висле. Оборонительный фронт русских затрещал.

Ставка, сосредотачивая в Ивангороде 4-ю армию, спешно перебрасывает в Варшаву 2-ю армию Северо-Западного фронта. Великий князь Николай Николаевич замыслил нанести удар во фланг наступающим немцам со стороны Варшавы, в то время как 4-я и 9-я армии перейдут в наступление с фронта. Для этого 19 сентября 2-я армия была подчинена главкоюзу генералу Иванову Н.И., который казался Верховному Главнокомандующему более знающим и авторитетным командиром, нежели новоиспеченный главкосевзап генерал Рузский Н.В., сменивший на этом посту генерала Жилинского Я.Г.

К 22 сентября австро-германцы прижали русскую 4-ю армию к Висле у крепости Ивангород. 23 сентября части 9-й армии оставили Сандомир, а затем, вслед за 4-й армией, очистили левый берег Вислы. Гренадерский корпус генерала Мрозовского И.И., закрепившийся на левом берегу Вислы, в двенадцати верстах южнее крепости у городка Ново-Александрия, не сумел воспользоваться поддержкой крепостной артиллерии и был с большими потерями отброшен противником на правый берег.

Теперь единственным резервом для контрманевра становилась 5-я армия, перебрасываемая по железной дороге из Люблина через Луков в район между Варшавой и Ивангородом. Перегруппировка русских облегчила австрийцам наступление на Перемышль, где оборона от Перемышля до румынской границы теперь держалась только на 8-й армии генерала Брусилова. Тем не менее, немецким войскам не удалось ни переправиться через Вислу и Сан, ни уничтожить русских еще до переправ.

Следовательно, поставленная перед немцами задача не была выполнена: русские не дали неприятелю возможности создать плацдармы на правом берегу Вислы, что  вынуждало бы русскую сторону остановить свое наступление вглубь Германии. Поэтому, чтобы не терять преимущества в инициативе, германцы со свойственной им энергией разворачивают 9-ю армию на Варшаву. Захват польской столицы позволил бы в корне стреножить русский удар на Берлин.

В варшавском районе находились только три русских дивизии, но подошедшие из глубины страны сибирские корпуса, брошенные в бой сразу по высадке из эшелонов, в ходе ожесточенных трехдневных боев 27-29 сентября сумели отстоять Варшаву. Русские авангарды сумели удержать натиск противника на Висле до подхода главных сил (2-я армия) к Варшаве, и операция фактически уже была проиграна немцами. Свою роль сыграл и тот факт, что сибирские корпуса поспели как раз к моменту сражения за Варшаву, а немцы еще не успели сформировать свои резервы или перебросить войска с Западного фронта. Удержав противника на подступах к Варшаве, сибиряки позволили командованию завершить перегруппировку и организовать встречное наступление (Нелипович С.Г. «Варшавское сражение. Октябрь 1914», М., Цейхгауз, 2006).

После того как соотношение сил решительно изменилось в пользу русских, a войска заняли исходные районы, Ставка назначила общее контрнаступление 2-й, 4-й, 5-й и 9-й армий на 5-6 октября. При этом ударная группировка русских была сосредоточена на правом фланге общего фронта наступления, во 2-й армии. В свою очередь неприятель вовремя понял грозившую ему опасность и мгновенно приступил к организации отступления. Быстрый отход противника для новой перегруппировки при только-только обозначившемся наступлении русских так и не был раскрыт русской Ставкой.

Отход войск генерала Макензена и начало русского контрнаступления совпали по времени. Немцы прикрыли свой отход кавалерийской завесой, а уже 5 октября в наступление перешла русская 2-я армия, 7-го числа — 5-я, 8-го — 4-я, 10-го — 9-я армия. То есть Юго-Западный фронт (4-я, 9-я армии) также наносил главный удар своим правым флангом. Таким образом, общий фронт противника, определившийся в ходе Варшавско-Ивангородской операции, дробился на две группы.

16 октября Ставка решает совместить продолжающееся преследование с одновременным сосредоточением очередной ударной группировки в районе Лодзи для осуществления все того же плана: вторжения в Силезию как прелюдию для похода на Берлин. Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, разрешив проблему Варшавско-Ивангородской операции как неожиданно возникшей помехи для своего планирования, опять взялся за свое. Ночью 17 октября 4-й армейский корпус вступил в очищенную немцами Лодзь.

20 октября директивой Ставки 2-я и 5-я армии были остановлены, чтобы приступить к новой перегруппировке сил. Продвинувшись на пять переходов от исходного положения на Висле в глубь разоряемой территории, было необходимо восстановить сеть железных и шоссейных дорог в армейских тылах. 21 октября 4-я армия сломила сопротивление австрийцев у города Кельцы, и неприятель начал общий отход к Карпататам. Теперь отступали и немцы, и австрийцы. При этом, на ходу, генерал Э. Людендорф собирался приступить к новой перегруппировке для предстоящего мощного контрудара по армиям русского Северо-Западного фронта, получившего наименование Лодзинской оборонительной операции.

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 112-116.

Например, ротные комитеты 220-го пехотного Скопинского полка постановили прекратить артиллерийскую стрельбу как «не приносящую пользу отечеству, а уносящую не одну жертву». Парадоксально, но сводка за 16-22 июля отмечает улучшение положения после провала наступления на Юго-Западном фронте. Дело объясняется просто: после чрезвычайных мер, введенных генералом Корниловым для укрепления дисциплины (вплоть до введения смертной казни), положение вещей несколько изменилось.

Составители этого документа в штабе фронта выражают надежды на оздоровление, указывая на аресты «провокаторов-большевиков» и положительное влияние украинских частей. Однако обе сводки показывают на тыловые пополнения как главную заразу, не имеющую никакой боевой ценности и деморализующую фронтовые подразделения. Что говорить, если 7 августа распоряжением Ставки была запрещена выдача боевых патронов маршевым ротам, подходившим на фронт из глубины страны. Теперь припасы должны были перевозиться отдельно от частей и под караулом.

Поражение вызвало новый всплеск антивоенных настроений в русской Действующей армии, с одной стороны, и с другой — желание обескураженных итогами наступления лучших из фронтовиков реабилитироваться. Так, брат комиссара Юго-Западного фронта, известного эсеровского террориста Савинкова Б.В., Савинков В.В., описывая случаи гибели горсток героев на глазах равнодушных корпусов, писал: «Впечатление от всего этого было неописуемое. Никто, ни офицеры, ни солдаты не ожидали, что дело зашло так далеко, что возможны такие последствия разложения. Ощущение греха перед родиной остро возникло в солдатской массе…» (Савинков В.В. «Без аннексий и контрибуций» // «Военно-исторический журнал», 2006, № 5, с. 64). Однако превалирующими настроениями все-таки остались антивоенные. И определялось это не столько событиями на фронте, сколько в тылу.

«Отказ от войны» во всех своих формах (от отказа открывать огонь по немцам до угроз своим же стрелявшим артиллеристам, а также и массового дезертирства) теперь стал определяющим процессом в ходе развития революционного процесса на Восточном фронте. Наверное, по-иному и не могло быть: наступление все равно было обречено на неуспех, а масштабы поражения только подлили масла в огонь общественной конфронтации, все более и более разгоравшейся внутри России. Заведомо обреченное на неудачу Июньское наступление уничтожило все надежды на возможность восстановления боеспособности армии.

Недаром на совещании 16 июля в Ставке Верховного Главнокомандования (ставшей к этому времени, впрочем, только техническим органом военного министра) военные власти были вынуждены принять решение об отсрочке попыток широких наступательных действий до весны 1918 года, чтобы в очередной раз попытаться «оздоровить» вооруженные силы. Тогда же Временное правительство готовилось продолжать войну вплоть до 1919 года. Спрашивается, где же были теперь те поборники «справедливости», что в свое время на всех перекрестках кричали о невозможности царизма выиграть войну?

В то же время всем окончательно стало ясно, что никакой революционный энтузиазм, даже если бы он и существовал, не сможет заменить воинской дисциплины. В письме министру-председателю Временного правительства Керенскому А.Ф. от 11 июля Верховный Главнокомандующий генерал Брусилов  А.А. потребовал введения смертной казни на фронте за воинские преступления. Генерал Брусилов указывал: «Надо иметь мужество сказать решительное слово, и это слово — смертная казнь. Демократические армии Франции, Бельгии, Америки, несравненно более культурные, чем наша, имеют смертную казнь в своем законодательстве. Пора образумиться и нам. Время не терпит. Необходимо немедленно восстановить железную дисциплину во всей ее полноте и смертную казнь для изменников». В заключение генерал Брусилов А.А. угрожал отставкой. Керенский А.Ф. терпеть не мог угроз в свой адрес, и потому смертная казнь будет введена уже новым Верховным Главнокомандующим, генералом Корниловым Л.Г., так как генерал Брусилов 19-го числа покинет свой высокий пост.

В сентябре правительство заявляет об «активной обороне». Это означало, что на самом высоком уровне была признана неудача кампании 1917 года, раз при таком сложившемся на Восточном фронте превосходстве в силах приходится переходить к обороне. Вообще же «вынужденность» реагирования власти на давление со стороны масс стала характерной тенденцией взаимоотношений между государственной властью и народом в 1917 году.

Теперь армия в постановлениях комитетов низового звена, резолюций солдатских митингов, писем с фронта заявляла, что попытка наступления наглядно выявила неспособность войск к наступательным действиям. А так как позиционная война, по определению окопников, есть «бессмысленное истребление людей», то правительство должно начать переговоры о мире. Солдаты заявляли о несогласии драться для выгод «буржуазии и помещиков», хотя пока и обещали обороняться.

«Классическим» в отношении солдат к оперативным потугам власти выглядит постановление ротного комитета 61-го пехотного Владимирского полка: «Никакое наступление существенной пользы принести не может, что и было доказано наступлением 18 июня с.г… Позиционная война, а следовательно, бесполезное истребление людей и наступающая осень вызовут окончательный упадок духа и полную дезорганизацию в армии, что может оказаться гибельным для свободной России… мы согласны продолжать войну до октября месяца 1917 г., в наступление не пойдем, занимаемую позицию обязуемся удержать…» («Революционное движение в русской армии в 1917 г. 27.02-24.10.1917 г.», М., 1968, с. 278).

Заодно провал наступления был использован в своих собственных целях радикальными партиями. Большевики, объективно поддерживаемые левыми эсерами, и даже анархистами, перешли в наступление. Это официально большевистская партия подверглась репрессиям, а сам Ленин В.И. был вынужден скрыться в Финляндии. В войсках же — как Действующей армии, так и в тыловых гарнизонах, — солдаты всё больше воспринимали практически свободно ведшуюся большевистскую пропаганду о необходимости выхода из войны. И, если признать истину, Россия уже более не могла продолжать войну: если монархический режим еще мог выиграть войну в 1917 году на последних остатках доверия и напряжения последних усилий нации, то революционная власть не могла и этого.

Косвенным признанием данного положения явится намерение последнего правительства поставить перед союзниками вопрос о преждевременном выходе России из войны. Парадоксально, но такой шаг готовились предпринять все те политические деятели, что с 1916 года клеветнически обвиняли царский режим в попытках заключения сепаратного мира. Вот только в отношении царя и его правительства это бы явная ложь, что и подтвердили выводы Чрезвычайной следственной комиссии, созданной после Февраля, а в отношении Временного правительства последнего состава — чистая правда. Так кто же после этого «предатель интересов Отечества»?

Пока же военные власти пытались навести в войсках хотя бы относительный порядок. Циркуляр начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Лукомского А.С. по армиям Восточного фронта в начале августа месяца гласил, что раз признано необходимым применить оружие, действовать решительно, без колебаний, отнюдь не допуская стрельбы вверх… [за отказ] привлекать к ответственности как за неисполнение боевых приказов».

Дальнейший и окончательный всплеск антивоенного движения в армии вызвало корниловское выступление конца августа, после которого воля к победе русской Действующей армии и надежды на сохранение участия страны в войне окончательно рухнули. Пост Верховного Главнокомандующего при этом занял сам Керенский А.Ф., совместивший в своем лице большую часть высшей государственной власти в России Тем не менее командный состав все так же готовился к продолжению войны и возобновлению военных действий в кампании 1918 года, невзирая на прогрессировавший развал народного хозяйства страны.

Осенью 1917 года полковник Генерального штаба Чернавин В.В. отмечал в своем докладе, что «…тяжелые неудачи, как следствие нашего неискусства, снова приведут массы к убеждению в бесцельности продолжения борьбы, в которой мы не умеем достичь успеха». Автор, указывая на слабую обученность пехоты, предлагал основывать новую подготовку на «системе, единой для всей русской армии, тщательно продуманной и соображенной с нынешним состоянием армии». Падение морального духа бойцов армии революционной России, прогрессирующий развал армии и прочие факторы, вызванные к жизни внутриполитической обстановкой, побудили Чернавина В.В. предложить обучение частей в первую очередь для борьбы за укрепленные полосы. Доклад считал, что «обучение же маневренному, полевому бою должно быть отодвинуто на второй план», ввиду его редкости и недостатка времени в подготовке войск.

Очевидно, что к этому времени, после провала Июньского наступления, мало кто мог надеяться на выход из позиционного тупика на Восточном фронте, хотя бы даже по типу Луцкого прорыва. Тем не менее, Временное правительство до последнего своего дня пыталось сохранить участие России в войне (хотя это так и не удалось). Декларация правительства от 25 сентября говорила, что «стремясь к миру, Временное правительство, однако, все свои силы положит на защиту общесоюзного дела, на оборону страны… на изгнание неприятельских войск из пределов родной страны».

В какой-то мере такая позиция верховной власти исходила из предложений армейских комитетов. Однако «внизу» думали иначе, и чем дальше, тем все более становилось ясно, что без проведения в жизнь немедленных реформ (в первую очередь — аграрной) все рухнет. В случае же невозможности выправить внутреннее положение экстренными мерами, наилучшим выходом из сложившейся ситуации станет сепаратный мир. Так, телеграмма «представителей 10-й армии» на имя Керенского А.Ф. констатировала, что общее моральное и физическое состояние Действующей армии ухудшается с каждым днем. «Если тыл и Временное правительство не в состоянии помочь армии… необходимо стать на почву активной борьбы за мир», так как надежда на скорый мир может создать условия для усилий войск по защите «Родины и свободы».

Однако в преддверии большевистского переворота в октябре месяце уже и Керенскому станет ясно, что дальнейшее участие Российской республики в войне обречено на провал. Н. Брешко-Брешковский верно подметил: «Теперь, когда русские дивизии и корпуса превратились в митингующие дикие орды, если и опасные кому-нибудь, то только своим же собственным офицерам — теперь немцы могли вздохнут свободно. Теперь для них Восточный фронт был вычеркнут, остался один только лишь Западный. Успехи фаланг Макензена с их артиллерийским пеклом побледнели перед этой неслыханной бескровной победой» («Литература русского зарубежья: Антология», М., 1990, т. 1, кн. 1, с. 153).

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 441-445.

Подтянутые к месту предстоящего контрудара германские резервы насчитывали до ста тысяч штыков и сабель при 935 орудиях и 240 тяжелых минометах. Количество батарей достигло ста тридцати восьми, в том числе сорок пять — тяжелой артиллерии (часть батарей была также переброшена из Франции). Помимо орудий, ударную группировку поддерживали сто семьдесят шесть тяжелых и средних минометов.

К моменту германского контрудара потери всех трех наступавших русских армий насчитывали около сорока тысяч человек. Но львиная доля потерь пришлась на самые здоровые элементы, уничтожением которых Временное правительство пыталось восполнить недуги революционного времени — офицеры, ударники, наименее разложившиеся части. Немецкий удар пришелся по войскам, которые драться уже не желали, поэтому ничуть не странно, что порой немецкие роты обращали в бегство целые русские дивизии.

6 июля ударная германская группа начала артиллерийскую подготовку против левого фланга 11-й русской армии на участке Жаркув — Мышковце. Как говорит автор артиллерийской подготовки прорыва Г. Брухмюллер, «прорыв был произведен между южным оврагом Серета и долиной Граберки. Неприятельские позиции лежали в гористой местности, прорезанной многочисленными долинами, которые были расположены частью параллельно фронту, частью под углом к нему. Таким образом, местность представляла значительные затруднения для атаки» (Брухмюллер Р. «Германская артиллерия во время прорывов в мировой войне», М., 1923, с. 111).

Собственно ударная группировка насчитывала пятьдесят пять тысяч штыков при 400 легких и 60 тяжелых орудиях. Немцами было применено и химическое оружие: так называемые снаряды «желтый крест», от которых не спасали противогазы. Шквал огня вызвал панику у оборонявшихся русских частей, тем более что немцы сумели достичь перевеса в артиллерии на участке прорыва в четырнадцать раз.

Главный удар противник нанес против 11-й армии на фронте Звижень — Поморжаны. Под неприятельские атаки попали войска 5-го (генерал Милеант Г.Г.) и 17-го (генерал Огородников Ф.Е.) армейских и 5-го Сибирского (генерал Турбин А.Ф.) корпусов. Проделав в русской обороне «дыру» в две версты и отбросив при этом противостоявшие части 6-й гренадерской дивизии за реку Граберка, немцы устремились вперед, расширяя прорыв. Верховный Главнокомандующий генерал Брусилов А.А. запретил главкоюзу генералу Гутору А.Е. отступать, и противник стал вклиниваться в русскую оборону.

8 июля генерала Гутора на посту главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта сменил генерала Корнилов Л.Г. В тот же день, 8 июля, в день вступления в должность главкоюза, телеграмма генерала Корнилова высшим комкорам и командармам гласила: «Самовольный уход частей я считаю равносильным с изменой и предательством, поэтому категорически требую, чтобы все строевые начальники в таких случаях, не колеблясь, применяли против изменников огонь пулеметов и артиллерии. Всю ответственность за жертвы принимаю на себя, бездействие и колебание со стороны начальников буду считать неисполнением их служебного долга и буду таковых немедленно отрешать от командования и предавать суду».

Германцы охватили фланги 11-й армии, которая стала медленно отходить на восток. За ней — 7-я армия и, наконец, 8-я. Таким образом, сбив крайнюю правофланговую армию, противник вынудил отступать и прочие армии, фланги которых оголялись и последовательно подставлялись под удар. Соответственно наращивал свои силы и противник: вслед за Винклером стала наступать группа армий генерала Э. фон Бём-Эрмолли, затем — войска генерала Ф. фон Ботмера.

С каждым новым ударом противник все увеличивал свой нажим, пользуясь разложением русских войск. Поэтому отступление русских 7-й и 11-й армий вскоре приобрело характер беспорядочного бегства, несмотря на отсутствие энергичного преследования со стороны неприятеля, опасавшегося инстинктивного воодушевления русских солдат в случае принуждения их к яростным боям. Частные русские контрудары, про водимые некоторыми желавшими драться частями, не могли изменить общей картины поражения. В первый день контрнаступления немцы продвинулись на пятнадцать километров в глубину на общем фронте в двадцать километров. Затем прорыв стал расширяться.

Пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить бегство «самой революционной и свободной армии в мире», Керенский А.Ф. не нашел ничего лучшего, как «тасовать» высших командиров. О генералах Гуторе и Корнилове уже было сказано. На следующий день после смены командования Юго-Западного фронта пост командующего 11-й армией занял генерал Балуев П.С., а командарм-11 генерал Эрдели И.Г. занял пост командующего балуевской Особой армии.

Интересно, что та часть 11-й армии, что не принимала непосредственного участия в наступлении, продолжала отсиживаться на укрепленных позициях в районе Броды: 32-й армейский корпус генерала Сарафова И.К., 1-й Туркестанский корпус генерала Кушакевича A.Е. и 7-й кавалерийский корпус генерала Рерберга Ф.С. Туда же откатился и 5-й Сибирский корпус генерала Турбина А.Ф. В свою очередь разгромленная на фронте от Зборова до Дубно группа корпусов откатывалась на восток. Сюда входили 5-й (генерал Милеант Г.Г.), 17-й (генерал Огородников Ф.Е.), 25-й (генерал Болотов B.В.), 45-й (генерал Волкобой П.М.), 49-й (генерал Люпов С.Н.) армейские и 1-й Гвардейский (генерал Май-Маевский В.З.) корпуса.

10 июля неприятель форсировал реку Серет, выбив гвардейские части из Тарнополя и сорвав тем самым готовившийся русскими контрудар. Вводом в бой резервов русскому командованию удавалось периодически придерживать отступление и, хотя затем резервы сами начинали быстро отходить, но этим на ряде участков, в том числе на наиболее опасных направлениях, удавалось избежать повального бегства.

Теперь же резервов не оставалось, а дальнейшее продвижение противника угрожало окружением еще оборонявшихся войск. После падения Тарнополя отход разложившихся русских армий стал неизбежным: «Удар Южной германской армии 6 июля 1917 года на Тарнополь, прикрывшись уступами слева и рекой Серет, приводил к тому, что все сообщения наших войск, находившихся к югу, попадали в руки немцев. Этот прорыв заставил нас совершенно оставить Буковину и отойти к своим границам… Немцы знали, что число русских дивизий было не менее германских, но удельный вес их был другой» (Сапожников Н. «Позиционная война (Краткий очерк по опыту мировой войны)», Харьков, 1924, с. 70, 74).

Заняв пост главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, генерал Корнилов Л.Г. в одной из первых же телеграмм потребовал немедленного прекращения наступательных попыток на Восточном фронте, чтобы спасти «оставшихся героев и армию». Гибель ударников и офицеров под германскими ударами еще больше усилила процесс разложения Действующей армии, лишая фронт последних патриотов. Генерал Алексеев М.В. впоследствии писал: «…Бесполезно погубили лучших людей и массу офицеров, пустив ударные батальоны вперед; за ними никто не пошел. Ударные батальоны должны были составить резерв и гнать перед собою малодушных, забывших совесть» («Белое движение. Исторические портреты», М., 2006, с. 69). Таким образом, свежеиспеченный главкоюз давал понять, что новая военная зима неизбежна, и первым долгом верховной власти является сохранение мощи и боеспособности Действующей армии.

Дабы упорядочить отход и восстановить мало-мальское сопротивление, генерал Корнилов отвел часть «батальонов смерти» в тыл и приказал расстреливать дезертиров и бунтовщиков на месте. Для той же цели использовался и ряд казачьих полков. Бегущие войска под угрозой расстрела из пулеметов становились отступающими, а это все-таки разница. Но все равно всего за каких-то четыре дня отступления было отдано все то, что было добыто большой кровью в Луцком прорыве 1916 года. Причина этому — разложение вооруженных сил под влиянием революции, организованной теми, кто к июню 1917 года уже был выброшен на обочину российского политического процесса после апрельского кризиса, а, именно, прежде всего – Гучковым А.И., Милюковым  П.Н. и их партийными соратниками.

10-12 июля шли упорные бои за Тарнополь, защищаемый 1-м Гвардейским корпусом генерала Май-Маевского В.З.: 1-я (генерал граф Игнатьев Н.Н.) и 2-я (генерал Рыльский К.И.) гвардейские пехотные дивизии. Лишь после флангового маневра немцев гвардейцы и ударники были принуждены оставить город врагу. Пока часть войск защищала подступы к городу, откатывавшиеся через Тарнополь солдаты 8-й армии устроили грандиозный погром города, сопровождавшийся грабежом, мародерством и насилием над населением. Шилин А.Н. свидетельствует:

«Солдаты разбивали магазины, лавки, подвалы, врывались в частные дома. Забирали все ценное, даже никому не нужное. А все, что не могли унести, разбивали, ломали, раскидывали по улицам. Никто не мог остановить мародеров, и они делали, что хотели. На улице топтали под ногами книги, валялись ящики табаку, папирос. Около оптического магазина под ногами хрустели стекла очков, футляры. Одеяла, подушки, граммофоны, швейные машины, велосипеды, коробки конфет. Все это тащили, волокли, бросали. Как бешеные, скакали по городу казаки с целыми тюками, привязанными к седлам. Из окон и чердаков некоторых домов в солдат и казаков стреляли, а те отвечали тоже выстрелами, бросали в окна бомбы. Из домов неслись глухие женские вопли. Так погибал город ближайшего тыла, полный мерзости».

Разгром и разложение львиной доли войск было полнейшим. В. Звегинцов впоследствии вспоминал: «Знаменитое Июньское наступление, возвещенное заранее, как несомненная победа «свободной революционной армии», началось успешно. Но при первых контратаках противника наступление превратилось в небывалое поражение. Потеряв всякий человеческий облик, громя на своем пути ни в чем не повинное население, бросая артиллерию, обозы, снаряды, выкидывая раненых из санитарных поездов, обезумевшие армии Юго-Западного фронта бежали» («Кавалеристы в мемуарах современников. 1900-1920», М., 2001, вып. 2, с. 109).

15 июля русские революционные войска отошли на линию государственной границы Российской империи. К этому времени между флангами откатывавшихся на восток армий образовался значительный разрыв, который, как обычно, прикрывался конницей — пятью кавалерийскими дивизиями: «Киевский гусарский полк, передвигаясь вдоль фронта отходивших в беспорядке наших пехотных частей, задерживался в тех местах, где противник, не встречая сопротивления, энергично наседал на охваченную паникой нашу пехоту. В таких случаях Киевцы завязывали с противником бой, заставляли его разворачиваться и, выигрывая таким образом время, давали возможность нашим пехотным частям если и не задерживаться для боя, на что они были окончательно неспособны, то хотя бы для того, чтобы превратить их беспорядочный отход в планомерное отступление. Во всех этих случаях полк с честью выполнял свою задачу, и часто одного появления стройной кавалерийской части среди бежавших и отходивших пехотинцев бывало достаточно, чтобы к этим еще не окончательно разложившимся частям возвращались утраченные ими спокойствие и некоторое чувство долга» («Военная быль», 1973, № 123, с. 15).

К середине июля откатившийся на восток фронт стабилизировался на линии Броды — Скалат — р. Збруч — Кимполунг. 16-17 июля германцы форсировали реку Збруч, являвшуюся довоенной государственной границей между Россией и Австро-Венгрией, в районе Гусятина. Немецкие саперы уже приступили к укреплению плацдарма, но контрудар русских сбросил противника в реку. Левый берег Збруча остался за русскими.

19 июля генерал Корнилов Л.Г. сменил генерала Брусилова А.А. на посту Верховного Главнокомандующего. Главкоюзом стал генерал Балуев П.С., умудрявшийся занимать высокие посты и при императоре, и при Временном правительстве. В свою очередь пост командарма-11 занял командир 7-го кавалерийского корпуса генерал Рерберг Ф.С. Растерявшееся непредвиденным провалом начавшегося было довольно удачно наступления, политическое руководство стало насыщать Юго-Западный фронт войсками.

Во второй половине июля в Буковину было переброшено управление 1-й армии Северного фронта, передавшей свои войска в состав 5-й армии. 1-ю армию возглавил комкор-42 генерал Ванновский Г.М. В состав 1-й армии вошли те корпуса 8-й армии, что удержали оборону в Южных Карпатах: 11-й (генерал Гильчевский К.Л.), 18-й (генерал Геруа А.В.) и 23-й (генерал Гулевич А.А.) армейские корпуса. С 12 по 30 июля 1-я армия с тяжелыми боями отступила на рубеж реки Прут.

Австро-германцы также понесли немалые потери, особенно в период русского наступления, когда самым выдающимся образом проявила себя русская артиллерия. Всего в период наступления армий Юго-Западного фронта австро-германцы потеряли 45 тысяч человек, в том числе две трети — пленными. Трофеями русских стали более ста двадцати орудий.

Да и количество штыков, которые неприятель мог выделить против русских, не могло быть большим. Так, Э. Людендорф, давая оценку действиям своих войск и, в частности, незначительному наступлению после 6 июля, указывал, что «наступательная сила австро-венгерских войск была слишком ограничена, а одних германских было недостаточно». К этому добавился и фактор разрушения коммуникаций отступавшими русскими частями. В свою очередь, откатывавшиеся из Галиции русские потеряли более шестидесяти тысяч человек, в том числе более сорока тысяч пленными, а также две с половиной сотни орудий и пять с половиной сотен пулеметов.

В эти же дни в Петрограде произошло выступление большевиков, принявшее характер вооруженной демонстрации. Матросы Кронштадта, пока еще немногочисленные красногвардейцы, не желавшие идти на фронт солдаты столичного гарнизона были выведены радикальными партиями на улицы с требованием передачи власти Советам. Отсутствие руководства и наличие надежных войск, прибывших с фронта, позволили Керенскому А.Ф. одержать победу и возглавить Временное правительство.

Но это было в тылу. А на фронте обстановка только ухудшалась, причём дисциплина после провала наступления падала с каждым днем. Так, 27 июля из 23-го армейского корпуса сообщали: «Настроение солдат и офицеров подавленное, нервное под впечатлением отхода и неудач. Дисциплина слабеет… призыв к порядку вызывает враждебное отношение… дезертирство усилилось… грабежи и насилия над жителями не прекращаются». В том же Калуше русские войска отличились особенными зверствами в отношении мирного населения, особенно — унтер-офицерский состав запасных полков, только что прибывших на фронт. Некоторые части (лейб-гвардии Волынский полк) даже добивали пленных и раненых немцев.

Наступление не только не «оздоровило» Действующую армию, но, напротив, ещё более разложило ее. Большие потери при факте поражения еще более понизили и без того минимальный боевой дух фронтовиков, жаждавших как можно скорее вертуться домой целыми и невредимыми — делить помещичью землю. Даже западный историк говорит, что «в сложившихся обстоятельствах массированное сухопутное наступление летом 1917 года было величайшей ошибкой командования, совершенной Россией за все годы войны» (Фуллер У. «Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России», М., 2009, с. 280). С одной лишь поправкой. Не командования, а правящих политиканов, отрабатывающих «долг» союзникам за поддержку в ходе государственного ворота, поэтому ставшего революцией.

Гораздо более напряженными стали отношения между солдатским и офицерским составом войск, так как офицеры вполне резонно рассматривались солдатами как препятствие на пути к скорейшему заключению мира на любых условиях. После немецкого контрудара некоторые солдаты также предлагали свой «рецепт» по ведению военных действий: «чтобы положить конец предательству, надо переколоть все начальство,  начиная от прапорщиков и кончая генералами». Надо полагать, что немцев такая инициатива весьма устраивала.

Потери русских армий в бессмысленном генеральном наступлении, на котором весной особенно настаивал генерал Брусилов А.А. и ряд других высокопоставленных генералов, были довольно значительны. С 18 июня по 21 июля русские армии Юго-Западного фронта потеряли 132,5 тысячи человек (по другим данным — 270 000). Потери австро-германцев, особенно пленными, были гораздо меньше. Отбив русский натиск, немцы получили возможность как следует сосредоточиться на Западном и Итальянском театрах, в ожидании развала русского государства и русской военной машины, агонизировавшими под напором революции.

Одновременно с армиями Юго-Западного фронта должны были наступать и соседние фронты. Если менее разложившийся Юго-Западный фронт наносил вроде бы как главный удар, то прочие фронты должны были частными ударами поддержать наступление южнее Полесья. Но из этого вообще ничего не вышло, невзирая на то, что артиллерийская подготовка смела все живое в первой и частично второй полосах оборонительной системы германских войск.

Так, на Западном фронте, начиная с утра 6 июля, артиллерийская подготовка продолжалась трое суток. Под русскими пушечными ударами «нарушилась вся огневая система обороны германцев. Этот успех явился результатом обстоятельного, продуманного до мелочей артиллерийского плана операции и безупречного, методичного, спокойного выполнения его» (Ростунов И.И. «Русский фронт Первой мировой войны», М., 1976, с. 363). Тем не менее, на Западном фронте, которым командовал генерал Деникин А.И., фактически в наступлении участвовали только 1-й Сибирский (генерал Плешков М.М.) да 20-й (генерал Ельшин А.Я.) и 38-й (генерал Довбор-Мусницкий И.Р.) армейские корпуса. Заняв 9 июля первую линию и кое-где вклинившись во вторую линию неприятельской обороны, к вечеру того же дня наступавшие войска отошли на исходные позиции.

На Северном фронте генерала Клембовского В.Н. наступала 5-я армия генерала  Данилова Ю.Н. Во время артиллерийской подготовки по окопам противника было выпущено около четырехсот семидесяти тысяч снарядов. Войска 5-й армии, сровняв оборонительные линии противника с землей, свободно заняли две полосы германской обороны. Понеся потери в тринадцать тысяч человек за 8-10 июля, войска отказались двигаться дальше, остановившись на занятой первой линии германских окопов. На обоих — Северном и Западном — фронтах масса частей отказалась наступать, и их так и не удалось уговорить.

В состав Румынского фронта генерала Щербачева Д.Г. входили 9-я (генерал Ступин Г.В.), 4-я (генерал Рагоза А.Ф.) и 6-я (генерал Цуриков А.А.) русские армии, а также 1-я (генерал К. Кристеско) и 2-я (генерал А. Авереску) румынские армии. Резерв фронта — 1-й румынский, 3-й кавалерийский, 29-й армейский корпуса. 1-я румынская и 6-я русская армии должны были наступать в Валахию, а 2-я румынская и 4-я русская армии — в долине реки Сушицы.

Наступление Румынского фронта, начавшееся 11 июля прорывом обороны противника в районе Аджуда силами 4-й русской (генерал А.Ф. Рагоза) и 2-й румынской армий (генерал А. Авереску) (всего двадцать четыре дивизии), было приостановлено, а затем и вовсе отменено распоряжением Керенского А.Ф., мотивировавшего свой шаг отступлением Юго-Западного фронта…

24 июля немцы нанесли контрудар и разбили 7-й армейский корпус, потерявши до трех тысяч человек пленными. Но уже 27 июля части 8-го армейского корпуса, который теперь возглавлял генерал Елчанинов А.Г., перешли в контрнаступление, поддерживая порыв румынских войск. 29 июля в подчинение командарма-4 была передана 1-я румынская армия генерала Э. Григореско. Впрочем, румыны, поддержанные русской артиллерией, продолжили сражение еще на два дня. Потери в сражении Мэрешти — Мэрешешти составили 27,5 тыс. чел. у румын, около 25 тыс. у русских и 47 тыс. чел. у противника. Эти последние бои позволили румынам осознать, что восстановление их вооруженных сил после разгрома в 1916 году прошло успешно.

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 434-441.

Катастрофический провал французского наступления генерала Нивелля на реке Эна между Суассоном и Реймсом, бунт ряда французских частей, некоторые из которых двинулись на Париж, означали, что наступление русских на Восточном фронте будет проходить в «гордом одиночестве». Операция 2-й английской армии на Ипре носила ограниченный, локальный характер.

в таких условиях поддержать русских никто бы не смог. Ведь германцы отныне могли свободно оперировать войсками между западным и восточным театрами военных действий. Изолированный удар русских армий, заведомо обреченный на провал, бесцельный для общесоюзной стратегии, являлся опасной авантюрой, если учесть политическую ситуацию в России. Однако Временное правительство настояло на наступлении в июне месяце: расчет на политические дивиденды в глазах союзников преодолел логику здравого смысла.

Согласно составленному в Ставке плану наступления, главный удар наносился армиями Юго-Западного фронта, который теперь уже возглавлял генерал Гутор А.Е., командовавший при царе 11-м армейским корпусом. Начальник штаба фронта — генерал Духонин Н.Н., будущий последний глава Ставки в ноябре 1917 года.

В этом отношении никаких перемен в оперативно-стратегическом планировании не произошло, да и не могло произойти. Ведь все те проблемы, что признавались при царском режиме в качестве негативных для организации наступления (например, разруха транспорта), во время революции лишь получили тенденцию к усугублению.

Отношение самих солдатских масс к наступлению в условиях развала государственной власти, грядущего земельного передела и заключения мира на любых условиях, безусловно, была негативной. Начавшийся в деревне земельный передел властно требовал присутствия фронтовиков дома: какое уж тут наступление? Сокращение числа активных штыков в окопах правительство возмещало усиленной присылкой в Действующую армию резервистов из военных округов страны.

Основные усилия выпадали на долю 7-й армии (генерал Белькович Л.Н., с 26-го числа генерал Селивачев В.И.), которая четырьмя армейскими корпусами в направлении Бржезаны — Львов должна была прорвать неприятельский фронт. В состав 7-й армии к началу наступления входили 22-й (генерал Обручев Н.А.), 34-й (генерал Скоропадский П.П.), 41-й (генерал Мельгунов М.Э.) армейские, 7-й Сибирский (генерал Лавдовский В.А.) и 3-й Кавказский (генерал Иванов Н.М.) корпуса. Интересно, что 34-й армейский корпус с 2 июля примет наименование 1-го Украинского корпуса, что позволит его частям не принимать участия наступательных боях.

Фланги прорыва обеспечивались ударами 11-й армии (генерал Эрдели И.Г.) в направлении Поможаны — Злочев-Глиняный (северный фас) и 8-й армии на Калуш — р. Ломница (южный фас). В 11-й и 7-й армиях на фронте намечаемого удара шириной в шестьдесят пять верст была сосредоточена тридцать одна дивизия.

Левофланговая 8-я армия генерала Корнилова Л.Г. получила задачу вспомогательного удара на Калуш – Болехов. Особая армия генерала Балуева П.С. должна была сковывать противника, обеспечивая фланг главной атаки. Для развития прорыва позади 7-й и 11-й армий сосредоточивались 1-й (генерал Илькевич Н.А.) и 2-й (генерал Вирановский Г.Н.) Гвардейские корпуса, 14-й армейский корпус (генерал фон Будберг А.П.), пять кавалерийских дивизий.

В связи с тем что Особая армия генерала Балуева П.С. должна была играть пассивную роль, обеспечивая северный фас общего наступления армий фронта, фронтовой резерв был увеличен. Сюда передавались также 5-й (генерал Милеант Г.Г.), 25-й (генерал Болотов В.В.) и 45-й (генерал Новицкий Е.Ф.) армейские корпуса. По мере подготовки наступления часть резервных войск передавалась в армии.

В связи с общим разложением Действующей армии большая ставка делалась на артиллерию: во-первых, в связи с сохранившимися кадрами, во-вторых, вследствие того технического перевооружения, что прошло зимой 1916/17 года еще при монархическом режиме. На Юго-Западный фронт была стянута артиллерия ТАОН (тяжёлая артиллерия особого назначения), подвезены боеприпасы. Плотность артиллерии на участках прорыва составляла тридцать — тридцать пять орудий на километр фронта. К 10 июня русские фронты имели заметное преимущество над противником даже в числе орудий, за исключением тяжелой артиллерии.

Превосходство русских в живой силе было еще более подавляющим: около 950 000 штыков и 50 000 сабель при 6800 пулеметах против 400 000 штыков и 5 000 сабель при 4 000 пулеметов (имеется в виду подсчет резервов и тыловых частей в русской армии). На направлении главного удара русские имели превосходство в численности» в шесть раз. Впервые с начала войны русские имели превосходство в воздухе: авиация Юго-Западного фронта насчитывала тридцать шесть авиаотрядов, имевших в своем составе 225 самолетов, в том числе два отряда самолетов типа «Илья Муромец».

С 16-го числа началась артиллерийская подготовка, которая длилась без перерыва два дня. Разрушения укрепленных позиций неприятеля, моральное потрясение солдат и офицеров противника и понесенные под артиллерийскими ударами потери были столь значительны, что только во второй половине дня 18 июня, когда русские уж ворвались в первую, а частично и во вторую линию окопов, австро-германцы смогли начать оказывать сопротивление. Участник войны вспоминал об Июньском наступлении: «Успех объясняется исключительно отличной артиллерийской подготовкой. Действительно, батареи стоят в некоторых местах чуть ли не в шесть рядов» (Никольский С.Н, Никольский М.Н. «Бомбардировщики «Илья Муромец» в бою», М., 2008, с. 130).

Интересно, что, по свидетельству русского очевидца-участника наступления, на ряде участков австрийцы спешили сдаться в плен русским, чтобы не погибнуть напрасно. Во время артиллерийской подготовки австро-венгерские войска не могли отступить, так как позади их стояли германские части в качестве своеобразных заградительных батальонов. Шилин А.Н. сообщает об этом следующим образом: «Не успели мы выйти из нашего исходного положения, как нам навстречу уже бежали сдающиеся австрийцы. Я удивился, как могли австрийцы почти трое суток сидеть под таким страшным огнем. Потом я уже узнал, что из их окопов назад никто не ушел: их не пускали свои — немцы, и почти все защитники окопов, чешские батальоны, погибли от нашего огня. Каждый день к ним прибывали новые пополнения, и их постигла та участь. Они скрывались от огня в глубоких подземных убежищах, где их заваливали наши тяжелые снаряды… Мы беспрепятственно заняли три линии их окопов и пошли дальше» («Новый Часовой», 1998, № 6-7, с. 240).

Большое внимание при подготовке прорыва отводилось так называемым ударным частям. Сравнительно новая идея воссоздания боевых качеств войск зародилась среди офицеров Действующей армии. Еще в 1915 году были созданы ударные отряды гренадер, состоявшие из отборных солдат и долженствовавшие идти на острие удара в позиционной борьбе. После революции образование ударных подразделений, в связи с общим разложением частей Действующей армии, стало прогрессировать. Например, «Наставление для ударных частей», составленное штабом Особой армии генерала Балуева П.А., гласило: «Образование отдельных ударных частей имеет целью, прежде всего, обеспечить нам успех в тех боевых действиях, которые основываются на особенностях позиционной войны. Ударные части предназначаются только для активных действий. Соответственно этому, воспрещается назначать их для занятия и обороны позиции. Ударные части ведут бой преимущественно в окопах и ходах сообщения; открытый бой для них должен быть исключением».

Теперь же создавались целые революционные батальоны. Одними из инициаторов этого дела, в частности, были подполковник Генерального штаба Мапакин В.К. и капитан Муравьев М.А. Докладная записка о необходимости перехода к образованию ударных частей, основанных на добровольческом принципе, была подана помощником начальника разведывательного отделения штаба 8-й армии капитаном Генерального штаба Неженцевым М.О. Ген. Корнилов Л.Г., командующий 8-й армией, приказом от 19 мая 1917 года положил начало новым формированиям на Юго-Западном фронте, которым тогда еще командовал поддержавший идею создания ударных частей генерал Брусилов А.А. Штат ударного революционного батальона из волонтеров тыла — двадцать два офицера, четыре военных чиновника, тысяча сорок два строевых и двадцать четыре нестроевых нижних чина, шестьдесят лошадей.

Очевидно, что ударные части в первую голову создавались именно для наступления 1917 года. Они должны были идти на острие удара, дабы своими действиями подать пример разлагавшимся войскам русской армии. Приказ главкоюза генерала  Брусилова А.А. от 22 мая гласил: «Для поднятия революционного наступательного духа Армии является необходимым сформирование особых ударных революционных батальонов, навербованных из волонтеров в центре России… чтобы при наступлении революционные батальоны, поставленные на важнейших боевых участках, своим порывом могли бы увлечь за собой колеблющихся».

Очевидно, что русское высшее командование еще надеялось спасти армию от разложения посредством наступления. Генерал Гурко В.И., отстраненный с поста главнокомандующего армиями Западного фронта незадолго до начала наступления, считал, что идея формирования «батальонов смерти» являлась «злосчастной» (Гурко В.И. «Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917», М., 2007, с. 348). То есть почему-то никому не пришло в голову, что стремление прорывать отборными частями оборону противника значит губить наиболее здоровые элементы в Действующей армии. Такое понимание придет позже, уже после провала наступления.

1-й ударный отряд полковника Неженцева М.О. был сформирован в середине июня в количестве трех тысяч штыков и вскоре получил название Корниловского. Боевое крещение отряд Неженцева получил в наступлении 12-го корпуса 8-й армии Юго-Западного фронта при прорыве укрепленной полосы противника. С 1 августа отряд Неженцева развернут в четырехбатальонный Корниловский ударный полк. После провала корниловского выступления с 10 сентября именуется Российским Ударным, с 30-го — Славянским Ударным полком. Впоследствии данный полк (вновь  Корниловский) стал первой элитной частью белогвардейских армий на Юге России, прошедшим всю Гражданскую войну «от звонка до звонка».

При подготовке Июньского наступления вообще особое внимание отводилось ударным частям, добровольцы которых приносили своеобразные «клятвы смерти». Кроме того, существовали и коллективные присяги. Клятвенное обещание добровольца батальона смерти звучало следующим образом: «Я знаю, что счастье и свобода моей Родины, мое личное и моей семьи будет обеспечено только полной победой над врагом. Обещаюсь честью, жизнью и свободой, что беспрекословно, по первому требованию моих начальников выполню приказ атаковать противника, когда и где мне будет приказано. Никакая сила не остановит меня от выполнения этого обета: я — воин смерти. Я, давая этот обет, если окажусь изменником своей Родины, трусом и не пойду вперед на врага, то подлежу суду своих товарищей и как клятвопреступник не буду в претензии на строгость решения» («Военно-исторический журнал», 1997, № 2, с. 20-21).

В первый период существования ударных частей целые войсковые единицы, вплоть до бригад и дивизий, объявляли себя ударными. Однако эйфория революционного угара длилась недолго. На фоне ярко выраженных оборонческих, а то и прямо пораженческих настроений солдаты не спешили доказывать на деле взятые было на себя обязательства. Тем более что начальники, как то и предполагалось, старались направлять ударные части на самое острие удара наступающих войск.

Отношение основной солдатской массы к ударникам резко переменилось, когда командование (уже после провала Июньского наступления) стало широко использовать «революционные» батальоны для подавления мятежей и наведения жесткой дисциплины в армейских тылах. Теперь «солдаты настороженно, а чаще всего враждебно и ударников, прибывавших на фронт». Тем не менее к началу августа исполнительное бюро Всероссийского комитета по формированию ударных частей зарегистрировало более двухсот отдельных «частей смерти» общей численностью более шестисот тысяч человек (Жилин А.П. «К вопросу о морально-политическом состоянии русской армии в 1917 г. // Первая война: дискуссионные проблемы истории», М., 1994, с. 163-164; Якупов Н.М. «Революция и мир (солдатские массы против империалистической войны 1917 — март 1918 г.), М., 1980, с. 108).

Наступление началось 18 июня. Войска 7-й армии бросились вперед ударной группой из четырех корпусов. Смяв Южную австро-германскую армию генерала Ф. фон Ботмера, русские заняли две-три полосы оборонительной системы врага. К этому времени в состав Южной германской армии входили 27-й (генерал Г. Круг фон Нида) и 35-й (генерал фон Хейникиус) резервные, 25-й австрийский армейский (генерал П. фон Хоффман) и 15-й турецкий (генерал Шевки-паша) корпуса.

Немецкие и австрийские войска были оттеснены русскими в глубь оборонительной системы, а 15-й турецкий корпус был разбит 3-й (генерал Маркодеев П.А.) и 5-й (генерал  Ахвердов И.В.) Финляндскими стрелковыми дивизиями из состава 22-го армейского корпуса. Также части 34-го армейского корпуса генерала Скоропадского П.П., разбив германские 15-ю и 24-ю резервные дивизии, заняли три линии оборонительных рубежей неприятеля и остановились лишь потому, что соседние войска отказались отступать. На этих рубежах русские стояли около трех суток, пока контрудар немецкой 241-й пехотной дивизии не вынудил 34-й армейский корпус (56-я и 104-я пехотные дивизии) отойти.

Разбитый противник подвел резервы и стал готовиться к контрудару, однако половина личного состава 7-й армии вовсе не участвовала в бою и не пожелала идти на подмогу тем войскам, что взяли только пленными более двух тысяч человек. В итоге остановилось все. Просто солдаты не спешили проявлять «революционной сознательности» и пошли в бой лишь под тем условием, чтобы затем их сменили те войска, что оставались во втором эшелоне. Когда же смена не пришла, то войска откатились назад.

Такое поведение легко объяснимо с точки зрения крестьянской общинной психологии, где все должны приложить одинаковые усилия к какому-либо тому или иному делу. «Поравнение» как принцип жизнедеятельности всегда играло в русской деревне громадную роль. Так и теперь, основывая свои действия не на жестком приказе командования, а на доброй воле людей, не отказавшихся наступать, атака не могла не закончиться провалом, как только часть этих людей уклонилась от исполнения обязательств.

После частичного успеха вечером 18 июня части русской 7-й армии через сутки были отброшены на исходные позиции подоспевшими к месту прорыва германскими и турецкими резервами. Отчасти этот успех противника объясняется тем, что австро-германцы превосходно знали все русские наступательные планы (о них кричалось на весь свет за месяц) и сумели достойно приготовиться к отражению русского удара.

Части 7-й армии окончательно остановились к 20 июня. Командарма-7 генерала Бельковича сменил комкор-49 генерал Селивачев, отличившийся в боях за Зборов. В состав доблестного 49-го армейского корпуса входили 82-я пехотная дивизия генерала Новицкого В.Ф., а также 4-я (генерал Шиллинг Н.Н.) и 6-я (генерал Бредов Н.Э.) Финляндские стрелковые дивизии и Чехословацкая бригада. Генералу Селивачеву было тем удобнее руководить этими войсками, в связи с тем, что он уже до войны и вплоть до апреля 1917 года командовал 4-й Финляндской стрелковой дивизией (до мая 1915 года — еще бригадой).

11-я армия также быстро исчерпала свой порыв: после успешно начавшегося наступления 22 июня часть войск, в том числе гвардейские дивизии, вышла из повиновения. Ударный 6-й армейский корпус генерала В.В. фон Нотбека, брошенный в стык 2-й австрийской (генерал барон Э. фон Бём-Эрмолли) и Южной германской (генерал граф Ф. фон Ботмер) армий у Конюхов, опрокинул 25-й австрийский армейский корпус генерала П. фон Хоффмана. В состав 6-го армейского корпуса входили 4-я (генерал Май-Маевский В.З.), 16-я (генерал Белявский А.П.), 151-я (генерал Войцеховский М.К.), 155-я (генерал Коломенский Н.П.) пехотные и 2-я Финляндская стрелковая (генерал  Иванов И.М.) дивизии. Также русскими был отброшен со своих позиций и 9-й австрийский корпус.

Однако опять-таки разгром 9-го австрийского корпуса генерала Э. Клеттер Эдлер фон Громника у Зборова не был подкреплен резервами, отказавшимися наступать. Войска встали на захваченных позициях, и командарм-11 генерал Эрдели И.Г. остановил наступление. 23-го числа 11-я армия попыталась вновь наступать, но, захватив несколько линий окопов, войска возвратились обратно и перешли к обороне, посчитав свой долг выполненным.

Все-таки неприятель считал положение на Восточном фронте тревожным и приступил к переброске резервов с других фронтов, благо, что англо-французы остановили свои атаки после провала наступления на реке Эна. Обеспокоенность германского командования в обстановке, сложившейся на востоке, вызывалась еще и тем обстоятельством, что на Русский фронт большими массами шли войска из тыла. Так, с 8 июня по 15 июля в русскую Действующую армию поступило восемьсот семь маршевых рот и тридцать запасных пехотных полков общей численностью около трехсот тысяч человек (Гаврилов Л.M., Кутузов В.В. «Перепись русской армии 25 октября 1917 г. // История СССР, 19б1 №2, с. 156).

Подходившие германские резервы сразу же концентрировались для организации контрудара, мало обращая внимания на «затыкание дыр», образовавшихся после русских ударов. Ведь боеспособность и наступательный потенциал разлагавшихся русских войск были хорошо известны германскому командованию. Из Франции были переброшены германские 16-я резервная, 5-я, 6-я, 20-я пехотные, 1-я и 2-я гвардейские дивизии; из Македонии — 101-я пехотная дивизия; из Италии — австрийские 7-я и 62-я пехотные дивизии. К 15 июля против русского Юго-Западного фронта стояло тридцать восемь только германских дивизий вместо

Наибольших успехов в летнем наступлении 1917 года добилась 8-я армия. Ее задачей было нанесение вспомогательного, отвлекающего удара на второстепенном направлении. Однако командующий армией генерал Корнилов Л.Г. постарался подготовиться к наступлению как можно лучше: броневики, бронепоезда, самолеты — все это шло в бой рядом с наступающей пехотой. 8-я армия перешла в наступление 23 июня, когда наступательный порыв соседних 7-й и 11-й армий уже исчерпал себя. В наступлении 1917 года участвовали многие будущие руководители Белого движения 1917-1922 годов. Например, на острие атаки 164-й пехотной дивизии, махом взявшей пять линий австро-венгерских окопов, шел ударный батальон будущего командира Дроздовской дивизии периода Гражданской войны штабс-капитана Туркула А.В.

3-я австрийская армия генерала К. Терстянски фон Надас, как в лучшие дни Брусиловского прорыва, покатилась на запад. Подходившие германские подкрепления разбрасывались в стороны, и 27 июня русские ворвались в Галич: только в одном Галиче в плен сдалось две тысячи потрясенных австрийцев. Противостоявшая Корнилову 3-я австрийская армия генерала Терстянски, была смята: 26-й и 13-й корпуса противника были последовательно разбиты в долине реки Быстрица. Части 8-й армии прорвали оборону противника на 25-30 километров в глубину на фронте около пятидесяти километров, а у немцев не хватало резервов для парирования мощного русского наступления.

8-я армия нанесла удар в стык между 3-й германской и 7-й австрийской армиями, что и обеспечило ей успех прорыва. Многократно битые австрийские части порой лишь обозначали сопротивление, а то и вовсе обходились без него: надрыв австро-венгерских вооруженных сил произошел несколько ранее своего русского неприятеля Но если австрийцев подкрепляли не потерявшие боеспособности германские части, то для русских только что потерпевшие разгром союзники не сделали ничего. Прорыв у Станиславува стал последним крупным успехом русской Действующей армии на Восточном фронте Первой мировой войны 1914-1918 годов. На Июньское наступление немцы ответили контрударом.

Как наименее разложившийся род войск, русская артиллерия в Июньском наступлении показала противнику, что ждало бы его, не будь в России буржуазной революции. Артиллерия Юго-Западного фронта полностью господствовала на поле боя, не позволяя австрийцам вести даже контрбатарейную борьбу. Впервые с начала войны русские практически не уступали врагу в тяжелой артиллерии и превосходили его в запасах артиллерийского снабжения. Тем не менее, успех наступления был призрачным: в атаку поднимались лишь самые лучшие, наиболее надежные кадры Действующей армии. Русские солдаты более не желали воевать… Одним из показателей падения боеспособности войск является тот факт, что 55% потерь стали составлять пленные, в то время как даже в тяжелейшем 1915 г эта цифра равнялась 41% (Нелипович С.Г. «Фронт сплошных митингов» // «Военно-исторический журнал», 1999, № 2, с. 41).

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 419-434.

Несопоставимость потенциала противоборствующих блоков после крушения «плана Шлиффена» в августе 1914 года уже не могла быть выправлена никакой военно-экономической организацией, столь блестяще проявленной Германией: «Экономический фактор — истощение сил блока Центральноевропейских держав, предопределенное их геополитическим положением, наряду с вводом в войну огромных резервов Антанты — ресурсов колониальных владений Великобритании и Франции и военно-экономического потенциала США — в конечном счете, решил исход войны» (Михалев С.Н. «Военная стратегия: Подготовка и ведение войн Нового и Новейшего времени», М., 2003, с. 831).

Однако для России война фактически завершилась на год раньше. Приход к власти партии большевиков в конце октября 1917 года знаменовал собой выход Российской империи (провозглашенной, впрочем, в начале сентября буржуазно-демократической республикой) из войны. Установившееся на Восточном фронте перемирие означало, что Россия, раздираемая революционным процессом на клочки, приступила к сосредоточению на внутренних проблемах, а именно на Гражданской войне 1918-1924 годов.

Официально Россия вышла из войны после заключения 3 марта 1918 года Брест-Литовского мирного договора Советской России со странами Четверного союза. На практике же русская армия стала демобилизовываться сразу после большевистского переворота и перехода Ставки под контроль нового Верховного Главнокомандующего прапорщика Крыленко Н.В.

Боевые действия на Восточном фронте прекратились, и лишь в феврале 1918 года последовала кратковременная вспышка локальных боев на псковском направлении, ставшая последней каплей для подписания мира советским правительством Ленина В.И. Утрата русскими огромных территорий и оккупация австро-германцами Прибалтики, Украины, Белоруссии, Донской области и Кавказа продолжались недолго. После поражения во Франции летом-осенью 1918 года и разгрома на Балканах в странах Центрального блока произошли революции.

Германская и Австро-Венгерская монархии пали, а новые правительства были вынуждены капитулировать. После этого на той территории бывшей Российской империи, что находилась под австро-германской оккупацией, также была распространена российская Красная Смута. Советская власть немедленно разорвала условия «похабного мира».

Итогами войны стали значительное территориальное сокращение Германии (плюс потеря всех колоний), окончательный и давно ожидаемый распад Австро-Венгрии на ряд независимых государств, оккупация большей части Турции войсками победителей, окончательная утрата Болгарией выхода в Средиземноморье. Репарации с побежденных, уничтожение вооруженных сил стран Четверного блока послужили для торжества Запада и его союзников по Первой мировой войне, в числе которых уже не было России — Российской империи. Той самой России, что, по всем объективным критериям должна была оказаться в стане победителей, а волей судьбы оказалась среди побежденных.

Интересно, что Европа, на протяжении нескольких десятилетий готовясь к Большой войне, отчаянно не желала ее. Даже после выстрела Гаврилы Принципа, ставшего поводом к развязыванию агрессии, мало кто верил в то, что война уже стоит на пороге. Все были уверены, что дипломаты так или иначе разрешат возникший между Сербией и Австро-Венгрией конфликт. Великий князь Александр Михайлович, двоюродный дядя императора Николая II, отмечал в своих воспоминаниях об июле 1914 года:

«Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно — все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дни проповедовать умеренность… Все были правы. Никто не хотел признавать себя виновным. Нельзя было найти ни одного нормального человека в странах, расположенных между Бискайским заливом и Великим океаном». В завершение своих мыслей великий князь дает совершенно точную и отчаянно справедливую оценку произошедшего: «Мне довелось быть свидетелем самоубийства целого материка».

Тотальная война всегда подразумевает войну на уничтожение. А когда такой войной охвачен целый материк, причем материк, стоящий во главе прогресса человеческой цивилизации, то ожесточенность боевых действий становится еще более понятной. На этой почве активно и стремительно произрастают различные внечеловеческие «теории», оправдывающие собственную разрушительную энергию. «Недочеловеки», «варвары», «боши», «жидомасоны», «лягушатники» и тому подобные термины призваны, оправдывая себя, представить неприятеля если еще и не человеком, то как минимум человеком недостойным такого наименования. Во главе «теоретических обоснований» своих действий стоят агрессоры, а уже по ходу войны к ним «подтягиваются» те, кто все-таки старался уклониться от конфликта.

Неудивительно поэтому, что нечеловеческое язычество, густо замешанное на кровавых массовых жертвоприношениях в концлагерях, в конечном счете расцвело именно в Германии, в период правления нацистской партии — концентрированного сгустка ненависти к добру и гуманности. В Первой мировой войне ненависть только ещё проходила свою «обкатку», разрушая все без исключения международные договорен, изначально призванные не допустить саморазрушения цивилизации. Девятнадцатое столетие содрогнулось бы от практики своего детища — «короткого двадцатого века»: «Макросистема континентальных империй в течение длительного времени была внутренне стабильна, потому что, несмотря на частые войны между соседними империями все они придерживались определенных конвенциональных ограничений в своем соперничестве. В общем, они не стремились разрушить друг друга… Окончательный демонтаж системы конвенциональных ограничений в отношениях между континентальными империями занял несколько десятилетий и со всей силой проявился именно в ходе мировой войны» (Миллер А. «Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования», М., 2006, с. 41.)

Понятно, что победоносная война была выгодна для всех и каждого. В то же время, сознавая свою ответственность, правительства великих держав Европы все-таки опасались развязать Большую войну, сознавая, что такая война надолго расколет Европу, и здесь военные партии оказались как нельзя кстати. Не военными готовилась война, но когда она оказалась нависшей над горизонтами Европы реальностью, именно генералы побоялись опоздать с началом военных действий и проиграть. Так как именно германская военщина более прочих зависела от жестких графиков «плана Шлиффена», то она и поспешила ударить по своим противникам.

Собственные же выгоды, даже минимальные, видели все. Немцы — установление своего владычества в Европе. Англичане — сохранение мировой торговой гегемонии. Французы — реванш за 1870 год с той уверенностью, что он больше не повторится. Русские и австрийцы — победу в соперничестве на Балканах наряду со сложнейшими внутренними проблемами в каждой из этих держав. Италия — укрепление своих позиций в Средиземном море наряду с окончанием объединения Италии присоединением австрийского порта Триест.

Какова же роль России в этой войне, в которой она, изначально находясь в стане заведомого победителя, преждевременно вышла из войны, после чего оказалась в лагере проигравших? Невзирая на преждевременный выход из войны и свое отсутствие в стане победителей, Российская империя сделала громаднейший вклад в достижение победы Антантой. Достаточно сказать, что Россия одна сковывала до половины всех вооруженных сил неприятельского блока; что именно русское самопожертвование спасло в 1914 году Францию, и помогло союзникам укрепиться в 1915 году.

Даже после капитуляции 1918 года на востоке осталось до полутора миллионов австро-германских штыков, оккупировавших западную часть России: их также не хватило Гинденбургу в решающем наступлении весны 1918 года на Западе. Как замечательно отметил Керсновский А.А.: «Русский меч лежал грозной тяжестью на весах войны, хоть им и владели руки слабые и неискусные. Он сокрушил бы неприятельскую коалицию, найдись в России полководец. Россия одна схватилась с половиной сил Центральных держав; Франция, Англия, Италия и Соединенные Штаты — державы, во много раз сильнейшие техникой, поделили между собой другую половину» (Керсновский А.А. «История русской армии», М., 1994, т. 4, с. 165).

Однако союзники не пожелали оценить русский вклад в общую победу по достоинству. С одной стороны, преждевременный выход России из войны позволил западным державам вычеркнуть нашу страну из рядов победителей даже на официально-казенном уровне. При этом забылось все — то самое широко пропагандировавшееся в наиболее трудное для англо-французов время «братство по оружию». «Братство» — не для политики. Русская революция оказалась как нельзя кстати для держав Запада: можно было не выполнять свои обязательства перед русским, которые были заключены в наиболее тяжелое время войны. Степанов А.И. подытожил: «В конечном итоге, вооруженные силы России в 1914-1917 годах сыграли роли роль «парового катка» для срыва планов молниеносной войны и перемалывания значительной части совокупной военной мощи центральных держав. Русскую армию использовали в качестве того пресловутого мавра, который, сделав свое дело, должен был уйти в историческое небытие» («Население России в XX веке», М., 2000, т. 1, с. 80).

С другой стороны, Запад достиг обеих целей войны: и Германия и Россия выбыли из ряда великих держав. Более того: Германия была закреплена на уровне второстепенной страны Парижским мирным договором, а в отношении объятой пламенем Гражданской войны России союзники поспешили приступить к широкомасштабной интервенции. Обе великие державы были исключены из равноправных международных отношений, лишившись статуса независимых игроков не только на мировой, но даже и европейской геополитической «шахматной доске». При этом, нимало не стесняясь, англо-французы, а также американцы и японцы в своих секретных консультациях «делили» своего вчерашнего союзника на зоны влияния, подлежавшие оккупации и колониальной практике территориальной эксплуатации: тем самым Россия ставилась даже ниже побежденных стран Четверного блока. Об этом факте не следует забывать.

Мировая война российской монархии завершилась крушением монархического строя, преждевременным выходом из войны, сверхкровавой Смутой как итого Великой русской революции 1917 года, установлением советской власти в России после кровопролитнейшей Гражданской войны. Наверное, не будет лишним сказать, что после октябрьского переворота, в течение более чем четырех лет, друг с другом боролись две революции. Если во Франции конца восемнадцатого века в смертельной схватке сошлись роялисты и республиканцы, то в России начала века двадцатого — с обеих сторон в Гражданской войне сражались республиканцы. Только одни из них боролись за буржуазную республику, а другие — за республику Советов.

История сделала очередной непредсказуемый виток. Монархическая идея так и не была поднята на щит ни одной сколько-нибудь значительной силой в России, бесспорно, подавляющая часть монархистов находилась в стане Белого движения. Как говорит исследователь, в годы Гражданской войны «в офицерской среде отмечались, прежде всего, монархические устремления, причем к монархическому течению мыкали лучшие представители кадрового офицерства, наиболее подготовленные для строевой работы» (Волков С.В. «Трагедия русского офицерства», М., 2002, с. 216).

Так можно ли сказать, что русская монархия отжила свое? С одной стороны, по замечанию Булдакова В.П., после Первой мировой войны наблюдается процесс системного кризиса европейских монархий, которые одна за другой, не выдержав испытания войной, заменялись республиканским строем. Булдаков В.П., в частности считает, что системный кризис Российской империи был «связан, как представляется, с недостаточной оперативностью и эффективностью управления империей, постоянно запаздывающей реакцией властей на развитие событий в стране. Мало того, засилье бюрократии, коррупция, казнокрадство автоматически превращали власть в России из предмета привычного восхищения и добровольного подчинения в объект поношения, насмешек и самых невероятных слухов».

С другой стороны, это верно лишь в отношении тех монархических стран, что являлись великими державами и потерпели военное поражение в 1914 -1918 годах. Военный разгром стал определяющим фактором в крахе великодержавных монархических режимов: Э. Хобсбаум точно подметил, что «из побежденных стран ни одна не избежала революции». И все великие державы, потерпевшие поражение, являлись монархиями — Германия, Австро-Венгрия, Россия.

Действительно, можно спорить, потерпела ли поражение русская монархия, будучи сброшена революцией раньше времени, или разгром целиком лежит на совести революционной власти. Представляется, что, так или иначе, была война и была революция. В конечном счете Германия также не потерпела окончательного поражения, выбыв из войны, в качестве первопричины, вследствие истощения страны, капитуляции союзников и разворачивавшейся в Германии революции.

Военное поражение Российской империи стало логическим итогом того ведения войны, что продемонстрировали и император, и Временное правительство. Могло быть по-иному, не будь революции? Могло. Поэтому мы и не говорим, что поражение было закономерным, но лишь — логически и объективно вытекающим из практики ведения войны в 1914-1917 годах.

Те же русские эмигранты — участники войны считали, что Россия фактически потерпела поражение в Первой мировой войне, хотя, как писал Н. Головин, «без решительной победы ее врагов над Российской Армией на театре войны». Но то же можно сказать и в отношении Германии, а между тем поражение Германии в Первой мировой войне не подвергается сомнению. Обобщая исследовательский опыт эмигрантов, А. Савинкин считает, что «в Первой мировой войне Россия понесла сильнейшее внутреннее поражение.

Война закончилась не победой, сопряженной с могуществом и народным одушевлением, а настоящей бедой-катастрофой: разложением армии и флота, двумя революциями, кровавой Гражданской войной, опустошительным социалистическим экспериментом, очередной серией бессмысленных и неподготовленных войн, утратой и растратой завещанного от предков богатейшего наследия, территорий, людских ресурсов. Цена за нежелание «довоевать» и неумение побеждать оказалась слишком высокой» («Военная мысль в изгнании. Творчество русской военной эмиграции», М., 1999, с. 500; «Государственная оборона России: императивы русской военной классики», М., 2002, с. 531).

В определяющем отношении преждевременный выход Российской империи из мировой борьбы был обусловлен позицией, занятой основной массой населения  страны (85 %), — крестьянством, составлявшим львиную долю вооруженных сил и дававшим обороне рабочие руки в промышленности, а также и продовольствие. В чем чина того, что русское крестьянство, в отличие от наций Европы, так и не восприняло Первую мировую войну как «свою», необходимо-насущную и требовавшуюся для улучшения жизни государства и народа?

В отношении субъективной психологии в современной историографии существует точка зрения о том, что Первая мировая война стала роковой для Российской империи вследствие своего «окраинного» характера, удаленности театра боевых действий от великорусских губерний. Русский крестьянин, не могший осознать целей неожиданного союза с Западом и необходимости противоборства с Германией сознательно, как гражданин и патриот своего отечества, защищать Польшу  и Литву, пусть даже и входивших в состав Российской империи (Вронский О.Г. «Государственная власть России и крестьянская община в годы «великих потрясений» (1905-1917)», М., 2000, с. 387-388).

Действительно, современная война, национальная война XX столетия, с одной стороны, потребовала вовлечение в тяжелейшее противостояние всех сил нации, а с другой — своей «затянутостью» и расплывчатостью целей вызвала крайнюю неустойчивость в поведении широких народных масс, и в первую голову солдатских масс. Ограниченность крестьянского кругозора рамками сельской общины, его вековая оторванность от внешнего мира и неинформированность в области государственной политики (в других странах большинство граждан читали ежедневные газеты) подразумевали тот факт, что враг должен обязательно напасть на родной очаг. И вот тогда-то агрессор получит решительный и жестокий отпор. Искать врага вдали от родного дома, в тысячах километров от своей деревни, на взгляд крестьян, было бессмысленно.

Поэтому хорошо дрались кадровики и молодые новобранцы, жаждавшие видеть жизнь. И поэтому плохими считались второочередные ополченские дивизии, особенно те из них, что возглавлялись невыдающимися командирами, а таких было большинство: к 1917 году из шести миллионов людей, прошедших к началу войны военную службу, в строю осталось немногим более миллиона; и из этих большая часть — мужчины за тридцать лет. Так что корень вопроса лежал не столько в военной подготовке солдата, сколько в его политическом обучении: «В России в силу запаздывания социальной трансформации общества в условиях модернизации, сохранения замкнутых в рамках локальных сообществ, сословно неполноправных крестьянских масс, буржуазная нация складывалась медленно, что определило более низкий, чем в развитых капиталистических странах, уровень национальной консолидации и национального самосознания народа» (Поршнева О.С. «Ментальный облик и социальное поведение солдат русской армии в Первой мировой войны (1914 — февраль 1917 г.) // «Военно-историческая антропология». Ежегодник. М., 2002, с. 254).

Государственная власть Российской империи не смогла к началу мирового противоборства обеспечить такую консолидацию нации вокруг престола. В военное же время масса негативных проявлений российской действительности была еще более усугублена. Между тем элита страны ясно сознавала, что отставание от Запада в двадцатом веке будет равнозначно потере суверенитета. Это явление стало отчетливо проявляться уже после Первой русской революции 1905-1907 годов.

Начатые правительством Столыпина П.А. внутренние реформы, ставшие логическим продолжением осторожного реформирования предшествующего времени, «подтягивали» активы Российской империи к уровню великих держав Европы, которые в этот момент активно готовились к Большой европейской войне. Ради этого русской верховной власти в очередной раз пришлось пожертвовать самобытностью страны и переводить ее развитие на капиталистический путь, причем в его чрезмерно форсированном варианте.

Таким образом, перед последним царским режимом стояла задача одновременного «скачка» в экономическом развитии и сдерживании военной угрозы со стороны Запада, который если не прямо, так опосредованно втягивал Россию в Большую войну. Если Германия и Австро-Венгрия открыто рассматривали Российскую империю как вероятного противника, то Франция и Великобритания отчетливо сознавали, что без России разгром Антантой Центрального блока невозможен. Поэтому участие нашей страны в Первой мировой войне было практически неизбежным: избежать военного конфликта было возможно лишь ценой утраты престижа страны, вероятной политической изоляцией, потерей всех союзников, утратой своих позиций на международной арене.

Война подвергла испытанию на прочность не только русскую государственную систему, но и весь ее политический и социально-экономический строй. Но даже и теперь монархия оказалась трагически одинока: либеральная буржуазия могла поддержать ее только при условии передела власти; крестьянские массы жаждали лишь одного — земли. Никто не задумывался о том, что наше Отечество дошло до той кризисной черты, за которой стоит только тезис «победа или смерть!».

В свою очередь не отличавшаяся гибкостью верховная государственная власть не собиралась идти на уступки в пользу буржуазии и крестьянства. Такая позиция последнего императора Николая II Романова и его окружения могла иметь успех исключительно при условии обеспечения победы в Большой войне: победы достаточно быстрой, умелой и решительной. Власти не только не смогли обеспечить такой победы, но даже, напротив, усугубили тяготы военного времени в сознании и жизнедеятельности нации. Поэтому в этом смысле совершенно прав  Шацилло К.Ф., показавший, что «непосредственным виновником поражения России в Первой мировой войне является третьеиюньский политический режим, оказавшийся неспособным адекватно ответить на вызовы современной эпохи, предвидеть последствия своих имперских амбициозных планов» (Шацилло К.Ф. «От Портсмутского мира к Первой мировой войне. Генералы и политика», М., 2000, с. 5).

Пустопорожнее и провоцирующее агрессоров бряцание оружием, влияние «военной партии», обман самого себя в смысле подготовки страны к Большой европейской войне — все это было свойственно режиму последнего русского императора. Действительно, буржуазия не проявила должного патриотизма в годы войны (одно дело — словесные декларации, и совсем иное — упорная работа на оборону, принесение капиталов «на алтарь отечества», отказ от политической борьбы на время военных действий), и объективно даже сделала все от нее зависящее, чтобы проиграть войну. Но и верховная монархическая власть оказалась столь закоснелой и затупившейся, что не нашла сил пойти на компромисс с общественностью, не смогла достойно вести войну.

После 1918 года в Европе осталась масса монархий — те же Великобритания, Бельгия, Югославия, Румыния; нейтральные Испания и Швеция. Но только в одной стране, потерпевшей поражение в мировой войне, удержалась монархия — в Болгарии, причем в двадцатых годах помощь как раз русских белогвардейцев, ставших к тому времени эмигрантами, едва-едва спасла болгарского царя от революции. Опять-таки Германия была довольно развитой парламентской монархией, так что говорить о крахе одних лишь самодержавств не совсем верно.

После Первой мировой войны пали лишь те монархии, что потерпели поражение, причем именно военное поражение, признанное их нациями. В определенном смысле на военное поражение самым непосредственным образом влияла форма правления. Здесь можно выделить несколько аспектов.

Дело в том, что в Германии, России и Австро-Венгрии милитаризация политической власти достигла своего максимума. Главы государств, фактически являвшиеся и Главнокомандующими своими вооруженными силами (монархический принцип неизбежно подразумевает такой оборот, невзирая на наличие чисто юридических фигур вроде великого князя Николая Николаевича в России или эрцгерцога Фридриха в Австро-Венгрии), сосредоточили в своих руках всю военную и гражданскую власть. Бельгия, Сербия и Румыния явились народами-изгнанниками, и только участие в войне на стороне сильнейшего блока спасло их политический строй от краха.

«Тотальная» мировая война — не для традиционных монархий. Разделение властей, а, следовательно и ответственности, в конституционных государствах (фактически конституционных, а не просто связанных наличием писаной конституции) не вело к подрыву престижа самой власти как таковой, которая в монархических странах была сконцентрирована и олицетворена в личности монарха.

Возможно, что, как и в XIX столетии, ситуацию мог выправить союз монархических государств между собой, тем более необходимый, что этот же самый вариант предусматривался и логикой геополитических законов. Но этого не произошло: Россия и Германия стали врагами, причем немцы поспешили бросить вызов всему миру, а русские встали на сторону своих традиционных противников против своего векового союзника. Монархические режимы, приняв самое активное участие в развязывании Большой европейской войны, совершили самоубийство. А ответственность за самоубийство лежит прежде всего, разумеется, на самом самоубийце.

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 483-491.

К осени 1917 года войска потеряли 63-65 % личного состава от общего числа, причем практически полностью был выбит весь кадровый корпус (свыше полутора миллионов человек) и военнообязанные первой и второй очереди (еще около шести миллионов людей). Восточный фронт лишился своей главной ударной силы, что в условиях морального разложения и технической отсталости ставило его в неравное положение с противником.

Армия окончательно стала «вооруженным народом», эта тенденция прослеживалась уже с конца 1916 года. Согласно заявлениям военных, если общий состав войск исчислялся цифрой в десять миллионов «едоков», то в строю было не более двух миллионов штыков и сабель, из которых лишь половина являлась вполне боеспособной (Керсновский А.А. «История русской армии», М., 1994, т. 4, с. 322).

Вдобавок ко всему, разочарованные в деятельности существующей социалистической власти солдаты не желали поддерживать Керенского А.Ф. На Северном и Западном фронтах надежных для Временного правительства частей уже не было: это отчетливо подтвердили события 25-26 октября в Петрограде, когда Ставка не смогла найти ни единого полка, чтобы использовать его в качестве карательных сил. На состояние этих фронтов определяющим образом влияли пробольшевистские прифронтовые гарнизоны, особенно в Минске и Риге. Тыловые гарнизоны страны повсеместно выносили резолюции о переходе власти в руки Советов. Фронт разлагался от дезертирства и братания, а Керенский отмалчивался.

Впрочем, власти еще пытались удержать революционный процесс на фронте в нужном русле. Так, глава Министерства иностранных дел Терещенко М.И. в телеграмме от 7 сентября заявлял дипломатическим представителям в союзных государствах, что зимой боеспособность армии будет восстановлена и война продолжена. Правительство Керенского А.Ф. отчаянно нуждалось в поддержке союзников, заинтересованных в том, чтобы большие массы немцев и австрийцев оставались на Восточном фронте. Но кто может помочь безумному?

Приоритетной целью для всех заинтересованных в сохранении Восточного фронта лиц оставалась, разумеется, русская Действующая армия. Выдвигалась целая программа мероприятий по усилению войск к весне 1918 года. Свои проекты в данном отношении предлагали и военные руководители — генерал Верховский А.И. (военный министр до 22 октября) и генерал Духонин Н.Н. (начальник штаба Верховного Главнокомандующего и потому фактический глава Ставки). Уже в октябре 1917 года генерал Духонин Н.Н. предложил Керенскому А.Ф. свой проект реформирования вооружённых сил страны во имя продолжения борьбы. Теперь войска должны были называться Русской народной армией и базироваться на таких началах, как:
1. территориальность;
2. добровольчество;
3. техническая оснащенность, а также полное довольствие и снабжение;
4. расформирование частей, не желающих драться, с дальнейшим их преобразованием в рабочие дружины;
5. сохранение существующей организации по формированию революционных и георгиевских батальонов («Государственная оборона России: императивы русской военной классики», М., 2002, с. 515).

Керенский А.Ф. под давлением союзников утвердил проект генерала Духонина, но это ничего уже не решало. Правда, военный министр Верховский еще распорядился приступить к образованию милиции из откомандированных из войск солдат и офицеров, а также к делению территории страны на участки запасных бригад. По плану, составленному накануне октябрьского переворота, планировалось расформировать ряд полков на фронте и в тылу, в том числе шестнадцать — в Московском военном округе. Но и этот план остался на бумаге. А между тем крестьянство в армии и деревне «устало ждать» окончания войны «сверху» и стало переходить к самостоятельному заключению мира.

Масла в огонь подлила и история с отставкой военного министра генерала Верховского А.И., назначенного на этот пост 30 августа, в ходе подавления корниловского выступления. 20 октября генерал Верховский потребовал немедленного выхода России из войны во имя спасения «демократической революции». После того как Керенский А.Ф. отказал ему в этом, Верховский А.И.  подал в отставку и через два дня уехал на Валаам. Правительственная печать пыталась представить инцидент как предоставление военному министру двухнедельного отпуска. Так, газета «День» за 22 октября сообщала: «Это не немедленное заслуженное увольнение, а временный отпуск, который, в действительности, несомненно, окажется отпуском навсегда». Газета оказалась права: Верховский А.И. вернулся в столицу 3 ноября, когда большевики «отправили в отставку» и самого Керенского с его абсолютно недееспособным правительством.

Проблема заключалась в том, что генерал Верховский, указав на развал вооруженных сил, потребовал либо немедленно реорганизовать армию, либо начать переговоры о мире. В своем докладе 20 октября в предпарламенте военный министр указывал: «Армия в девять с половиной миллионов человек стране не по средствам. Мы ее не можем прокормить. По данным министра продовольствия, только что лично побывавшего на юге, максимум, что мы можем содержать, это семь миллионов человек… Мы не можем эту армию ни одеть, ни обуть… Между тем, отпустив 600-700 тыс. человек, Ставка категорически заявила, что дальше ни один солдат отпущен быть не может.

Ставка, стоящая во главе этого дела, после всех расчетов и зная обстановку внутри страны, считает дальнейшее сокращение армии опасным с точки зрения обороны. Не будучи хозяином этого дела, я не могу изменить решения Ставки; здесь, значит, непримиримый тупик, если люди, руководящие обороной страны, не будут заменены другими, способными найти выход из создавшегося противоречия. Если же оставить все это в его теперешнем положении, то иного выхода, как заключение мира, нет».

То есть противоречия между военными руководителями и правительством в отношении дальнейшего ведения войны также играли на развал армии. Да и вообще, смысл дальнейшего продолжения войны уже канул в Лету. Еще летом социалистическое правительство под давлением Петроградского Совета объявило, что будет продолжать войну «без аннексий и контрибуций». Иначе говоря, сколько бы ни продолжалась война, Россия ничего, то есть абсолютно ничего, не получила бы от этого: ни территориальных приращений (аннексия), ни денежных компенсаций (контрибуция). К чему же тогда вообще воевать: во имя выгод  Великобритании и Франции? Во имя удержания власти обанкротившимся правительством Керенского А.Ф.? Во имя дальнейших прибылей буржуазии, наконец-то дорвавшейся до власти и потому могущей теперь регулировать и полностью контролировать приращение своего капитала?

В эти же кризисные дни Временное правительство распорядилось о подготовке отправки столичного гарнизона в окопы, чтобы укрепить шатавшийся под натиском разложения Восточный фронт. Разумеется, солдатские комитеты под влиянием большевистского Военно-революционного комитета отказались выполнять это требование. Так что не случайно в критические дни Октября части петроградского гарнизона отказались поддержать Временное правительство.

Тем не менее надо было на что-то решаться. В условиях, когда власть сама собой переходила к большевистскому Петросовету и делегатам II Всероссийского съезда Советов, нельзя было просто ждать, скрестив на груди руки. В своих воспоминаниях бывший министр внутренних дел Временного правительства Никитин А.М. утверждает, что Керенский А.Ф. все-таки решился. 26 октября на парижскую конференцию должны были выехать Терещенко, Прокопович и Скобелев, дабы поставить перед союзниками вопрос о заключении мира. Однако и это намерение оказалось запоздалым. Кроме того, по свидетельств Верховского А.И., генерал Алексеев М.В. отказался ехать на эту конференцию, считая, что война бесповоротно проиграна и нельзя вводить союзников в заблуждение речами о продолжении войны.

В ходе октябрьских событий в Петрограде, когда Красная гвардия и матросы Балтийского флота уже выдвигались к Зимнему дворцу, а солдаты столичного гарнизона, в основной своей массе державшие вооруженный нейтралитет, блокировали движение по городу, Ставка пыталась отправить на помощь Керенскому и его правительству карательные отряды. Но войска к этому времени практически открыто поддерживали Ленина В.И. в его борьбе за мир и землю, которые большевики обещали уставшей стране. Так, командующий армиями Северного фронта генерал Черемисов В.А. сообщал в Ставку и. о. Верховного Главнокомандующего генералу Духонину Н.Н. «Против отправки войск из 12-й армии сильно агитируют комитеты. Я сомневаюсь, что её (карательную экспедицию) можно осуществить… подавляющая часть войск фронта и весь флот стоят за невмешательство в Петроградскую политическую передрягу… наоборот, многие выражали желание помочь большевикам».

Генерал Духонин распорядился подготовить для броска на Петроград и Москву 17-й армейский корпус с Румынского фронта, а также 22-й и 49-й корпуса с Юго-Западного фронта. Но и это предприятие кончилось безрезультатно. Керенский А.Ф., понимая необходимость нахождения под рукой верных воинских частей, еще в начале осени решил переподчинить 3-й Конный корпус генералу Краснову П.Н. и создать свой собственный резерв недалеко от столицы на случай выступления большевиков. Лучше всего такое мероприятие проходило под предлогом военной необходимости. Уже 2 сентября министр-председатель телеграфировал генералу Краснову: «…ввиду полученных сведений об ожидающемся в Финляндии восстании и в связи с попыткой противника высадиться на берегу Финляндии приказываю немедленно сосредоточить части III-го конного корпуса в районе Павловск — Царское Село — Гатчина — Петергоф».

Однако ничто не помогло изначально недееспособному режиму Керенского А.Ф. удержаться у власти. За три месяца своего безоговорочного правления ни один из кардинальных вопросов — мир и земля — так и не был разрешен последним министром-председателем Временного правительства. Бессмысленная разработка «наилучшего» земельного законодательства, декларативные заявления о грядущем мире без аннексий и контрибуций не могли разрешить назревших и произвольно саморазрешавшихся противоречий. Поведение самого Керенского А.Ф. и его соратников повсеместно стало вызывать раздражение и недовольство. А стремление Временного правительства иметь поддержку слева (большевики), дабы раздавить заговор справа (корниловцы и кадеты), передавали власть в руки Советов, где верховодили сторонники Ленина.

Переход власти в руки большевиков и большевистских Советов, назначение Ленина В.И. главой советского правительства (Совета Народных Комиссаров), безрезультатные попытки частей 3-го Конного корпуса и юнкеров двух столиц вырвать власть из рук устроителей нового переворота фактически выводили Россию из войны. Отказ казаков от движения на Петроград обрекал сопротивление в столице на поражение. А разгром антибольшевистского выступления в Москве окончательно передал власть Совету Народных Комиссаров под председательством Ленина В.И.

После прибытия в Ставку советского Верховного Главнокомандующего прапорщика Крыленко Н.В. и гибели генерала Н.Н. Духонина, растерзанного толпой солдат на глазах Крыленко, процесс заключения перемирия на Восточном фронте принял санкционированные и организованные рамки. Так, 27 ноября 1917 года перемирие было заключено на Северном фронте, 1-4 декабря — на Юго-Западном, 4 декабря — на Западном, 9 декабря — на Румынском, 18 декабря — на Кавказском фронте. В эти месяцы, еще до заключения мира, началась демобилизация армии, которая в стихийном порядке протекала задолго до прихода к власти большевиков. До Брестского мира 3 марта 1918 года, поставившего юридический итог под участием России — Российской империи в Первой мировой войне, половина войск, еще стоявших к октябрю 1917 года в окопах, уже была распущена по домам.

Брестский мир, отторгавший от тела бывшей Российской империи громадные территории, стал ярким доказательством того, что германская агрессия вовсе не являлась «самозащитой» от Антанты. Переход под юрисдикцию Германии и Австро-Венгрии Польши, Белоруссии, Прибалтики, Украины на деле означал территориальное отбрасывание России в допетровские времена, в начало семнадцатого столетия. Именно такой подход к территориальному пространству России всегда являлся оправданным в глазах государств Запада. Представляется, что союзники России могли только рукоплескать такому решению «русского вопроса» немцами.

Русский фактор получил свое истинное значение в глазах союзников в 1918 году, в ходе весенне-летнего натиска немцев на Западном фронте. С начала войны превосходство союзников базировалось на том простом основании, что львиная доля австрийских вооруженных сил и чуть ли не половина германцев дрались на востоке. Теперь же во Франции и в Италии союзники стали быстро отступать. Мартовское наступление германских армий во Франции стало вторым после первого месяца войны, немцы пытались применить в деле «план Шлиффена». Именно тогда «Германия была отчаянно близка к тому, чтобы вернуть потерянный ей блестящий шанс на победу, который она упустила в начале сентября 1914 года» (Лиддел-Гарт Б. «Правда о Первой мировой войне», М., 2009, с. 390).

Американцы еще не успели высадить на французскую землю и обучить значительные войска. Падение русской монархии предопределило выход России из войны, несмотря на все усилия англо-французов удержать русских в мировой бойне. Впрочем, нельзя не отметить, что в 1917 году Запад добился по крайней мере одной из своих целей — вывода России из разряда великих держав и ее глобального ослабления в ходе революции, Гражданской войны и разрухи. Но оставались еще немцы. Лишь тот факт, что немецкие и особенно австрийские солдаты устали от войны, да полтора миллиона штыков, оставленных для оккупации России, спасли англо-итало-французов от поражения. Если в 1914 году немцам не хватило в битве на Марне пятидесяти — ста тысяч штыков, то теперь они оставили на востоке в пятнадцать раз больше, чтобы еще раз испытать горечь поражения, ставшего на этот раз окончательным.

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 478-483.