Еще Аскольд и Дир (дружинниками новгородского князя Рюрика), не получившие от него городов и надеявшиеся утвердиться в Греции, направились со своими родами на юг по великому Днепровскому водному пути. Здесь, в земле полян, они овладели Киевом, где и остановились. К ним стали стекаться все недовольные и искатели приключений. Скоро у них образовалась многочисленная дружина, с которой они и предпринимают в 865 году, внезапно для греков, поход к Царьграду на 200 ладьях (8 тыс. человек). В это время Константинополь был сильно укреплен, особенно с суши.

«Поход этих варваров,— замечает патриарх Фотий, — был так схитрен, что и молва не успела оповестить, и что мы услыхали о них уже тогда, когда видели их»… Ужас, охвативший всю столицу, был неописанный. Немедленно к императору был отправлен гонец.

Между тем Царьград был уже обложен русскими, как вдруг, без всякой видимой причины, русы сняли осаду и, захватив громадную добычу, ушли на своих ладьях. По всем вероятиям, они получили известие о приближении императора Михаила III с греческими легионами и флотом, с которыми он пошел было против сарацин, но, получив известие о нападении русов, поспешил вернуться для выручки столицы.

Далее, по 907 год, т. е. 42 года, отношения Руси к Византии были, по-видимому, мирного свойства. Русы находились даже на греческой службе, но, вероятно, со стороны греков последовало какое-либо крупное нарушение договоров с Русью, так как в 907 году, т. е. на 29 году своего правления, Олег (Вещий) предпринял поход против греков. Это был уже не набег шайки варягов, а предприятие соединенных сил всех славянских и, частью, финских племен, населявших тогдашнюю Русь. По свидетельству летописей, поход был на конях и ладьях. Последних было 2 тыс.; на каждой якобы по 40 человек. Конница отправлена сухим путем.

Поход Олега увенчался полным успехом. Греки согласились на потребованные Олегом условия мира, уплатили по 12 гривен на ладью и заключили предварительный, а впоследствии окончательный, мирный договор, по которому русы приобрели существенные права в греческих областях. В знак победы щит Олега был прибит к вратам Царьграда. Из преданий об Олеге видно, что он являлся не столько храбрым воином, сколько мудрым, искусным и хитрым, «Вещим». Он же — первый собиратель племен. Под его общим знаменем племена впервые познают свое единство и соединенными силами участвуют в походе.

Игорь (912 — 945) предпринимал два похода в Византию, не имевшие по своим последствиям никакого значения.  Сын Игоря Святослав первые 10 лет своего княжения ведет, — это из Киева, победоносные войны с народами на Дону, Кубани и при Каспийском море! В летописи под 964 г. стоит: «Когда князь вырос и возмужал, он начал вокруг себя собирать много храбрых воев, ибо и сам был храбр и быстр, как пардус (леопард), и потому много воевал. Котлов за собою не возил, мясо в походе не варил, но, тонко изрезав конину или зверину, испекал на углях и ел. Шатров у него не было, ложась спать, клал под себя потник, положив седло под голову. Таковы были и вой (земско-городское войско) его».

В 967 г. греческий император Никифор Фока, в ожидании войны с болгарами, вследствие отказа платить им дань, отправил патриция Калокира в Киев к Святославу склонить его (дар в 26 пуд. золота) на набег на Болгарию. Отважный Святослав охотно согласился, убежденный ловким Калокиром, мечтавшим с помощью храбрых русов занять шаткий престол. На клич для похода, обещавшего много добычи, золота и девиц, русская молодежь скоро стеклась под стяги Святослава.

Посадив на ладьи ок. 10 тыс. чел., Святослав в 967 г. двинулся в Болгарию, Черным морем и Дунаем. 30 тыс. болгар пытались сопротивляться, но русы, сомкнув щиты и обнажив мечи, нанесли им поражение. Болгары, отступив к Доростолу, заперлись, но были и там побеждены.

Вскоре вся страна, а также Македония и Фракия до Филиппополя попали под власть Святослава. Тогда Фока, поняв, какого опасного союзника он пригласил, и узнав о замыслах Калокира, стал готовиться к войне: принял меры по обороне Царьграда, загородил цепью вход в Золотой Рог и отправил посольство к болгарам под видом переговоров о брачном союзе между лицами царственных домов, но на самом деле — с целью возмущения болгар.

Печенеги, вероятно, подкупленные Никифором, напали на Киев. Это заставило Святослава поспешить домой. Здесь, усилив свою дружину воями, он прогнал печенегов. Но когда его стали упрашивать остаться в Киеве, он отвечал: «Не любо мне жить в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае (вероятно, нынешний Рущук); там — среда земли моей, туда сходится все хорошее: от греков — паволоки, золото, вино и различные овощи, из Чехии — серебро, из Угри — кони, из Руси — скора (меха) и воск».

Вскоре по смерти матери своей, св. Ольги, Святослав опять отправился в Болгарию, — и снова началась борьба, придавшая героический образ князю и заставившая потомство забыть весь вред его болгарских походов. Святослав предпринимает набеги к югу от Балкан и в 970 г., овладев Филиппополем, подступает к Адрианополю.

Между тем Никифор был убит знаменитым полководцем Иоанном Цимисхием, который, вступив на престол, старался переговорами склонить Святослава возвратить завоеванные области, иначе грозил войною. На это Святослав отвечал: «Да не трудится император путешествовать в нашу землю: мы скоро поставим шатры свои перед Византийскими воротами, обнесем город крепким валом и, если он решится выступить на подвиг, мы храбро его встретим». При этом Святослав советовал Цимисхию удалиться в Малую Азию.

Война возгорелась, и Святослав понес вскоре поражение под Адрианополем, причем, имея громадные потери, отступил к Дунаю. Между тем войска греков из Адрианополя пришлось отозвать в Малую Азию против восставшего Варды Фоки, брата убитого Никифора. Положение Цимисхия стало крайне затруднительным, и надо было предпринять решительные действия для обуздания все увеличивающейся смелости русов. Но для этого требовались значительные приготовления, окончить которые нельзя было ранее весны следующего года; да к тому же в наступившее зимнее время переход через Гемский хребег (Балканы) считался невозможным.

Ввиду этого Цимисхий снова завел переговоры со Святославом, послал ему значительные подарки, обещая остальные прислать весною, и, по всем вероятиям, дело закончилось заключением предварительного договора о мире. Этим и объясняется оставление Святославом незанятыми горных проходов (клиссур) через Балканы.

Между тем весной 971 года Цимисхий, пользуясь разбросанным положением сил Святослава по Болгарии и его уверенностью в мире, неожиданно выслал из Суды флот из 300 судов, с приказанием войти в Дунай, а сам с войсками двинулся к Адрианополю. Здесь император был обрадован известием, что горные проходы не заняты русами, вследствие чего Цимисхий, во главе «бессмертных телохранителей» (конные латники числом до 2 тыс. чел.) и имея сзади 15 тыс. пехоты и 13 тыс. конницы, а всего 30 тыс., беспрепятственно прошел страшные клиссуры и 12 апреля, совершенно неожиданно для русов, подошел к Преславе, занятой воеводою Святослава Сфенкелом.

На другой день Цимисхий, построив густые фаланги, двинулся к городу, перед которым его ожидали на открытом месте русы. Завязался упорный бой, но русы, не имея конницы, не могли устоять против греческих всадников, и, когда «бессмертные» охватили их левое крыло, они вынуждены были отступить в город.

14-го прибыли к Цимисхию остальные войска с каменометными и стенобитными машинами. Торопясь взять Преславу до прибытия на выручку Святослава, греки, без труда разбив деревянные стены, пошли на приступ и после отчаянного боя овладели городом. Сфенкел отступил и заперся в царском дворце, где продолжал обороняться, пока Цимисхий не приказал зажечь дворец. Выгнанные пламенем из дворца, русы вышли и отчаянно отбивались от окружавших их греков. Почти все были истреблены, только самому Сфенкелу, всего с несколькими воинами, удалось пробиться к Святославу в Доростол.

В Преславе греками был взят в плен болгарский царь Борис, которого Цимисхий отпустил на свободу, даже заключив с ним союз. В это время усилия Святослава собрать войска к Доростолу не могли увенчаться успехом, если только принять во внимание, с одной стороны, неожиданность для него войны, а с другой — быстроту действий Цимисхия: уже через 10 дней сам Святослав был застигнут греками под Доростолом. Этим и объясняется, почему Святослав, всегда первым нападавший на врага, даже не выступил навстречу Цимисхию. Это было теперь даже благоразумно, так как с наличными силами и без конницы он легко мог быть окружен и отрезан от Доростола превосходною многочисленною греческою конницей. Между тем в Доростоле находились все его ладьи, а Дунай был для него единственным путем отступления.

23-го  произошел передовой бой у Доростола. 24-го Цимисхий был встречен общей вылазкой. 25 апреля Цимисхий попытался, но неудачно, овладеть городом приступом. Вечером же русы снова произвели сильную вылазку, причем, по сказаниям византийцев, они в первый раз попробовали действовать в конном строю, но, имея дурных коней, набранных в крепости и не привыкших к бою, были опрокинуты греческою конницею. В этот же день подошел греческий флот и расположился на Дунае против города, вследствие чего русы были окончательно обложены и не смели более выходить на своих ладьях, боясь греческого огня. Для безопасности Святослав приказал вытащить лодки из воды и поставить их на берегу.

26 числа русы опять сделали вылазку, но уже всеми силами. С длинными, до самых ног, щитами и покрытые кольчугами и бронями, русы, выйдя в сумерки из крепости и соблюдая полную тишину, подошли к греческому стану и неожиданно напали на греков. Бой длился с переменным успехом до полудня 27 числа, когда был убит Сфенкел, доблестный защитник Преславы, после чего русы отступили.

В ночь с 27-го на 28-е Святослав, ожидая, в свою очередь, нападения, приказал вырыть глубокий ров вокруг городских стен и решился обороняться до последней крайности. Цимисхий сначала ограничился одним обложением, надеясь голодом заставить Святослава сдаться, но в скором времени, благодаря постоянным вылазкам русов, все дороги и тропинки были перекопаны рвами и заняты, а на Дунае флот усилил свою бдительность. Вся конница греческая была выслана для наблюдения дорог, ведущих с запада и с востока в крепость.

Положение осажденных стало весьма затруднительным. К 28 июня прошло уже 65 дней осады, с почти ежедневными боями. В городе скопилось множество раненых, и наступал положительный голод. Между тем стенобитные машины греков все время действовали и разрушали стены города, а каменнометные орудия причиняли большие потери в людях.

С 29 июня последовал трехнедельный перерыв в действиях. Положение Святослава становилось, однако, безвыходным. На помощь извне невозможно было рассчитывать, а выходы все заперты. Войско Святослава умирало с голоду и быстро таяло; у Цимисхия же не было ни в чем недостатка. При таких обстоятельствах Святослав созвал 21 июля на совет свою дружину; но это было им сделано не столько для совета, сколько для того, чтобы воодушевить ее к предстоящему и уже решенному им последнему бою.

Одни советовали выждать темной ночи, спустить в Дунай бывшие на берегу лодки и, соблюдая возможную тишину, плыть незаметно, вниз по Дунаю. Другие советовали просить у греков замирения. Но не так думал Святослав. Тут-то и были произнесены им те бессмертные слова, которые стали гордостью русского народа и русского воина во всех случаях, где приходилось делать выбор между доблестью и смертью. Святослав сказал: «Выбирать нам не из чего. Волей или неволей мы должны драться. Не посрамим же земли русские, но ляжем костьми — мертвые бо срама не имут. Станем крепко. Я пойду впереди вас, и если глава моя ляжет, то поступите, как заблагорассудите (то промыслите собою)».

Наэлектризованные этою геройской речью, вожди решили победить — или умереть со славою… Святослав вывел в поле всех способных владеть оружием и приказал запереть все городские ворота, чтобы никто не мог вернуться в крепость… Завидя выступление русов, Цимисхий также вывел свои войска из укреплений и построился к бою, а потом двинулся против русских, стоявших под крепостью. Начался жестокий бой. Обе стороны дрались отчаянно, и хотя Святослав был ранен и сшиблен с лошади, но победа стала явно склоняться в нашу сторону.

Однако Цимисхий умело отвел Святослава от крепости и охватил его тогда с обеих сторон конницей. Но здесь русских поразила еще и другая неожиданность… Внезапно налетевшая гроза с вихрем, неся тучи пыли, ослепила войска Святослава. Пораженные неожиданностью, они дрогнули, начали отступать и, пробиваясь через греческую конницу, успели, хотя с большими потерями, проложить себе путь к крепости и укрыться в ней. Потери Святослава в этом последнем бою были очень велики: по словам византийцев, простирались даже до 15 тыс. чел.

Потерпев столь решительное поражение, Святослав вступил в переговоры с Цимисхием и получил право возвратиться Дунаем в Россию, а войска его (их оказалось будто бы 22 тыс.) были даже снабжены довольствием от греков. Святослав двинулся Дунаем и затем морем в Днепр. Но здесь, у порогов, печенеги преградили ему путь. Пробиваясь уже весною 972 года, но с еще более слабою дружиною, Святослав был убит, и только воеводе Свенельду, с малым числом воинов, удалось вернуться в Киев.

По признанию византийских писателей, русы сражались храбро и отчаянно и давно уже пользовались славою победителей надо всеми соседними народами. Продолжительность происходивших в эту войну сражений, из которых некоторые, как, например, 26 и 27 апреля, длились около суток, выясняют всю стойкость наших предков в бою — свойство, и до сих пор составляющее отличительную нашу черту. К тому же положение русов было затруднительно еще и вследствие полного отсутствия у них конницы, — следовательно, условия борьбы с превосходною тяжелою конницей Цимисхия были крайне невыгодные.

Что касается самого Святослава, являющегося суровым воином, смелым и предприимчивым, то его предприятие в Болгарии не может быть признано безрассудным. Во всяком случае, Святослав представляется тут отнюдь не искателем приключений. Как уже указано выше, его поход в Болгарию имел основною целью утвердиться на Дунае, и уже поэтому нельзя отвергать чрезвычайной важности преследуемой им задачи, как для военного, так и для политического и торгового могущества России.

Однако в самых военных действиях Святослава нельзя не видеть недостатка осторожности. Оставление незанятыми проходов в Балканах, бесспорно, составляет крупную его ошибку. Зато трехмесячная оборона Доростола, и притом оборона в высшей степени деятельная, представляется в полной мере доблестною и несомненно служит доказательством далеко недюжинных военных способностей Святослава, а главное, того его духа, того сознания своего превосходства над другими, которое позволяло ему гордо бросать врагу вызов: «Иду на вы»…

Исследование профессора Императорской Николаевской Военной Академии генерал-майора А.Г. Елчанинова, из книги «История русской армии», М., «Эксмо», 2014, с. 9 — 12.

Под этим именем они вошли на страницы арабских и персидских рукописей. Китайцы же транскрибировали слово «кипчак» двумя иероглифами: «цинь-ча». Следует помнить, что китайские летописцы знали цинь-ча в III-II вв. до н. э., а византийцы и Русь столкнулись с ними спустя 1300 лет — в XI-XII вв. За это долгое время кипчаки пережили сменявшие друг друга периоды славы, военных успехов, экономических взлетов и периоды глубоких падений, когда летописцы и путешественники всех стран и народов переставали упоминать о них.

Тем не менее, мы можем уверенно говорить о том, что обшей тенденцией кипчакского общества вплоть до монгольского нашествия в начале XIII в. была тенденция развития: из небольшого племени, мимоходом упомянутого в китайской хронике, они к началу второго тысячелетия превратились в сильное, дееспособное и многочисленное этнообразование, с политическим влиянием и военным потенциалом которого приходилось считаться не только дряхлеющей Византии, но и могущественной Руси.

Со второй половины XI в. до монголо-татарского нашествия половцы совершали постоянные (быстрые и внезапные) нападения на Русь, особенно южную: опустошали земли, угоняли скот и грабили имущество, уводили массу пленных, которых использовали в качестве рабов, или продавали на невольничьих рынках Крыма и Центральной Азии.

Массовые раскопки курганов на берегах Северского Донца и Дона, заложили основу коллекции кочевнических (в том числе и половецких) древностей Восточной Европы. В древности десятки тысяч каменных изваяний («каменных баб») стояли группами или в одиночку на всех возвышающихся, издалека заметных точках степи. Это стеловидные плоские изваяния с лицами и некоторыми деталями фигур (грудью, руками, сосудом в руках и пр.), прочерченными по плоской поверхности или сделанными низким рельефом. Освоение земель русскими землепашцами в XVII-XVIII вв., сопровождавшееся распашкой целины и широким строительством, привело к массовому уничтожению этих произведений искусства. Каменные статуи приписывались самым различным народам, обитавшим в степях: скифам, гуннам, готам, болгарам, финнам, славянам, уграм, татарам, ногайцам и даже русским переселенцам. Однако после проведённых учёными исследований они были признаны половецкими…

В 1060 г. половцы сделали первую попытку пограбить богатые русские земли. Святослав Ярославич Черниговский с дружиной смог разбить вчетверо большее войско половцев. Множество половецких воинов было убито и потоплено в реке Снови, их предводители были взяты в плен, видимо, почти без сопротивления. Разгром был полный. Однако уже в конце января — начале февраля 1061 г. половцы появились снова. То обстоятельство, что воевали с половцами в те годы черниговский и переяславский князья Святослав и Всеволод, говорит, видимо, о нападении половцев, граничивших с Русью на юго-востоке, т.е. кочевавших где-то в донецких степях.

Следующий набег с той же юго-восточной стороны отмечен в летописи под 1068 г. На этот раз на речке Льте (в Переяславском княжестве) с половцами встретились соединенные силы «триумвирата» — полки Изяслава, Святослава и Всеволода Ярославичей. Они были разбиты половцами. После этого события стало ясно, что новая страшная опасность нависла над Русской землей.

Синхронно с половецкой общностью развивалась и западная ветвь кипчакского завоевания — куманская. По сообщению русской летописи её первый набег на русское правобережье Днепра произошёл в 1071 г., следующий — в 1092 г.

Надо отметить, что некоторые русские князья начали в своих целях использовать военный потенциал степняков, всегда готовых к бою и грабежу. Первым это сделал Олег Святославич в 1078 г., бежавший от Всеволода Ярославича в Тмутаракань и затем «приведе… поганые на Рускую землю». Полки Всеволода были разбиты. В дальнейшем этот князь-авантюрист, образно названный в «Слове о полку Игореве» Олегом Гориславичем, неоднократно наводил половцев на Русь. Характерно, что на протяжении всего XII в. его потомки особенно охотно роднились с половцами и, имея среди них многочисленную родню, постоянно призывали их к участию в междоусобицах.

К концу XI в. процесс консолидации разрозненных половецких орд, кочевавших на Донце и в Приазовье, закончился. Земли были строго распределены между несколькими ордами. Каждая из них владела большим участком земли, протянувшимся в меридиональном направлении — от Донца к Азовскому морю. Не только каждая орда, но и входившие в нее более мелкие подразделения наделялись ханом участками земли, обязательно включавшими в себя зимник, летник и маршрут кочевки между ними.

Мы знаем, что русские летописцы, более других европейских хронистов знакомые с половцами, уже в конце XI в. четко выделили среди них «князей». К именам некоторых из них они прибавляли степной эквивалент этого русского титула — «кан» — хан: Тугоркан, Шарукан. Ханами были, очевидно, главы орд. Организация набегов на Русь и более далеких походов на Византию и Болгарию требовала постоянных военных союзов ханов отдельных орд между собой. Таким образом, именно стремление к умножению своего воинского потенциала привело к образованию союзов орд — первых крупных степных объединений. Они фактически не имели никаких государственных учреждений. Тем не менее хан, выбранный главой такого объединения на съезде аристократии, обладал, видимо, очень большой властью.

В основном эта власть заключалась в абсолютизации его права вести внешнюю политику союза: заключать мир, но главное, конечно, организовывать грабительские походы. Чем жестче вел свою линию хан, чем талантливее он был как политический деятель и полководец, тем сильнее была его власть над входившими в орды куренями (соединения нескольких, в основном патриархальных, родственных семей) и аилами (большие семьи). По данным русской летописи мы можем с достаточной долей вероятности говорить о том, что, во-первых, таких глав русские называли «великими князьями», а половцы — каанами, т.е. ханами ханов, а во-вторых, деятельность «великих князей» половецких стала особенно ощутима для Руси, начиная с 90-х годов XI в.

О каких половецких ханах XI в. особенно часто и с особым чувством антипатии говорится в русских летописях? О Боняке и Тугоркане. Недаром оба они прочно вошли в русский фольклор как заклятые враги русских. Боняк фигурирует в западно-украинских сказаниях и песнях под именем Буняки Шелудивого, отрубленная голова которого катается по земле и уничтожает все живое на своем пути, а Тугоркан не раз упоминается в русских былинах, именуясь там Тугарином или Тугарином Змеевичем.

В 1093 г. умер князь Всеволод, постоянно и в целом успешно отражавший от русского пограничья половецкий натиск. Прослышав о смерти враждебно настроенного к ним князя, половцы, совсем было уже собравшиеся в очередной грабительский поход, решили заключить мир с Русью. Для этого они направили в Киев к великому князю Святополку Изяславичу послов. Однако князь явно не рассчитал своих сил, он позволил себе разгневаться на резкие речи послов и посадил их «в погреб», т.е. в подземную темницу. Узнав об этом, половцы кинулись в Поросье (область древней Руси), осадили главный город этой пограничной области — Торческ — и начали грабить окрестности.

Только после этого Святополк стал собирать войско, набрал всего 800 человек, и тогда дружина Святополка, видя явное несоответствие сил, посоветовала ему просить помощи у двоюродных братьев. Дело в том, что князь Владимир Всеволодич Мономах, княживший тогда в Чернигове, отговаривал князей и воинов от столкновения с половцами: очевидно, даже соединенных сил трех князей (Святополка, Ростислава и Владимира) было мало для открытого боя с ними. Однако Святополк с киевлянами настоял на «рати». Полки двинулись к югу по приднепровской дороге, дошли до устья Стугны, миновали Треполь и, наконец, перешли через пограничный вал и там остановились между валами, ожидая половцев.

Последние подошли, пустили сначала перед собой легкую конницу-стрельцов, затем заняли позиции напротив русских полков и всей силой обрушились на Святополка. Когда полки Святополка были разбиты, половцы бросились и на двух остальных князей и также буквально смяли их. Русские побежали, при переправе через Стугну (дело было весной) в наводнившейся речке Ростислав утонул. Так кончился первый этап этой длительной и губительной для Руси войны.

После разгрома русских войск половцы вновь вернулись в Поросье к Торческу  и разорили города и сёла. Святополк был снова разбит, Торческ взят, сожжен, а жители уведены в плен. Святополк был поставлен перед необходимостью: во что бы то ни стало заключить мир с половцами. И вот в 1094 г. он не без труда добился мира.

Заключив мир с Русью, половцы занялись организацией нового похода на Византию. Туда привлекала их богатая и сравнительно легко доставшаяся добыча. Нашелся и повод для этого: к половцам за помощью и поддержкой обратился политический авантюрист — претендент на византийский престол, выдававший себя за давно убитого Константина, сына императора Романа-Диогена.

Поход не принес половцам никакой выгоды. В нем погибли более половины отправившихся в Византию воинов, а вся добыча была отнята у них в одном из сражений, преследующим их императорским войском. Однако половцы, несмотря на неудачу и потери, не утратили своей боеспособности. Остались живы и их военачальники — ханы Боняк и Тугоркан.

Пока Боняк и Тугоркан воевали, грабили и интриговали в Византии, у них дома стряслась беда: весной 1095 г. два половецких «владетеля» Итларь и Китан пришли в Переяславль к Владимиру Всеволодичу для заключения мира и были убиты по приказу князя, еще даже не начав переговоров. После этого Владимир Мономах и Святополк совершили первый поход русских в степь, закончившийся удачно.

Вернувшиеся из далекого похода Боняк и Тугоркан узнали о «коварстве» Владимира и столкнулись с паникой, охватившей кочевья в связи с проникновением русских дружин в степи и захватом ими полона. Неудача в Византии не способствовала поднятию духа. Ханы встали перед необходимостью решительных действий, которые, прежде всего, должны были восстановить их пошатнувшийся престиж.

Началась настоящая война. В то лето половцы подошли к Юрьеву, все лето осаждали его, потом направились к Киеву, вернулись и дотла разорили и сожгли Юрьев. В апреле следующего года Боняк направил свой удар сначала на Поросье, прошел его огнем и мечом и бросился к Киеву. Города он не взял, но ограбил окрестности и сжег княжеский двор в Берестове. Одновременно с Боняком, но на левом берегу Днепра, начал действовать и Тугоркан: в мае окрестности Переяславля были разорены половцами, в том же месяце, 31-го, подошел к Переяславлю Тугоркан. Почти семь недель переяславцы выдерживали осаду. Только 19 июля Святополк и Владимир Мономах смогли поддержать оборону города, подойдя к нему с полками со стороны Днепра. Тугоркан был убит. Вторично за два года одержали победу русские под руководством князя Владимира.

В ответ на весть о смерти соратника и друга Боняк уже 20 июля, воспользовавшись тем, что Святополк с войсками под Переяславлем празднует победу, вновь обрушился на Киев. Выдубецкий и Печерский монастыри были сожжены и ограблены, церкви разрушены. В огне этих пожаров закалилась сила Боняка и его воинов, разнеслась молва об этом грозном и удачливом военачальнике по всей южнорусской степи. На протяжении всей своей долгой жизни враждебность Боняка по отношению к Руси была так сильна, что он почти не участвовал в междоусобных войнах русских князей, хотя они всегда были выгодны кочевникам.

Борьба с половцами становилась с каждым годом все ожесточеннее. Внутренние экономические изменения, упорядочение мест кочевий, появление кое-где постоянных становищ (поселков) укрепляли силы половцев. С другой стороны, они становились доступнее для своих соседей-врагов. Каждый хан, даже каждый «кошевой» (глава большой богатой семьи) имел определенную территорию, на которой его можно было настигнуть, вежи (кибитки, шатры) и скот разграбить и увести в плен женщин и детей, т.е. ответить половцам ударом столь же болезненным, как и набеги половцев на русские земли.

Несмотря на то, что уже в 1097 г. умный и дальновидный Владимир Мономах, учитывая сложившуюся обстановку, предлагал русским князьям объединиться для борьбы с половецким бедствием, еще пять лет князья «утрясали отношения». Весной 1103 г. состоялся знаменитый Долобьский съезд князей, на котором было решено выступить против половцев. Сбор был назначен в Переяславле. Туда, кроме Владимира и Святополка, подошли полки еще пяти князей. Владимир точно рассчитал время похода — весной, когда скот у половцев бывал обессилен скудным зимним питанием и отелами и его фактически было невозможно спешно перегонять на недоступное для врагов место. Кроме того, он, конечно, продумал и направление удара: сначала в «протолчи», ожидая захватить там припозднившиеся зимники половцев, а в случае неудачи идти по известному уже и на Руси маршруту этой группировки на весенние пастбища на берегу моря.

Половцы, услышав о движении русских полков в степь и поняв, что столкновение неизбежно, послали на встречу «славившегося мужеством» Алтунопу. Это была как бы разведка боем — русские князья также выставили перед основными своими силами «заслон» смельчаков, которые и сразились с Алтунопой. Половцы были впервые разбиты на их собственной земле, Алтунопа погиб. Затем столкнулись основные силы. Несмотря на то, что половцев было больше, они испугались соединенных и уже раз победивших их русских полков и ослабили натиск.

В бою были убиты, видимо, почти все (двадцать) участвовавшие в битве половецкие «князья». Кроме того, в плен был взят Белдуз, которого и привели к Святополку для решения его дальнейшей судьбы. Белдуз начал сразу же предлагать за себя «злато и сребро, и коней и скот». Однако Владимир решительно воспротивился каким-либо переговорам с этим «князем» и предложил казнить его, поскольку многократно разорял он и грабил Русскую землю. Поэтому и этот единственный пленный половецкий аристократ был зарублен русскими воинами. С огромным полоном вернулись русские домой из степи. Не исключено, что именно этот полон позволил в этом же году князю Святополку отстроить вновь городок-крепость Юрьев, сожженный Боняком в 1096 г.

Так была уничтожена большая половецкая группировка, находившаяся в тесном взаимодействии с ордами Боняка, а возможно, входившая в его «объединение». Однако победа на Сутине, естественно, не уничтожила половецкой опасности. В течение нескольких последующих лет Боняк продолжал постоянный натиск на пограничные русские княжества. Особенно доставалось Поросью. Зимой 1105 г. Боняк напал на Заруб и с полоном вернулся в степь. В следующем году половцы опять пограбили Поросье в окрестностях Заречья. Но на этот раз князь Святополк послал за ними погоню, которая разгромило войско половцев и вернуло полон. Это поражение не обескуражило Боняка, так как уже в мае 1107 г. он вновь напал на Русь — на этот раз подойдя к Переяславлю и угнав оттуда табуны коней, пасшихся в окрестностях города.

Нападения на русские пограничья были вполне успешными, но Боняк стремился к организации более серьезной борьбы с Русью, ставящей целью не столько грабеж, сколько политическое ослабление соседнего государства. Не исключено, что в этом желании его деятельно поддерживала Византия. Мы знаем, что Боняк был хорошо известен на Балканском полуострове и в Подунавье. Недаром именно к нему обратились за помощью в 1140 г. два византийских царевича, очередные политические изгнанники империи. Они же при дворе Мстислава Владимировича в Киеве осмелились говорить о нем столь лестные речи, что князь, разгневавшись, заточил их, а сам собрался в поход на Боняка; и только благоразумие и предусмотрительность этого великого русского политика предотвратили слабо подготовленный поход на половцев, которые, по словам летописца, тогда «налегали на Русь».

Итак, думается, что связи Боняка с Византией продолжались в течение всей первой половины XII в., а может быть, и дольше — до конца его жизни. Несмотря на политическое и экономическое стимулирование борьбы с Русью, империя не желала открытой вражды с этим мощным государством и никогда не стала бы военным союзником Боняка. Для усиления нажима на Русь он должен был искать союзников рядом — среди своих соплеменников. Этим союзником стал глава восточного (донецко-приморского) объединения — Шарукан.

В 1107 г. Боняк и Шарукан организовали совместный поход на Переяславское княжество. Собрав большие силы, они подошли к пограничному городу Лубны (на Суле) и встали там на левом берегу, поджидая русские полки. Святополк и Владимир не только собрали большое войско для отпора, но, видимо, смогли быстро переправиться на «половецкую» сторону реки Сулы и неожиданно с победным криком бросились на половецкий стан. Половцы побежали. В погоне большинство бегущих были порублены русскими конниками, многие взяты в плен. Убит был брат Боняка Тааз, в плен взят хан Сугр с братьями. Едва избежал плена и «великий хан» Шарукан.

Несмотря на поражение и разгром объединенных половецких полков, русским князьям стало ясно, что на юго-востоке от Руси сложилось сильное и дееспособное объединение, представляющее для нее весьма существенную опасность. В 1109 г. в декабре Владимир послал в степь боярина Дмитра Иворовича с полком. У Северского Донца удалось захватить 1000 веж. Этот небольшой стремительный и успешный поход, скорее набег, был, видимо, своеобразной «разведкой боем». Владимиру необходимо было выяснить свои возможности в борьбе с опасностью, нависшей над его Переяславским княжеством. Кроме того, была и вполне конкретная цель — оттеснить половецкие зимовища с земель, фактически вплотную подходивших к русской границе.

Ранней весной 1111 г. Владимир Мономах с князьями начали новый поход против половцев. В первом же столкновении со степняками половцы были разбиты, отступили и вновь собрали силы. Через два дня на реке Сальнице половецкие полки снова преградили путь русским. С большим трудом досталась русским победа. Следует сказать, что половцы через год попытались взять реванш. В этом году умер Святополк, и половцы, учитывая некоторый разброд среди князей, стремившихся сесть на киевский стол, решили воспользоваться этим. Соединенными силами нескольких орд они подошли к русской границе — к городу Вырю. Однако Владимир Мономах, объединив полки своих сыновей и племянников и уговорив участвовать в контрударе Олега, повел их навстречу половцам, которые, узнав об этом, бежали, не приняв боя.

Несмотря на поспешное отступление половцев, самый факт нападения на пограничье всего по прошествии года после разгрома их у Сальницы показал, что военный потенциал половцев остался весьма значительным. Поэтому Владимир вновь начал готовиться к походу на восточное (донецкое) объединение. В 1116 г. он послал своего сына Ярополка, а Давыд — сына Всеволода «на Дон». Молодые князья на берегах Донца захватили городки Шарукан и Сугров, а также третий город — Балин. Однако князья не решились идти в глубь степи: сил для этого было недостаточно. Тем не менее, одна из задач, поставленных Владимиром, была решена: половцы ушли из этого региона и более уже не возвращались сюда.

Владимир Мономах поддерживал свой престиж в степях не только военными действиями, но и многочисленными мирами, которые он заключал с главами отдельных орд, тем самым также разбивая половецкое единение. Так, в январе 1107 г. Владимир женил сына Георгия (будущего Юрия Долгорукого) на Епиопиной дочери. Позже, в 1117 году, Владимир заключил еще один столь же важный «династический брак», женив сына Андрея на внучке Тугоркана. Этими браками он в значительной степени обезопасил южную границу Переяславского княжества.

Фактически, по сведениям, сообщаемым в «Поучении» Владимиром Мономахом, единственным активным врагом Руси по-прежнему оставался неустрашимый и непримиримый Боняк. Следует сказать, что Владимир очень кратко, но чрезвычайно экспрессивно и выразительно повествует о своих многосторонних отношениях с половцами: о битвах, закончившихся победами, о совместных с половцами походах на княжества братьев, о заключенных мирах, о взятых в плен, убитых и отпущенных из плена половецких «князьях». Подавляющее большинство военных столкновений с половцами происходило во время отражения русскими половецких набегов, преследования уходящих с полоном половецких полков. В таких «оборонительных» мероприятиях Мономах участвовал двенадцать раз. В других ситуациях половцев просто отгоняли от границы: к тактике стремительного налета и столь же стремительного отступления прибегал обычно Боняк. Именно поэтому его не удавалось взять в плен или убить во время боя.

В 1125 г. умер Владимир Мономах. Как и после смерти Святополка, половцы несколько воспрянули духом и в мае этого года прорвались в окрестности Переяславля, к городу Баручу, предполагая захватить вежи зимовавшей там орды торков. Однако они были быстро оттеснены к Суде Ярополком Владимировичем и там разгромлены. Сил у половцев явно не хватало, тем более что нажим со стороны Руси некоторое время и после смерти Владимира не ослабевал: его сыновья продолжили его политику. Разбитые Владимиром Мономахом, находившиеся под постоянной угрозой новых сокрушительных походов русских князей, половцы утратили агрессивность и более чем на 30 лет потеряли инициативу в борьбе со своим основным соседом и врагом — Русью.

Объектами половецких нападений были русские княжества, граничившие со степью: Киевское, Переяславское, Новгород-Северское, Рязанское, Черниговское. С середины XI и до начала XII в. половцы совершали масштабные нападения на Русь, иногда в качестве союзников враждовавших князей. Борьба, которую вели русские с половцами в этот период, проходила с переменным успехом.

В 30-60 годы XII в. Русь прошла через полосу затяжных междоусобных войн. Русские города и села разорялись русскими же войсками, зачастую при активной помощи половцев, которые поступали на службу к какому-либо князю и получали двойную плату в виде жалованья и военной добычи. Участие половецких отрядов в междоусобных войнах стало постоянным явлением. Отдельные половецкие отряды постоянно находились в русских землях, переходя на службу от одного князя к другому.

С 70-х годов XII в. половецкие набеги, как правило, Успешно отражались силами пограничных русских княжеств. Большое значение в деле борьбы с половцами с этого периода начинает играть привлечение на службу отдельных отрядов кочевников (берендеев, печенегов торков и других), которых князья селили в пограничных областях и использовали для сторожевой службы С середины 90-х годов XII в. произошли стабилизация русско-половецких отношений, затухание военной активности, и к началу XIII в. самостоятельные походы половцев на Русь практически прекратились.

Всего за полтора столетия половцы совершили около 50 больших набегов на Русь, князья предприняли 25 ответных походов в степь. За это же время половецкие отряды более 40 раз принимали участие в междоусобных войнах Руси. (Людские потери от набегов половцев на Русь с 1061 по 1236 г. составили 580 тыс.)

продолжение

Статья написана по материалам книги С. Плетнева «Половцы», М., «Ломоносовъ», 2014, с. 5 — 77.

Само имя Тимур – в переводе «железный» говорит само за себя. В молодости Тимур получил ранение в ногу и на всю жизнь остался хромым. Поэтому его называли эмир Тимурланг (в Европе — Тамерлан) — «Хромой Тимур». Тамерлан вёл упорную борьбу с ханом Золотой Орды Тохтамышем.

Железный Хромец Тимур, конечно, не смирился с потерей Хорезма (1387 г.). Он просто не в полной мере оценил измену. Рассудил — легкомысленные хорезмийцы не захотели платить подати, установленные в его державе. А Тохтамыш легкомысленно пожадничал, принял их. Тамерлан не стал ломать своих планов, перебрасывать войска из Персии. Отложил вопрос до более удобных времен. Можно будет провести переговоры с Тохтамышем, уточнить, что и кому принадлежит, а Хорезм лежит под боком его владений, он никуда не убежит.

Но… хорезмийские «хазары» тоже понимали: как только джагатаи (Джагатай – монгольский правитель, сын Чингисхана) удосужатся заняться их родиной, участь Хорезма будет печальной. Порядки, устанавливаемые Тимуром, они ненавидели, воспринимали его как личного врага. А вдобавок ко всему через его державу повернули торговые пути. Теперь барыши от перепродажи китайских и индийских товаров собирали бухарские и самаркандские купцы. Сарайским и хорезмийским оставалось лишь вспоминать об этих прибылях.

А ведь старые караванные дороги по сибирским, уральским, волжским степям лежали через царство Тохтамыша. Ох, как хотелось возвратить Шелковый путь в прежнее русло! Для этого надо было пресечь новое — порушить города, обезлюдить оазисы, завалить гниющими трупами колодцы… Ордынские торгаши и финансисты побеседовали с ханскими мурзами, эмирами, придворными. Прикормленная знать уяснила, насколько важная предстоит задача, засуетилась вокруг Тохтамыша. Настойчиво убеждала: надо напасть на Тамерлана. Ударить первыми, пока джагатаи связаны в Персии.

Не всякий уважающий себя хищник согласился бы укусить руку, которая его вскормила. Но жизнь Тохтамыша прошла в усобицах, он научился не слишком щепетильно относиться к таким предрассудкам, как совесть или благодарность. А в атмосфере Сарая хан освоился. Он знал — пожелания, исходящие из определенных кругов, надо выполнять. Иначе на престоле окажется другой. Началась подготовка к большой войне. Противник был могучий, для сражений предстояло мобилизовать все силы, в том числе русских князей.

Дмитрий Донской после нашествия постарался обзавестись информаторами в окружении хана. В Москве знали: назревает такое грандиозное столкновение, что сотрясутся все соседние страны. На этом можно было умело сыграть. Если Орда потерпит поражение, открывалась возможность освобождения. И в любом случае нельзя было допустить, чтобы Русь стала пешкой в ханских планах, чтобы русские полки погибали на чужбине, не пойми за что. Но ведь и Тохтамыш подумал об этом. Он не напрасно связал князей системой заложничества. Хотя… сможет ли он излить гнев на Москву, когда начнется война? Пожалуй, поостережется. Дмитрий Иванович принялся готовить побег сына, который находился в Орде.

В 1385 г. татарские тумены без всякого повода, без объявления войны вторглись в Азербайджан. В земли, подвластные Тамерлану. Их подзуживала явно не мусульманская рука. Восточные хроники дружно проклинают ордынцев, разграбивших не только жилые и торговые кварталы городов, но и порушивших многочисленные мечети, медресе. Тимуру откровенно бросали вызов. Но когда в Закавказье двинулись его гулямы, воинство Тохтамыша предпочло не встречаться с ними, убралось в родные степи, утащило богатейшую добычу. Татары радовались, легкая и прибыльная война их очень воодушевила, они готовы были и дальше идти за столь мудрым ханом. Обеспечил поживу на Руси, теперь за Кавказскими горами!

Однако поход в Азербайджан стал самым подходящим моментом и для замыслов Дмитрия Донского. В Орде царила суета, Тохтамыш отправился поближе к театру боевых действий. Вот тут-то верные купцы вывезли княжича Василия из царской ставки. Погоня наверняка стала бы ловить его по дорогам на север. Поэтому беглеца отправили совсем в другую сторону, к Черному морю. Посадили на корабль и добрались до Молдавии, к православному господарю Петру. Но и отсюда попасть в Москву было непросто. Ближе всего — через литовские владения, но совсем недавно в Киеве схватили митрополита Дионисия… Что ж, купцы знали и другие пути. Василия повезли через Венгрию, Чехию, Германию.

В Пруссии у крестоносцев гостил литовский князь Витовт Кейстутьевич. Узнав, что к тевтонским рыцарям неожиданно прибыл 13-летний московский наследник, Витовт устроил ему прием на широкую ногу. Обхаживал, угощал, будто взрослого. И разговаривал как со взрослым, доверительно. Рассуждал: кто враг и для Москвы, и для Витовта? Ягайло. Об этом Василий и сам знал, соглашался. А если выгнать Ягайлу, Русь и Литва смогут быть друзьями. Кто тогда устоит? Орда? Поляки? Да только пыль от них пойдет, когда русские и литовцы вместе врежут им! Василию льстило, что прославленный князь-воин беседует с ним на равных. Мальчик старался держаться солидно, поддакивал.

А Витовт будил и его мужские чувства. Рядом с князем мелькала расцветающая девушка. Задорно смеялась на пирах выходкам шутов. Задумчиво туманились голубые, как озера, глаза от песен трубадуров. На охотах она сливалась с конем, неслась во весь опор. Ветер играл белокурыми локонами, наливалось румянцем разгоряченное личико, а под платьем учащенным дыханием круглилось нечто наливающееся, волнующее. Витовт подбадривал: ну как тебе моя Софья? Разве плохая невеста? Заживем одной семьей, и все напасти будут по колено! От застольных кубков сладкого вина и терпкого пива приятно кружилась юная голова. От девичьих взглядов и улыбок кружилась еще сильнее. Княжич покинул Пруссию, переполненный впечатлениями и искренними симпатиями к Витовту.

От тевтонских рыцарей поплыли по Балтике к ливонским, а от них и до Новгорода было рукой подать. В Москву прикатили в начале 1387 г. Государь встречал сына торжественно. Показывал народу — это его преемник. За годы разлуки мальчик вырос, превращался в мужчину. Дмитрий любовался им, расспрашивал. А сын пытался показать, что он и в самом деле не ребенок. Важно рассказывал, что видел в Орде, в европейских странах, взахлеб передавал предложения Витовта — вот он какой, Василий, какие блестящие переговоры провел! Конечно, Дмитрий Иванович отнесся к предложениям литовца гораздо осторожнее, чем его отпрыск. Но информация была важной — в Литве вот-вот разгорится гражданская война. Можно было не оглядываться на запад, более уверенно держать себя с Ордой.

А там уже заполыхало… Нападение на Закавказье крайне удивило Тамерлана. Разумеется, он разобрался, что ветер дует от хорезмийских олигархов, и все-таки не мог поверить, что Тохтамыш пошел у них на поводу. Зачем? Тимур знал кочевников Белой (западной) и Синей (восточной) Орд, но не представлял традиций Золотой. Для него, неограниченного властителя, показалось бы диким, что царю диктуют решения торгаши. Зато полководцем он был незаурядным. План врагов представлялся достаточно определенно — набег и поругание святынь разозлят его, он вышлет войско на татар, а в степях у них будет преимущество, они смогут собрать все силы. Железный Хромец не клюнул, на удар не ответил.

Сдержанность Тимура только подзадорила Тохтамыша и его советников. В начале 1387 г., в то же самое время, когда в Москве чествовали вернувшегося Василия, лавина ордынцев во второй раз понеслась на Азербайджан. Но именно это Тамерлан предусмотрел. В городах стояли большие гарнизоны, поблизости держался сильный корпус. Татар взяли в клещи, разгромили, многие попались в плен. Им не стали мстить, казнить. Наоборот, грозный Тимур отнесся к ним милостиво. Он пожелал сам увидеть захваченных степняков, спросил их о здоровье Тохтамыша. Велел передать ему: «Между нами права отца и сына. Из-за нескольких дураков почему гибнет столько людей? Следует, чтобы мы соблюдали договор и не будили заснувшую смуту…»

Пленным дали красивые халаты, коней, денег на дорогу и отпустили домой. Жест был искренним, благородным, жестом воина — и предназначался для другого воина. Куда там! Политику Сарая определяли отнюдь не воины. И те же круги диктовали стратегию. На этот раз набег в Закавказье должен был только отвлечь джагатаев. Пусть стягивают туда побольше войск, а Тохтамыш нанесет смертельный удар — прямо в сердце державы Тимура. Хан собирал огромную армию, призвал татар, мордву, камских болгар, жителей Крыма, Кавказа, русских.

В общем, Василия выкрали весьма своевременно. Московские полки к Тохтамышу не прибыли. Но Дмитрий Донской правильно рассчитал, что в сложившихся условиях ордынский повелитель не сумеет покарать Москву Она оставалась в тылу, поссоришься — себе дороже обойдется. Хану пришлось стерпеть и побег, и непослушание. Пока стерпеть. Сейчас у него без того хватало забот. На берегах Волги вся степь покрылась шатрами и кострами. Среди разноплеменного воинства затесались и станы русских князей. Дмитрий не откликнулся, так другие откликнулись выслужиться, прибарахлиться — уже прослышали, сколько добра привозили татары из Закавказья.

Как раз в эти дни в Сарай прибыл Борис Городецкий, жаловаться на племянников и московского государя, отобравших у него Нижний Новгород. Но князь попал в такую неразбериху, что его даже слушать не стали. Цыкнули и записали в общий строй со свитой и слугами. Исполняй приказ, служи царю, а до твоих проблем очередь дойдет потом. Осенью 1387 г., когда спал зной, а дожди оживили пересохшие ручьи и речушки, массы воинов двинулись в Среднюю Азию. Путь был чрезвычайно тяжелым. К пустынным степям были привычны татары и их лошади, у горцев и лесных жителей кони падали, пехота выбивалась из сил, изнемогала от жажды. За армией все гуще стелились холмики неглубоких могил. Тохтамышу доносили: как бы вассалы не взбунтовались.

Но с ним соединились тумены Синей и Белой Орд, составилось целое море конницы, и хан смягчился — разрешил отпустить «лишних» ополченцев, тормозящих армию. Князь Борис, месяц маршировавший не пойми куда, тоже сумел просочиться к царю, объяснить, что он-то не готов сражаться. Ему велели вернуться, ждать в Сарае. «Лишние» потащились обратно. Заполняли телами чужие могилки, разрытые шакалами, скребли пыль для новых могил. А Тохтамыш вступил в Хорезм. Его встретили восторженно, как защитника. Заготовили его воинам предостаточно фуража, баранов, хлеба.

Ордынская рать, «бесчисленная, как капли дождя», выплеснулась на самые плодородные районы Средней Азии. Тамерлан все еще воевал в Иране, но в Самарканде возглавил оборону его сын Омар, доблестно отразили атаки Бухара, Термез, Карши. Их каменные стены оказались татарам не по зубам. А Тимур, едва до него дошли вести о нападении, срочно заключил мир с персами и форсированными маршами, через горы, бросился спасать родину. Ордынские начальники вели себя беспечно, считали, что он далеко, распустили подчиненных грабить, но неожиданно у Самарканда появился авангард из 30 тыс. всадников, следом спешил сам Железный Хромец.

Тохтамыш и его эмиры переполошились, стали отходить. Однако Тамерлан не позволил им ни улизнуть, ни сорганизоваться. Настиг возле Ходжента и разгромил подчистую. Уцелевшие удирали как могли. Гоня и истребляя их, джагатаи затормозились только возле столицы Хорезма, Ургенча. Тут тоже были каменные стены, горожане и засевшие татары пробовали отбиваться. Но гулямы гораздо лучше умели брать твердыни. После недолгой осады последовал штурм, и город пал. Тамерлан верно оценивал роль хорезмийцев в разыгравшихся событиях. Ургенч он приказал стереть с лица земли, само место разровнять и засеять ячменем, чтобы о городе даже памяти не осталось.

Для Руси складывалась самая благоприятная обстановка. Из похода тянулись ошметки войск Тохтамыша, хаяли своего хана. Теперь Москва могла поставить себя совершенно иначе по отношению к Орде. Но… контузии, полученные на Куликовом поле, не прошли бесследно для Дмитрия Донского. А кто считал травмы от пожарища столицы, от измен, постоянного напряжения? Он все чаще болел, и именно сейчас, в 1388 г., здоровье великого князя совсем сдало. Ему было всего 38 лет, вроде бы в расцвете сил, вот бы и сесть на коня, поднять знамя! Но вместо коня ждала постель, запахи лекарственных настоев. Они не помогали…

А зашаталось здоровье, и в кремлевских теремах закопошились совсем иные проблемы. У великого князя была уже большая семья. За 23 года супружеской жизни Евдокия принесла ему 11 детей. Двое умерли во младенчестве, но осталось четыре дочки, шестеро сыновей. Наследником числился старший, Василий. Однако со времен Ярослава Мудрого на Руси укоренилась другая система наследования. От брата к брату. Эта система была запутанной, то и дело приводила к раздорам.

Еще святитель Алексий, когда был жив, постарался внести полную определенность в данном вопросе. Брат Дмитрия Донского Владимир был не родным, а двоюродным, его отец не занимал престол великого князя, поэтому и Владимир, по русским законам, не имел прав на великое княжение. При участии святого Алексия с ним было подписано докончанье (договор) — князь обязался чтить Дмитрия как отца, а его наследника как «старшего брата».

Но Василию Дмитриевичу исполнилось лишь 17 лет, а Владимир Храбрый был правой рукой государя, прославленным военачальником. Озаботились серпуховские бояре. Если государем станет Василий, они скатывались на уровень провинциальной знати. А если бы Владимир? Тогда его боярам доставались высшие государственные должности. Принялись нашептывать Храброму: неужели он будет прислуживать мальчишке? Его знает и любит вся Русь…

Кто из деятелей XIV столетия не прельстился бы? В разных странах сплошь и рядом повторялось одно и то же: дяди перехватывали власть у юных племянников. Но Владимир на такое оказался неспособен. Они слишком прочно сроднились с Дмитрием. Один лишь вечер после битвы, когда он искал брата среди мертвецов, перевешивал любые обиды, подсказанные доброжелателями.

Нашлись наушники и у великого князя. Московские бояре пронюхали о разговорах серпуховских, забеспокоились. Они-то при Василии сохраняли свои места, а их хотят оттеснить? Донесли Дмитрию Ивановичу, что зреет заговор. Больной государь осерчал. Но и его слишком многое связывало с Владимиром, в измену брата он не поверил. Зато его приближенных, мутивших воду, щадить не стал, арестовал и разослал по дальним городам. А тут уж вскипел Владимир. Бояре были его верными помощниками, летели с ним вместе в памятной атаке засадного полка! Брат не имел права наказывать их, они были подсудны только своему князю…

Все-таки до разрыва дело не дошло. Миротворцем опять выступил святой Сергий Радонежский — его монастырь располагался во владениях Владимира Андреевича, князь часто навещал его. Преподобный поговорил с тем и другим, и оба остыли. На Великий пост 1389 г. покаялись друг перед другом. Старший — за поспешность и гневливость, младший — за то, что и впрямь распустил бояр. Взяли между собой «мир и прощение», на Благовещенье заключили новый договор. Владимир Храбрый обязался «честно и грозно» служить Дмитрию и его детям, а наветы сплетников, желающих их поссорить, братья поклялись объявлять друг другу.

Тогда же, на Благовещенье, пользуясь приездом в Москву святого Сергия, государь пригласил на совет виднейших бояр: Дмитрия Боброка, Тимофея Вельяминова, Ивана Квашню, Федора Кобылина, Ивана Собаку, Федора Свибла, Ивана Хромого, Александра Остея.

Дмитрий Иванович уже чувствовал: жить на этом свете ему недолго. Душевно и трогательно поблагодарил соратников — с ними он княжил 27 лет, они вместе с государем возвышали Русь, и государь их возвышал. Призвал так же служить его детям. С этими советниками и преподобным Сергием великий князь утвердил свою духовную грамоту, завещание.

Драгоценностей он оставлял детям даже меньше, чем его отец. Одну цепь, два золотых ковша, еще три предмета… Остальное потратилось, раздарилось, погибло. Владимирское великое княжество почти не увеличилось, за исключением Мещеры.

И, тем не менее, за время правления Дмитрия Ивановича оно стало неизмеримо сильнее. Налилось энергией, сплотилось. Прежний рыхлый костяк Руси срастался. Калита «прикупал» разорившиеся удельчики, они пришивались на живую нитку, в неопределенном статусе. Сейчас они превратились в наследственные владения государя. Второму сыну, Юрию, он дал в удел московский Звенигород и добавил «купленный» заволжский Галич. Третьему, Андрею, к московскому Можайску пристегнул «купленный» Белозерск, в руках четвертого, Петра, соединил «свой» Дмитров и «купленный» Углич.

Были в завещании и слова, которых не мог себе позволить ни один из предшественников. И отец, и дед стандартно писали: если татары отнимут часть владений, пусть наследники скромненько, без обид, переделят оставшееся. Дмитрий Иванович видел уже другие перспективы: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду…» Он мечтал об этом, вел к этому Русь — да не судьба, не довел. 16 мая великого князя обрадовали напоследок — Евдокия родила ему двенадцатого ребенка, сыночка. Государь успел подержать его на руках, нарек Константином, но до крестин не дожил.

19 мая святой благоверный князь Дмитрий Донской преставился. Хоронили в Архангельском соборе рядом с предками, братьями, рано умершими детишками, и голоса певчих заглушали общие рыдания народа. Плакала толпа, запрудившая площади, плакали бояре, священники. Плакал и Василий Дмитриевич — отныне ему предстояло вести за собой подданных, продолжать дела, недоделанные отцом…

Народ любил покойного государя, сразу же после смерти простые люди начали почитать его как святого. Однако Дмитрий Донской был официально канонизирован только 600 лет спустя, в 1980 г.!

По материалам книги В. Шамбаров «Куликово поле и другие битвы Дмитрия Донского», М., «Алгоритм», 2014 г., с. 205-216.

Его сундуки пополнились генуэзским золотишком, войска — свежими воинами. Имея золотишко и воинов, можно было себе позволить некоторые перестановки в Орде. Хан Мухаммед-Булак надоел Мамаю, проявлял непослушание. В 1377 г. временщик прикончил его, заменил новой марионеткой, Тулунбеком.

Надо было разобраться и с русскими. Совсем отбились от рук, не посчитались с ярлыком Михаила Тверского, осмелились напасть на камских болгар. Мамай поручил операцию Арапше. Пусть поживится добычей — из Синей Орды его воинам пришлось удирать налегке, бросили на родине отары, кибитки, жен.

В первую очередь требовалось покарать нижегородцев: и за перебитое посольство, и за осаду Булгара. Русские князья уже давно позаботились обзавестись в Орде надежными соглядатаями. Имелись глаза и уши среди христиан-невольников, среди самих татар. Вовремя полетело предупреждение, сведения передали самые исчерпывающие: куда нацелились ордынцы, какими силами, кто возглавляет поход.

Великий князь Дмитрий Иванович поднял рать даже раньше, чем неприятели, сам привел в Нижний Новгород. Соединились с тестем, выслали дозоры. Но никаких признаков приближения Арапши они не обнаружили, все было тихо. Полки стояли, князья совещались. Может, у Мамая переменились планы, повернул войска в другом направлении? Или Арапша прослышал, что его ждут, приказал отступить? Ну а коли так, имело ли смысл терять время? У государя хватало других дел. Решили все-таки отправить часть рати навстречу татарам, пускай проверит на всякий случай. Командовать назначили сына нижегородского Дмитрия-Фомы, Ивана. Великий князь оставил ему отряды владимирцев, юрьевцев, ярославцев и переславцев, а сам распрощался с тестем, вернулся в Москву.

Рать двинулась за Оку. О татарах не было ни слуху ни духу, местная мордва пожимала плечами: никого не видели. Значит, и не было никаких татар. Приказали идти — ну что ж, выполним, но зачем утруждать себя? Стоял летний зной, ратники снимали тяжелые доспехи, грузили на телеги. Наконечники копий и рогатин даже не стали насаживать на древки: пускай лежат в сумках. Снимали и кафтаны с рубахами, подставляя ветерку разопревшие тела.

Дошагали до реки Пьяны, переправились, 2 августа 1377 г. расположились на уютных полянах. В соседних селениях нашлось вдосталь хмельного меда, от котлов вкусно тянуло варевом, зазвучали песни. Всегда бы так воевать!

А между тем из чащи наблюдали сотни глаз… Арапша был хитрым воякой. Он сговорился с мордовскими князьками, не хочется ли им хорошенько пограбить? Ордынцев провели через леса звериными тропами. Когда русские покушали, легли подремать после обеда и медовухи, заросли и кусты неожиданно ожили. Разомлевших людей хлестануло ливнем стрел, с пяти концов с воплями выплеснулась конница. Рубила безоружных, ошалевших. Ратники устремились к реке, прыгали в воду, тонули. Со многими подчиненными захлебнулся и начальник, князь Иван Дмитриевич.

Татары с мордвой набрали пленных, и войско понеслось к Нижнему Новгороду. А там и воинов не осталось, городской полк бесславно полег на берегах Пьяны. Дмитрий-Фома объявил подданным, чтобы спасались как могут, ускакал в Суздаль. Народ набивался в лодки, отчаливал по Волге в Городец. Ордынцы ворвались в Нижний и грабили два дня. Что не сумели утащить, подожгли, и Арапша с бесчисленным полоном, обозами повернул в степи. А Мамай в это же время выслал второе войско, на Рязанщину.

Князю Олегу надоело убегать и прятаться, он попытался отстоять свою столицу. Куда уж отстоять! Сам князь получил несколько ран, еле вырвался из осажденного города. Татары в который раз опустошили Рязань, не оставили ни одной целой избы, ни одного человека.

Русь была ошеломлена. Только-только вздохнула свободно, возомнила, что кончилось оно, «Вавилонское пленение». И на тебе — кровь, пожары, смерть… Первым пришел в себя Борис Городецкий. Вокруг Нижнего Новгорода разбрелись отряды мордвы, увлекшиеся грабежами. Князь собрал дружину сбежавшихся к нему людей, бросился в погоню. Отягощенные добычей, банды возвращались по домам. Князь настиг их в памятном месте, на Пьяне, еще смердевшей русскими трупами. Прижал к реке, истреблял без жалости, топил.

Московский государь сперва выслал полки на Оку — прикрыл границу от татар, разорявших Рязанщину. Когда степняки удалились, связался с Дмитрием-Фомой (правил Суздалем) и Борисом Городецким. Договорились, что мордву надо проучить покрепче. Так проучить, чтобы навсегда отбить охоту якшаться с Ордой, делить с ней кровавую добычу. Поход назначили зимой, его снова возглавил Борис. К нему пришли суздальцы, московский полк под началом боярина Федора Свибла.

Вступили на мордовские земли, карали сурово, от попавшихся под руку селений оставались угли и пепел. Запоминайте — татары пришли и ушли, а русские рядом, выгодно ли ссориться с ними? Освободили немало своих пленных, повели в неволю колонны мордовцев. Особо разыскивали и изловили тех князьков и старейшин, которые обеспечили победу Арапше, водили соплеменников в набег. Притащили в Нижний Новгород, где еще чернели сгоревшие остовы домов, выволокли голыми на лед и затравили собаками. Жестоко? Да, это было жестоко. Но действенно. Именно после собачьей расправы прекратились мордовские нападения.

Хотя по большому счету хвастаться было нечем. Кого одолели? Племена лесовиков. А Мамаевы воины сытно отрыгивали, обгладывая мослы рязанских и нижегородских коров, пересчитывали серебро от продажи баб и детей. Были довольны, не зря провели лето. Мамай не разочаровывал татар — пойдут на Русь еще. К этому подталкивали и купцы. Торговые пути сместились, китайский шелк и индийские пряности потекли через державу Тамерлана, по южному берегу Каспийского моря.

Возместить убытки можно было за счет русских, урвать те самые концессии и монополии, что наобещал Вельяминов. Он по-прежнему обретался в Орде, щеголял званием владимирского тысяцкого. Был уверен: если скис Михаил Тверской, найдется какой-нибудь другой князь. А Вельяминов станет его правой рукой. Точнее, он будет представителем Мамая на Руси, а князю придется петь с его голоса.

Татарский властитель наметил на 1378 г. как бы прежнюю схему, два удара. На Нижний и Рязань. Но на самом деле поход на Нижний Новгород должен был отвлечь туда Дмитрия Ивановича. А вторая армия, мурзы Бегича, в Рязани не остановится, нагрянет в московские владения. Любопытные предложения добавил Вельяминов, подсказывал — корень зла в «Митьке». Кроме мечей и стрел были иные способы устранить его, и Русь развалится. Мамай не возражал: если сумеешь, услужи, мы тебя не забудем…

На нижегородцев опять двинулся Арапша. На этот раз он не скрытничал. Шел как можно более шумно, по дороге истреблял русских купцов на Волге. Но и московская агентура не дремала. Дмитрий Иванович получил точные сведения и правильно оценивал: татары хитрят, основная опасность грозит не отсюда. Он известил Дмитрия-Фому, что помочь не сможет, войска понадобятся на другом направлении.

А сами местные князья остановить врага не надеялись. Дмитрий-Фома засел в Суздале, послал гонцов к Арапше. Сулил большой выкуп если тот пощадит только что отстроенный Нижний. Но царевич имел однозначные инструкции от Мамая, условия отверг. Люди опять грузились на лодки, плоты, уплывали в Городец. 24 июля в Нижний вошли татары. Пограбили что нашли, убили и захватили, кто не успел удрать.

Однако после этого Арапша повел войско не в обратный путь, а повернул на соединение с Бегичем. Ордынцы с двух сторон вторглись на Рязанщину. Князь Олег не повторял прошлогодний опыт. Едва узнав о нашествии, оповестил население, чтобы разбегалось, и сам исчез. Но Дмитрий Иванович убегать не намеревался. Он обсудил с воеводами, как лучше действовать. Можно было развернуть полки на Оке, как раньше. Но ведь и татары рассчитывали: москвичи будут стоять на Оке. С Бегичем шел не загон грабителей, а целая армия. Мурза наверняка вызнал, где оборона послабее, навалится и проломит. А если идти навстречу врагу, на Рязанщину? Свои села будут целы, и ордынцы этого явно не ждут.

Великий князь собрал только конницу, без пехоты. Войско получилось небольшим, зато мобильным. Переправились через Оку у Коломны. Олег Рязанский вестей о себе не подавал и о том, чтобы выступить вместе с Дмитрием, не задумывался. Но явился Дмитрий Пронский с дружиной, принес новые сведения. Бегич встретился с Арапшой, у них десятки тысяч всадников. Были и настораживающие наблюдения. Татары всегда ходили в набеги налегке, а сейчас за ними пылил огромный обоз. Не для набега собрались, задумали воевать основательно, осаждать города, вывозить несметную добычу.

В столкновениях с литовцами Дмитрий и его воеводы научились определять путь продвижения врагов. Не ошиблись и сейчас, татары наткнулись на русских на притоке Оки, Воже. Для Бегича встреча оказалась неприятной неожиданностью. Он был озадачен, остановился. Противников разделяла речка. Перекрикивались, перестреливались. В общем, встали примерно так же, как у оврага под Калугой. Но теперь нельзя было расходиться миром. Разойдешься, и те же ордынцы нагрянут завтра. Их требовалось как следует поколотить, только таким способом можно было уберечь страну от будущих нападений.

11 августа 1378 г. солнце уже склонялось к закату, когда дозорные донесли Бегичу — русские уходят, сняли лагерь! Не выдержали, испугались! Понятно, почему тянули до вечера, надеются скрыться под покровом темноты. Мурза загорелся — нет, он не позволит Дмитрию оторваться! В подобных случаях было важно сразу вцепиться в хвост отступающих, обрушиться всеми силами, и они побегут. По татарским станам понеслись команды, воины вскакивали в седла. Поток конницы взбурлил Вожу, растекался по опустевшему русскому берегу.

Но Дмитрий Иванович поймал врага на элементарную уловку. Он еще накануне разделил войско на три полка. Главный возглавил сам, полк левой руки поручил Данилу Пронскому, а правой руки — Тимофею Вельяминову. Он приходился дядей и государю, и предавшему боярину. Тем не менее, великий князь не лишил его доверия. И москвичи, и враги должны были знать: не все Вельяминовы одним миром мазаны, отщепенец и есть отщепенец.

Русское войско удалилось от реки всего на пару верст, а потом вдруг развернулось и устремилось в атаку. Ордынцы за Вожей еще не успели разобраться по сотням и тысячам, принять боевой порядок, а бронированные дружины Дмитрия с разгона долбанули их страшным лобовым ударом. Два полка налетели с флангов, вломились в смешавшуюся массу, начали отрезать ее от воды.

Бегич и его помощники кричали, пытались руководить боем, но было поздно. Армия сбилась в кучу. Одни рвались вперед, другие поворачивали назад и сталкивались со своими. Падали, мешая товарищам и создавая полную неразбериху. А русские копья и мечи косили их, сталкивали к реке. Наконец татары скопом повалили в воду. От тысяч людских и конских тел Вожа клокотала, вышла из берегов. Ордынцев крушили, они тонули… Уже темнело, наползал туман, и Дмитрий Иванович приказал реку не переходить. Опасался ночью растерять свои отряды, а враги на другом берегу опомнятся, перестроятся. Ратники переводили дыхание после трудной мужской работы. Ждали — настанет утро, и сеча возобновится.

Но… утро не наступало. Витязи напряженно стояли в строю, нервничали, а окрестные луга застилало непроглядное марево тумана. Лишь к полудню оно стало редеть. И воздух разорвали торжествующие крики. Татар не было! Русские еще не знали, что в бою пал сам Бегич, а его подчиненные так и не остановились. Как побежали вечером, так и удирали всю ночь без оглядки. Весь берег был забит брошенными шатрами, телегами, юртами. Победа! Это была блестящая, громкая победа!

В татарских обозах нашли немало ценных вещей, нижегородское и рязанское награбленное имущество. Освободителей дождались тысячи пленных, не верящих такому счастью, дождались рабы, спрятавшиеся среди возов от ускакавших хозяев. Среди них попался и человек в облачении священника. Вроде бы говорил по-нашему, но что-то в нем было чужое, не русское. Он показался подозрительным, его обыскали и нашли в мешке сушеные коренья, травы, отнюдь не безвредного свойства. Незнакомца взяли в оборот. Он раскололся — послан Иваном Вельяминовым, должен был проникнуть к великому князю Дмитрию Ивановичу, извести его отравой и порчей.

Шпион многое рассказал: чем занимается в Орде изменник, какие проекты строит. В частности, Вельяминов считал возможным сделать ставку на Владимира Андреевича Серпуховского. Рассуждал: неужели ему не обидно, что у Дмитрия есть наследники, малолетние сыновья, а он, двоюродный брат, всего лишь удельный князь? Надо пообещать ему престол, а за это он поспособствует убийству государя, подчинит Русь Мамаю, исполнит условия Вельяминова и ордынских купцов…

Когда Владимир узнал о подобных предположениях, его перекорежило от гнева и отвращения. Но потом поостыл, задумался. А что, если… Посоветовался с Дмитрием Ивановичем, и братья разыграли то, что сейчас назвали бы спецоперацией. В Орду к Вельяминову отправился гонец от Владимира Андреевича. Князь сообщал, что «поп» со смертоносными снадобьями добрался до него и предложения в целом подходящие. Пускай «владимирский тысяцкий» приедет к нему в Серпухов, лично подтвердит, поддержит ли его Мамай, поможет организовать переворот, найти среди бояр сообщников.

Предателя выманили. Он мерил других по собственной мерке и попался. Явился готовить заговор, и тут-то его повязали. Государь Дмитрий Иванович многое прощал. Прощал оплошавших слуг, воевод. Прощал князей, выступавших против него. С кем не бывает, бес попутал. Ты простишь — и тебе Господь простит. Но прощать Иудин грех было нельзя. Если люди повадятся за тридцать сребреников торговать Отечеством, что от него останется?

При стечении всего московского люда бывшему первому боярину снесли голову. Снесли на Кучковом поле. Уж наверное, место выбрали не случайно. Вспомнили про изменника боярина Кучку, казненного Юрием Долгоруким. Вспомнили нехристей Кучковичей, погубивших святого Андрея Боголюбского. Иуду отослали в достойную компанию.

Из книги В. Шамбаров «Куликово поле и другие битвы Дмитрия Донского», М., «Алгоритм», 2014 г., с. 104-114.

В монографиях последних лет летописные сведения о численности сражавшихся армий были пересмотрены. Историки пришли к выводу, что у русских не могло быть больше 100 000, а у ордынцев — 150 000 человек. Таким образом, соотношение сил 8 сентября 1380 года составляло 1: 1,5 в пользу Мамая.

Однако сомнительно, чтобы 250 000 воинов, в том числе конных, не только разместились на сравнительно небольшом Куликовом поле. Непонятно и другое: каким образом полководцы управляли такими массами, ведь даже при современных средствах связи и сигнализации эта задача представляется весьма сложной.

Давайте предположим, что русских на самом деле было около 100 000 человек. Известно, что взрослому человеку в сутки требуется не меньше двух килограмм только сухой пищи. Следовательно, для пропитания такого войска понадобилось бы до 200 тонн мяса, овощей, крупы и хлеба в день, а на время перехода с 15 августа по 8 сентября — 4800 тонн. На себе воины тогда провиант не носили — хватало и оружия. Если принять среднюю грузоподъемность упряжной телеги за 200 килограммов, тогда обоз, сопровождавший вышедшую из Коломны армию, должен был насчитывать 24 000 «экипажей».

Поскольку длина каждого из них 5-6 метров, а дистанция в походе соблюдается около 3 метров, волей-неволей напрашивается ошеломляющий вывод — колонна растянется на… 192 километра. Даже если полки двигались раздельно, по нескольким дорогам, и в этом случае выходит: в то время как авангард уже приближался к Дону, арьергард только покидал Коломну…

С Доном связана и другая проблема. Русское войско форсировало его практически мгновенно, в ночь с 7 на 8 сентября. Предположим, что ширина реки 200 метров. Допустим также, что 100 000 человек двигались по переправе рядами по пять «солдатским шагом» (со скоростью 5,5 километров в час) с интервалами 2 метра между шеренгами.

Тогда один такой переход занял бы 1250 часов! Поскольку продолжительность сентябрьской ночи в наших широтах не превышает 11 часов, получается, что для обеспечения скрытного, быстрого броска через Дон «саперы» Дмитрия Ивановича заранее возвели не менее 117 мостов, а это не прошло бы незамеченным. Остается предположить: либо никакой переправы не было, — что не соответствует фактам, — либо войско русское было в несколько раз меньше, чем указывают источники.

Теперь обратимся к вражеской коалиции. Говорить о 150-300-тысячной орде столь же несерьезно, ибо она вместе с огромным числом заводных лошадей и гигантским обозом оказалась бы совершенно неповоротливой и неуправляемой, а полки Мамая действовали довольно стремительно и умело. А раз так, то цифру 150 000 следует уменьшить в несколько раз. Не стоит преувеличивать и роли генуэзских наемников. По данным Феодосийского историко-краеведческого музея, вооруженные силы этой итальянской колонии в Каффе насчитывали тысячу пехотинцев и до 20 тяжеловооруженных рыцарей. Вряд ли магистрат презентовал Мамаю больше, чем располагал сам…

То же самое относится и к Ягайло, который, судя по источникам, «поставил под ружье» 30 000 человек. Ведь спустя 30 лет он, став польско-литовским королем, собрал под Грюнвальдом, где решалась судьба его короны, всего-навсего 15 000 воинов (Военная энциклопедия даёт цифру 32 000). Силы Олега Рязанского, очевидно, не превосходили войска Дмитрия Донского. Но действия этого князя не носили ярко выраженного антимосковского характера.

Так каким же войском располагал московский князь Дмитрий Иванович? По мнению большинства исследователей, он получил сведения о движении неприятелей не раньше середины июля, а примерно через семь недель состоялось Куликовское побоище. Переход русской рати в район боевых действий занял 18 суток, двое из них ушло на стоянку в Коломне. Таким образом, за 16 дневных переходов отряды Дмитрия прошли по кратчайшему маршруту 280 километров.

Однако в то время невозможно было обеспечить быстрой концентрации контингентов в центре государственного объединения, и Москва в этом отношении не являлась исключением. Начнем с того, что система оповещения вассалов не выходила за рамки фельдъегерской связи. Обычно великий князь обращался с призывом собираться в поход к ограниченному кругу «бояр больших», те, в свою очередь, созывали подчиненных им «просто бояр», «бояр меньших», «детей боярских».

Если князь Дмитрий оповестил «больших бояр» в середине июля, то собралось войско примерно 25-28 июля. Еще дней десять ушло на организацию и доукомплектование, и в район сражения оно стало выдвигаться 4-5 августа. Учитывая среднюю скорость продвижения войск, великий князь просто не имел времени созвать владельцев уделов, расположенных на расстоянии более 200 километров от столицы.

Общая площадь княжеств, где был услышан призыв из Москвы, составляла около 60 тысяч квадратных километров, а проживало на этой территории до 400 000 человек. По современным нормативам, мобилизационные возможности промышленно развитого государства — не выше 3 процентов всего населения, вряд ли в XIV веке они были больше… Хотя в распоряжении Дмитрия Ивановича имелось сравнительно небольшое войско, оно было отлично обучено и прекрасно вооружено.

Никаких ополченцев с рогатинами и кольями в его рядах не было — ведь великий князь, сражавшийся в самой гуще боя в доспехах простого ратника, отделался лишь ушибами — пример, достаточно ярко характеризующий качества русских массовых средств защиты.

Так какой же ценой досталась нашим предкам победа на поле Куликовом? В самом ли деле прав летописец, утверждавший, что там осталось почти девять десятых московской рати? Впрочем, автор и переписчики «Задонщины» на этот вопрос отвечают достаточно точно: «А нету с нами 553 боярина и князя, всего посечено от безбожного Мамая полтретья ста тысяч да еще и три тысячи». Даже приняв за основу легендарные 300 тысяч, делаем логическое заключение: войско Дмитрия Донского, наголову разгромив намного превосходящего его противника, лишилось всего-навсего 6 процентов первоначального состава!

В заключение остается сделать вывод, что действия князя Дмитрия 8 сентября 1380 года блестяще продемонстрировали «золотое» правило военного искусства: побеждать не числом, а умением!

Из книги М.Ю. Курушин «Сто великих военных тайн», М., «Вече», 2011 г., с. 88-91.

Левый берег Дона, сухой и открытый, с его большими просторами был удобен для фланговых обходов ор­дынской конницы и неудобен для действий пешей рати. Вместе с тем на другом берегу Дона лежало Куликово поле, как бы природой предназначенное для встречи Орды с ее превосходящим по численности войском.

Однако, прежде чем оценить значение местности в Куликовской битве, мы должны представить, каким было Куликово поле в XIV столетии. Для этого надобно отрешиться от нынешних географических представлений. Ещё стояли по берегам Дона густые дубравы. Там, где ныне необозримые поля, темнели непроходимые леса. Дон, который у впадения Непрядвы теперь можно перейти вброд, был полноводен и глубок.

Сейчас Непрядву можно перепрыгнуть с разбега и перейти, не замочив колен, а она была судоходной. Ныне только весенний паводок укажет, где в давние времена пролегали русла рек Смолки, Нижнего, Среднего и Верxнего Дубиков, притоков Непрядвы. На всем пространстве между Непрядвой и Доном сегодня мы не встретим ни одного болота. Между тем, как установил более сто лет назад известный тульский краевед Афремов, на заболоченных берегах Курцы, Смолки, Дубиков и Непрядвы еще в XVIII веке тонул всадник с лошадью. Да и само название поля — Куликово, не содержит ли указание, что было оно обширным болотом?

Итак, кругом леса и болота, и только по водоразде­лу между Смолкой и Нижним Дубиком, на высокой гря­де, было сухо. По гряде между заболоченным верховьем Смолки и верховьем Нижнего Дубика всего лишь четыре километра. Это как бы горловина воронки. Далее, к Красно­му холму, притоки Дона и Непрядвы расступались, Между истоками Курцы и Нижнего Дубика поле разд­вигалось до 6 — 8 километров. Это была как бы верхняя часть воронки.

Князь Дмитрий, конечно, знал географию Куликова поля и вышел на него не случайно, а по давно спланированному замыслу. Это подтверждается и тем, что от Оки до Ку­ликова поля нигде не встречается столь же выгодной по­зиции для московского войска. Он опасался, что Мамай, полководец искусный и многоопытный, увидев московское войско на высокой гряде между Смолкой и Нижним Дубиком, поступит более разумно, чем Бегич на Воже, и повернёт назад, как это уже было на Оке после битвы на Вожже.

Отступление ордынцев было чревато осложнениями для Дмитрия Ивановича, но Мамаю грозило катастрофой: его бы авторитет в Орде упал, начались бы переходы его сторонников к Тохтамышу, и власть Мамая растаяла бы.

Дмитрий Иванович назначил переправу московскому войску на правый берег Дона на 7 сентября. Переправились и встали на водоразделе между Смолкой и Нижним Дубиком к ночи с 7 на 8 сентября. Князь и его воеводы сами выехали на разведку на Красный холм. В тишине, что царила над Доном и его притоками, был слышен далекий шум: то надвигалось войско Мамая, и уже схватывались сторожевые отряды с дозорными Орды.

Русское войско было расставлено, над ним стояла тишина, воины, переодевшись во все чистое и облачившись в доспехи, молились. Орда накатывалась к берегу Непрядвы, не зная, что ее ждет… Все источники единодушно сообщают, что 8 сентября над Куликовым полем стоял густой, непроницаемый туман, который рассеялся только к двенадцатому часу.

Ничто, никакая дезинформация, никакой туман не могли скрыть от Мамая, что в нескольких верстах впереди его ждет русское войско. Десятки и сотни ордынских дозорных уже натолкнулись на русские полки. Мамай вынужден был ночью сводить Орду в боевой порядок. Потому всю ночь и доносился до русского стана шум из-за Красного холма. Местом для своей ставки Мамай избрал Красный холм. Между Красным холмом и водоразделом между Смолкой и Нижним Дубиком пролегает просторная низина. Но Дмитрий Иванович занял господствующую высоту. Быть может, это входило в его тактические расчеты.

Когда начал рассеиваться туман, Мамаю и его темникам, находившимся на Красном холме, русское войско открылось ранее, чем его войскам в долине, и оставалось время задуматься, начинать ли битву? Вся гряда за низиной сверкала сталью. Русская рать была закована в сталь, загорожена червлеными щитами, над ней высился частокол гибельных копий. С Красного холма невозможно было разглядеть глубину русского строя, глубину его пеших полков, а стало быть и нельзя было взвесить, опрокинет ли эти ряды конная атака.

Время для раздумья, начинать ли битву при столь невыгодной позиции для конной атаки, у Мамая было, но не так-то много, а к тому же его подгоняло нетерпе­ние ордынских воинов наказать русских за непокорность. Ордынское войско шло в наступательный поход оно двигалось на Русь, и это движение, приостановлен­ное ночью и туманом, сейчас же в силу инерции возоб­новилось, как только начал рассеиваться туман. У Ма­мая еще оставалась возможность задержать битву, но этой возможности его лишил Дмитрий, введя в бой сто­рожевой полк, в ряды которого он встал как рядовой воин.

«Сказание о Мамаевом побоище» и летописные из­вестия указывают, что битву начинал сторожевой полк и передовые отряды Мамая, ну а мы обязаны задуматься над тем, в чем смысл выхода вперед сторожевого полка, откуда возникла легенда о поединке Пересвета и Челюбея?

С точки  зрения тактики, избранной Дмитрием, столкновение конного сторожевого полка с авангардом Орды — действие совершенно ненужное. Однако вспомним, что за спиной русского войска где-то уже неподалеку был Ягайло!

Всякая оттяжка битвы могла оказаться на руку Мамаю. Вот в чем причина того, что Дмитрий выдвинул вперед конный сторожевой полк. Втянуть в сражение Мамая — вот в чем состояла уже не тактическая, а стратегическая задача. Авангард Орды принял вызов. Это была богатырская разминка, проба сил и обычное для ордынцев желание, разгорячив противника, заманить его в засаду. Отсюда и вызов Челюбея, который был принят Пересветом.  Битва началась, остановить её Мамай уже был не в силах…

Как размещалось русское войско?  На высоте водораздела тесным строем встала пе­шая рать — большой полк, в который были сведены все городовые полки. Его правый фланг был надежно защищен болоти­стыми берегами Непрядвы и Нижнего Дубика. Дабы эту защиту усилить, чтобы правый фланг вообще не вызы­вал опасений во время битвы, его заслонили тяжелово­оруженной конницей, псковскими и полоцкими конны­ми дружинами. Закованные в доспехи всадники на ко­нях в броне не годились для боя в поле, но сбить, их тесно сомкнутые ряды, легкой коннице было не дано.

Конный полк правой руки в ходе боя неоднократно отбрасывал атакующих ордынцев, но в преследование не переходил. Главные события должны были развернуться на ле­вом фланге. Дмитрию Ивановичу и его воеводам, ко­нечно же, было известно, что правое крыло Орды было крылом атаки. Левый фланг русского войска защищали топкие берега Смолки. За левым флангом  князь Дмитрий расположил засадный полк и резерв пеших воинов.

После неудачи конных фронтальных атак Мамай спешил главные силы и начался непривыч­ный для Орды пеший бой. Он послал воинов своего правого крыла против полка левой руки, который состоял из князей и бояр, из русских витязей. Однако тактика русского войска была более активной, и битва разворачивалась по плану русского командования. Для победы нужно было организовать массовое уничтожение ордынской конницы, для чего и было задумано окружение правого крыла  ордынского войска. Старинный тактический прием, известный в далекой древности и много раз применявшийся Ордой: ложное бегство, заманивание в засаду. Полк левой руки и осуществлял заманное отступление.

Условия местности целиком отвечали этой задаче. Ордынцы прорвали  левый  фланг и устремились  к  знамени Княжьего Двора. Для этого им надо было перевалить за гряду, в ходе атаки они оказались в низине под ударом русской отборной конницы, устремившейся с высоты на равнину. Полк левой руки «не выдержал» массированного удара противника, начал отступать и оторвался от большого полка.

Когда в прорыв, в стальной мешок втянулось как можно больше ордынцев, навстречу противнику, действовавшему в тылу большого полка, ударил Дмитрий Ольгердович во главе кованой рати, и Дмитрий Волынский ввел в бой засадный полк. Начался разгром Орды. В это же время перешел в наступление полк правой руки, заворачивая свой левый фланг в тыл пешей фа­ланги противника.

Ордынская конница побежала. Мамай сначала хотел защищаться, окружив свой стан чапарами (высокими и широкими щитами, за которыми могли укрыться до десятка воинов). Но попытка перейти к обороне не удалась, и он кинулся прочь. На поле пешие и конные полки уничтожали силы ордынцев, а те, кому удалось вырваться из окружения, мчались, загоняя коней. Московский конный полк во главе с князем Владимиром Андреевичем преследовал ордынцев до Красивой Мечи.

Таким образом, на Куликовом поле Орда имела превосходство в коннице и угрожала русским флангам. Орда стреми­лась окружить русских и пробить их строй таранным ударом. Русские приняли бой в активной обороне. Надо было отразить таран­ный удар Орды, спешить ее и затем опрокинуть её пехоту. Надо было снять численное превосходство в коннице сложным маневром левого фланга: сначала отступить, заманить правый фланг Орды в засаду, уничтожить его, а потом уже взять в окружение ее главные силы. И всё это удалось выполнить. С точки зрения военного искусства Куликовская битва являет собой непревзойденный при­мер использования всех тактических приемов для достижения победы.

Эхо Куликовской битвы прокатилось по всему тогда обозримому миру. Неожиданно для Западной Европы Русь восстала из пепла, возродилась из мертвых…

Поединок Александра Пересвета с Челубеем

Многие подробности биографии А. Пересвета — этого славного воина-святого в точности не известны. По одним сведениям, он родился на Брянщине, в селе Супоневе, в боярской семье. Однако затем Пересвет решил принять монашеский постриг. В каком монастыре произошло это событие, опять-таки не известно в точности, но, возможно, Александр стал иноком в Ростовском Борисоглебском монастыре. Известно, что к 1380 году Пересвет был монахом в Троице-Сергиевом монастыре (тогда он еще не был лаврой).

Возможно, имя монаха так и не было бы прославлено никогда в русской истории, если бы не Преподобный Сергий Радонежский. Именно он, когда к нему за благословением накануне Куликовской битвы прибыл Дмитрий Донской, предложил князю взять с собой двух иноков, которые выделялись среди прочих физической и духовной силой. Это были Александр Пересвет и Андрей Ослябя. Перед отъездом на битву Пересвет долго молился перед иконой святого воина Дмитрия Солунского, а на память о себе оставил братьям посох, сделанный из ствола яблони. Он вплоть до начала XX века хранился в Рязани.

Пересвету предстояло сыграть в грандиозной битве особую роль. Столкновение двух гигантских армий — 100-тысячного войска Мамая и русской дружины — должен был открыть поединок двух витязей, которому придавалось особое значение. Кто победит, на той стороне будет и удача в главном бою… Поэтому монголы выставили со своей стороны знаменитого бойца — мирзу Челубея (иногда его называют Темир-Мурзой и Таврулом). Он не проиграл еще ни одного начального поединка, и монголы были заранее уверены в своей победе.

И тогда вперед на коне выехал Александр Пересвет. Один его вид поразил противника — в отличие от защищенного доспехами Челубея, Пересвет был облачен только в Великую Схиму — монашеское одеяние с большим крестом. В 11 часов утра 8 сентября 1380 года передовые линии обеих армий замерли, следя за тем, как русский воин-инок и татарский мурза стремительно понеслись навстречу друг другу с копьями в руках…

Удары обоих оказались смертельными. Но мертвый Челубей выпал из седла, а смертельно раненного русского витязя конь примчал обратно к своим. Завершение поединка стало началом великой битвы, подвиг Пересвета — началом огромного общего подвига…

После Куликовской победы тело погибшего Пересвета (а также павшего в битве Андрея Осляби) было привезено в Москву и торжественно погребено в «каменной палатке» рядом с храмом Рождества Пресвятой Бородицы в Старом Симонове. Сейчас над предполагаемым местом захоронения Пересвета и Осляби воздвигнуто деревянное надгробие. Русская православная церковь причислила Александра Пересвета к лику святых, его память отмечается 8 сентября.

В честь легендарного богатыря назывался эскадренный броненосец русского флота, участвовавший в Русско-японской войне 1904-1905 гг., в современных ВМС России так называется большой десантный корабль Тихоокеанского флота. В Брянске установлен памятник Пересвету, а 2 мая 2000 г. название «Пересвет» получил бывший поселок Новостройка в Сергиево-Посадском районе Московской области.

продолжение

Статья написана по материалам книги И.Б. Греков, Ф.Ф. Шахмагонов «Мир Истории. Русские земли в XIII – XV веках», М., «Молодая гвардия», 1986 г.

В конце 50-х — начале 60-х годов XII в. одному из мон­гольских вождей богатуру (герою) Есугэю из племени тайчиутов удалось объединить под своей властью большинство монгольских племен. В ту пору в его семье в 1162 г. родился старший сын Тэмучэн, будущий Чингисхан. Однако Есугэй не долго был наверху. Враждовавшие с ним татары сумели отравить его. После этого улус (орда, дружина) Есугэя распался.

Тэмучэну в отчаянной борьбе с другими вождями племен — ханами удалось подчинить своему влиянию основ­ную часть монгольских племен и занять трон «Хамаг монгол улуса», т.е. всех монголов. В эти годы он показал себя иск­лючительно отважным воином, смелым до безрассудства. Со­временники рассказывают, как, будучи еще совсем молодым человеком, он бежал из плена с тяжелой деревянной колод­кой на шее, а затем, скрываясь от врагов, просидел долгое время под водой, ухитрившись дышать ртом, чуть выступав­шим над водной гладью.

Уже в то время Тэмучэн отличался беспощадностью и коварством в борьбе с врагами, умением стравливать их меж­ду собой, лавировать, отступать, когда этого требовали об­стоятельства. Известно, что он участвовал в убийстве одного из своих братьев, заподозрив его в политической интриге против себя.

Тэмучэн создал личную гвардию, которую разделил на «ночную» и «дневную», окружил себя прочной охраной, ввел управление своим личным имуществом, дал большие приви­легии своим нойонам (аристократам) и нукерам (воинам охраны хана), освободив их от всяких на­логов. Одновременно он продолжал подчинять себе монголь­ские племена, не вошедшие в его государство. Одним из последних было подчинено племя татар, убившее его отца.

Подчинив себе большую часть монголов, Тэмучэн провел ряд реформ: ввел десятичную систему организации общества и армии — все взрослое население делилось на «тьмы» (10 тыс.), тысячи, сотни и десятки. Причем десяток, как правило, совпадал с айлой, т.е. семьей. Во главе этих отрядов, которые действовали и в мирное, и в военное время, стояли командиры, строго подчинявшиеся друг другу по служебной лест­нице.

На курултае (общем съезде монгольских вождей) на реке Онон в 1206 г. Тэмучэн был провозглашен Чингисханом — «великим ханом», «посланным богом». Тем самым ему удалось объединить мон­голов в единое централизованное государство. Таким обра­зом, в ту пору, когда Русь раздиралась политическими усо­бицами, за тысячи километров от нее ковалась новая могучая централизованная империя с сильной подвижной армией, с талантливым, решительным, беспощадным властелином.

Свои походы монголы начали с завоева­ния земель соседей — бурят, эвенков, якутов, уйгуров, енисейских киргизов, которые были покорены к 1211 г.  Государственно-военная машина монголов заработала на полные обороты, когда Чингисхан обрушился на Северный Китай. За нескольких лет монголы завое­вали Северный Китай, а в 1215 г. захватили его столицу Пе­кин. Спустя три года была завоевана Корея. Захват Китая Чингисхан исполь­зовал для того, чтобы поставить на службу монгольскому государству огромный научный, культурный потенциал им­перии.

Основную ударную силу монгольской армии составляла конница. Каждый воин имел два-три лука, несколько колчанов со стрелами, топор, ве­ревочный аркан, хорошо владел саблей. Лошадь воина покрывалась шкурами, что защищало ее от стрел и оружия противника. Голову, шею и грудь монгольского воина от вражеских стрел и копий закры­вали железный или медный шлем, панцирь из кожи. Монгольская конница обладала высокой подвижностью. На своих низкорослых, с мохнатой гривой, выносливых конях они могли проходить в сутки до 80 км, а с обозами, стенобитными и огнеметными орудиями — до 10 км. Известно, что монгольская армия была сильна не только своей могучей и быстрой конницей, но и китайскими осадными стенобитными и камнеметными машинами, мета­тельными снарядами с горючей смесью, в состав которой входила нефть.

В короткий срок Чингис­хан создал большую армию, вооруженную и оснащенную с помощью китайских специалистов по последнему слову тог­дашней техники. В армии была строгая дисциплина. За бегст­во с поля боя смертью наказывался весь десяток, вся айла-семья, в которой служил этот воин. Угнетающее воздействие на врагов оказывали жестокие расправы монголов с против­никами. Непокорные города они уничтожали — жгли, разру­шали, а жителей либо уводили в плен (ремесленников, жен­щин, детей), либо, если это было мужское население, способное к сопротивлению, убивали.

Чингисхан располагал превосходной разведкой. Прежде чем отправиться в военный поход, монголы через купцов, пу­тешественников, через своих тайных агентов тщательно со­бирали сведения о своих будущих противниках, о состоянии политического положения в их землях, об их союзниках и врагах, оборонительных сооружениях. Нередко роль развед­чиков играли монгольские посольства, засылаемые в ту или иную страну перед ее завоеванием.

После похода на Китай монголы повернули на Запад ост­рие своей мощной, хорошо организованной военной машины, способной к масштабным и долговременным войнам. Летом 1219 г. почти 200-тысячное монгольское войско во главе с Чингисханом начало завоевание Средней Азии. Правитель Хорезма (страна в устье Амударьи) шах Мухаммед не принял генерального сражения, рассредоточив силы по городам.

Подавив упорное сопро­тивление населения, захватчики штурмом овладели Отраром, Ходжентом, Мервом, Бухарой и другими городами. Правитель Самарканда, несмотря на требование народа обороняться, сдал город. Несколько месяцев Чин­гисхан осаждал главный город государства Хорезма Ургенч и в конце концов взял его, разгромил, а жителей увел в плен. Сам Мухаммед бежал в Иран, где вскоре умер.

Таким образом, в 1219-1220 гг. монголы захватили Среднюю Азию. Государства Средней Азии, расколотые, как и Русь, полити­ческими распрями, действовали в одиночку и не могли проти­востоять захватчикам.

Богатые, цветущие земледельческие районы Семиречья (Средняя Азия) превратились в пастбища. Были разрушены создававшиеся ве­ками ирригационные системы. Монголы ввели режим жестоких по­боров, ремесленников уводили в плен. В результате завоевания мон­голами Средней Азии её территорию начали заселять кочевые племе­на. Оседлое земледелие вытеснялось экстенсивным кочевым скотоводством, что затормозило дальнейшее развитие Средней Азии.

Захватив Среднюю Азию, монголы использовали в своих интересах ее искусных ремесленников, многовековой куль­турный и хозяйственный опыт. Основная сила монголов с на­грабленной добычей возвратилась из Средней Азии в Монголию. Но 30-тысячная армия под командованием лучших монгольских воена­чальников — Джэбэ и Субэдэя из Средней Азии продвинулось в Северный Иран, вышло через Южный Прикаспий в Азербайджан, захватило город Шемаху и появи­лось на Северном Кавказе. Там они сломили сопротивление алан (осетин), которые тщетно обращались за помощью к по­ловцам. Преследуя алан, монголы появились и в землях по­ловцев, в Приазовье, Крыму, овладели старинным византий­ским городом Сурожем (Судаком). Теперь перед ними расстилались половецкие кочевья и южнорусские степи.

Ещё в начале XIII в. на Русь стали доходить смутные слухи о появлении где-то на Востоке новой мощной державы степ­ных кочевников. Эти сведения доносили купцы из Индии и Средней Азии, путешественники. А вскоре новая грозная опасность встала уже у русских границ. Это были монголо-татары. В половецких степях и на границах Руси появились два ударных корпуса Чингисхана — молодого талантливого пол­ководца Джэбэ и умудренного опытом старого Субэдэ. Поло­вецкий хан Котян, в пределы которого вступили монголы, об­ратился к русским князьям за помощью.

Однако в русских княжествах с сомне­нием встретили просьбу половцев о помощи. Во-первых, князья не доверяли своим старинным степным противникам, во-вторых, появление на русских границах новой, невиданной доселе монгольской армии было воспринято вроде еще одного выхода из степи очередной орды кочевников. Были печенеги, потом торки, потом половцы. Теперь появились какие-то тата­ры. Пусть они и сильны, но русские рати громили всех степ­няков. Была уверенность, что русские дружины одолеют и но­вых пришельцев.

Такие настроения отразил и съезд князей в Киеве, который собрался по инициативе Мстислава Удалого. Там галицкий князь призывал к единству сил с половцами, к выступлению против неведомого и страшного врага. Но на призыв Мстислава Удалого откликнулись не все. Дали согла­сие участвовать в походе против татар киевский князь Мстис­лав Романович, Мстислав Святославич Черниговский, Даниил Романович, княживший в это время во Владимире-Волын­ском, а также князья помельче. Но самое главное, в помощи отказал могущественный русский князь, сын Всеволода Боль­шое Гнездо Юрий Всеволодович Владимиро-Суздальский. Он, правда, пообещал прислать ростовский полк, но тот не явился.

Узнав о выступлении русского войска им навстречу, мон­голы, верные своему принципу раскола врагов, послали к рус­ским князьям посольство, которое заявило: «Мы слышим, что вы идете против нас, послушав половцев; а мы ни вашей зем­ли не заняли, ни городов ваших, не на вас мы пришли, но на холопов и на конюхов своих на поганых половцев. А вы возь­мите с нами мир…». Но уже наслышанные о коварстве и же­стокости монголов русские князья отказались вести с ними переговоры, перебили монгольских послов и двинулись на­встречу неприятелю.

Первая схватка с монголами оказалась удачной. Полки русских воинов и половцев, перейдя Калку, нанесли удар по передовым отрядам монголо-татар, которые отступили. Передо­вые монгольские отряды были частью перебиты, частью бежа­ли к своим главным силам. Русские дружины продолжали продвигаться далее в степь, стремясь, как во времена проти­воборства с половцами, решить дело на вражеской террито­рии, подальше от родных земель. Решающая битва между объединенным русским войском и туменами (от слова «тьма») Джэбэ и Субэдэ произошла 31 мая 1223 г. на реке Калке неподалеку от побережья Азовского моря.

В этом сражении еще раз проявился сепаратизм и поли­тический эгоизм русских князей. В то время как дружины Мстислава Удалого и Даниила Волынского и некоторых дру­гих князей при поддержке половецкой конницы устремились на монголов, Мстислав Киевский огородился валом на одном из близлежащих холмов и не участвовал в битве. Монголы сумели выдержать удар союзников, а затем перешли в наступ­ление.

Первыми дрогнули половцы. Они бежали с поля боя. Это поставило галицкую и волынскую рати в тяжелое поло­жение. Южные дружины мужественно сражались, но общий перевес сил был на стороне монголов. Они сломили сопротив­ление русичей, те побежали. Мстислав Удалой и Даниил Ро­манович дрались в самой гуще бойцов, вызвав восхищение монгольских полководцев. Но их мужество не могло устоять перед военным искусством и силой монголов. Оба князя с не­многими дружинниками спаслись от погони.

Теперь наступила очередь самой мощной среди русского войска киевской рати. Попытка взять русский лагерь присту­пом монголам не удалась, и тогда они пошли на очередную хитрость. На третий день осады Джэбэ и Субэдэ пообещали Мстиславу Киевскому и другим бывшим с ним князьям мирный исход дела и пропуск их войска свободно на родину. Когда же князья раскрыли свой лагерь и вышли из него, монголы бросились на русские дружины. Почти все воины были перебиты, князья во главе с Мстиславом Киевским были захвачены в плен. Их связали по рукам и ногам, бросили на землю, а на них положили доски, на которые уселись во время победного пира монгольские военачальники. Во время «пира на костях», захваченных в плен князей раздавили досками, на которых сидели и пировали по­бедители.

Во время битвы на Калке погибли шесть видных русских князей, из простых воинов вернулся домой лишь каждый де­сятый. Только киевская рать потеряла около 10 тыс. человек. Это поражение оказалось для Руси одним из самых тяжелых за последнее время. Становилось очевидным, что на своих границах Русь получила еще одного грозного долговременно­го противника.

После битвы на Калке монголы дошли до Днепра, но вступить в пределы Руси не решились, повернули на северо-вос­ток, вышли в пределы Волжской Булгарии, но ослабленные потерями в южнорусских степях потерпели на Волге ряд по­ражений. В 1225 г. они вернулись обратно в Монголию.

Теперь монголы овладели огромной территорией — от Ки­тая до Средней Азии и Закавказья. Чингисхан поделил захва­ченные земли между своими сыновьями. Западные земли до­стались старшему сыну Джучи (умер в один год с отцом в 1227 г.). После его смерти во главе Западного улуса встал сын Джучи молодой энергичный Бату. В 1235 г. на курултае мон­гольских ханов, который проходил под руководством нового великого хана Угэдэя, третьего сына Чингисхана, было при­нято решение о новом походе на Запад в страну Волжских Булгар и на Русь, которые, по сведениям монголов, славились своими богатствами.

Восполь­зовавшись малолетством Дмитрия Ивановича, суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович добился в Орде ярлыка на вели­кое княжение, и только благодаря усилиям московских бояр во главе с митрополитом Алексеем удалось вернуть ярлык в руки московского князя. Вскоре князю Дмитрию пришлось побороться за ярлык уже с тверским князем Михаилом Александровичем, также претендовавшим на великое княжение.

К сложной внутриполитической обстановке начала княже­ния Дмитрия Ивановича добавилось и обострение внешнеполити­ческого положения — угроза с запада со стороны великого княже­ства Литовского. Литовцам оказал поддержку тверской князь Александр Михайлович, который надеялся с их помощью одер­жать победу над Москвой. Такая политика Александра Тверско­го вызвала негодование на Руси. В результате похода на Тверь в 1375 г., в котором участвовали полки различных русских кня­зей, Дмитрию Ивановичу удалось одержать победу над своим соперником.

Теперь уже никто из князей Северо-Восточной Руси не осмеливался оспаривать первенство Москвы. Боль­шинство княжеств полностью признало первенство Москвы, и поэтому появлась реальная возможность составить общерусскую коалицию против татар.

Со второй половины XIV в. начинают проявляться признаки ослабления Золотой Орды, вызванные начавшимся процессом феодального дробления. Из состава этого государства выделились самостоятельные и полу самостоятельные орды, которые вели между собой ожесточенную борьбу за власть. Эти усобицы в Орде сопровождались калейдоскопической сменой ханов, а иногда одновременным правлением нескольких ханов.

Прямой разрыв Руси с Ордой неизбежно означал войну с ней. В это время одному из золотоордынских темников (начальник 10 тыс. воинов) Мамаю удалось временно ликвидиро­вать усобицы и сосредоточить власть в своих руках. В 1357 г. Мамай женился на дочери хана Золотой Орды Бердибека. В 1359 г, после смерти тестя стал бороться за власть в Орде, но, не являясь по рождению чингизидом (потомком Чингисхана), официаль­но не мог стать ханом. В 1361-1380 гг. подчинил себе территорию от правобережья Волги до Днепра с Кры­мом и Северным Кавказом, где стал править через подставных ханов.

Мамай начал готовить поход на Русь, и в 1378 г. на реке Воже (приток Оби) произошло открытое столкновение татарского войска с московской ратью. В результате битвы русское войско под командованием Дмитрия Ивановича разгромило войско Золотой Орды. Это была первая победа над ордынцами.

Ордынское войско, в несколько десятков тысяч человек, в этом сражении возглавил мурза Бегич, военачаль­ник опытный и бесстрашный. Русскую рать повел на юг от Оки, в рязанские пределы, сам князь Дмитрий Иванович. Расположились на противоположных берегах реки Вожжи, противники долго стояли друг против друга. Наконец, московский полководец несколько отодвинул свои полки, приглашая Бегича к битве.

Тот переправил конницу, и сеча началась. Дмитрий двинул вперед свой главный полк, а с обоих флангов ордынцев начали охватывать еще два рус­ских полка. Врага, разбитого в прах, прижали к реке и почти полностью уничтожили. Погиб и Бегич. На следующий день победители сами перешли Вожу и, преследуя остатки войска, окончательно добили его, захватили большой обоз. После победы на Воже князь, и дружина поверили в свои силы и поняли, что бить ордынцев можно.

Летописцы живописуют ярость, охватившую Мамая при известии о гибели Бегича и войска. Два года собирает он новые силы со всей Орды, нанимает отряды генуэзцев из Крыма, отважных воинов с Северного Кавказа. Кроме этого, Мамай заключил союз с литовским вели­ким князем Ягайло и вступил также в тайные переговоры с рязанским князем Олегом, недовольным главенством Москвы. Формальным поводом к войне стал отказ князя Дмитрия увеличить выплачиваемую дань до размеров, в которых она взымалась при хане Джанибеке, сыне Узбек хана.

В течение двух лет стороны готовились к решающей битве. Численность татарского войска составила по наиболее точным подсчётам от 60 до 100 тыс. воинов. По подсчётам историков, русское войско по численности при­мерно равнялось силам Мамая и, вероятно, могло доходить до 100 тыс. человек.

Под знамёна великого князя Дмитрия помимо собственно московских сил сошлись полки князей ярослав­ских, ростовских, белозерских, смоленских, стародубских, кашинских, а также отряды из много­численных княжеств, расположенных в верховьях Оки. На помощь Москве прибыло войско двух братьев великого князя литов­ского Ягайло — Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Ольгердовича Брянского. Однако Дмитрию Ивановичу не уда­лось привлечь на свою сторону Тверь, Новгород, Нижний Новго­род.

Православная церковь сыграла огромную роль в идеологическом обеспечении победы в Куликовской битве. Поход на ордынцев был освящён духовным авторитетом «игумена земли русской» — пре­подобного Сергия Радонежского. Зримым образом божественного заступничества должно было стать присут­ствие в московском войске двух ино­ков-воинов из Троицкой обители: Александра Пересвета и Родиона (Андрея) Осляби, отправ­ленных в поход Сергием Радонежским.

По обычным монастырским правилам монахи не могли принимать участие в сражениях. Поэтому Пересвет и Ослябя приняли Великую Схиму (высший монашеский чин) и получили благословение преподобного Сергия Радонежского «на военный подвиг». «И вручил им Сергий непобедимое оружие — крест Христов, и передал их в руки великому князю Дмитрию Ивановичу, промолвив: «Мир Вам, братья, пострадайте за веру православную!» — говорится в «Сказании о Мамаевом побоище». Отсюда следует, что битва с Мамаем стала восприниматься как священная битва за православную веру, за Русь.

Надо особо заметить, что князь Дмитрий лично руководил разведкой, которая во многом предопределила исход Куликовской битвы. Агентами великого Дмитрия Ивановича в первую очередь были купцы, которые свободно торговали как в Литве и в Крыму, так и в Орде. Для получения разведывательных данных и информации о планах противника Дмитрий Иванович использовал и возможности московских дипломатов. Накануне похода Мамая на Русь, в Орду был направлен посол Захарий Тютчев, который, узнав о планах похода против Москвы, «срочно послал тайного вестника к великому князю Дмитрию Ивановичу».

Большое внимание уделял Дмитрий Иванович и военной разведке. Все пути в Орду находились под наблюдением застав, «тайных караулов», сторожевых разъездов и «скрытых притонов» — по дорогам были разбросаны корчмы и постоялые дворы, где несли службу разведчики князя. В задачу военных разведчиков входило наблюдение за передвижением татарских орд и сообщение об этом в Москву. Именно с одной из таких застав 23 июля 1380 г. прискакал в Москву разведчик Андрей Семенович Попов с донесением о походе войск Мамая на Русь.

После сбора в Коломне великий князь произвёл смотр своих сил. Войско выстроилось в походный порядок и двинулось к Дону. Летописец приводит слова Дмитрия Ивановича, сказанные им 6 сентября на военном совете: «Ныне же пойдем за Дон и там или победим и все от гибели сохраним, или сложим свои головы».
Перед битвой рать Дмитрия Ивановича была поделена на 6 полков и резерв, каждый командир знал «свой маневр» и расположение. Пять полков должны были измотать противника, а шестой «Засадный полк» под командованием опытных военачальников князей Владимира Андреевича Серпуховского и Дмитрия Ивановича Боброка-Волынского завершить разгром.

Утро в день битвы выдалось туманным. Туман рассеялся только к 11 часам утра. В день битвы 8 сентября (по старому стилю) 1380 г., когда праздновалось Рождество Пресвятой Богородицы, русские войска скрытно перешли на правый берег Дона. Великокняжеское войско попадало на Куликово поле — участок земли, ограниченный с трёх сторон Доном и его притоками Смолкой и Непрядвой. Фланги русского войска оказались прикрыты реками — Доном и Непрядвой, которые лишали татарскую конницу возможности применить традиционную тактику — охват противника с флангов. Опасаясь удара в тыл  со стороны великого князя литовского Ягайло, мосты за великокняжеским войском приказано было сжечь.

Впереди встал сторожевой полк во главе с младшим воеводой Семёном Медиком. За ним следовал передовой полк. В него вошли молодые воины, поэтому великий князь решил собственным примером укреплять их стойкость. По свидетельству летописцев в платье и доспехах простого ратника князь Дмитрий встал в строй и принял участие в первом же бою сторожевого полка. В ставке, под стягом, его место занял молодой боярин Михаил Бренк. Основные силы сосредото­чились в большом полку, который с флангов прикрывали полк правой руки во главе с ростов­скими и стародубскими князьями и полк левой руки, возглавлявшийся князьями из Ярославской и Белозерской земель.

Небольшим резервом, находившимся за полком левой руки, командовал литовский сторонник Москвы, князь Дмитрий Ольгердович. И, наконец, на самом краю левого фланга, в зелёной дубраве, притаился засадный полк князей Cерпухов­ского и Боброка-Волынского. Ему отводилась особая роль: в критический момент ударить по врагу и решить исход сражения.

С юга подошло войско Мамая, встало на Красном холме и вокруг него. Быстрота и скрытность, с которой русские войска подошли к месту битвы, расстроила планы Мамая соединиться с литовскими войсками и дружиной рязанско­го князя Олега. Русским удалось заставить татар вступить в сражение без союзников. Мамай рассчитывал на мощь тяжёлой наёмной генуэзской пехоты в сочетании с постоян­ными наскоками ордынской конницы.

Утром, когда рассеялся туман, противники увидели друг друга. Перед боем состоялся поеди­нок двух богатырей: русского инока-воина Пересвета с ордынцем Челубеем (в ряде источников указывается имя татарского богатыря Темир-мурза или Таврул ). По пре­данию, оба они пали в поединке, как бы символизируя кровопролитность и упорство пред­стоящей битвы.

Мамай из своей ставки на Красном холме первым двинул в бой войска. На протяжении трёх с половиной часов шла жестокая битва. Татары рассеяли сторожевой и передовой полки и углу­бились в строй основных сил Дмитрия. Однако главный прорыв образовался на левом фланге, где русские полки не выдержали натиска. Подошедший резерв Дмитрия Ольгердовича лишь на некоторое время сдержал продвижение войск Мамая.

Создалась опасность прорыва противника в тыл большого полка, что фактически было бы равносильно поражению. Именно в этот реша­ющий момент из дубравы ударил засадный полк. Неожиданное появление свежих русских сил решило исход сражения. Татары дрогнули и обратились в бегство. Почти трид­цать верст русские воины преследовали бегущего врага, добивали его, освобождали из плена множество русских воинов.

Победа была полной. Князя Дмитрия Ивановича спасли от гибели доспехи. Его дважды сбивали с коня; он дрался то с двумя, то с тремя ордынцами. Весь израненный, избитый, Дмитрий еле добрался пешком до дерева. Под ним позднее и нашли его два костромича — «простых воя». В битве геройски пал и боярин Михаил Бренок, надевший на себя кольчугу великого князя. Много героев Куликовской битвы было и среди простых ратников: Юрка Сапожник, Васюк Сухоборц, Сенька Быков и др.

Восемь дней стояли русские на Куликовом поле, ставшем навеки символом русской славы и величия. Они оплакивали собратьев, отдавших жизнь за святую Русь, несколько дней погребали погиб­ших — половина русской рати полегла в кровавой сече. Инока-героя Александра Пересвета погребли в храме Рождества Богородицы в Старом Симонове. Позже там похоронили и Андрея Ослябю.

По всей Руси праздновали великую и долгожданную по­беду над поработителями. Куликовская победа — событие для Руси переломное, а ее главный организатор, князь Дмитрий Иванович, приобрел, по словам Ключевского, «значение национального вождя се­верной Руси в борьбе с внешними врагами».

В Куликовской битве великий князь проявил себя не только как крупный полководец, но и просто как отважный воин, готовый собственным примером повести за собой полки. Прозвище «Донской» знаменовало собой признание его заслуг современниками. Куликовская битва — подвиг, который не затерялся в веках, а «по  Русской земле распространились веселие и отвага, и возне­слась слава русская над позором поганых…» Однако Куликовская победа ослабила и русские княжества. В кровопролитном сражении погибли многие из отборных дружинников, воинов-профессионалов, тысячи ополченцев.

Интересно, что о точном месте битвы историки спорят до сих пор. Официальная историография утверждает: Донское, или Мамаево, побоище, позднее названное Куликовской битвой, произошло на территории современной Тульской области при слиянии Дона и Непрядвы. По крайней мере, на это указывают летописи. Впрочем, литературные источники XIV-XV веков — «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище» — дают лишь художественное осмысление сражения, а о точности и достоверности при определении места сражения с их помощью говорить не приходится.

Специалисты Института географии РАН совместно с археологами Государственного исторического музея и сотрудниками Государственного военно-исторического и природного музея-заповедника «Куликово поле» завершили масштабную работу по созданию палеогеографической карты, с доподлинной точностью восстанавливающей исторический ландшафт Куликова поля. У ученых теперь практически не осталось сомнений, что знаменитое сражение происходило на относительно небольшом открытом участке площадью примерно три квадратных километра на правом берегу реки Непрядвы, со всех сторон окруженном густыми лесами.

Сегодня территория музея-заповедника «Куликово поле» — это открытая всем ветрам степь, и даже трудно себе представить, что некогда здесь шумели дремучие леса. Многих исследователей это и ввело в заблуждение — они искали место битвы на просторе, не подозревая о том, что оно могло быть ограничено небольшой территорией, свободной от леса, например, очень большой поляной.

После поражения Мамай бежал в Кафу (Феодосию), где был убит. Власть над Ордой захватил хан Тохтамыш. Борьба между Москвой и Ордой еще не закончилась. В 1382 г., воспользовавшись помощью рязанского князя Олега Ивановича, указавшего броды через реку Ока, Тохтамыш со своей ордой внезапно напал на Москву.

Еще до похода татар Дмитрий выехал из столицы на север, чтобы собрать новое ополчение. Население города организовало оборону Москвы, восстав против бояр, в панике устремившихся из столицы. Москвичи сумели отбить два штурма врага, впервые применив в бою так называемые тюфяки (кованые железные пушки русского производства).

Понимая, что штурмом город не взять, и опасаясь подхода Дмитрия Донского с войском, Тохтамыш заявил москвичам, что пришел воевать не против них, а против князя Дмитрия, и обещал не грабить город. Обманом ворвавшись в Москву, Тохтамыш подверг ее жестокому разгрому. Москва вновь была обязана платить дань хану… Несмотря на поражение в 1382 г., русский народ после Куликовской битвы уверовал в скорое освобождение от татар.

В Куликовской битве русские потеряли около 40 тысяч ратников, потери татар были почти вдвое больше.  Совре­менники назвали Куликовскую битву «Мамаевым побоищем». Битва на поле Куликовом вселила в русских уверенность в том, что им под силу сбросить власть Орды, около 150 лет державшей в зависимости Русскую землю, а освобождение от неё стало делом времени. И хотя московские князья ещё почти 100 лет после этой битвы платили дань Золотой Орде, её власть над Русью слабела с каждым годом. Разгром Мамая означал крушение планов раздела Руси. Куликовская битва стала не только этапом в борьбе с монголо-татарскими завоевателями, но и нача­лом образования Русского централизованного государства.

Окончательное освобождение Руси от ордынского ига произошло через сто лет после Куликовской битвы. На развалинах Золотой Орды к тому времени возник ряд самостоятельных государственных образований. В 1480 г. хан Ахмат, властитель Большой Орды, заключив союз с польско-литовским королем Казимиром IV, вторгся в русские земли, чтобы восстановить прекращенную Иваном III выплату дани.

Играя на противоречиях между различными татарскими объединениями, Ивану III удалось отвлечь от русской территории союзника Ахмата короля Казимира. В его владения вторгся крымский хан — противник Ахмата и союзник московского князя. Без поддержки Казимира Ахмат не шел на решительное столкновение с московскими войсками. Русские и татарские полки стояли на берегах реки Угры, не переходя к решительным действиям.

Попытка татар форсировать Угру в октябре 1480 г. окончилась неудачей. Не дождавшись помощи от Казимира и опасаясь надвигавшейся зимы, Ахмат увёл обратно свои отряды. Это означало конец ордынского ига. Однако борьба с ханствами, появившимися на развалинах Орды (Крымским, Казанским, Астраханским), продолжалась еще длительное время.

Надо сказать, что письменные доку­менты, рассказывающие о событиях XIII века на Руси, весьма и весьма скудны, а чем дальше по времени от нас историческое событие, тем сильнее оно обрастает выдумками, которые год за годом растут, словно снежная лавина. Например, о Невской битве 1240 г. повествуется лишь в одной-единственной Новгородской первой летописи, причем весьма коротко и туманно. Однако о ряде сражений, описанных ниже, мы знаем с высокой степенью вероятности.

После смети Чингисхана его внук Батый со своим войском в 1237 г. напал на Северо-восточную Русь: разорил и опустошил Рязанское княжество, сжёг Коломну и Москву, а в следующем году разорил Владимирскую землю. В 1239 г. Батый двинул свои войска на завоевание южной Руси. Осенью 1240 г. пал Киев, а монголы двинулись дальше — в Польшу, Венгрию и только в Чехословакии потерпели первое поражение.

В 1240 г., в момент, когда восточная и средняя Русь была опустошена монголо-татарским нашествием, северный сосед Великого Новгорода, шведы, вместе с подчинен­ными им финскими племенами — напали на Новгородскую землю. Русь оказалась зажатой между двумя агрессивными силами — с востока ей угрожала империя Чингисхана, а с запада — священная Римская империя. Организатором и вдохновителем «натиска на восток» явилась католическая церковь, призывавшая к крестовому походу немецких, шведских и датских феодалов.

Основной целью этого похода на Русь было отрезать ее от торговых путей, захватить Неву, выход к Балтийскому морю и подчинить всю Новгородскую землю.

Швеция собрала значительные силы. Во главе шведских войск стоял ярл Ульф Фаси. Шведское войско  на ста судах с пятитысячным десантом вошло в Неву и расположилось лагерем у реки Ижоры. Захватом устья Невы и города Ладога шведы намере­вались преградить новгородцам выход к Балтийскому морю, за­хватить земли и установить свой контроль над северным участком торгового пути «из варяг в греки».

В Новгороде в это время княжил Александр Ярославович, сын великого князя владимирского, внук Всеволода Большое Гнездо. Военачальник смелый и расчетливый, он, несмотря на молодые годы (ему было в то время 20 лет), предусмотрел все. Шведское войско появилось летом 1240 г. Разведка князя, узнав заранее о приготовлениях шведов, предупредила Александра, и он укрепляет границу.

Спешно приняв необходимые меры для укрепления рубежей новгородской земли, князь с «малой дружиной», не дожидаясь полного сбора людей, немедля выступил навстречу врагу. «Нас немного, — обратился он к своим воинам, — но не в силе Бог, а в правде». Левым берегом Волхова спешил он на север; не доходя Ладоги, повернул на запад. Подошел к Ижоре, пополнив дружину местным ополчением. «Старейшина» Ижорской земли Пелгусий, несший по поручению князя «морскую стражу», все время наблюдал за шведами, их «ратными силами», «станами». Обо всем становилось известно Ярославичу.

На рассвете 15 июля Александр Ярославович скрытно подошел к ижорскому стану захватчиков и с ходу напал на него. В рукопашном бою князь наголову раз­громил противника. Момент был весьма удобен — одна часть неприятельских войск сошла на берег и разбила стан, другая оставалась еще на судах. Князь Александр с конницей ударил по центру шведского лагеря. Началась кровопролитная сеча. Поначалу с трудом преодолевая сопротивление шведов, русские последовательно усиливали напор.

Летописи описали смелые действия и князя Александра, и его воинов. Похвалу полководца заслужил бесстрашный Яков-полочанин. Другой, Сбыслав Якунович, из новгородцев, сражался в самой гуще вражеских воинов и, «не имея страха в сердце», многих из них поразил. Гаврила Олексич, которого Пушкин гордо считал своим предком, преследовал шведского королевича, спасавшегося бегством на корабль, по сходням. Гаврилу вместе с конем сбросили в воду, но он сумел выплыть и снова орудовал мечом «посреди полка шведов».

Новгородец Миша с отрядом разбил три легких корабля. «Молодой» Савва, врубаясь в шведские ряды, добрался до шатра их предводителя, «подсек его столи». Падение шатра еще больше воодушевило новгородцев и, наоборот, сломило моральный дух их противников. Новгородцев в схватке погибло около 20 человек. Потеряв многих воинов, остатки шведского войска ночью бежали на своих кораблях.

За блестящую победу народ прозвал князя Александра — Невским. Русь не только сохранила выход к морю, но и добилась первого военного успеха со времени нашествия Батыя. Королю не удалось осуществить свой план отрезать Русь от Балтийского моря. Петр I, подчеркивая право России на Балтийское побережье, в новой столице на месте битвы основал Александро-Невский монастырь. Александр Невский проявил себя выдающимся полководцем, подтвердив вскоре, что его военный талант — дар Божий. Летописец писал о нем: «Побеждая везде, а не победим николи же». Высшей похвалы оказались достойны и его храбрые воины, патриоты земли Русской.

Однако попытки шведских завоевателей продолжили немецкие рыцари. Наступление на русские земли было частью разбойничьей доктрины немецкого рыцарства «Drang nach Osten» (натиск на Восток). Они еще за четыре десятилетия до этих событий захватили земли ливов, латышей и эстов. Не раз битые русскими и литовцами, упорно рвались на новые земли Восточной Прибалтики.

Рыцари Ордена меченосцев носили одежду с изображением меча и креста. Они вели захватническую политику под лозунгом христианизации: «Кто не желает креститься, тот должен умереть». Рыцари Тевтонского ордена носили белые плащи с черным крестом на левом плече. В 1237 г., когда началось нашествие Бату-хана на Русь, рыцари объединили свои силы — слились два их ордена: Ливонский (Орден меченосцев) и Тевтонский. К ним на помощь шли крестоносцы из разных европейских стран. Их поддержала и благословила папская курия.

Вскоре после разгрома шведов, летом 1240 г., ливонские рыцари-кресто­носцы напали на Псковскую землю, овладели пограничной кре­постью Изборск, а затем двинулись к Пскову. Сюда подоспели ополченцы-псковичи. Но потерпели поражение, потеряв и своего воеводу. Немцы, окрыленные первыми успехами, двигались, разоряя по пути русские селения, к самому Пскову. Сожгли его посад, но попытки взять город успеха не принесли.

Удалось им это сделать с помощью изменников из псковской верхушки — посадника Твердилы Иванковича и других бояр. В ходе тайных переговоров они согласились признать власть Ордена и впустить рыцарский гарнизон в город. В нем появились немецкие фогты-управители. Вместе с Твердилой они и властвовали. Часть псковичей, не согласных с изменнической политикой бояр, бежали в Новгород.

Аппетиты рыцарей разгорались. Они уже замышляли захват новгородских земель. Начали нападать и разорять их. Отряды захватчиков появлялись уже в 30-40 верстах от Новгорода Великого. Александр Невский, надежда и гордость новгородцев, не поладил с их боярами и уехал в Переяславль-Залесский, свое родовое гнездо, к отцу. Но нужда в князе-воителе заставила вельмож новгородских смирить гордыню и отправить депутацию к Александру.

Тот, не помня зла, поспешил в Новгород и сразу же (1241) направился к Копорью — базе крестоносцев. Штурмом взял ее, разрушил, а ободренные новгородцы увидели на улицах своего города пленных рыцарей. Помимо прочего, эта победа предотвратила совместные выступления немцев и шведов против Руси. В течение зимы 1241-1242 г. Александр и его брат Андрей собрани войско (главным образом народное ополчение), которое прибыло в Новгород. На этот раз князь Александр долго и тщательно готовился к борьбе с немцами.

В поход на Новгород двинулось 12 тыс. закованных в броню конных рыцарей и хорошо обученных пеших солдат. Рыцари практически не знали поражений в крупных битвах и рассчитывали легко справиться с войском Александра Невского. У Александра Невского было около 15 тыс. человек. Но только личная дружина князя была хорошо обучена ратному делу, защищена железными доспехами и неплохо владела мечом и копьем, а это всего 300 воинов.

Дождавшись  прихода отрядов из Владимирского княжества, он возглавил объединенное русское войско, а освободив Псков, его войско двинулось на запад, против главных сил врага. Александр обходит с запада Псковское озеро, подходит к южной оконечности озера Чудского. Наступала весна, но лед еще не сдвинулся. Сюда, по древней земле эстов, шло рыцарское войско, уверенное в себе: «Покорим славянский народ, возьмем в плен Александра».

Снова княжеская разведка следит за неприятелем, шлет вести полководцу. Правда, дозорщики не уберегли себя, попали в засаду: одни погибли, других взяли в плен. Александр решил дать главный бой на льду Чудского озера. Лед затруднял маневрирование тяжелой рыцарской конницы. 5 апреля 1242 г. произошла битва, вошедшая в историю под названием «Ледовое побоище». Оба войска встали друг против друга. Битва произошла у Вороньего камня, что в урочище Узмень, на льду озера.

Войско немецких рыцарей было построено в форме клина, обращенного к противнику. Такой прием назывался в русских летописях «свиньей». Боевое построение русских войск состояло из главного полка в центре и двух полков справа и слева. С его помощью Александру удалось сорвать план рыцарей, который заключался в том, чтобы расчленить противника сильным уда­ром, а затем уничтожить русское войско по частям. Действитель­но, тяжеловооруженным немецким рыцарям удалось прорвать строй русских войск. Но они не выдержали фланговой атаки. Перед сражением часть русских воинов была снабжена специальными крючьями, чтобы стаскивать рыцарей с коней.

Рыцарей окружили, и началось их избиение. «Была тут сеча великая» — лед покрылся потоками крови, треснул (летописец выразился красочно: «озеро аки бы двинулось»), и многие рыцари тонули в ледяной воде. Сотни убитых, пленные, бегство остальных по ломавшимся льдинам — таков итог новой блистательной победы Александра Невского. Пленники, привязанные к конским хвостам, увидели так желанный им Новгород, но не в качестве победителей.

В результате ожесточенной битвы немецкие рыцари были на­голову разбиты. По данным Новгородской летописи в бою было взято в плен 50 рыцарей и около 400 убито. Кроме того, много немцев утонуло, провалившись в воду сквозь подтаявший лед. Остатки немецкого войска позорно бежа­ли, преследуемые русскими на протяжении семи верст. Разгром немецких рыцарей на льду Чудского озера ликвидировал навис­шую над русским народом опасность захвата страны немецкими феодалами.  Русское войско вернулось в Новгород с победой, а послы Ордена вскоре прибыли туда же «с поклоном» просить мира.

Вторжение с Запада на Русскую землю было отражено. Значение побед Александра Невского с крестоносной агрес­сией трудно переоценить. В случае успеха крестоносцев могла бы произойти насильственная ассимиляция народов древней Руси во многих областях их жизни и культуры. Т. е. могло произойти окатоличивание Руси, окончательный ее развал, потеря национальной самобытности. Этого не могло случиться за три столетия ордынского ига, так как общая культура степняков-кочевников была намного ниже, чем культура немцев и шведов.