Действительно, в биографии Владимира Максимчука достаточно примеров и фактов, чтобы остаться в героической истории пожарной охраны страны, в героической летописи ликвидаторов Чернобыльской катастрофы – в качестве истинного патриота России, выдающегося пожарного-полководца второй половины двадцатого века.

* * *

С первого до последнего дня своей работы и до последнего дня своей жизни Владимир Максимчук состоял на службе у Ее Величества Пожарной охраны, которой дал присягу раз и навсегда – во имя спасения мирного населения от огненных бедствий. Все его существование было пронизано идеей служения людям, своему народу, своей Родине. В самом деле, тот период истории пожарной охраны России (а прежде – СССР), который выпал на время службы Владимира Михайловича, был целой эпохой. Да и его жизнь – это целая эпоха…

В историю пожарной охраны Владимир Максимчук вошел как:
– Герой Чернобыля. Своим личным героизмом предотвратил развитие трагедии на Чернобыльской АЭС 22 мая 1986 года, спас жизнь и здоровье миллионов людей – такого примера не подал ни один из больших руководителей, находившихся там же.
– Незаурядная личность, крупный специалист, альтруист и фанат пожарного дела, один из самых выдающихся и уважаемых деятелей пожарной охраны СССР и России. Являлся примером готовности к самопожертвованию при выполнении профессионального долга – хрестоматийным образцом для подчиненных; поднял высоко престиж профессии огнеборца в стране.
– Деловой руководитель высокого ранга; специалист высшей квалификации по тушению крупных и сложных пожаров; талантливый организатор практического пожаротушения.
– Смелый новатор и апологет передовых позиций в профессии. Обладая широким мировоззрением и государственным мышлением, будучи бескорыстным и окрыленным идеями преобразований, привнес высокую культуру в свою профессию, заставил уважать и ценить человека–пожарного в обществе.
– Неутомимый воспитатель молодого поколения пожарных. Поставил во главу угла воспитание кадровой смены – высококвалифицированных специалистов мужественной профессии пожарного. При этом жестко поставил вопрос об интеграции учебного процесса с практикой.
– Вдохновитель побед советских и российских спортсменов в пожарно-прикладном спорте; руководитель Федерации, поставивший пожарно-прикладной спорт на принципиально новую основу.
– Один из основоположников и разработчиков Федерального законопроекта «О пожарной безопасности».
– Инициатор создания эффективной общегосударственной системы безопасности и борьбы с авариями, катастрофами и стихийными бедствиями – отечественной службы экстренного реагирования на чрезвычайные ситуации.
– Руководитель, применивший кардинальные меры по укреплению пожарной безопасности Москвы в конце 20–го века.

* * *

Владимир Максимчук успел пройти весь путь от лейтенанта до генерала; знал бесчисленные тяготы и проблемы рядовых и подчиненных, все постигал на самом себе – авторитет имел неподдельный. Собственный пример на пожаре — прежде всего. Приведу строчки из газеты 1970–х годов: «Его знали в лицо и командиры, и простые рядовые пожарной охраны – сколько раз они шли вслед за ним! Его принцип – нельзя заставить человека идти в огонь, можно повести его за собой – спас жизни тысяч людей».

* * *

Владимир Михайлович родился 8 июня 1947 года на Украине, в селе Добриводы Збаражского района Тернопольской области в трудовой семье. Детство и юность прошли на Житомирщине, в селе Демковцы Любарского района. Окончил среднюю школу в 1965 году, затем обучался в Львовском пожарно-техническом училище, которое закончил в 1968 году с отличием; после чего имел право выбора. Выбрал Москву – как раз в столице, начиная с 1965 года, части и подразделения военизированной пожарной охраны стали комплектовать за счет лиц, призванных на действительную военную службу, и гарнизону были необходимы молодые офицеры, способные работать с солдатами.

За двенадцать лет работы в Московском гарнизоне был пройден путь от начальника караула ВПЧ (военизированной пожарной части) до начальника отделения в Управлении пожарной охраны (УПО) Москвы; по меркам того времени – немало. С декабря 1980 года – откомандирован в распоряжение Главного управления пожарной охраны (ГУПО) МВД СССР, где и стал служить до марта 1985 года – в должности заместителя начальника оперативно–тактического отдела (начальника оперативно–тактического отдела пожаротушения и пожарной техники – при изменении штатного расписания); с марта 1985 года по март 1989 года – начальник оперативно–тактического отдела (начальник оперативно–тактического отдела пожаротушения и пожарной техники – при изменении штатного расписания);

С марта 1989 года по январь 1990 года – заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР; с января 1990 года по август 1991 года – Первый заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР; с августа 1991 года по июнь 1992 года – Первый заместитель начальника Главного управления пожарной охраны и аварийно-спасательных работ МВД СССР; с июня 1992 по май 1994 годы возглавлял Управление пожарной охраны Москвы, которое и стало его последним местом службы, последним подвигом жизни…

* * *

Вторая ВПЧ стала стартом в служебной биографии: боевая подготовка личного состава подразделений в казарме и дежурных караулах, занятия с личным составом части, воспитательная работа, изучение района выезда, тушение пожаров, участие в спортивной жизни гарнизона. Кроме того – началась учеба на заочном отделении Высшей школы МВД СССР на факультете инженеров противопожарной техники и безопасности (учиться очно не отпускали).

Пятидесятая ВПЧ – начало командирской работы, командирской ответственности, широкое поле деятельности для молодых и серьезных. Характер работы остался тем же, но с усилением ответственности по всем параметрам. Владимиру Михайловичу добавилось забот и по хозяйственной части. За годы его работы здесь был оборудован и оснащен инвентарем спортивный городок – уделялось большое внимание физической подготовке молодежи.

Проводилась постоянная воспитательная работа, продолжилась преемственность поколений – связь с ветеранами труда, встречи и беседы с участниками Гражданской и Великой Отечественной войн. Командир дневал и ночевал со своими солдатами, особенно при подготовке каких-то важных мероприятий и событий. Затем – работа заместителем начальника 1–го отряда – начальником штаба в/ч 5111. Район действия отряда – весь центр Москвы, где обстановка с пожарами всегда была сложная, и забот у Максимчука прибавилось.

Из личных писем Владимира Максимчука

27 ноября 1968 г.: «Я же встречаю Новый год со своими воспитанниками, которые тоже хотят порадоваться празднику. Сейчас их у меня прибавилось, стало больше на двадцать человек, а всего – семьдесят. Вот только вчера они приняли присягу, и на всю жизнь запомнят те торжественные минуты, волнующие слова. Сегодня они уже правомочные солдаты–воины. Это замечательно! Кто из молодых парней этого не прошел, тот имеет мало шансов считать себя смелым и мужественным человеком – в прямом смысле этих слов. Армия – трудная школа, но необходимая для мужчины…» 20 октября 1970 г.: «Служба забирает у меня все… Выхода не вижу…» 11 января 1971 г.: «Не умею я притворяться, лицемерить, быть удобным и угодливым, не могу перекладывать на чужие плечи то, что должен сделать сам».

Следующий этап – Учебный полк, здесь новобранцев предстояло «ввести в профессию», а затем отправлять в войсковые части столичного гарнизона. В памяти многих, знавших его в тот период, Владимир Михайлович остался именно начальником штаба Учебного полка. Учебный полк — это прямое попадание, совпадение его планов и идей с идеями и задачами подразделения, предназначенного обучать молодых солдат профессиональному мастерству, искусству тушения пожаров, подчас — «высшему пилотажу»: и пожар потушить, и в живых остаться. Затем – должность, должность начальника отделения боевой подготовки штаба Управления пожарной охраны (УПО) Москвы, где проявил себя с самой лучшей стороны.

Переломный момент: в декабре 1980 года майора Владимира Михайловича Максимчука пригласили в Главное управление пожарной охраны (ГУПО) МВД СССР; был нужен грамотный и инициативный сотрудник, способный вести оперативное направление службы. Владимир Михайлович энергично включился в работу, которая была сориентирована на решение проблем пожарной безопасности, на совершенствование службы пожаротушения в стране.

Оперативное реагирование – проблема из проблем! Работа в отделе, совещания, учения, разработка и внедрение новой техники, развитие научного звена, работа с гарнизонами страны, дальние и сверхдальние поездки по республикам и окраинам, сложные и сверхсложные ситуации – и по профессиональным, и по человеческим меркам, тушение масштабных пожаров, мобилизуя подчиненных… Не менее важно – активное участие в разработке нормативных документов по боевой подготовке личного состава пожарной охраны.

Москва научила многому, а за пять лет работы в главке, работы на более высоком уровне ответственности, работы в различных ситуациях, с разными людьми, в разных районах страны у Владимира Михайловича расширился кругозор, появился новый опыт. Все это оказалось очень нужным и полезным во всех отношениях, и очень скоро пригодится – по большому счету! Как писал сам в рабочих записях, «оперативное реагирование – проблема из проблем!» Писал также и о том, что при всех неурядицах, царящих кругом, все же «в пожарной охране должен быть особый порядок, а если это не так…»

Из рабочих записей Владимира Максимчука, 1985 –1986 гг.

«Проверка …АЭС. Проанализировать все по АЭС. Срок – один месяц. Изучение справок по направлениям. Крупные пожары. ГДЗС (Газодымозащитная служба). Что делается? – Дрожь берет, когда читаешь справки!.. Перед отделами и главком стоит вопрос: АЭС. Нормы проектирования – их нет. Правил – нет. ГДЗС – ??? Психологическая подготовка сотрудников личного состава по охране АЭС. Подготовка обслуживающего персонала. Подбор начальников частей по охране АЭС. Помощи в этом вопросе нет… Всю работу по АЭС надо объединить в один кулак! Проблемы создания средств индивидуальной защиты. Защитная одежда. Боевая одежда. Защита от аммиака? Специальная конструкция для АЭС. Самоспасение… Что сделать? – Повсеместно изменять всеобщее отношение к вопросам пожарной безопасности».

* * *

Чернобыль – особая веха, особый случай, особая отметка… К началу чернобыльских событий Владимир Михайлович по долгу службы занимался вопросами атомных станций, понимал, что ряд проблем далеко не решен – пытался их разрешить. И вдруг… Или не вдруг? Ночью 26 апреля 1986 года нам домой позвонил дежурный по главку, коротко передал о пожаре на атомной станции в Чернобыле. Так Владимир Михайлович раньше других узнал и расшифровал страшное сообщение о трагедии, подобной которой еще не было.

Чернобыль… А где хоть это, в какой части страны? Я тогда ничего еще не знала, но точно догадалась, что с радиацией шутки плохи, что даром не пройдет, (уже гибнут люди!), что лучше сразу отдать полжизни, чем туда ехать – но кто же меня слушал? Владимир Михайлович срочно вызвал машину, поехал на работу. Все остальное постепенно просачивалось из разноречивых источников: сам факт катастрофы, оценка ее специалистами, реакция общества. Но, в общем, – словно ничего такого не ждали – многих тогдашних руководителей застал врасплох набор цифр: 1,2,3,4, секретно, что означало: 1 – загорание на станции; 2 – крупный пожар; 3 – выход радиации; 4 – есть пострадавшие и погибшие. Потом эту новость узнали все. В главке было жарко от Чернобыльского пожара, и сотрудники стояли перед неизбежностью встречи с его последствиями…

* * *

Катастрофа, грянувшая на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС ночью 26 апреля 1986 года, в одночасье перевернула жизнь миллионов людей и стала проблемой целого мира. Однако, совсем не многие знают о том, что случилось на АЭС спустя почти месяц после апрельского взрыва. Сразу же, когда после пожара 26 апреля, когда личный состав по охране ЧАЭС выбыл из строя, на станции уже действовал сводный отряд из пожарных частей всей страны – Советского Союза. Пожарные подразделения выполняли ряд работ по ликвидации последствий катастрофы, решали множество самых различных задач.

От ГУПО МВД СССР на место катастрофы в Чернобыле поочередно выезжали руководители – для руководства сосредоточившимися там силами пожарных. Пришла очередь – и Владимир Михайлович Макисимчук, подполковник внутренней службы, начальник оперативно-тактического отдела ГУПО МВД СССР, Член Правительственной комиссии по ликвидации последствий катастрофы, направился в Чернобыль, вскоре после празднования Дня Победы. Наверное, эта поездка, не обернулась бы для него так, если бы…

В самом конце командировки, в ночь с 22 на 23 мая 1986 года, разразился роковой пожар в помещениях главных циркуляционных насосов третьего и четвертого блока. Развитие пожара неминуемо вело к выходу из режима третьего блока ЧАЭС, что грозило страшной катастрофой, и последствия ее, по оценкам специалистов, были бы гораздо серьезнее, чем последствия катастрофы 26 апреля 1986 года. Этот пожар стал главным испытанием, выпавшим на долю Владимира Михайловича, потушившего к этому времени десятки сложных пожаров по всей нашей стране. Именно в чернобыльской ситуации он ярко проявил себя как профессионал и как человек: сумел не растеряться, дал себе отчет в том, чем это грозит реально людям и станции.

Все высокое руководство, находившееся «за тридевять земель», по существу, самоустранилось от решения вопросов тушения, и простому подполковнику пришлось полагаться только на себя (интересно, как бы вышестоящие начальники отчитывались перед руководителями государства, если бы Максимчук не выручил их всех сразу?). Несмотря на серьезную радиационную рану на ноге (!), полученную незадолго до пожара при обходе территории АЭС, Владимир Михайлович прибыл безотлагательно к месту аварии, принял личное участие в разведке и в тушении. При всем этом главное – в отношении к людям, в стремлении сберечь их жизни, что явилось проявлением высочайшего профессионализма и человеколюбия.

Дело в том, что в уставных документах пожарной охраны МВД СССР не было указаний к действию оперативных подразделений по тушению пожаров на атомных объектах, что стало причиной гибели 28–ми человек на пожаре на ЧАЭС 26 апреля 1986 года. Но Максимчук поступает промыслительно, с опережением установок. Он избрал верную тактику посменного тушения в условиях повышенной опасности (в каждой смене – 5 человек), ограничил пребывание каждой смены в опасной зоне (до 10 минут), чтобы люди не переоблучились.

Когда двенадцатичасовое тушение подходило к концу, Владимир Михайлович уже не мог стоять на ногах. С поля сражения, с лучевыми ожогами голени и дыхательных путей, его увезли в Киевский госпиталь МВД. К машине несли на носилках – сильно тошнило, почти рвало, говорить громко не мог. Под капельницами он провел около месяца, а дальше – предстояли мытарства, тяжкие болезни, малоэффективное, изнуряющее лечение, очередные дела.

Из маршрутного листа, хранящегося в музее Чернобыля в Киеве, написанного Владимиром Максимчуком в феврале 1991 г.

«…23 мая 1986 года в 02 часа 10 минут дежурный по штабу доложил о получении сообщения с Чернобыльской АЭС о пожаре в помещениях 402 и 403. В 02 часа 30 минут с группой офицеров прибыл на станцию… Находился на станции до 14 часов 30 минут. Средств защиты, за исключением респиратора–лепестка, не имел. Обут был в кеды, другая обувь не подходила.

…Вместе с дозиметристом по коридору диаэраторной этажерки, соединяющей 3–й и 4–й блоки, ушли на разведку пожара. Со стороны транспортного коридора разведку проводил караул. НАХОДЯСЬ В ТУННЕЛЕ, ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ О ТУШЕНИИ ПОЖАРА ЗВЕНЬЯМИ, О ЧЕРЕДОВАНИИ СМЕН, СОСТОЯЩИХ ИЗ ПЯТИ ЧЕЛОВЕК И О ДОСТАВКЕ ИХ В ТРАНСПОРТНЫЙ КОРИДОР НА БТР–ах. Принять такое решение мне было не просто, зная Боевой устав пожарной охраны. Но и сегодня, спустя почти пять лет, считаю это решение единственно правильным.

…До 6–и часов утра я находился в разных местах, периодически – в месте тушения, возле АБК, где сосредотачивались силы, БЩУ–1; сказать точно, где и сколько – не могу. Где-то около 6–и часов утра, может быть, и раньше, почувствовал боль в груди – такое состояние, что кто-то насыпал горящих углей. Боль все усиливалась и продолжалась еще долго, пока находился в госпиталях. Стало больно говорить, трудно передвигаться (нога!). В 14 часов 30 минут, оставив группу пожарных на АЭС, дал отбой другим силам, уехал со станции – думал, немного отдохну и буду работать дальше, хотя ЗЕМЛЯ УХОДИЛА ИЗ–ПОД НОГ. Но врачи отправили в госпиталь МВД УССР.

…Потом, да и сегодня – понимаю, что тогда произошло… Прошло 5 лет какой-то борьбы, скитаний по клиникам, больницам и госпиталям. Быстро устаю, мало радости, но слава Богу, есть жизнь, вижу близких, есть работа, поэтому… Сравнивая прожитые годы, понимаю, что сегодня лучше, чем вчера… «Вылетели» из жизни 1986–1987 годы, стало лучше в 1990–е. Морально смирился с тем, что нет всего того, что было до мая 1986 года».

Умелые действия Владимира Максимчука спасли людей (более трехсот человек!), станцию и, как говорят, полпланеты, но стоили ему жизни… Предложенная им тактика тушения пожаров на атомных объектах прежде не имела аналогов и впоследствии стала достоянием мирового сообщества пожарных. Сам же пожар попал в разряд «секретных», подвиг долго скрывали, зато последующие страдания были явными, и скрыть их было невозможно… По современным методам подсчета Владимир Михайлович получил не менее 700 рентген. И только сила воли, твердость характера, высокая мораль позволяли не просто выживать, но и вершить большие дела. Никаких наград ему не полагалось. Нет подвига — нет героев — нет наград!

Госпиталя, больницы, врачи, работа, командировки, пожары… Положение дел усугублялось нарастающим натиском болезни и участием в ликвидации других чрезвычайных ситуаций в стране. Пожаров и катастроф меньше не становилось… Сложных и секретных пожаров хватало – с избытком.

Краткий официальный перечень значительных происшествий за пятнадцать последних лет жизни Владимира Михайловича (если чего-то не пропущено) выглядел бы примерно так:
– олимпиада в Москве, 1980 г.;
– сложный подземный пожар на станции метро «Октябрьская», Москва, 1981 г.;
– крупные пожары в гостинице «Россия», Москва, 1977 и 1987 гг.;
– радиационная катастрофа на Чернобыльской АЭС, 1986 г.;
– землетрясение в Армении, трагедия Спитака и Ленинакана, 1988 г.;
– обширная авария на продуктопроводе Урал – Западная Сибирь, 1988 г.;
– химическая катастрофа на комбинате минеральных удобрений в Ионаве, Литва, 1989 г.;
– сложный пожар на нефтеперерабатывающем заводе в Капотне, Москва 1985 г.;
– общественно–политический конфликт в Нагорном Карабахе, 1990 г.;
– политическая ситуация в Баку, 1990 г.;
– тяжелые события в Москве (политическая ситуация в 1991 г., пожар в Останкино, Белом доме и мэрии в 1993 г., пожар в 25–этажном жилом доме на проспекте Маршала Жукова в 1993 г., трагедия на Дмитровском шоссе в 1993 г. и т. д.).

* * *

Один из значительных пожаров – крупномасштабный пожар 20–23 марта 1989 года на комбинате минеральных удобрений «Азотас» в литовском городе Ионаве, где 20 марта 1989 года взорвался резервуар с 7000 тонн аммиака. Разразилась обширная катастрофа, названная шведскими учеными «химическим Чернобылем». Такой трагедии Литва еще не знала. Непосредственная опасность угрожала городу с населением в 50000 жителей. Литовские пожарные обращались к Максимчуку персонально.

Прибыв на место катастрофы, Максимчук распорядился привлечь силы пожарной охраны Белоруссии и ближайших областей РСФСР, доставить на место ликвидации пожара 7 мощных насосных станций. В течение дня 21 марта массированной подачей огромного количества воды удалось залить горящие удобрения и остановить химическую реакцию. Люди работали в ядовитом облаке в защитных комплектах и противогазах. К вечеру 22 марта пожар был ликвидирован полностью. Как и в Чернобыле, Максимчук организовал работы подчиненных посменно; смены менялись, а Максимчук никогда не менялся, не изменился и теперь, оставаясь с каждой сменой, себе сам говорил: «С места не сойду!» Действия пожарных по ее ликвидации изучаются в учебных заведениях как пример наиболее эффективных и оперативных действий при ликвидации пожаров на химических производствах.

Из числа работавших пожарных 1 боец погиб, 216 человек получили ожоги и отравления, в том числе сам полковник Максимчук. Только 23 марта, в результате правильных и своевременно принятых мер, самоотверженной работе людей и проявленного при этом мужества, горение было полностью прекращено. Катастрофа в Ионаве, так же как и в Чернобыле, по оценкам разноплановых специалистов, не имела аналогов в стране.

Действия Владимира Михайловича, его эрудицию и организаторские способности, проявленные при ликвидации аварии, высоко оценил Министр министерства по производству минеральных удобрений СССР Николай Михайлович Ольшанский, присутствовавший на ликвидации этой аварии. Он же, восхищаясь действиями пожарных и проникаясь проблемами спасателей, дал обещание Владимиру Михайловичу выделить не менее одного миллиона инвалютных рублей на закупку за рубежом специальной техники для аварийно-спасательных работ, связанных с пожарами. Техника такого рода не производилась тогда на отечественных производствах, и было очень важно закупить ее как можно скорее. Министр выполнил это обещание, и очень скоро. Самочувствие же Владимира Михайловича после этого пожара стало гораздо хуже — болезни стали брать верх…

* * *

Уроки Чернобыля и Ионавы дали и положительные результаты – лишний раз показали, что с огнем и стихией шутки плохи. После возвращения из Литвы, соотнося эти события с происшедшим в Армении, пострадавшей от сил стихии двумя годами раньше, Владимир Михайлович уже ясно представлял себе острую необходимость создания в стране специальной эффективной общегосударственной системы безопасности и борьбы с авариями, катастрофами и стихийными бедствиями – отечественной службы критического реагирования на чрезвычайные ситуации.

Из статьи–интервью «Отряды риска и уроки огня», написанной по беседам с полковником внутренней службы Максимчуком В.М., Первым заместителем начальника ГУПО МВД СССР, февраль 1990 г.

«Начало любой катастрофы или аварии – самый опасный и критический момент. Кто первым обязан и по службе, и по совести прибыть на место происшествия и за счет умелых, четких, профессиональных действий спасти десятки, сотни, а может, и тысячи жизней? – Вот в чем ныне острота вопроса. Речь идет о создании специальных служб экстренного реагирования на чрезвычайные ситуации.

Не секрет, сейчас многие ведомства имеют свои отряды риска. И каждая такая служба варится в собственном соку. Мы не знаем планы действий горноспасателей, соответствующих служб авиаторов, моряков, шахтеров, а они, в свою очередь, – наши заботы. По мнению пожарных, давно назрела необходимость создания государственной системы в стране по экстренному реагированию на чрезвычайные ситуации. Такие меры позволят объединить все ведомственные службы спасателей, а значит, и реагировать на любые ЧП более мощными, профессиональными силами».

Владимир Михайлович Максимчук, Первый заместитель начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР, много и плодотворно работает в этом направлении, ищет, находит и объединяет сторонников. Продолжаются поездки в зоны бедствий и катастроф, серия публикаций в центральной прессе, а также поездки «за опытом» в развитые страны. Особенно хочется подчеркнуть: всегда старался поделиться личным опытом спасателя, был профессиональным пожарным-спасателем и хотел научить этому других; недаром так часто его и называли «Спасателем».

Результаты обнадеживали. Таким образом, благодаря его упорству и личному участию в стране был заложен фундамент аварийно-спасательной службы – в структуре пожарной охраны, которая на тот момент была в составе МВД СССР, создана сеть специализированных отрядов по проведению первоочередных аварийно–спасательных работ (ставших прототипом современного МЧС России), организован выпуск новейшей пожарной техники, пожарно-технического вооружения и аварийно-спасательного оборудования.

В ноябре 1990 года Владимиру Максимчуку было присвоено звание «генерал-майор внутренней службы» – генеральские звания в те годы присваивали исключительно редко. Долгие годы Владимир Михайлович также являлся Председателем Президиума Российской Федерации пожарно-прикладного спорта – сборная команда, сначала СССР, а потом России, не выпускала пальму первенства на всех международных соревнованиях, проходивших под эгидой КТИФ (Международного комитета по предупреждению и тушению пожаров).

А время неумолимо! Владимиру Михайловичу целых восемь лет маячил смертельный приговор. Лечили его традиционные и нетрадиционные медики, гомеопаты, иглотерапевты и так далее, но толку было мало. Он сумел перенести несколько тяжелых операций (рак щитовидной железы и рак желудка). Однако… Болезнь прогрессировала. Выживал с трудом, но, едва восстанавливаясь, тут же выходил на работу. Оптимизма никогда не терял, продолжал кропотливо трудиться, добиваться поставленных целей, при этом так же, как и раньше, часто рисковал своей жизнью, ведь – «там гибнут люди!!!». Неуклонно продолжал свой путь, не удалялся в сторону, чтобы оставить в жизни то, что могло принести пользу другим.

Горизонты личности Владимира Михайловича, безграничны, тема его жизни – и есть тема долга, мужества, правды. Последняя занимаемая должность (июнь 1992 г. – май 1994 г.) – начальник Управления пожарной охраны Москвы, которое и стало его последним местом службы. За эти годы были произведены коренные изменения в работе службы столицы, на которые раньше потребовались бы десятилетия, начаты важные дела и решены животрепещущие проблемы по укреплению пожарной безопасности города – генерал Максимчук сделал напоследок все, что мог, в том числе:
– Сдвинут с «мертвой точки» вопрос по возведению депо, которых в Москве уже несколько лет назад было гораздо меньше установленных норм, особенно в районах новостроек; согласно принятому 9 ноября 1993 года Генеральному плану о строительстве в столице новых 47–и депо в пятилетний срок было построено в общей сложности 25 новых депо.
– Обновлен парк техники, созданы новые образцы техники, позволяющих решать нелегкие вопросы противопожарной защиты столицы, подготовлен к сдаче в эксплуатацию и начал работу современный комплекс службы «01» – Центр управления силами и средствами пожарной охраны (ЦУСС).
– Введен в строй Учебный центр по подготовке пожарных специалистов, конкурентоспособный с заграничными аналогами.
– Создан региональный специализированный отряд по тушению крупных и наиболее опасных пожаров; закуплена современная аварийно–спасательная техника.
– Преодолен барьер высотности зданий.
– Создана вертолетная пожарно-спасательная служба Москвы – первая в России.
– Значительно расширились и окрепли международные связи Москвы;
– В октябре 1993 года Москва была спасена от крупномасштабных пожаров в зданиях «Белого Дома» и мэрии Москвы, которые, разгорись в полную силу, был бы сродни Чернобыльскому пожару 1986 года или столичному пожару 1812 года.
– Проведена структурная перестройка УПО Москвы, объединены усилия двух основных направлений деятельности: службы пожаротушения и Госпожнадзора; созданы предпосылки для становления местных гарнизонов ГПС с учетом территориального деления на административные округа.
– Начата активная разработка законопроекта «О пожарной безопасности», других документов и норм, подготовлен переход гарнизона на контрактную службу.

* * *

Работать бы и работать, но нет! Болезнь более не могла дать отсрочки. В середине февраля 1994 года стало совсем плохо. После пожара в жилом доме на Ленинском проспекте, коварного и затяжного (этот пожар стал для него последним в жизни), он слег окончательно и на работу (не считая, все-таки, приемки вертолета службы «01» 12 марта 1994 года) больше не вышел…

Отечественные врачи отказались от безнадежно больного. В апреле 1994 года Красный Крест Швеции предложил Владимиру Михайловичу, последнюю попытку выжить. Он принял предложение, учитывая свое состояние, срочно вылетел в Стокгольм. Но все было поздно. Умер в Москве 22 мая 1994 года, пережив свой подвиг в Чернобыле ровно на восемь лет. Похоронен в Москве, на Митинском кладбище, рядом с Мемориальным комплексом памяти пожарных, погибших в результате ликвидации аварии и пожара на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года.

ПЕРВЫЕ. ГИМН ОГНЕБОРЦАМ

Когда мир и горит, и плавится,
Задыхаясь в едком дыму,
Только первые могут справиться,
Побеждая огонь и тьму.
Не откажутся, не отступятся,
Не забудут про долг и честь,
Только первые, только лучшие!
Служба первых была и есть —
«Ноль один» — это служба риска,
Та, что будет всегда нужна!
…Нет конца у святого списка,
Где Чернобыльцев имена,
Где над каждым именем доблестным,
Остывающем от огня,
Светлый лик встает Богородицы,
До последней секунды храня…
Опаленные, легендарные,
Окрещенные тем огнем,
Героические пожарные
На посту и ночью и днем.
И когда все горит и плавится,
Задыхаясь в дыму вражды,
Только первые могут справиться,
Заслонить других от беды!
…Кто-то будет из камня высечен,
Кто-то будет забыт, как сон.
Гибнут первые, сотни и тысячи.
Мир их праху и низкий поклон!

Февраль 1999 г.

* * *

– Указом Президента РФ № 1493 от 18 декабря 2003 года Владимиру Максимчуку присвоено звание Героя Российской Федерации посмертно.
– В Центральном музее МВД России, в Центральном музее МЧС России, в Центре пропаганды ГУ МЧС России по городу Москве, в Музее Героев Советского Союза, России и полных кавалеров ордена Славы в Москве, а также в Национальном музее «Чернобыль» в Киеве открыты экспозиции, посвященные Владимиру Максимчуку.
– Именем Максимчука назван пожарный корабль в Москве.
– Имя Максимчука носит школа на родине, в селе Гизовщина Любарского района Житомирской области. Там же открыта музейная экспозиция, посвященная генералу Владимиру Максимчуку.
– Ежегодно в России проводятся Международные соревнования по пожарно-прикладному спорту на Кубок генерала Максимчука.
– Для слушателей Академии Государственной противопожарной службы МЧС России учреждена стипендия имени Максимчука за выдающиеся успехи в учебе и научной деятельности.
– 2-ой специализированной пожарной части федеральной противопожарной службы по городу Москве при ГУ МЧС России присвоено имя Героя России Владимира Максимчука. Там же открыта музейная экспозиция, посвященная Герою России генералу Владимиру Максимчуку.
– Государственному бюджетному образовательному учреждению среднего профессионального образования города Москвы Техническому пожарно-спасательному колледжу №57 присвоено имя Героя России Владимира Максимчука.

ЗВЕЗДА ГЕРОЯ РОССИИ

Что лучше: поздно или никогда?
Но вот она – Геройская звезда,
За тот Чернобыль, за прорыв крутой,
За изнурительный, жестокий бой.
При жизни говорили: это бред;
Пожара не было, героев нет.
Герой! Ему не нужен был приказ,
Сам все решил – и всех пожарных спас;
Пожарные не дрогнули, спасли
И станцию, и жителей Земли!
Был подвиг восемнадцать лет в тени.
Скрывали, врали… Где теперь они?!
Семье звезда Героя вручена.
У той звезды – высокая цена:
Она – одна на всех. Пожарных – строй.
Так знайте, что любой из них – герой!

6 мая 2004 г.

Людмила Максимчук, поэтесса, писательница, художница, Член Союза писателей России, Московской городской организации (с сокращениями)

Об этом бое стоит рассказать подробно. 17 апреля 1986 года батальон вышел на боевую операцию. Задача состояла в том, чтобы во взаимодействии с афганскими подразделениями уничтожить крупное формирование мятежников. Днем мы совершили марш, а с наступлением темноты, оставив на месте броню, направились в зону противника. Проникли скрытно и к исходу ночи заняли указанные позиции.

Нашей 3-й роте выпала вроде бы второстепенная задача: прикрывать действия 2-й роты со стороны хребта, на котором гнездились сторожевые посты врага. А 2-я у подножия гор блокировала небольшой кишлак, где, по данным ХАД (служба безопастности), находился штаб моджахедов. На рассвете они были застигнуты врасплох. Бежать им было некуда. В плену оказался сам Хабибулло, руководитель группировки мятежников, его заместитель и еще 4 каких-то главаря.

Сил противника в этом районе оказалось много. Очень скоро моджахеды обложили батальон с трех сторон. Наступать начали с хребта. Но там встал на их пути взвод старшего лейтенанта Тупика. Он занял позицию выше ротного КНП, ближе к хребту, от остальных взводов его отделяла каменная гряда высотой 3-4 метра. Старший лейтенант с тремя солдатами «окопался» на небольшой высотке, откуда хорошо просматривались и позиции роты, и вся окружающая местность. Своим «КНП» он был доволен, вот только каменная гряда за спиной ему не нравилась…

В первые два часа боя во взводе Тупика появилось шестеро раненых. Но все атаки были отбиты. Наблюдая за действиями мятежников, офицер докладывал ротному, что они подтягивают новые силы. Вскоре моджахеды почти со всех сторон приблизились к нашим позициям. Их было в несколько раз больше, чем нас. Зная о своем численном превосходстве, бандиты поначалу действовали нагло и самоуверенно. Всякими способами давили на психику. Даже камни швыряли, приблизившись на минимальное расстояние. То ли понять давали: дескать, одними камнями забросаем. То ли рассчитывали, что кто-нибудь из наших поднимется взглянуть, кто там дурачится, и тогда…

Применяли мятежники и такую тактику: трое против нашего одного. Два автоматчика прижимали огнем к земле, не давая поднять головы, а третий бил из гранатомета… Одну такую «тройку» срезал меткой очередью Вася Конопелько. Другую уничтожил рядовой Сергей Ржицкий.

Явно пижонили поначалу душманские снайперы, демонстрируя свое «мастерство» с 20-30 метров. Одному из наших солдат сшибли мушку автомата. Возле укрытия, где находились Конопелько и рядовой Вячеслав Рева, стояло небольшое чахлое деревцо. «Духи» пулями срезали одну веточку, другую, затем отсекли верхушку и, наконец, срубили его под самый корень. Знай, мол, наших…

Тогда мне пришла в голову мысль: устроить для них приманку. Надел на трубу использованного гранатомета шапку, чуточку приподнял над валуном — ее тут же продырявило пулей. Снайпер, молодой солдат Андрей Чистяков мгновенно взял «коллегу-духа» на мушку и снял метким выстрелом. Затем я переполз в другое место и приманку повторил. На нее клюнул еще один бандит, и снова удачно сработал Чистяков. Позарился на мою шапку и третий «дух». И тоже поплатился за свою легкомысленную жадность. После этого поумерили свой пыл вражеские снайперы.

А меня от такой удачи охватило чувство азарта. В том бою я был за ротного санинструктора — Гена Городецкий приболел и в этот раз на задание не пошел. Хотя и не было еще раненых, сидеть на месте не пришлось. Выполнял приказания ротного. Подбрасывал ребятам боеприпасы, прикрывал их огнем, когда меняли позиции или перезаряжали оружие.

Вместе с рядовым Александром Феофановым отбивался от нескольких разъяренных бандитов. Когда в обороне роты образовалась брешь, закрыть ее послали меня и Сергея Ржицкого. А потом я случайно заметил, как выдвигалась во фланг роте большая группа мятежников, добрался до одного из сержантов и по радио доложил об этом командиру. Он вызвал вертолеты огневой поддержки. «Шмели» здорово поколошматили моджахедов.

Ну а когда появились раненые, мне и вовсе стало жарко. От позиции к позиции, от камня к камню — где ползком, а где броском, под огнем проскакивал к тем, кто нуждался в помощи. Делал обезболивающие уколы, перевязывал, переносил, перетаскивал ребят в безопасное место. Затем проведывал их поочередно, присматривал за ними, боялся, чтобы не добрались до них бандиты.

А бой разгорался все сильнее. В критическом положении оказался первый взвод. Помочь ему было почти невозможно — поддержать огнем из стрелкового оружия мешала каменная гряда. Попытаться преодолеть ее в ту или другую сторону — значило обречь себя на верную смерть. На гребне гряды стояла сплошная стена огня…

Командовавший тогда ротой старший лейтенант А. Пылявец приказал отделениям сержантов Геннадия Воронова и Сергея Шлемина прорваться на подмогу первому взводу. Однако не многим это удалось… На гребне гряды ранило в ногу Шлемина (второй раз за время службы в Афганистане). Кое-как подполз я к нему поближе, кинул ампулу с промедолом. Затем кому-то с первого взвода спустил с гребня ящик боеприпасов.

Уже восемь часов шел бой, а у меня еще не было ни единой царапинки, и все получалось, — наверное, поэтому появилась в моих действиях какая-то бесшабашность, какое-то лихачество, что ли. Иногда я делал то, что не надо было делать, рисковал там, где не надо было рисковать. Остановить меня пытался Саша Феофанов:
— Денис, ну что ты мечешься как угорелый? Тебе что — жить надоело? Остынь немного, полежи на месте.

Но разве будешь лежать, если зовут на помощь… Все-таки чуть позже близкий разрыв снаряда меня охладил. Это был наш снаряд. Старший лейтенант Тупик вызвал огонь на себя, а я в это время ползал где-то рядом. Тряхнуло меня крепко, о камни ударило, но контузило не сильно — быстро в себя пришел. С той минуты действовать стал осторожнее, осмотрительнее. А потом, ближе к вечеру, наступил момент, когда замолчала рация старшего лейтенанта Тупика, прекратилась артиллерийская поддержка и долго не прилетали вертолеты…

И поперли на нас моджахеды самым наглым образом, чуть ли не во весь рост. Вот тогда мне с тоской вспомнилось, что до «дембеля» осталось каких-нибудь десяток дней, что дома мать, наверное, уже готовится печь мои любимые пироги…

После боя старший радист рядовой Валерий Белуга, находившийся все время на КНП роты, рассказывал:

— Весь день в эфире только и слышно было старшего лейтенанта Тупика. Он наводил на цели вертолеты, корректировал огонь артиллеристов. Его дважды ранило, но он продолжал командовать. Трижды вызывал огонь на себя, когда остался один, и мятежники подкрадывались к нему совсем близко. Артиллеристы не хотели выполнять его команду, зато с ювелирной точностью укладывали снаряды вокруг его позиции, отсекая бандитов. Моджахедам очень хотелось взять офицера живым, но из этой затеи у них ничего не получилось.

Да, потом стало известно, что мятежники действительно стремились взять у нас нескольких пленных, чтобы затем обменять на своих главарей. И сделать это они пытались там, где оборонялся первый взвод. Потому и уделили ему «особое внимание»…

Подробности о подвиге старшего лейтенанта Тупика мне довелось услышать спустя два года после возвращения из Афганистана от бывшего замкомвзвода младшего сержанта запаса Игоря Михайлова.
— Когда моджахеды поднажали на нас, старший лейтенант решил отойти метров на тридцать, занять более выгодную позицию, а подходы к ней заминировать. С нами были два сапера — Коваль Паша и Березкин. Я, Сергей Левша и Угрюмов Коля прикрывали их, когда они ставили мины. Мятежники засекли нас, повели сильный огонь и стали заходить с флангов, чтобы отрезать от взводного. Надо было к нему скорее возвращаться. Я решил, что лучше не сразу всем, а поочередно. Сначала отправил Левшу и Угрюмова.

Они проскочили нормально, доложили командиру, что мины поставлены и что я сейчас вместе с саперами тоже буду к нему прорываться, пусть он нас прикроет. Об этом я передавал устно, потому что рация у меня не работала, случилась поломка. Взводный приказал рядовому Сергею Плевану выдвинуться немного вперед и поддержать нас огнем, но он не успел пересечь открытую, в десяток метров, площадку — был ранен. А бандиты в это время стали забрасывать нас гранатами. С очень близкого расстояния. Штуки три гранат мне удалось отбросить им обратно. Но все равно пришлось отойти, причем без прикрытия.

Когда перебегал, меня ранило пулей в бедро навылет. Саперы сделали перевязку. В этот момент прилетели МИ-24, и, пока они работали, мы успели еще немного продвинуться ближе к взводному. Тут меня ранило снова, разрывной пулей в плечо. К счастью, касательно, рана была поверхностной, но я на какое-то время потерял сознание. А когда очнулся, мы посоветовались и решили прорываться по одному.

Наступил черед Березкина. Сначала он пополз, затем вскочил, побежал, но и его настигла автоматная очередь… Я с Ковалем укрылся под скалой. Починил рацию, связался с Тупиком. Доложил, что патронов у нас по десятку на брата, не больше, но есть еще килограмм тола, Паша Коваль заряд уже подготовил — на всякий случай… «Не смейте об этом и думать! — закричал командир. — Я буду прикрывать вас до конца. Держитесь! Я вам приказываю!»

И мы держались, как могли. Бандиты рыскали вокруг, мы слышали их голоса над собой, наверху, метрах в семи-восьми. Старший лейтенант вызывал артиллерию, я помогал ему корректировать огонь. Риск был погибнуть от своих же снарядов — иногда они рвались совсем близко, зато доставалось душманам: судя по воплям,
у них были потери. Но вот… оборвался вдруг голос нашего командира. Я понял: что-то с ним случилось. Не хотелось верить, что погиб. Надеялся, что только ранен.

Наша артиллерия умолкла, «духи» очухались и, наверное, снова стали нас искать. Сверху посыпались камушки, мы насторожились. Вдруг из-за камня показался бандит, Коваль выстрелил в него почти в упор. Когда стемнело, нас снова стали забрасывать гранатами. Одна из них упала Ковалю прямо между ног. Он закричал. «Откинь!» — успел я ему крикнуть. Паша отпихнул гранату, но недалеко. Взрывом ему оторвало ногу ниже колена. А у меня ни бинта, ни промедола, ничего. «Надо ползти к своим, — решил я, — иначе все, конец».

Полз на спине, держа зубами ремень автомата. Сзади грохнуло еще два взрыва. Я испугался — подумал, что бандиты добивают Пашу. Нет, они кинули гранаты на мой рюкзак. Через какое-то время удалось добраться до своих. Рассказал, где лежат раненые, и замполит роты старший лейтенант Драница сразу же туда направился с группой солдат. А потом мне сказали, что Игорь Тупик убит.

Рядом с ним в тот момент был Сергей Шлемин. Несмотря на ранение, он все-таки пробился к нашему взводному. Видел, как тот, корректируя огонь артиллеристов, приподнялся из-за валуна, чтобы посмотреть, где разорвался снаряд. Пуля попала Игорю в шею… Он погиб ради того, чтобы спасти нас. Узнав о гибели командира, я не мог сдержать слез. Я плакал и проклинал этот мир с его войнами…

Когда умолк старший лейтенант Тупик и артиллеристы прекратили огонь, наступил самый тяжелый момент боя. Мятежники полезли со всех сторон, как саранча. Позиции роты буквально кипели огнем. И вот тогда, хотя и грохотало кругом, я услышал страшный крик… Понял: кого-то сильно ранило. Позабыв обо всем, о смертельной опасности, о том, что надо быть осмотрительнее и осторожнее, я кинулся туда, откуда он доносился.

Кричал Вася Конопелько, на чем свет стоит проклиная душманов. Над позицией, где он находился вместе с Ревой, вверх стволом торчал пулемет. Ориентир для противника — лучше не придумаешь. А вокруг огонь пляшет и камни дымятся. И еще вижу: «духи» к ним подкрадываются, двое непрерывно из автоматов лупят, а третий уже гранатометом прицеливается… Но выстрелить он не успевает — Сергей Ржицкий издали скашивает его меткой очередью.

Я же в этот подходящий момент делаю бросок вперед, падаю наконец в маленькую каменную крепость Конопелько и Ревы, с трудом протискиваюсь между ними, хватаюсь за пулемет, но пуля попадает между пальцами, обжигает, я невольно отдергиваю руку, гляжу на нее — цела! А показалось, что пальцы оторвало… Снова хватаюсь за пулемет, даю пару очередей. Кажется, отхлынули моджахеды — теперь и перевязывать можно.

Справа от меня Рева: схватился руками за голову, кровь ручьями. Осматриваю рану, вижу — пулей содрало кожу на голове, крови много, но ранение легкое, ничего страшного. Поворачиваюсь к Васе. Он уже притих, сам себе сделав обезболивающий укол. Но тело его все еще било, как под током. Одна пуля попала ему в лодыжку и разорвалась в ступне, другая продырявила голень той же ноги, третья — бедро. Трудно представить, какая страшная непереносимая боль простреливала его тело.

Я перевязал ему раны, перевязал голову Реве. Вячеслав пришел в себя и снова взялся за пулемет, а я лихорадочно соображал, куда и как переместить Васю Конопелько. Тем путем, каким сюда сам добрался, нельзя — убьют обоих. Выход был один — обрыв, что справа, рядом. На крутом спуске мы не удержались и покатились кувырком… Ожесточенный, яростный бой закончился, когда уже совсем стемнело. На месте схватки осталось около 300 вражеских трупов. Так и не смогли моджахеды одолеть нашу роту.

Через неделю после того боя мы, «весенники», — те, кому положено увольняться в запас весной, — уже прощались с боевыми друзьями и командирами, прощались с Афганистаном. И было нам и радостно, и грустно. Радостно оттого, что ждала нас встреча с Родиной, с родными и близкими, ждала мирная жизнь. А грустно потому, что возвращались не все, кто вместе с нами туда пришел, и еще продолжалась необъявленная война.

1 мая я (В. Денищенков) уже был дома, за праздничным столом! И казалось мне, что это не явь, а сон… Иногда с беспокойством ощущал отсутствие ремня автомата на плече… А в музыке маршей слышались звуки боя. Наверное, не описать, как счастливы были видеть меня живым и здоровым (ни одного ранения, а царапины не в счет) мои родители, младший брат Саша, Юля. С гордостью поглядывал на меня отец: ведь я выполнил его наказ — не подвел нашу династию разведчиков.

На месяц или на два позже, после лечения, вернулись домой Игорь Михайлов и Сергей Шлемин. Игорь — в Москву, Сергей — в Гомель. Оба награждены орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Дольше всех, на целых полгода, задержался в госпиталях Вася Конопелько. Зато ногу ему врачи спасли — он даже ничуть не хромает. В военкомате ему вручили орден Красного Знамени.

Иногда мы встречаемся. Припоминаем подробности боев. А их на нашу долю выпало около семидесяти. Вспоминаем командиров, боевых друзей, ребят, которые не вернулись. Вспоминаем Афганистан, в пламени которого прошли особую закалку, прошли проверку на верность военной присяге, приказу Родины, интернациональному долгу…

В.С.  Денищенков «В пламени Афганистана», из книги «Время и судьбы: Военно-мемуарный сборник», выпуск 1, сост. А Буров, Ю. Лубченков, А. Якубовский, М., «Воениздат», 1991 г., с. 327-332.

Не помню случая, чтобы батальон ушел на задание, а комбат по какой-то причине остался. Зато сколько угодно случаев, когда он в бой ходил с ротами. А в бою комбат — как в родной стихии: действует с азартом, на изменения в обстановке реагирует мгновенно, решения принимает в считанные секунды, в сложнейших ситуациях хладнокровен. Под его руководством провели мы немало успешных боев.

Григорий Васильевич, наверное, родился для того, чтобы стать командиром. Иногда казалось — все, крышка нам всем, не выбраться живыми, а комбат все равно выходит из положения, оставляет противника, как говорится, с носом… Ну а если нет никакого выхода, он все равно не унывает, надеется, верит, что все обойдется, верит в свою судьбу. А она у него, наверное, удачливая, счастливая.

Три года по своей воле Григорий Васильевич служил в Афганистане, в каких только переделках не бывал!.. Однажды с группой солдат попал в огневую западню. Укрылся с ними в небольшой впадине между скал, но там нащупали душманские минометчики. Сменить место никак нельзя, высунуться наверх невозможно — так и стригут со всех сторон автоматные и пулеметные очереди. Что делать? Рация, как назло, из строя вышла… Комбат скомандовал солдатам:
— Ложись! Вжимайся в камни! — А сам и не шелохнулся. Как сидел, так и продолжал сидеть. Обстрел усилился, мины совсем близко падают, а комбат песни Владимира Высоцкого поет… А мины рвались все ближе и ближе…

Младший сержант Михаил Олийнык, который был тогда вместе с комбатом, позже рассказывал:
— Жить нам оставалось считанные минуты — это точно. Меня уже оглушило совсем близким разрывом, и я ждал, что вот-вот какая-нибудь мина упадет прямо на меня, потому что переместиться некуда было — впадина слишком тесная и узкая. Мысленно попрощался с матерью и сестренкой. И вдруг — обстрел прекратился. Комбат от удивления петь перестал. Издалека доносился гром артиллерии, а там, откуда нас обстреливали моджахеды, теперь грохотали разрывы снарядов…

Нет, не зря учил комбат своих подчиненных постоянно наблюдать за полем боя, следить за изменениями в обстановке, не выпускать друг друга из виду. Командир нашей роты старший лейтенант Сергей Татарчук вовремя заметил, куда мятежники сосредоточили минометный огонь, догадался, что там находится комбат, не медля ни минуты, связался по радио с артиллеристами, выдал им точные координаты минометной позиции противника.

Комбата майора Г. Быкова уважали не только мы, его подчиненные, — уважали и местные жители. По боевым делам батальона его знала вся провинция Кунар. Знали его и там, «за речкой», — в Пакистане. Оттуда главари моджахедов пересылали в Афганистан листовки, в которых обещали большие деньги за голову нашего комбата.

Помню, в канун 9 мая приехали к нам представители командования соседней афганской части, ХАД (служба безопасности), царандоя (милиция), поздравили с праздником и по этому случаю зачитали перед строем приказ. Первый пункт звучал примерно так: за большие заслуги в защите завоеваний Апрельской революции, за мужество и храбрость при выполнении интернационального долга наградить почетной грамотой командира советского батальона майора Григория Быкова-Кунарского!

Услышав такую приставку к своей фамилии, комбат удивленно вскинул брови, видимо, не зная, как ее понимать. Мы же поняли и восприняли ее как шутку, поэтому весело зашумели, в строю прокатился одобрительный смех, то тут, то там вспыхивали аплодисменты. Однако это не было шуткой: дело в том, что есть у афганцев такая традиция — давать себе или друг другу клички, псевдонимы, которые одним ярким словом характеризуют человека, отмечают его заслуги. Вот и нашему комбату афганские друзья дали вторую фамилию в знак особой признательности за все то, что сделал он для провинции Кунар.

Григорий Васильевич Быков живет ныне в Москве, учится в военной академии. Недавно, в мае 1988 года, вернулся из Афганистана на Родину батальон, которым он там командовал. Мне удалось побывать в подразделении, встретиться и побеседовать с вернувшимися солдатами и офицерами. Приятно было слышать о том, что многие афганские товарищи с благодарностью вспоминают шурави комбата Григория Кунарского. Да и в батальоне его не забывают. Ну а нам, его воспитанникам, разве можно забыть своего командира!

Григорий Васильевич не терпел, как он выражался, «дикого вещизма», был крут и беспощаден по отношению к тем, кто сознательно дисциплину нарушал. Вообще он человек строгих принципов. Особенно нравилось нам, что в рот начальству не смотрел, мысли его не старался угадывать, по многим вопросам имел собственное мнение, проверенное боевым опытом.

Без оглядки на свое благополучие, на личную карьеру тормошил комбат вышестоящих, вступал с ними в конфликты, добиваясь решения проблем быта личного состава, полного боевого обеспечения выполняемых задач. Не однажды приходилось слышать, как майор Быков чистил тыловиков за недостатки в организации питания, хотя и не жаловались мы никогда, столовой довольны были. Конечно, не всем подчиненным и начальникам были по нраву его принципиальность, жесткая требовательность, бескомпромиссность. Однако те, для кого воинский долг превыше всего личного, ничуть не обижались, комбата понимали и поддерживали.

Комбат, конечно, «зверь» был, но все делал правильно! — так сейчас отзывается о бывшем своем командире Александр Соловьев. А вот слова рядового запаса Виталия Ракицкого (дважды представлялся к медали «За отвагу», но наград еще не получил):
— По-моему, у каждого в жизни есть свой кумир. Так вот мой кумир — Григорий Быков. Это железный человек! Прирожденный офицер, командир.

Меня очень радует, что в кумирах у моего бывшего сослуживца, бывшего солдата, не какая-нибудь заграничная суперрок-звезда, а наш уважаемый комбат. И если бы каждый из нас, молодых, выбирал себе для подражания, для примера в делах, во всей своей жизни таких людей, как Григорий Васильевич Быков, — это было бы здорово!

Как-то нахлынули на меня воспоминания об армейской службе, о том, что было в Афганистане… И выплыла в памяти картина: мы на задании, идем в горах, изрядно уставшие, измотанные в только что свершившемся бою. А тут еще дождь пролился, камни мокрые — скользко. В глазах от усталости мотыльки… И вдруг я — шух! — лечу с пятиметрового обрыва вниз. Приземлился — аж в голове зазвенело.
— Ого, кто это так? — слышу голос комбата. Он спустился где-то в другом месте и оказался рядом со мной. — Ты что же так летаешь? — Подал мне руку, помог подняться. Тогда я ощутил, какая крепкая и надежная рука у нашего комбата…

На командиров нам, наверное, везло. Любимцем всего батальона был, например, старший лейтенант Сергей Татарчук. У него с комбатом много общего: такой же бескорыстный, о себе меньше всего заботился, в службу все силы и душу вкладывал. Командир грамотный и решительный, храбрый, отважный. Роту нашу сразу в отличные вывел. И пока ею командовал, первенства в батальоне мы никому не отдавали.

С Татарчуком на самое трудное задание ходили охотно, потому что знали: случись что — в беде не оставит, пришлет кого-нибудь на помощь или сам придет на выручку. Младшему сержанту запаса Ивану Савчуку и Олегу Жихореву не забыть того ночного боя, когда они вдвоем оказались в гуще душманов. Савчук был ранен, рация разбита, на двоих осталась одна граната… Нетрудно представить, чем бы все кончилось через минуту. Но в эту самую критическую минуту примчался им на выручку старший лейтенант Татарчук с группой солдат. Все вместе с такой яростью ударили по мятежникам, что те, не выдержав натиска, оставили высоту.

В бою наш ротный находился там, где решался успех, где было опаснее. Из боя выходил последним, когда убеждался, что никто не остался ни раненым, ни контуженым. Чутким и душевным человеком был наш командир. Простым и доступным. С ним можно было поговорить на любую тему, посоветоваться по любому вопросу. Ему можно было доверить самое сокровенное. Он никогда не повышал голоса, как бы ты ни провинился.

Нет, он не панибратствовал, и мы не похлопывали его по плечу. Он и наказать мог по всей строгости. Но только тогда, когда больше ничем не мог повлиять на солдата. А такое случалось очень редко. Потому что любили мы своего ротного. И любовь наша проявлялась, прежде всего, в старании, в самом добросовестном отношении к службе. Приказы Татарчука, его задания и поручения, важные и второстепенные, выполнялись с особым рвением. А всякое дело, если оно сработано с любовью к тому, кто его поручил, если в него вся душа вложена, — такое дело, как известно, всегда надежнее и крепче.

Если сказать коротко, был для нас Татарчук как добрый и строгий старший брат. Между собой мы называли его ласково — Сеней. Бывало, отсутствовал он, в командировку уезжал или в отпуск — вся рота грустила и тосковала. А когда возвращался, радости нашей не было предела, ребята ходили петухами: ротный приехал — значит, будет полный порядок!

В тяжелом ночном бою старший лейтенант Татарчук был ранен. Вел он себя мужественно, не охал и не ахал, будто всего-навсего царапнуло камешком по животу. Роту оставлять не хотел, какое-то время еще продолжал командовать, пока комбат не приказал отправить его в госпиталь. Младший сержант Иван Савчук, рядовой Игорь Каганцов и я в сопровождении хадовца быстро снесли командира с горы, к бронетранспортерам афганского подразделения.

Прощаясь с Татарчуком, никто из нас и мысли не допускал, что больше с ним не увидимся. Но хадовец, лучше нас, наверное, присмотревшийся к его состоянию, на обратном пути взволнованно сказал:
— Вот еще одна жертва проклятой душманской войны — ваш командир… Я — революционер, знаю, что такое интернационализм, но всегда удивляюсь тому, что на нашей земле вы проливаете кровь и отдаете жизни, будто сражаетесь здесь за свою революцию и за свою землю. Наш народ многим будет вам обязан. Истинные патриоты Афганистана никогда не забудут то, что вы для нас совершили.

Через несколько дней дошла до нас печальная весть о том, что старший, лейтенант Татарчук умер в госпитале. Его смерть потрясла весь батальон. А мы поклялись, что врагам отомстим, что будем держать боеспособность нашей роты на том уровне, на каком была она при Татарчуке.

Своего командира, нашего любимого Сеню, мы не забудем никогда. В память о нем назвал сына Сергеем бывший ротный санинструктор Геннадий Городецкий. Назовут Сережками своих сыновей Виталий Ракицкий, Александр Соловьев, Олег Азаревич… И постараются воспитать такими, каким был их тезка…

продолжение

В.С.  Денищенков «В пламени Афганистана», из книги «Время и судьбы: Военно-мемуарный сборник», выпуск 1, сост. А Буров, Ю. Лубченков, А. Якубовский, М., «Воениздат», 1991 г., с. 323-327.

Огонь был настолько сильным, массированным, что создавалось впечатление, будто каждый камень по нам стреляет, отчасти, наверное, так и было: пули, мины, снаряды выбивали из камней сотни острых осколков, они рвали на нас одежду, секли лица, впивались в тело. Тогда я впервые почувствовал на себе дыхание смерти. Наверное, никогда не забуду, как это было…

Наше отделение пробиралось вдоль террасы. Впереди, метрах в двадцати, пригибаясь, шел Леня Новиков. Сзади, за мной, как всегда — младший сержант Сергей Шлемин. Откуда-то одновременно сыпанули по нас несколькими автоматными очередями. Вижу: Новиков, взмахнув руками, сразу исчез, словно сквозь землю провалился. Хотел я к нему рывок сделать, но услышал, как Шлемин ойкнул. Оглянулся. Сергей сидит, за ногу держится.

Подхватил я его, затащил в какой-то сарай, перевязал, сделал укол. Стал возле двери, выглядываю, пыталось разобраться в обстановке. Слышу, где-то близко бегут, по голосам узнаю наших. Но — увы! — они бегут мимо. И мне становится не по себе: неужели нас оставят, забудут? Нет, такого быть не может! И точно: появляется вдруг Гена Городецкий, ротный санинструктор! Кто-то еще… Кладем Шлемина на плащ-палатку, несем вдоль террасы. Из-за камней Конопелько выныривает: «Стойте! Не туда — там же духи!» Помогает поднять Шлемина наверх.

Я прикрываю. Поднимаюсь следом. Но меня отсекает от них густая струя пуль. Падаю. Качусь в сторону. Недалеко от меня куст. Бросаю на него головной убор. И пока пули рвут его в клочья, соскакиваю вниз. Но и здесь никакого спасения. Пуля разрывается у самой головы, каменная крошка сечет по глазам. Невольно закрываю лицо ладонями, опускаюсь на колени. А пули бьют и бьют по камню у самого уха, — кажется, что молотом вколачивают меня в землю. Я глохну. В глазах невыносимая боль, словно их кипятком поливают и колют чем-то острым.

Наверное, теряю сознание: на какое-то мгновение из темноты появляется душман, берет меня на прицел… Мозг простреливается единственной мыслью: «Все — я убит». Ледяной холод сковывает тело. Душу захлестывает обида: надо же оказаться такой легкой добычей для врага. И тут, будто издалека, доносится знакомый голос: «Денис! (Денищенков В.С.)» «Володя!» — зовет еще громче. Этот голос включает мое сознание. Я еще ничего не успеваю сообразить, как кто-то очень сильный буквально выдергивает меня из свинцового смерча. Я ему помогаю как могу — коленями, локтями опираюсь о камни. «Все, — говорит он, переводя дух, — Вырвались мы с тобой. Считай, с того света…» И я по голосу узнаю Васю Конопелько.

Теперь, когда встречаемся, вспоминаем тот случай. Смеемся. Но оба понимаем, что нам тогда грозило. И я отчетливо сознаю: тогда, чтобы спасти меня и самому живым остаться, был у Васи лишь один-единственный шанс из ста. Прыгнуть ко мне в ту свинцово-огненную купель, куда я попал, — значило добровольно пойти на гибель ради спасения товарища. Знаю: Вася тогда не раздумывал. Шансы не высчитывал. Некогда было — все решали секунды. Да и не думают в таких случаях. Никогда. Только действуют. Как велит совесть и подсказывает сердце.

Туговато пришлось нам в этом бою, но как бы там ни было, как ни старались мятежники использовать свое численное превосходство, поставленную задачу мы все-таки выполнили. Правда, без потерь в этот раз не обошлось. Они лежали рядышком — Андрей Селезнев, Леня Новиков, Равшан Раметов, Сергей Шлемин. Я заметил их только тогда, когда Гена Городецкий и еще какой-то медик прочистили и промыли мне глаза от каменных осколков. Я стал видеть, хотя и плохо, словно сквозь густой туман.

Леня и Равшан бодрились, улыбались обескровленными губами, мне очень захотелось им помочь, хоть на самую малость уменьшить их боль. В кармане у меня бы горсть орехов, я разделил поровну, протянул ребятам. Наклонился и к Селезневу:
— Держи, Андрюша.
Но он не шевельнулся… Лицо его было каким-то чужим, камень белым. На лбу чернела кап запекшейся крови — пуля попала голову. Только тогда я понял, что Андрей мертв.

Над нашими головами еще посвистывали пули, где-то вблизи рвались гранаты и мины, взводы и роты выходили из боя и пробирались сюда, к указанному командир месту сбора батальона, но я мало обращал внимания на происходившее вокруг. Передо мной то и де всплывало каменно-белое лицо Андрея, сразу похудевшее, заострившееся и почему-то совсем чужое. Будто отвернулся он от меня. Будто недоволен мною…

Заглушая все звуки вокруг, пригрохотал с неба наш вертолет опустился в поднятую им же тучу рыжей пыли. Туча еще не рассеялась, а кто-то уже скомандовал:
— Раненых и убитых — на борт!

Мы быстро понесли их на плащ-палатках. В вертолете я попрощался с ребятами. Последний раз взглянул на Андрея… Равшану, Лене и Сергею пожелал скорого выздоровления.
— Сначала долететь надо, — сказал кто-то из них.

Только тогда я заметил, что вертолет, как решето, продырявлен пулями. Удивился, как он летать может, такой изрешеченный. Душманы и здесь пытались достать его из гранатомета, но помешало дерево — граната запуталась в кроне. Казалось, что очень медленно ввинчивалась машина в голубое небо. Мы все замерли, когда с дальней сопки потянулись к ней зловещие огненные трассы. Одна из них достигла вертолета, впилась в его борт… Машина качнулась, словно потеряла равновесие, но затем выровнялась и продолжала набирать высоту. Летчики передали по радио, что кто-то из солдат ранен еще раз. Чувство ненависти к проклятым душманам клокотало в наших сердцах. Затем мы отходили километров двадцать по горам.

Мне вспомнилось, что Андрюша Селезнев очень любил ромашки. Я так и представил его, окунувшегося лицом в огромный букет цветов. Потом мне виделась семейная фотография Селезневых: вихрастый мальчишка, нахмурившийся, наверное, для солидности, — это Андрей; рядом девчушка — это его жена; на коленях у юной мамы — маленькая дочурка. Андрей женился рано, в 16 лет, и когда погиб, его дочке было два годика. С горечью думалось о том, что осталась она без отца, а мама ее теперь вдова. Наверное, потому, что Андрей был человеком семейным, его гибель так глубоко трагично была воспринята каждым из нас.
— Лучше бы меня убили! — сказал Саша Соловьев.

Так говорили многие. Андрея уважала вся рота. Он был серьезнее своих сверстников, отличался степенностью и рассудительностью, в сложной обстановке хладнокровием. Не случайно называли его «папашей». В этом бою он первым поднялся в атаку. Может, на секунду раньше других, но первым. И первую пулю врага взял на себя.
Вспомнилось мне, как приглашал Андрей всю роту после службы приехать к нему в гости, в Иваново, обещал каждому найти красавицу невесту. А Паша Федорцов, шутник и балагур, бывало, заметит грусть-тоску в глазах Андрея, подойдет к нему с доброй улыбкой, мягко так положит руку на плечо и пропоет: «А Иваново — город невест…» И «папаша» тоже заулыбается, повеселеет. От мысли, что никогда больше его не увидим, не услышим его голоса, щемило сердце и горло перехватывали спазмы.

Я шел и думал о том, что сегодня, может быть, мою пулю принял на себя Андрей, поднявшись раньше меня в атаку, что теперь я должен воевать и за него и, если останусь жив, совершить в жизни то, что он хотел совершить, воплотить в реальность не только свою, но и его мечту.

Селезнев был четвертым погибшим в нашей роте. Четыре осиротевших кровати всегда строго и красиво заправлены (никто не смеет на них ни сесть, ни лечь), на серых одеялах — голубые береты. Таблички с фамилиями: Сливко Александр… Капота Игорь… Базилевич Олег… Надписи: «Погиб смертью храбрых при выполнении интернационального долга». Каждый из них своей гибелью добыл бесценную крупицу боевого опыта, чему-то нас научил, в чем-то предостерег.

Саша Сливко, к примеру, в ночном бою дал из пулемета слишком длинную очередь по скоплению душманов-мятежников, положил их немало, но душманские снайперы успели его засечь… С тех пор — ночью огонь только короткими очередями, в два-три выстрела. Дал короткую — меняй позицию. А еще лучше: не обнаруживая себя вспышками выстрелов, забрасывай врага гранатами!

Игорь Капота… Не думая о себе, думая о товарищах, о роте, кинулся он навстречу смертельной опасности. Олег Базилевич. Он тоже преподал нам свой поучительный урок…

продолжение

В.С.  Денищенков «В пламени Афганистана», из книги «Время и судьбы: Военно-мемуарный сборник», выпуск 1, сост. А Буров, Ю. Лубченков, А. Якубовский, М., «Воениздат», 1991 г., с. 319-323.

В то время в части было уже несколько офицеров, вернувшихся из Афганистана, награжденных орденами и медалями. В беседах с нами рассказывали, что идет там война самая настоящая, что душман — это не какой-нибудь бандит-самоучка, а враг — жестокий, коварный, обученный инструкторами из армий западных стран, хорошо вооруженный, владеющий тактикой действий в горах, физически выносливый.

Мы слушали их с огромным интересом, внимая каждому слову. И все-таки, как ни ярки, как ни убедительны были рассказы участников афганских событий, мы не могли представить в самой полной мере, что нас там ждало, что нам предстояло перенести и пережить. Во всяком случае, я никак не мог себе представить, что меня могут убить. Ранить могут — это я допускал. Но чтобы убить — нет, такого со мной никак не могло случиться! Что такое война, понять, наверное, можно только тогда, когда сам сквозь нее пройдешь, прочувствуешь ее на себе.

До отправки эшелона оставалось немного времени, но мы поговорили и даже сфотографировались. На все пожелания и наставления родителей я ответил одним словом:
— Прорвемся!

Это слово перешло в мой лексикон от деда — Петра Денищенкова, бывшего фронтового разведчика. Как-то рассказывал он один из эпизодов: его разведгруппа попала в западню, устроенную фашистами, выбраться из нее не было, казалось, ни единого шанса. Но командир заверил: «Прорвемся, ребята. Только бы до темноты продержаться». Продержались до ночи и выскользнули и3 западни просто чудом…

Дед Петро был лихим разведчиком, с войны вернулся с двумя орденами Славы, Отечественной войны и Красной Звезды, медалью «За отвагу». И отец мой, Сергей Петрович Денищенков, тоже разведчиком был. Партизаном. В 14 лет заслужил медаль «За отвагу». Я тоже начинал службу в разведподразделении. Вот почему говорил мне отец на прощание: «Не подведи нашу династию…»

И дед и отец рассказывали о своих боевых делах неохотно и скупо. Особенно отец. Зато я читал о его подвигах в книгах — в сборниках очерков «Бойцы ушли на задание» и «Рядом с отцами». Читал, представлял и будто зримо видел юного партизана Сережку Денищенкова… Восхищался его бесстрашием, отвагой и находчивостью. Переживал и волновался, когда ему грозила смертельная опасность.

Мысленно вместе с ним и его дружками-сверстниками собирал на местах былых боев оружие и боеприпасы и передавал партизанам. Ни много ни мало — 60 винтовок, 16 пулеметов, 8 автоматов, десятки мин и гранат, несколько ящиков патронов. Вместе с ним был проводником у войсковых разведчиков, приходивших из-за линии фронта. С гордостью получал от них нелегкие задания. И выполнял, рискуя жизнью, рискуя на каждом шагу попасть в лапы фашистов.

Вместе с Сережкой Денищенковым и его друзьями я просился в партизанский отряд и вместе с ними огорчался, когда отказывали: «Слишком возрастом малы, подрастите еще немножко». А разве можно было ждать? Пока подрастешь, — чего доброго, война закончится. Потому и не ждали, действовали самостоятельно. Минировали дороги, подрывали вражескую технику. Сожгли фашистский самолет и уничтожили его экипаж.

Словом, делом доказали, что способны наравне со всеми взрослыми сражаться с ненавистными оккупантами. И тогда их приняли в партизанский отряд «За Родину». Сережка Денищенков был признанным мальчишечьим командиром, выделялся среди юных бойцов ростом и силой, отвагой и находчивостью, природной сметкой — этим, видимо, и приглянулся фронтовым разведчикам. Через некоторое время его взяли в отряд особого назначения, которым командовал майор Шестаков.

Иногда мне казалось, что не Сергей Денищенков, мой будущий отец, а я, Володька, его сын, наводил советских летчиков на фашистский аэродром под Брянском и торжествовал, видя, как пылают десятки вражеских самолетов! Что это я однажды во время разгрома одного из гитлеровских гарнизонов столкнулся лоб в лоб с удирающим бургомистром, взял его в плен и бегом-бегом погнал к партизанам…

Так я примерял отцовские подвиги, мысленно ставя себя на его место, задумываясь над тем: смог бы ли, как он?.. Я восхищался его подвигами и гордился. И завидовал. Завидовал тому, что отцовская юность совпала с героическим временем. И удручался. Тем, что сейчас ни испытать, ни проявить себя негде. Разве что в армии?

К службе я готовился серьезно. Закалялся физически. Сам для себя выбрал род войск — ВДВ. Если служить — так там, где труднее, интереснее, где больше романтики. В институт с первого захода я по конкурсу не прошел, год работал слесарем на заводе, занимался в аэроклубе, осваивал парашютное дело. Затем сделал еще одну попытку поступить в институт. Она увенчалась успехом, я стал студентом Минского государственного педагогического института иностранных языков. После первого курса меня призвали в армию. Честно говоря, не хотелось прерывать учебу, но я понимал, что пришло время отдать долг, и отдать его надо не как-нибудь, а на совесть и честно, как подобает сыну фронтовика…

В нашей роте было двое сыновей фронтовиков: я и еще Саша Соловьев. Тоже солдат. Сашин отец, Соловьев Георгий Демидович, в семнадцать лет добровольно на фронт ушел, боевые награды имеет. И Саша старался выполнять свой воинский и интернациональный долг так, чтобы родители могли его боевыми делами гордиться. Трех медалей «За отвагу» удостоился он за свои подвиги.

Меня и Сашу Соловьева к медали «За отвагу» представили за один и тот же боевой выход. Это в конце сентября было. В «своей» провинции мы уже навели порядок: моджахеды перестали обстреливать наш лагерь реактивными снарядами, даже дороги не минировали и засады не устраивали. Тогда нас и послали в соседнюю провинцию, где несколько банд не давали населению покоя. Прибыли мы туда днем, остановились лагерем среди огромного безжизненного плато, вокруг только россыпи камней да верблюжья колючка.

Жара еще стояла под плюс пятьдесят. Но мы уже и не такое пекло переносили. Ночью, правда, легче — прохладнее. Наша же основная работа — в «ночную смену»… Вечером на боевых машинах пехоты совершили марш. Не доезжая до назначенного пункта километров двадцать, спешились. Дальше — в колонну по одному, шаг в шаг, прокладывали в горах новую тропу. В полночь перемахнули через небольшой перевал и вышли к зеленой зоне. Внизу поблескивала речка, угадывались очертания кишлака. В нем затаилась банда.

Наша задача ее уничтожить. Стараясь ни единым звуком себя не выдать, окружаем кишлак. Каждому отделению предстоит проверить по два дувала. Подбирались к ним огородами, залитыми холодной горной водой. Купель неприятная: перепад температуры весьма ощутимый. Наконец выползаем из этого болота. Высокий глинобитный забор совсем рядом. Ждем сигнала. Но вместо него неожиданно где-то далеко в горах ударила артиллерия, высоко над нами прошелестели в воздухе снаряды, и сразу же в дувалах загрохотали разрывы. Посвистывали осколки, некоторые из них на излете шлепались совсем рядом. Артналет прекратился так же внезапно, как и начался. Теперь нам — туда.

Пятнадцати минут хватило нам, чтобы очистить дувалы от «духов». Все обошлось благополучно, даже раненых не было. А главная удача в этот раз выпала отделению Васи Конопелько: среди документов, которые Саша Соловьев взял у мертвых бандитов, обнаружили бумаги и фотографию главаря.

Весть о том, что проклятый Махмуд-хан уничтожен, быстро разнеслась по всей провинции… По тому, как искренне радовались люди, как тепло нас благодарили, мы поняли, что значит для них это событие. Мы избавили их от страшного палача. Махмуд-хан со своей бандой терроризировал провинцию, держал в страхе население, обирал его, грабил, жег, пытал. Теперь бедный люд мог спокойно жить и трудиться…

На следующий день — новое задание: в ближайшем горном кишлаке уничтожить засевших там мятежников. Подошли к нему незаметно, долиной, ночью афганцы скрытно переправили нас через бурную речку, и мы застали противника врасплох. Моджахеды бежали, оставив оружие, различное снаряжение, документы. Но блокировали мы их основательно — никто не выскользнул… Очень удачно все получилось.

Через сутки, немного передохнув, снова в бой. В этот раз задача стояла сложнее: десантироваться в зоне, контролируемой мятежниками, захватить господствующую высоту, разведать укрепрайон. В зону полетели вечером. Сначала «шмели» (так мы называли вертолеты огневой поддержки) обработали вершины высот, затем мы стали десантироваться. Склон горы был слишком крутой — винтокрылым машинам сесть невозможно, поэтому они зависли метрах в пяти над землей, а мы прыгали на камни с боевой выкладкой в рюкзаках килограммов по 30-40.

В нас из кишлака стали бить из безоткаток, заговорили и соседние высоты. А наша вершина молчала. Мы поднимались наверх и ждали — вот-вот она ощетинится яростным огнем. Нет, этого не случилось. Вертолетчики передали по радио, что душманский пост, сидевший на «нашей» вершине полностью уничтожен, но с другой стороны высоты по пологому склону быстро поднимается большая группа мятежников. И тогда в гору устремился первый взвод, которым тогда временно командовал сержант Александр Шангин. И раньше бандитов достиг вершины! На считанные секунды, но раньше!

Кстати, там оказалась хорошо оборудованная позиция: окопы вкруговую, землянка, два пулемета ДШК и море всяких боеприпасов. Наши ребята обрушили на моджахедов шквал огня. Саша Шангин отвел душу из ДШК… Другой пулемет, правда, был разобран — его быстро собрали и тоже пустили в действие. Саша Соловьев, как снайпер, имел задачу убирать тех, кто больше всех кричит и руками машет, а также пулеметчиков и гранатометчиков. Справился успешно: двух вражеских пулеметчиков заставил замолчать.

Наше отделение обосновалось немного ниже вершины, по правому флангу. Там тоже обнаружилась позиция ДШК, но пулемет был неисправен. Я осмотрел его и сравнительно быстро определил неисправность. Пока занимался ремонтом, ребята прикрывали меня огнем. Но и сам я не забывал зорко наблюдать вокруг. Вскоре засек группу мятежников, которые ползли к вершине, намереваясь, видимо, скрытно подобраться к Шангину с тыла. Он в это время вел дуэль с бандитским ДШК, что находился на соседней сопке. Тут я схватил свое оружие и пополз наперерез моджахедам.

Заняв удобную позицию, внезапно полоснул по ним пулеметной очередью с фланга. Двое остались лежать неподвижно, остальные скатились обратно — туда, откуда приползли. А я вернулся и снова взялся за работу. Минут через 30 закончил ремонт и стал обстреливать из трофейного ДШК позиции мятежников.

Заставили мы противника раскрыть всю его огневую систему. Правда, неуютно и жарко было, когда моджахеды из кишлака и соседних высот обрушили на нас массированный огонь из всех видов оружия. Ушли мы оттуда поздней ночью. Сначала взорвали склад боеприпасов, заминировали склоны высоты землянку, окопы. Вася Конопелько шел замыкающим и еще одну мин воткнул на тропе. Примерно через час на ней подорвались мятежники, кинувшиеся нас преследовать.

Но мы уже далеко были, хотя и тащили на себе ДШК, другое трофейное оружие. Топали по горам километров пятнадцать, две тысячи метров вниз, столько же в гору и снова вниз. Когда выбрались из зоны противника и до своей брони дошли, на ногах еле держались. Зато какими желанными и приятными были потом несколько дней отдыха! Хотя и без дела не сидели, себя, оружие и технику в порядок приводили. Но это — совсем другое, это не в счет.

Командир батальона подвел итоги «войны» (так мы называли каждый боевой выход). Объявил фамилии наиболее отличившихся, тех, кого представляет к государственным наградам. Из нашей роты назвал Шангина, Скибу, Заболотнего, Ашмарова, Соловьева и меня.

Представленные к награждению сфотографировались вместе с комбатом, его замполитом, командирами подразделений. Такая у нас установилась традиция. Удостоенным этой чести вручалась потом фотография с надписью на обороте: такому-то по случаю представления к государственной награде за то-то и то-то. Подпись командира скреплялась круглой печатью. Делалось это на тот случай, если представление вернется или совсем затеряется где-то в высоких инстанциях… К сожалению, такое бывало не однажды, вот тогда и оставалась у солдата или сержанта фотография, как свидетельство проявленного им мужества…

продолжение

В.С.  Денищенков «В пламени Афганистана», из книги «Время и судьбы: Военно-мемуарный сборник», выпуск 1, сост. А Буров, Ю. Лубченков, А. Якубовский, М., «Воениздат», 1991 г., с. 311-319.

Я знаю, что в сознании многих моих соотечественников, неравнодушных к судьбе России и ее армии, сложился устойчивый стереотип: мол, в гибели псковских десантников виноваты исключительно российские генералы. Журналисты, деятели от политики, как гранатами, забросали нас вопросами и упреками: почему не спасли, почему не оказали помощь, почему дали уйти главарям террористов от возмездия? Мне, исполнявшему в то время обязанности командующего ОГВ, нелегко принимать и переносить эти беспощадные, но во многом справедливые упреки.

Сегодня, когда, кажется, отбушевал «девятый вал» сплетен и домыслов вокруг трагедии 6-й роты, многим, думается, будет любопытно узнать, что же на самом деле произошло в последние зимние дни и первые дни весны на злосчастной высоте 776,0. В феврале 2000 года мы подготовили бандитам неприятный сюрприз, когда в глубоком тылу, в районе Итум-Кале, высадили тактический десант. Тем самым был перерезан основной тогда канал поставок вооружения и боеприпасов по горной дороге Итум-Кале — Шатили, которую построили для боевиков под дулами автоматов сотни «рабов» со всей России.

Созданная на высоких кавказских хребтах группировка войск «Центр» стремительно погнала опешившего от неожиданности противника вниз по Аргунскому ущелью: от российско-грузинской границы — на север, к «Волчьим воротам». Дальше была равнина. И главари боевиков понимали, что здесь все их попытки оказать вооруженное сопротивление обречены. Поэтому они разделились на несколько отрядов.

Руслан Гелаев не был оригинален и повел свою банду на северо-запад, в свое родовое селение Комсомольское. Согласно разведдонесениям, арабские наемники и чеченские ваххабиты под командованием Эмира Хаттаба двинулись северо-восточнее, в сторону Дачу-Борзой и Зоны.

Выбор места для прорыва из этого района у зажатого со всех сторон нашими частями Хаттаба был, мягко говоря, ограниченным. Чтобы пробиться в Веденский район (где у Черного араба была разветвленная сеть небольших горных баз), ему нужно было двигаться на Сельментаузен вверх либо по руслу реки Шароаргун, либо по руслу ее притока — реки Абазулгол. Передвигаться по высокогорным скользким дорогам было и опасно, и долго.

Однако мы не могли тогда предположить, что противник рискнет пробиваться на восток крупными силами. Банды соединились. К отрядам арабских наемников «прилепились» банды других полевых командиров — Шамиля Басаева, Вахи Арсанова, Багауди Бакуева, отряд «Джамаат»… Всего, как потом выяснилось, в районе Улус-Керта тогда сосредоточилось около полутора тысяч хорошо подготовленных боевиков.

28 февраля распоряжением командующего восточной группировкой войск полковой тактической группе 104-го гвардейского парашютно-десантного полка была поставлена задача: до 14.00 следующего дня завершить выход на рубеж в четырех километрах юго-восточнее Улус-Керт. Часть сил полка блокировала район населенного пункта Сельментаузен и не допускала прорыва в направлении Махкеты, Киров-Юрт, Элистанжи, Ведено. Однако боевики пошли напролом.

Первыми, кому пришлось держать испытание на прочность, были десантники 3-й роты во главе со старшим лейтенантом Васильевым. Они заняли господствующие высоты в пяти километрах восточнее Улус-Керта. Бандиты безуспешно пытались пробиться по руслу реки Абазулгол через организованную ротную систему огня и отступили, понеся значительные потери. В то же время подразделения второго батальона, до поры до времени не вступая в открытое огневое противодействие, держали под контролем господствующие высоты над Шароаргунским ущельем.

Чтобы исключить возможность просачивания боевиков по горам между руслами рек Шароаргун и Абазулгол, командир 104-го полка приказывает командиру 6-й роты майору С. Молодову занять еще одну господствующую высоту (Исты-Корд) рядом с Улус-Кертом. А поскольку ротный был буквально накануне переведен в часть и еще не успел толком познакомиться с личным составом, возглавить подразделение пришлось командиру второго батальона подполковнику Марку Евтюхину. В подобной боевой ситуации так и поступают настоящие офицеры.

Десантников ждало нелегкое испытание. Нужно было в считанные часы совершить пятнадцатикилометровый марш-бросок в заданный квадрат по скользким зимним горным тропам, с полной боевой выкладкой. Да плюс ко всему тяжелое снаряжение для нового базового лагеря — палатки и печи-буржуйки, без которых зимой в горах просто не выжить.

Хотя гвардейцы и спешили, но выйти вовремя на Исты-Корд им не удалось. Чтобы пробиться по хребтам через старый буковый лес, пришлось идти гуськом, друг за другом. Техника здесь не пройдет. Стоило кому-либо поскользнуться на крутом склоне — срабатывал принцип «домино» — падало уже несколько человек. Много времени и сил уходило на то, чтобы снять с себя тяжелый груз и поднять упавших вниз товарищей.

По этому поводу мне приходилось слышать упрек: а почему нельзя было перебросить десантников на вертолете в указанный район? Действительно, погодные условия в тот день позволяли это, да и вертолетчики наши творят чудеса. Но осуществить такую операцию было невозможно: воздушная разведка не обнаружила в старом горном лесу ни одной подходящей для десантирования площадки.

В полдень 29 февраля, когда основные силы 6-й роты находились на высоте 776,0, разведгруппа из пяти человек под командованием старшего лейтенанта А. Воробьева налегке уже почти достигла высоты Исты-Корд. Но у подножья горы обнаружили, как потом установили, передовой дозор из 20 наемников.

Используя складки местности, нашим разведчикам удалось незаметно сблизиться с врагом и забросать его гранатами. Но группа этим самым обнаружила себя и вынуждена была срочно отходить назад, к основным силам роты. За ней буквально по пятам уже гнались несколько вражеских отрядов, намереваясь по флангам окружить разведчиков. На выручку своим выступили десантники во главе с ротным командиром — майором Молодовым. Но силы во встречном бою оказались слишком неравными. Поэтому десантникам пришлось с ранеными на плечах возвращаться на высоту 776,0.

Именно в это время нам удалось перехватить разговор по радио Хаттаба с Басаевым:
— Если впереди собаки (так боевики называли представителей внутренних войск), можно договориться.
— Нет, это гоблины (т.е. десантники на жаргоне бандитов).
Тогда Басаев советует Черному арабу, руководившему прорывом:
— Слушай, может, давай обойдем? Они нас не пустят, только себя обнаружим…
— Нет, — отвечает Хаттаб, — мы их перережем.

В тот момент боевики двигались двумя приблизительно равными отрядами вдоль рек Шароаргун и Абазулгол, в обход с двух сторон высоты 776,0, на которой находились подчиненные М. Евтюхина. Первыми, обеспечивая безопасность, шли две группы разведки — по 30 человек, за ними — два отряда боевого охранения — по 50 человек. Двигались они скрытно, стрелять без разрешения было строжайше запрещено. Но десантники их обнаружили. Вот эти 160 боевиков и погнались за отходившими группами Воробьева и Молодова.

И тут же последовал приказ Хаттаба на поражение всеми видами огня не успевших окопаться десантников. Начался жесточайший минометный обстрел. После огневого налета гвардейцам было первый раз предложено сложить оружие и сдаться в обмен на сохранение жизни. Но ни один из десантников не дрогнул, не смалодушничал в тот момент, не поддался на провокацию противника. Хотя в такие минуты, по большому счету, каждый решает сам за себя. После отказа «десантуры» капитулировать бой возобновился с новой силой.

Позже некоторые быстрые на выводы и далекие от военного дела представители политической элиты, как они любят себя именовать, вопрошали: мол, почему не применялся огонь армейской авиации, артиллерии? В вину военному командованию, «бросившему десантников на произвол», ставилось даже отсутствие в группе М. Евтюхина артиллерийского корректировщика. Я понимаю, что эмоции били через край, и по-человечески такие упреки можно понять. Но факты — упрямая вещь. И они свидетельствуют о другом.

1200 (!) снарядов «высыпали» артиллеристы 104-го полка в район высоты 776,0 с полудня 29 февраля до раннего утра 1 марта. За одну ночь — 900 снарядов! Краска на стволах обгорела, откатники треснули и потекли. Образно говоря, пушки сломались, а окруженные десантники — нет.

Старший группы артиллерийских корректировщиков командир самоходной артиллерийской батареи капитан Виктор Романов был на самой высоте и вместе с комбатом Марком Евтюхиным корректировал огонь полковых пушкарей. Начальник артиллерии полка Александр Толстыка сутки напролет держал с ними связь и долбил снарядами туда, куда «показывали» окруженные десантники. В. Романов продолжал вызывать огонь даже после того, как ему оторвало миной обе ноги…

Рядовой Е. Владыкин, видя мучения замерзающих от сильного холода раненых, решил сделать вылазку за спальными мешками, брошенными на склонах высоты. Его попытка оказалась роковой. Гвардейца обнаружили наседавшие боевики, зверски пытали, били прикладами автоматов, после чего, окровавленного и потерявшего сознание, бросили на снегу, считая, что он мертв. Однако, очнувшись от ночного холода, искалеченный, но не сломленный, русский солдат сумел вернуть свой пулемет и пробиться с ним в расположение своего подразделения.

Видя потери и понимая весь трагизм ситуации, командующий группировкой ВДВ, чтобы спасти своих окруженных бойцов, отдал приказ парашютно-десантной роте направиться в район боя. Совершив марш по горной местности, десантники предприняли попытку переправиться через горную реку Абазулгол, попали в засаду и были вынуждены закрепиться на берегу. При огневой поддержке полковой артиллерии они сделали еще несколько попыток переправиться через реку, но все усилия оказались напрасными. Их каждый раз останавливал шквальный огонь противника. Билась рота отчаянно, но прорваться к высоте 776,0 смогла только утром 2 марта.

Попытки военного руководства провести операцию по деблокированию окруженных десантников и эвакуации раненых из-за сильного огня боевиков и сложных горных условий междуречья успеха не принесли. Старый буковый лес, превосходящие силы боевиков, общая динамика боя затрудняли использование вертолетов. Да и вообще, боевой опыт показывает, что применять одновременно армейскую авиацию и артиллерию крайне опасно. Можно просто погубить авиатехнику и экипажи. Поэтому основную нагрузку по огневой поддержке окруженных взвалили на свои плечи «пушкари».

В 6 часов 10 минут 1 марта комбат М. Евтюхин последний раз вышел в радиоэфир и вызвал огонь артиллерии на себя…

Когда мы уже побывали на высоте, то изумились: многолетние буки были подстрижены снарядами и минами, словно трава сенокосилкой. Наши 120-милиметровые «Ноны» (самоходные артиллерийские установки) работу сделали большую и ценную. Из четырехсот хаттабовцев, нашедших свою смерть в бою за эту высоту, большая часть погибла от осколков наших артснарядов.

Буквально чудо сотворил заместитель командира батальона майор Александр Доставалов, который ночью все же умудрился обойти вражеские кордоны и прорвался со взводом 4-й роты на помощь окруженной 6-й. Героически сражались с бандитами разведчики во главе со старшим лейтенантом Алексеем Воробьевым и разведвзвод лейтенанта Дмитрия Кожемякина. Оставшийся в живых солдат Алексей Комаров рассказывал, что с бандитами дрались даже врукопашную. Рубились саперными лопатками, ножами, прикладами.

У А. Воробьева осколками мин были перебиты ноги, одна пуля попала в живот, другая — в грудь, но из боя он не вышел и бился до последней капли крови. Когда утром 2 марта 1-я рота прорвалась на высоту, тело героя было еще теплым. Именно этот отважный офицер убил в бою Идриса — хаттабовского друга и командира отборного отряда головорезов.

До последнего патрона прикрывал отход своих подчиненных — старшего сержанта Супонинского и рядового Поршнева лейтенант Дмитрий Кожемякин. Только четверо десантников остались в живых после этого жесточайшего боя. От них мы узнали, как геройски сражались и погибли их 84 боевых товарища. Они победили, банда — около полутора тысяч «штыков» — была остановлена, разгромлена и рассеяна по округе. Хаттабовцы так и не смогли прорваться к Сельментаузену и дальше — на Ведено.

В результате бандиты вместо сытного ужина и обустроенного ночлега вынуждены были продолжать скитаться одичалыми шайками по лесам. В спину им постоянно дышали наши поисково-разведывательные группы, которые добивали обескровленного противника. Через несколько дней под Сельментаузеном впервые в контртеррористической операции в полном составе капитулировал крупный отряд террористов — свыше 70 боевиков! Обмороженные, деморализованные головорезы не видели больше перспектив для сопротивления. Герои-десантники разрушили не только их планы, они сломали волю неприятеля.

Никто из гвардейцев не бросил своих боевых друзей в беде, никто не согласился принять позорные предложения плена. Там, на высоте 776,0, в наших боевых порядках бок о бок воевали люди разные — христиане и мусульмане, разных национальностей — русские и татары, украинцы и евреи… Там был представлен в миниатюре почти весь бывший Советский Союз.

В наши трудные времена порушились многие моральные ценности. Но сколько ни пытались наши враги размыть нравственные ориентиры, в армии им это не удалось. Глядя на наших десантников, понимаешь — патриотизм жив. Всем бы в России хоть немного того, что было в их душах. Страшно, если сердца пусты, если память мертва, если убитых горем матерей, жен и детей этих павших десантников забудем. Если не завершим начатое в августе 1999 года!

Я часто задаю себе мучительный вопрос: а можно ли было избежать таких потерь, все ли мы сделали, чтобы спасти десантников? Ведь твой долг, генерал, в первую очередь заботиться о сохранении жизни. Как ни тяжело сознавать, но, наверное, мы сделали тогда не все. Восстанавливая хронологию того боя, думаю все о той же возможности высадки вертолетами десанта. И снова отвергаю такой вариант, как будущую авантюру. Знали ли, сколько террористов и где их позиции? Нет. Что значит высадить десант на старый буковый лес? А то, что вертолеты с подмогой боевики бы просто уничтожили? Можно было рискнуть? Да, если не знать, что ты погубишь, спасая одну роту, другую вместе с авиатехникой и экипажами…

Недавно, перечитывая «Армейские записки» легендарного русского генерала Михаила Ивановича Драгомирова, наткнулся на любопытную мысль: «Человек, командующий массою себе подобных, поставлен в роковую необходимость примиряться с безвременною гибелью некоторых из них; и благо ему, если, пройдя в этой роли даже недолгий путь, он может, положа руку на сердце, сказать: «На моей душе много существ, безвременно погибших; но с чистой совестью могу сказать, что я ни одним не пожертвовал во имя безделья и сделал все доступное слабому моему пониманию, дабы по возможности ограничить эту жертву».

И все же. Хотя основная боевая задача была решена псковскими героями-десантниками, разгромившими элитные отряды наемников Валида и Идриса, в моем сердце навсегда остались горькие, тяжелые переживания. Видимо, без этого немыслима профессия военного.

Из книги Г. Трошев «Моя война. Чеченский дневник окопного генерала», М., «Вагриус», 2001 г., с. 323 — 332.

Тот апрель для всех подразделений МВД России, действовавших в Чечне, был крайне тяжёлым… По стратегическому плану партизанской войны Дудаев отводил Бамуту особо важное место. Там находидись шахты и коммуникации бывшей ракетной части стратегического назначения, где засело от двухсот до четырёхсот боевиков. А основные силы бамутской группировки были сосредоточены в лесном массиве в районе высоты с отметкой 444,4…

После боёв в Грозном сюда отошёл так называемый абхазский батальон Шамиля Басаева, это около двухсот человек минимум. Так называемый геленджикский полк, порядка двухсот пятидесяти человек, — они тоже повоевали в Грозном и в Петропавловской. Шалинская, гудермесская и аргунская группировки прислали сюда триста человек. Иностранных наёмников насчитывалось около четырёх сотен: и азиаты есть, и арабы, и европейцы…. В общем, по самым скромным подсчётам, в этом районе против нас собралось до трёх тысяч боевиков с бронетехникой, миномётами, гранатомётам и др.

Отряду «Росич» поступила команда взять на оконечности горного лесного массива высоту Лысая. 14 апреля разведка софринской оперативной бригады внутренних войск нарвалась там на засаду. При отходе вынуждена была оставить тела двух погибших товарищей. Их надо было во что бы то ни стало вынести. А дальше — по обстановке: подняться на Лысую — втихаря или с боем, как получится, — закрепиться на господствующей высоте, обеспечив поддержку основным силам, которые берут Бамут.

Командир «росичей» прекрасно знал, что там, на Лысой, сидят их «коллеги» — дудаевские спецназовцы из отряда «Борз» («волк»). Тела двух погибших софринцев обнаружили быстро. Они лежали на небольшом плато, где противник обосновался давно и прочно: за линией полнопрофильных окопов был даже огород, где боевики сеяли мак (!) и прочую зелень для подкормки. Одна группа заняла оборону здесь, вторая с десятком софринцев обеспечивала спуск двух погибших ребят. Старший лейтенант Миша Немыткин должен был подняться ещё выше…

У «росичей» в операции было задействовано 64 человека, а противника на Лысой горе было несколько сотен… Об этом можно было судить с первых мгновений боя по плотности огня, по хору глоток, орущих из «зелёнки» неизменное «Аллах акбар!» Стало ясно: начинается нешуточная схватка. Во всех радиостанциях прозвучала беспрекословная команда: «Всем отходить!» Немыткин — командиру: «Встряли уже! Отходить не буду — нет солдата!» Миша отдаёт свою станцию Терёшкину и ползёт слева вверх по высотке. Там выстрелы…

Подошла на помощь вторая группа с капитаном Цымановским во главе. Лейтенанту Андрею Зозуле прострелили ногу. Он ковыляет, отстреливаясь. В тыл не уходит. Знает, что где-то рядом его лучший друг Немыткин. Знает, что Мишка не струсит, будет биться до конца. Зозуля не знал, что Немыткин уже убит. И сам лейтенант ослабевал уже от тяжкой раны, крепился из последних сил. Когда стали окружать, привстал и с криком: «Ах, сволочи! На-а-а!» выпустил последнюю меткую очередь. Его достала снайперская пуля — прямо в голову, наповал…

Боевики открыли огонь из гранатомётов. Потом разглядели, что вверх по склону, метрах в пятидесяти, лежат убитые ребята: Кадырбулатов, Ковалёв, ещё кто-то… А как к ним подберёшься, когда весь этот пятачок простреливается насквозь? Чуть выше справа, ещё ближе к нашим погибшим, метрах в двадцати, прижаты к земле другие парни. Глухо! Цымановский кричит Терёшкину: «Олег, за мной, вперёд!»

Выходить из боя было уже практически невозможно. Выстрелы. Крики. Олег, раненный, стал откатываться влево. Виталик Цымановский остался на месте. Недалеко от убитых ребят. Берц и Большой были в том бою рядом, они не только видели последние мгновения жизни Олега Терёшкина и Андрея Зозули — они пытались их спасти:

— Вытянули Терёшкина метров на двадцать. Прибежал начмед, весь уже замученный. Мы Терёшкину бронник срезали, смотрим: у него сквозное ранение прямо в живот. Давай его перевязывать. Не получается в этом кипеже, в спешке. Кое-как накладку сделали и побежали вниз. Наполовину спустились — и там стреляют, снизу. Ну, мы попадали… Короче, такое ощущение было, что некуда бежать. Лежишь такой… Я уже гранату вытащил. Лежу, думаю: всё — буду гранатами откидываться…

Они, верные законам спецназовского братства, не могли оставить товарищей — живых, раненых или убитых — на поле боя. Они были приучены за годы этих походов: «Из боя выходят или все, или никто».

Командир стянул всех оставшихся к себе, заняв жёсткую круговую оборону в квадрате примерно восемьдесят на восемьдесят метров… Они трижды ходили в атаку, чтобы пробить коридор, по которому ползком вытаскивали раненых. Он сообщал на КП: «Много раненых, боеприпасов — на десять минут боя». В ответ: «Отойди на десяток метров и удерживай позиции». Каждого раненого тащили вниз два бойца. Обратной ходкой они пёрли на себе в гору по два ящика с патронами. Но когда появились боеприпасы, капкан захлопнулся.

Старались скорректировать огонь своей артиллерии. Мины падали совсем рядом. Ещё трижды пытались прорваться на разных направлениях. Попробовали вытащить убитых, но при каждой такой вылазке появлялось двое-трое раненых, поскольку верные своей волчьей тактике, противники держали каждого нашего убитого под прицелом. Когда «росичей» осталась половина — человек тридцать-тридцать пять — надежд на спасение осталось и вовсе ничего, поскольку к «духам» подходили новые и новые десятки и сотни.

Наверное, многие из наших мысленно проговорили: «Умираю, но не сдаюсь!» Кто-то из бойцов дерзко и отважно, без всякой обречённости в голосе крикнул: «Командир! Они нас надолго запомнят!» Ни на что не надеясь, они ещё часа три вели неравный бой…

С той стороны их запомнили. Запомнили того бойца, который, подпустил к себе нескольких бандитов и рванул гранату. То был рядовой Рафик Кадырбулатов. Рядовой Кадырбулатов Р. В., заняв огневую позицию, прикрывал правый фланг обороны. Огнём из автомата, сдерживая натиск превосходящих сил боевиков, уничтожил в бою 12 боевиков. Получив тяжёлое ранение, продолжал вести бой. Натиск боевиков усиливался. Трое боевиков хотели взять его в плен. Собрав последние силы, рядовой Кадырбулатов рванул кольцо гранаты, подорвал себя и бандитов.

После боя про капитана Виталия Цымановского чеченские боевики сказали: «Этот двух наших убил. Думали, что он уже готов, наши подошли, а он из своего «Стечкина» очередь дал. Пришлось прикончить…» Виталий Цымановский родился 27 марта 1968 года в Запорожье. Ещё подростком три года был воспитанником военного оркестра в одной из частей внутренних войск — играл на кларнете. Окончил Новосибирское военное командное училище внутренних войск. Один из самых опытных офицеров войскового спецназа: за его плечами командировки и проведённые операции в Нагорном Карабахе, Осетии и Ингушетии. Был награждён орденом Мужества и медалью «За отвагу».

Рядовой Сухомлинов матери своего погибшего командира честно признался, что капитану Цымановскому жизнью обязан: в том страшном бою офицер пошёл на противника первым, приказав остаться в безопасном месте солдату, а тому до дембеля оставались считанные дни. Все в отряде, все участники того кромешного боя единодушно считали Цымановского самым достойным звания Героя России. Но ему это звание присвоили лишь спустя… восемь лет, в 2003 году.

А бой продолжался. На помощь братишкам из «Росича» пришёл отряд «Витязь». Кольцо окружения было разорвано, все стали спускаться к реке, унося убитых и раненых. Пришли и Ми-24, им была поставлена задача отсечь наседающих боевиков и прикрыть отход двух отрядов спецназа. Вертолётчики дали залп, потом второй, третий, четвёртый… Вертолётчики ушли, с шумом их винтов ушёл и грохот тяжёлого боя. Всё!

«Росичи» потеряли в том бою десять человек убитыми и семнадцать ранеными (из них двенадцать — тяжело). Против них вышло до 450 головорезов, кое-кто даже в афганских длиннополых рубахах, в чалмах. Многие из них отправились к Аллаху в райские кущи из тех побитых снарядами кущ бамутских. Трупы чеченцев развозили по родовым кладбищам Самашек, Ачхой-Мартана, Гехи несколькими КамАЗами, а на склонах гор появились десятки безымянных могил залётных солдат удачи.

Генерал Анатолий Романов, возглавлявший в тот момент нашу боевую группировку, потом скажет командиру отряда «Росич»: «Если бы вы не продержались на Лысой, наша бригада в Бамуте была бы уничтожена…»

«А зачем мы вообще туда полезли?» — были и такие сомнения после того чёрного дня 18 апреля 1995 года. Но никто из опытных офицеров и прапорщиков, никто из молодых солдат не сказал: «Ради чего мы это делали?» Войсковому спецназу часто ставят невыполнимые задачи, и к этому наши «краповые береты» привыкли, это нормально. Отважным до самозабвения парням войскового спецназа никакие капканы не страшны…

Заметочка под спокойным заголовком «С минимальными потерями», опубликованная в «Российской газете», сообщала: «К исходу дня 18 апреля подразделения внутренних войск заняли северную часть населённого пункта Бамут в 40 километрах юго-западнее столицы Чечни — Грозного и закрепились на достигнутом рубеже. Об этом сообщили в пресс-центре командования Объединённой группировки войск в Чеченской республике. По данным этого источника, в результате проведённой во вторник операции в Бамуте «практически нет жертв среди мирного населения».

По материалам статьи Б. Карпова «Бамутский капкан», журнал «Родина» № 11,  2012 г., с. 66-68.

После развала СССР на территории Таджикистана оставалась Группа Пограничных войск России в Республике Таджикистан. Среди них была и 12-я застава Московского пограничного отряда, которой командовал старший лейтенант Михаил Майборода. На заставе было 48 человек — 2 офицера, 2 сверхсрочника, 41 сержант и солдат, трое из которых, бойцы 149-го мотострелкового полка, составляли экипаж единственной БМП.

Начало 1990-х в Таджикистане было тревожным. Российские пограничники не раз подвергались нападениям со стороны как местных, таджикских боевиков, так и их афганских наставников, пересекавших границу новообразованного государства почти беспрепятственно.

В ночь на вторник 13 июля 1993 г., в 4 часа утра, наряд пограничников обнаружил большой отряд афганских и таджикских моджахедов, которые пытались скрытно подойти к заставе. Поняв, что их рассекретили, более чем 250 боевиков пошли на штурм уже в открытую. Одновременно по заставе открыли шквальный огонь. Подготовились к нападению душманы тщательно — на высотках вокруг заставы были расположены 12 пулеметов, 4 безоткатных орудия, 2 миномета, 5 установок реактивных снарядов, заставу обстреливали также 20 гранатометчиков.

По воспоминаниям заместителя командира заставы, лейтенанта Андрея Мерзликина, «нападение на заставу произошло внезапно. Услышав стрельбу, я схватил автомат и выскочил на территорию заставы. В течение нескольких минут, пока личный состав вооружался и выходил в окопы, нас прикрывал экипаж БМП, который сражался до последнего, пока машину не подбили из гранатомета. Разделавшись с БМП, моджахеды сосредоточили огонь на казарме, и вскоре она запылала так же, как и все остальные постройки.

Выйдя в окопы, пограничники открыли шквальный огонь. Первое время было непонятно, откуда ведется огонь. В окопе я встретил брата Михаила Майбороды, а вскоре и самого начальника заставы. Он поставил конкретные задачи сержантам и направился руководить обороной заставы на наиболее напряженный участок, со стороны границы. Через несколько минут я узнал, что Миша погиб, и принял командование на себя».

Уроженец Липецка Андрей Мерзликин (родился 8 ноября 1969 г.) умело и хладнокровно руководил боем. Под его командованием пограничники отбивали яростные атаки моджахедов, «утюживших» заставу из всех видов оружия. Кстати, среди нападавших был и мало кому еще известный боевик по имени Амир ибн аль Хаттаб, имя которого во второй половине 90-х стало одним из символов терроризма.

Бой разгорелся жаркий. Геройски проявил себя уроженец Ижевска, пулеметчик рядовой Сергей Борин (родился 14 октября 1973 г.). Будучи трижды ранен, он в упор разил душманов пулеметным огнем с расстояния несколько десятков метров. Только обойдя его с тыла, душманы смогли расстрелять Сергея из автоматов в спину. До последнего сражался и трижды раненный рядовой Игорь Филькин. Расстреляв все патроны, гранатами отбивался экипаж БМП. Еще живому сержанту Владимиру Елизарову бандиты отрезали голову…

В течение дня пограничники потеряли убитыми 25 человек. Мерзликин принял решение прорываться с остатками гарнизона к своим. В минуту затишья собрал всех уцелевших бойцов, изложил свой план. Отход добровольно вызвались прикрыть несколько раненых. Среди них был уроженец Курганской области сержант Сергей Сущенко (родился 28 апреля 1973 г.). Он прикрывал своих огнем до тех пор, пока не погиб. Последним поле боя покинул сержант Сергей Евланов.

По воспоминаниям подполковника Василия Масюка, в то время начальника Московского пограничного отряда, «в пяти километрах от расположения 12-й заставы нам навстречу вышла группа пограничников во главе с лейтенантом Андреем Мерзликиным. Он был явно контужен, с трудом выговаривал слова:
— Товарищ подполковник, личный состав 12-й пограничной заставы, оставшийся в живых, находится перед вами…

Строй из девятнадцати окровавленных, оборванных, едва не падающих от смертельной усталости солдат… Им с трудом верилось, что они уже у своих, что весь кромешный ад, через который им пришлось пройти, уже позади. Вскоре был вызван вертолет, и в 17.00 вышедшие из боя люди были эвакуированы».

По итогам боя шестеро пограничников — Сергей Борин, Сергей Евланов, Владимир Елизаров, Андрей Мерзликин, Сергей Сущенко и Игорь Филькин — были удостоены звания Героя Российской Федерации, 29 военнослужащих погранотряда получили ордена «За личное мужество», 17 — медали «За отвагу». 1 ноября 1993 г. застава номер 12 получила почетное наименование «Застава имени 25 героев».

Андрей Владимирович Мерзликин продолжил службу в пограничных войсках и уволился в запас в звании майора. Сергей Александрович Евланов сейчас живет и работает в Екатеринбурге.

Лейтенант Бабак О.Я.

Лейтенант Олег Яковлевич Бабак навечно останется в истории наших внутренних войск МВД как последний и единственный Герой Советского Союза, кому это звание было присвоено в послевоенные, после Великой Отечественной, годы.

7 апреля 1991 года была Кириопасха — редкий день, когда Светлое Воскресение Христово приходится на праздник Благовещения. Лейтенант Олег Бабак погиб в бою на границе между Арменией и Азербайджаном, защищая мирных жителей, прикрывая своих подчинённых от боевиков. За полтора года офицерской службы замполит роты лейтенант Бабак провёл в горячих точках 385 суток. Был награждён медалью «За отличную службу по охране общественного порядка».

Застава, которой он командовал, находилась в крохотном горном селе Юхары Джибикли Кубатлинского района Азербайджанской ССР. Пятеро воинов внутренних войск МВД СССР вели неравный бой с полусотней боевиков. Когда стали заканчиваться боеприпасы, лейтенант Бабак отдал приказ воинам отходить вместе с ранеными местными жителями. Сам остался прикрывать. Офицер отстреливался до последнего патрона и ценой своей жизни спас солдат и мирных жителей».

Рядом с заставой проходит автомобильная трасса Горис — Кафан. Оттуда и пришли вооружённые бандиты. Там, у трассы, и разгорелся кровавый, неравный поединок. До конца, до последнего патрона с Бабаком оставались два старших сержанта, два Алексея — смолянин Логинов и омич Бочков.

Бочков слышал, как боевики переговаривались в цепи, пробираясь по склону в обход. Их снайперы грамотно указывали цели своим автоматчикам: трассеры свистели в каких-то сантиметрах от Бабака и Бочкова. Бабак вдруг поднялся. Бочков увидел его голову, плечи, до лопаток примерно. Последнее, что услышал:
— Стойте! Не стреляйте! Я один!

Бочков испугался: «Зачем встал? У нас ведь нет гранат, ничего для ближнего боя!» Потом понял: «Отводит от меня. Даёт мне последний шанс…» Спасая мирных жителей, прикрывая отход своих подчинённых, себе лейтенант шансов не оставил: бандиты его убили выстрелом в спину, не желая вступать в переговоры…

Воины внутренних войск в ту пору оставались последними скрепами раздираемого междоусобными распрями Союза. Фергана, Тбилиси, Баку, Ереван, Душанбе, Вильнюс, Нагорный Карабах — всюду лилась кровь сотен мирных людей…

Указом от 17 сентября 1991 года лейтенанту Олегу Бабаку было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза. Два боевых товарища Олега, два Алексея — старшие сержанты Логинов и Бочков, оба награждённые за тот бой орденом «За личное мужество», после службы во внутренних войсках пошли работать в милицию. Так уж привыкли — людей защищать…

27 сентября 2010-го в ходе торжественных мероприятий по случаю годового праздника части — Софринской бригады оперативного назначения внутренних войск МВД России — на подмосковной станции Ашукино был открыт памятник Герою — барельеф — юный офицер с автоматом в руках — Олег Бабак. Одной из улиц посёлка городского типа Ашукино Московской области присвоено имя офицера внутренних войск, Героя Советского Союза лейтенанта Олега Бабака.

Сержант Ситников А.С.

Алексей Сергеевич Ситников родился 26 июня 1986 г. в городе Покров Владимирской области. В 2004 г. окончил ПТУ № 86 в городе Балашиха. Срочную службу в армии проходил в элитной части — Президентском полку ФСО России, был кавалеристом. В 2007-м по собственному желанию поступил на сверхсрочную службу в отряд специального назначения «Витязь» (1 сентября 2008 г. этот прославленный отряд перестал существовать, 23 декабря 2008 г. на его базе был создан Центр специального назначения «Витязь»).

16 сентября 2009 года разведгруппа Центра специального назначения «Витязь» внутренних войск МВД России принимала участие в спецоперации в Республике Дагестан. У скального подножия хребта Таркитау спецназовцы обнаружили полевой лагерь боевиков и заняли позиции вокруг него. Несколько разведчиков проникли на территорию лагеря и тут же попали под шквальный автоматный огонь бандитов. Засада!.. Отстреливаясь, «витязи» начали отходить к основным силам группы.

Сержант Алексей Ситников прикрывал отход боевых товарищей. И в этот момент заметил бандита со взрывным устройством, скрытно подбиравшегося к досмотровой группе. Раздумывать было некогда. Алексей одним прыжком бросился к взрывнику, успел дотянуться до него, сбить с ног и всадить во врага пулеметную очередь. Но и сам получил несколько огнестрельных ранений. Пули прошли под бронежилет, задели жизненно важные органы…

Алексей еще успел по радиостанции доложить о выполнении боевой задачи и стал выходить к своим, но из-за потери крови потерял сознание на полпути к основным силам. С линии огня сержанта вытащил его боевой товарищ. А. Ситникова доставили в госпиталь города Каспийска, но полученные им ранения оказались не совместимы с жизнью. 17 сентября 2009-го 22-летний герой скончался. 10 февраля 2010 г. Алексею Ситникову было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации.

…Интересно, что во время Великой Отечественной своей храбростью прославился другой Алексей Ситников. Тоже сержант, тоже пулеметчик. 13 октября 1944-го за отличие во время форсирования Днестра он был удостоен звания Героя Советского Союза… Совпадения вполне символичные.

Из книги В. Бондаренко «Сто великих подвигов России», М., «Вече», 2011 г.

Юрий Геннадьевич Сулименко родился 20 апреля 1971 г. в поселке Рудногорск Иркутской области. С детства мечтал стать офицером, поэтому сразу же после окончания школы подал документы в Казанское высшее танковое командное училище. В 1992-м получил назначение в Северо-Кавказский военный округ, в 693-й гвардейский Вапнярско-Берлинский Краснознаменный орденов Суворова II степени и Богдана Хмельницкого II степени мотострелковый полк, где сразу получил под команду танковый взвод.

В 1994 году стал командиром танкового батальона. Боевое крещение получил при выводе российских войск из Грузии. Участвовал в боевых действиях во время осетино-ингушского конфликта, за проявленное мужество был награжден медалью «За отвагу».

С ноября 1994 г. участвовал в Первой чеченской кампании в должности командира штурмового танкового отряда. Во время штурма Грозного 7 января 1995 года в уличных боях отряд потерял две трети личного состава, на исходе были боеприпасы, продовольствие, медикаменты… Танк гвардии старшего лейтенанта Сулименко сумел вырваться по проспекту Орджоникидзе к президентскому дворцу в центре Грозного, но от прямых попаданий гранат получил повреждения и лишился хода.

Т-72 окружило не меньше сотни дудаевцев, предлагая экипажу сдаться в плен. В ответ танкисты открыли огонь в упор, снаряды 125-миллиметрового орудия нанесли врагу большие потери. Неподвижный танк сотрясали новые попадания, машина загорелась, но ответный огонь не прекращался. Сулименко был тяжело ранен — ему перебило ноги, тело и лицо сильно обгорели… На помощь пришел механик-водитель танка, старшина Виктор Величко. Оказав командиру медицинскую помощь, он на себе вытащил офицера сначала до ближайших развалин, а затем вынес по незнакомому городу, переполненному боевиками, в расположение российских войск.

15 мая 1995 года за мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга, старшему лейтенанту Юрию Сулименко было присвоено звания Героя Российской Федерации. Этим же указом званием Героя Российской Федерации был удостоен и старшина Виктор Величко.

Виктор Васильевич Величко родился 16 сентября 1975 г. в Моздоке Северо-Осетинской АССР. Окончив восемь классов, поступил в ПТУ № 13. В 1993-м был призван в армию. Кстати, в составе экипажа Сулименко Величко оказался, в общем, случайно — его машина накануне была подбита боевиками, и Сулименко приютил «безлошадного» мехвода.

Оба героя продолжили службу в Вооруженных силах. Сулименко Ю.Г. в 1995-1997 гг. был слушателем Военной академии бронетанковых войск им. Р.Я. Малиновского, затем занимал должность старшего офицера в Управлении боевой подготовки штаба Московского военного округа, служил в Генеральном штабе Вооруженных сил России. Величко В.В. окончил экстерном Владикавказское высшее военное командное училище ВВ МВД, участвовал во Второй чеченской кампании. В 2006 году окончил Общевойсковую академию Вооруженных сил РФ. В настоящее время продолжает нести службу в звании подполковника.

Гвардии майор Гапоненко П.Н.

Павел Николаевич Гапоненко родился 18 сентября 1961 г. в г. Лохвица (ныне — Полтавская область Украины). Окончив восемь классов средней школы, поставил перед собой цель — поступить в Минское суворовское военное училище. Суворовец 5-й роты Гапоненко отличался целеустремленностью, успехами в учебе и любовью к спорту. Закалка, полученная в Минском суворовском — одном из лучших училищ СССР, — как никогда, пригодилась в дальнейшей службе.

Закончив учебу с отличными показателями, в 1979-м Павел поступил в Харьковское гвардейское высшее танковое командное училище. Получив в 1983-м лейтенантские погоны, был направлен служить сначала в ГСВГ (Группу советских войск в Германии), а затем получил перевод на Дальний Восток. Был командиром роты 27-го гвардейского танкового полка, затем начальником штаба батальона и заместителем начальника штаба полка. После расформирования части Павла перевели в 55-ю дивизию морской пехоты, а затем в оперативный отдел береговых войск Тихоокеанского флота.

В апреле 1995 г. был сформирован 106-й сводный полк морской пехоты. В его основу «легли» два батальона морских пехотинцев из разных частей страны — с Северного и Тихоокеанского флотов, а также группа инженерного обеспечения с Балтийского флота. А боевую задачу пришлось выполнять в Чечне. На протяжении всей весны морпехи вели тяжелые бои с бандформированиями на Веденском, Шатойском и Агиштынском направлениях.

Начальник разведки 106-го полка гвардии майор Павел Гапоненко всегда был в первых рядах. Его сослуживец, полковник запаса Алешин И.В., вспоминал его как «исключительно порядочного, честного, выдержанного, грамотного и самоотверженного офицера. Уважал офицеров и матросов, всегда старался быть примером во всем. И в своем последнем бою в Чеченской республике он остался верен воинскому долгу».

В тот день, 26 мая 1995 г., 106-й сводный полк морской пехоты наступал на Агиштынском направлении. Бой был тяжелым — к 17.00 морпехам удалось продвинуться на 2 километра в глубь вражеских позиций. Шли через минные поля, встречая на пути замаскированную бронетехнику и преодолевая сопротивление фанатичного противника.
В один из моментов боя гвардии майор Гапоненко заметил, что к БТР-80 подбирается боевик с противотанковой гранатой.

Решение пришло мгновенно. Приняв взрыв на себя, Павел спас от гибели боевую машину с экипажем и десять бойцов разведотделения… 4 февраля 1996 г. гвардии майору Гапоненко П.Н. было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации. Мужественный офицер ушел из жизни в 33 года, оставив мать, отца, жену, десятилетнего сына и девятилетнюю дочь. Похоронили Павла на родине, в Лохвице.

Именем героя были названы улица и школа во Владивостоке, там же на территории воинской части заложена аллея имени Героя России Павла Гапоненко. 11 сентября 2010 г. на родине офицера, в Лохвице, были открыты мемориальные доски на доме, где жил герой, и школе, где он учился. Уголок памяти Павла Гапоненко создан в городском музее Лохвицы. И, конечно, чтят память бесстрашного гвардейца в родном для него Минском суворовском военном училище.

Герои Псковского спецназа

Александр Анатольевич Калинин родился 16 декабря 1975 г. в селе Надвоицы Сегежского района Псковской области. С 1992 г. служил в Вооруженных силах РФ. Сначала поступил в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище, затем был переведен в Новосибирское высшее общевойсковое командное училище. Окончив его в 1996 г., служил во 2-й отдельной бригаде специального назначения ГРУ Генштаба РФ, дислоцированной в Пскове. Был командиром группы спецназа, разведгруппы, группы минирования. Участвовал в боевых действиях во время Чеченской кампании 1999 г., за что был награжден орденом Мужества.

Михаил Владиславович Боченков родился 15 декабря 1975 г. в Коканде (ныне — Узбекистан). В 1990 г. поступил в Ленинградское суворовское училище, после его окончания учился в Петербургском высшем общевойсковом командном училище, которое окончил с золотой медалью. С 16 августа 1999 г. участвовал в боевых действиях на территории Чеченской республики — в Урус-Мартане, Кизляре, Буйнакске, Хасавюрте. Был награжден орденом Мужества, а в канун 2000 г. получил из рук В.В. Путина именной наградной нож с надписью: «От Председателя Правительства Российской Федерации».

Сергей Вячеславович Самойлов родился 11 июля 1976 г. в городе Вольске Саратовской области. Окончил среднюю школу, с 1993 года — в Вооруженных силах РФ. Окончил Санкт-Петербургское военное общевойсковое командное училище в 1997 г. Был командиром группы и взвода спецназа 2-й отдельной бригады спецназа ГРУ Генштаба РФ.

…21 февраля 2000 г. три группы 2-й бригады спецназа, возглавляемые Калининым, Самойловым и Боченковым, вели разведывательно-поисковые действия в районе села Харсеной Шатойского района. Первой попала под мощный удар боевиков группа капитана Калинина. К ней поспешили на помощь группы капитана Боченкова и старшего лейтенанта Самойлова.

Но силы были слишком неравными — высота, где шел бой, простреливалась боевиками со всех сторон, в том числе из тяжелого оружия, а спецназовцы отбивались из автоматов и пулеметов. К тому же сказывалась усталость бойцов после восьмидневного горного похода.

И, тем не менее, спецназовцы не дрогнули. Тяжелейший бой в Харсеное не смолкал пять часов. 25 псковских героев уничтожили в общей сложности не меньше сотни боевиков. Ни один разведчик не сдался в плен. Тяжелораненых бандиты добивали, вспарывая им животы и набивая их стреляными гильзами… Единственный боец — сержант Антон Филиппов — уцелел чудом. Он был ранен настолько тяжело, что бандиты сочли его убитым.

26 июля 2000 г. трем офицерам, командирам групп — капитану Калинину А.А., капитану Боченкову М.В., старшему лейтенанту Самойлову С.В. — было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации, а 22 сержанта и солдата — Алексей Костюков, Геннадий Алексеев, Гиви Готошия, Александр Наухатский, Виталий Андреев, Дмитрий Окунев, Алексей Прокофьев, Владимир Козлов, Юрий Иванов, Виктор Черненький, Марк Ленков, Денис Соловьев, Владимир Егоров, Роман Хазов, Игорь Семенов, Евгений Дудин, Александр Шалыгин, Петр Брыкалов, Сергей Романовский, Игорь Рассадин, Олег Тумашев, Алексей Горбатов — посмертно были удостоены ордена Мужества.

Сержант Бурнаев С.А.

Сергей Александрович Бурнаев родился 15 января 1982 г. в поселке городского типа Дубенки Дубенского района Республики Мордовия. Когда Сергею было пять лет, семья переехала в поселок городского типа Заокский Тульской области. Закончив школу, Бурнаев работал на заводе резиновых изделий, а в мае 2000 г. был призван на срочную службу во Внутренние войска МВД России.

Поскольку Сергей с детства мечтал стать военным, служить ему нравилось. Служил в звании сержанта и должности командира отделения 1-го Краснознаменного отряда спецназначения «Витязь» Отдельной дивизии особого назначения Внутренних войск МВД РФ.

28 марта 2002 г. «Витязь» проводил спецоперацию в городе Аргун. В подвале средней школы на окраине города бойцы обнаружили большой склад боеприпасов и разветвленную систему подземных ходов в этот подвал. Первым по подземному лазу двинулся сержант Бурнаев. Внезапно по нему открыли огонь сразу несколько боевиков. В кромешной тьме, ориентируясь только по вспышкам выстрелов, Сергей открыл ответный огонь.

А когда к нему на подмогу пришли товарищи, увидел катящуюся по направлению к ним гранату. Времени на размышления не было. Сержант Бурнаев накрыл гранату своим телом, ценой жизни спас своих сослуживцев… Бандитов (их оказалось восемь) уничтожили, из бойцов «Витязя» погиб только Бурый — так называли Сергея товарищи.

Героя похоронили в поселке Заокский Тульской области. 16 сентября 2002 г. Сергею Бурнаеву было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации. На родине героя установлен памятник ему, на здании школы, где он учился, — мемориальная доска. Сергей Бурнаев навечно зачислен в списки воинской части Внутренних войск МВД РФ. А родителям погибшего героя его сослуживцы из «Витязя» вручили краповый берет…

Лейтенант Туркин А.А.

Андрей Алексеевич Туркин родился 21 октября 1975 г. в городе Орске Оренбургской области в семье рабочих. Окончив восемь классов Динской средней школы № 1 Краснодарского края, поступил в Динское среднее профессионально-техническое училище. В 1993-м получил специальность «слесарь по ремонту автомобилей».
В декабре 1993 г. Андрея призвали на срочную службу в Пограничные войска. Службу он нес на таджико-афганской границе, в запас уволился в июле 1995-го в звании сержанта. Поступил в Краснодарский институт маркетинга и социально-информационных технологий.

Но истинным призванием Андрея Туркина оказалась все же военная служба. 18 апреля 1997 года зачислен в «Вымпел» — группу спецназа ФСБ России, сформированную еще в августе 1981 г. Вместе со своими боевыми товарищами лейтенант Туркин принял участие в спецоперации по освобождению заложников в школе № 1 Беслана.
1 сентября 2004-го школу в этом осетинском городе захватили 32 террориста, вооруженных автоматами, пулеметами, гранатометами и взрывчаткой; в заложники были взяты 1128 человек. Бандиты, находившиеся под воздействием наркотиков, содержали детей и работников школы в нечеловеческих условиях. 3 сентября, после того как в здании школы произошли взрывы, начался штурм здания.

В начале штурма лейтенант Туркин был ранен, но поля боя не покинул. При проникновении в помещение столовой, в котором находилось до 250 заложников, лейтенант Туркин занял выгодную позицию и уничтожил огневую точку противника, тем самым дав возможность боевой группе развернуться.

Внезапно появился террорист с гранатой в руках. Андрей понял, что уничтожить его не успеет, и, бросившись к бандиту, сжал его мертвой хваткой, заблокировав гранату своим телом. Ценой жизни офицер спас множество детей-заложников и своих сослуживцев… 6 сентября 2004 г. Андрею Туркину было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации. Похоронен Андрей Туркин на Николо-Архангельском кладбище Москвы. В родном городе героя, Орске, ему установлен памятник.

Всего во время спецоперации по освобождению заложников в Беслане геройски погибло 10 спецназовцев, в том числе командиры всех штурмовых групп — подполковники Олег Ильин и Дмитрий Разумовский и майор Александр Перов. Посмертно они также были удостоены звания Героя России.

Капитан Серков Д.А.

Дмитрий Александрович Серков родился 26 сентября 1981 г. в Рязани в потомственной офицерской семье (дед и отец — полковники). Жил в Москве, с 12 лет воспитывался в семье будущего генерала и командира Отдельной дивизии особого назначения Внутренних войск МВД РФ Меликова С.А. Закончив школу, 1 августа 1999 г. поступил на военную службу. В 2004-м окончил Санкт-Петербургский военный институт Внутренних войск МВД РФ.

Служил в отряде специального назначения «Витязь» в должностях офицера и старшего офицера — командира 1-й штурмовой группы 1-го взвода спецназа 1-й группы спецназа. Дмитрий славился в подразделении как прекрасный спортсмен — он был лучшим в своей весовой категории в дивизионном чемпионате по рукопашному бою на призы Героя России Ивана Шелохвостова, в 2004 г. удостоился крапового берета.

Начиная с 2005 г. старший лейтенант Серков участвовал в решении 98 служебно-боевых задач в Чеченской республике и Дагестане. Возглавляемая им боевая группа обезглавила 7 банд, изъяла у местного населения большое количество оружия, боеприпасов, наркотиков, иностранной валюты.

2 августа 2007 г. капитан Дмитрий Серков во главе штурмовой группы вышел на задание по обезвреживанию очередной банды террористов. Когда саперы группы начали ставить на пути вероятного движения врага растяжки, неожиданно показались бандиты. Офицер среагировал первым, меткой очередью срезав двух боевиков. Но и сам Серков был ранен в левое плечо. Оказывая помощь тяжелораненому связисту прапорщику Емельянову, капитан получил второе ранение, уже в ногу. Истекающий кровью Дмитрий приказал Емельянову отходить к своим, а сам остался прикрывать отход подчиненного. В этом бою капитан Серков пал смертью героя, не дожив чуть больше месяца до своего 26-летия…

11 декабря 2007 г. Серкову Д.А. было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации. Похоронен бесстрашный офицер в Москве. В феврале 2008 г. в городе Реутово ему был открыт памятник, а 26 декабря 2008 г. Серков Д.А. был навечно внесен в списки воинской части.

продолжение

Из книги В. Бондаренко «Сто великих подвигов России», М., «Вече», 2011 г., с. 347 – 366.

20 августа 1800 г. полковник Карягин был назначен командиром 17-го егерского полка, а 14 мая 1803 г. стал шефом своего полка. 24 февраля 1804 г. Карягин «за отличное мужество, оказанное при штурме крепости Ганжа, где, командуя колонною, примером храбрости своей поощрял к неустрашимости подчиненных», был награжден орденом Святого Георгия IV степени, став 642-м по счету кавалером этой почетнейшей боевой награды.

21 июня 1805 года батальон 17-го егерского полка при двух орудиях — всего около 400 человек — под командованием Карягина спешил на выручку второму батальону этого же полка, атакованному превосходящими силами персов. Через три дня пути отряд Карягина вошел в соприкосновение с передовыми силами персидской армии численностью около 4 тысяч человек. Это не остановило русских — они перестроились в каре и продолжали путь, периодически отражая вражеские наскоки.

Однако под вечер на горизонте показались главные силы персов — 20-тысячная армия под командованием наследника персидского престола Аббаса-Мирзы. Карягин принял решение защищаться до последнего, и русский отряд быстро окопался на высоком кургане, где некогда размещалось татарское кладбище. Персы не замедлили атаковать противника, но эта атака была отбита. Потери русских составили 197 человек, т.е. почти половина отряда.

Теперь на каждого нашего солдата приходилось 100 (!) вражеских. Карягин сообщил своему начальнику князю Цицианову: «Пренебрегая многочисленностью персиян, я проложил бы себе дорогу штыками в Шушу, но великое число раненых людей, коих поднять не имею средств, делает невозможным всякую попытку двинуться с занятого мной места».

Аббас-Мирза был уверен, что русские капитулируют в течение суток. И в самом деле, военная история не знала примеров того, когда отряд, окруженный в 100 раз более сильным врагом, не принял бы капитуляции. Но Карягин и не думал поднимать белый флаг.

После трехдневного артобстрела русского лагеря персы перекрыли доступ русским воинам к воде и начали непрерывную бомбардировку, которая продолжалась день и ночь. Потери отряда Карягина быстро росли: сам полковник был ранен пулей в бок и трижды контужен, боеспособных солдат в полку осталось не более 150. К непрерывному вражескому огню добавились мучения от жажды и нестерпимый зной.

И тем не менее герои 17-го егерского не только стойко переносили лишения, но и совершали удачные боевые вылазки. Во время одной из них команда поручика Петра Антоновича Ладинского, помимо воды для лагеря, захватила 15 вражеских орудий.

Ладинский П.А. вспоминал: «Я не могу без душевного умиления вспомнить, что за чудесные русские молодцы были солдаты в нашем отряде. Поощрять и возбуждать их храбрость не было мне нужды. Вся моя речь к ним состояла из нескольких слов: «Пойдем, ребята, с Богом! Вспомним русскую пословицу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а умереть же, сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале». Все сняли шапки и перекрестились. Ночь была темная.

Мы с быстротой молнии перебежали расстояние, отделявшее нас от реки, и, как львы, бросились на первую батарею. В одну минуту она была в наших руках. На второй персияне защищались с большим упорством, но были переколоты штыками, а с третьей и с четвертой все кинулись бежать в паническом страхе. Таким образом, менее чем в полчаса мы кончили бой, не потеряв со своей стороны ни одного человека. Я разорил батарею, набрал воды и, захватив пятнадцать фальконетов, присоединился к отряду».

На пятый день обороны, 28 июня 1805 г., в отряде Карягина кончились запасы продовольствия. Офицеры и солдаты перешли на траву и коренья. Карягин решил прорываться, однако поступил остроумно: скрытно ночью покинув место Дислокации и подойдя к крепости Шах-Булак, неожиданным Ударом выбил оттуда персидский гарнизон и занял круговую оборону. Запасы провизии пополняли также остроумно: ночью нападали на персидские конные патрули, всадников снимали без выстрела, а коней уводили в крепость.

Потрясенные жизнеспособностью русских, персы вступили с ними в переговоры, требуя капитуляции. Карягин ответил согласием, но утром 9 июля персы вошли… в пустой Шах-Булак. Накануне ночью остатки отряда скрытно отошли из него, вновь оставив преследователей с носом!..

В пяти верстах от крепости Мухрат карягинцы были настигнуты персами и прижаты к глубокому рву. Можно было бросить орудия, но канонир Гаврила Сидоров предложил перенести их через ров на руках. Так и сделали. Еще восемь суток егеря держались в Мухрате, прежде чем из Тифлиса подоспела долгожданная подмога…

Беспримерный подвиг Карягина П.М. был отмечен чрезвычайно скромно: командир полка получил от императора Александра I золотую шпагу с надписью «За храбрость» — и только. Полковника даже не повысили в чине. К сожалению, герой русско-персидской войны полковник Карягин П.М. скончался 7 мая 1807 г., за несколько дней до смерти получив орден Святого Владимира III степени.

Другой герой обороны карягинского отряда, поручик Ладинский П.А., к 1845 г. дослужился до генерал-лейтенанта и начальника Гражданского управления Закавказского края. Скончался он 26 ноября 1860 г. в своем имении Петровском, недалеко от Керчи. Еще один герой из 17-го егерского, полковника Котляревский П.С., в 1826 г. получил чин генерала от инфантерии.

Из книги В. Бондаренко «Сто великих подвигов России», М., «Вече», 2011 г., с. 53 – 56.