Радченко Иван Никифорович родился 23 марта 1913 года в селе Шереметьевка Никольского района Семипалатинской области в семье крестьянина. В октябре 1932 года добровольно пошел служить в Красную Армию, стал курсантом полковой школы 123-го окружного артиллерийского полка, затем — курсантом Военно-политической школы им. Ф. Энгельса в Ленинграде. В 1938 году стал слушателем Военно-политической академии им. В.И. Ленина в Москве.

«21 июля 1941 года окончил Академию им. В.И. Ленина. Прошел славный боевой путь. И.Н. Радченко в июле 1941 года был назначен комиссаром 4-го гвардейского минометного полка Юго-Западного и Сталинградского фронтов. С октября 1942 года стал командиром 4-го ГМП Сталинградского, Южного фронтов. С июня 1943 года служил заместителем, а потом командующим ГМЧ Южного фронта. С апреля 1944 года и до конца Великой Отечественной войны был командующим ГМЧ 3-го Прибалтийского фронта. Был четырежды ранен, дважды тяжело. Награжден семью орденами, тринадцатью медалями.

После войны И.Н. Радченко служил заместителем командующего артиллерии Белорусского военного округа, Среднеазиатского военного округа, заместителем начальника НИИ реактивного вооружения Московского военного округа, был слушателем Высших академических артиллерийских курсов в г. Ленинграде. В запас уволился в звании гвардии полковника в 1960 году. Жил в Москве.

«21 июня 1941 года я сдал последний государственный экзамен в Военно-политической академии имени В.И. Ленина. 4 августа меня вызвали в военный отдел ЦК ВКП(б). Комиссия объявила приказ наркома обороны СССР о моем назначении комиссаром 4-го гвардейского минометного полка. Я очень любил артиллерию и, признаться, был огорчен, что мне придется с нею расстаться. Это мнение я осторожно выразил комиссии. Члены комиссии улыбнулись и сказали мне, что полк будет вооружен абсолютно новыми, более мощными, чем артиллерийское оружие, реактивными установками, которые мы должны быстро изучить в процессе формирования полка. Я был горд оказанным доверием.

На сборы мне давалось пять часов, этого было более чем достаточно, так как я уже раньше отправил свою семью к родным в Урджар Семипалатинской области. Под вечер к академическому общежитию на Пироговской улице подъехал на машине работник политуправления Красной Армии. Мы направились к месту формирования полка на территории лагеря Артиллерийского училища имени Л.Б. Красина, которым командовал полковник Ю.П. Бажанов. Он был и начальником формирования. В лагере работала комиссия, она отбирала командный состав для минометных полков. Прощаясь со мной, неразговорчивый работник политуправления сказал: «Завидую вам, старший батальонный комиссар, я вот настойчиво прошусь на фронт, но не пускают».

Уже стемнело, когда дежурный подвел меня к огромному дереву, около которого стояла дощатая будка, и сказал: «Вот место расположения вашего полка». В будке на столе лежала полевая сумка и плащ-палатка. Вскоре вошёл и владелец вещей, усталый и измученный за день командир 4-го гвардейского минометного полка Алексей Иванович Нестеренко. Мы познакомились и потихоньку стали рассматривать друг друга: ведь нам предстояло вместе воевать. Каким я показался Алексею Ивановичу, он описал в своей замечательной книге «Огонь ведут «катюши».

Меня же удивило видавшее виды обмундирование майора. Но я сразу обратил внимание на орден Красной Звезды и медаль «20 лет в РККА». А.И. Нестеренко было тогда 33 года. Он имел высшее образование и опыт командования артиллерийским полком. Он был участником боёв 1929 года при конфликте КВЖД, участвовал в войне с белофиннами зимой 1939-1940 гг. С первого дня Великой Отечественной войны А.И. Нестеренко был на фронте. Это был видный мужчина, с прекрасной выправкой кадрового военного.

У нас с ним быстро установились деловые отношения, четкое взаимопонимание: мы поддерживали друг друга, понимали, как говорится, с полуслова. А невзгоды суровой боевой действительности связали нас прочной и верной фронтовой дружбой. Формирование полка без материальной базы — дело сложное и трудное. Прибывающий командный, сержантский и рядовой состав поначалу надо было укрыть от непогоды, накормить, помыть и обмундировать. Стало быть, следовало начинать со службы материального и медицинского обеспечения. Для подвоза имущества нужен транспорт. Со всеми этими заботами оперативно справлялись удачно подобранные командиром полка офицеры: помощник командира полка по снабжению капитан М.Д. Демьяненко, начальник вещевого снабжения старший лейтенант Н.П. Лыков, начальник продовольственного снабжения И.Д. Веретенников, начальник финансовой части И.С. Лесников.

Начальника штаба долго не было, его должность успешно исполнял на редкость способный и исполнительный помначштаба — старший лейтенант В.М. Соломин. Так же энергично и инициативно работали начальник связи лейтенант Н.Л. Романов с помощником по радиосвязи лейтенантом Г.А. Дроздовым. Вскоре к ним подключились помначштаба С.И. Семёнов и начальник химической службы старший лейтенант Н.И. Королёв. На ходу срабатывался, сдружился, приобретал опыт работы штабной коллектив. Командир полка Нестеренко не любил понуканий и требовал от штабистов в работе проявления инициативы, находчивости, своевременности, четкости, строгого сохранения тайны.

В расположение полка потоком прибывали призывники, в основном жители Москвы и области. День и ночь трудились штаб полка и службы обеспечения, принимая пополнение. Работы было много, формирование шло быстро, этим постоянно интересовались ЦК партии, Военный совет Московского военного округа, командующий генерал П.А. Артемьев и член Военного совета К.Ф. Телегин.

Однако при этой спешке мы обязаны были оградить полк от проникновения вражеских элементов (шпионов, диверсантов и паникеров), а они уже кое-где проявляли себя. Как-то во время одной из бесед, я рассказал о 170-м артиллерийском полке под командованием нашего командира полка майора Нестеренко, который в первые недели войны отважно сражался на Гродненщине. Многие артиллеристы погибли в тех боях, но при этом уничтожили немало оккупантов. Нестеренко с группой боевых товарищей, сохранив боевое знамя, болотами с большим трудом и через огромные трудности вырвался из окружения фашистов.

И вдруг слышу гнусавый едкий голос из группы младших командиров, сидящих на траве: «Ну и загибает наш комиссар! Наши драпают, нет силы, способной остановить немецкую армию». Я спросил: «Кто такого мнения?». Тишина. Потом поднялся брюнет с двумя кубиками на петлицах новенькой гимнастёрки и виновато забормотал: «Я не так выразился, виноват, простите…» Я приказал этому «нытику» явиться ко мне после занятий. Однако провокатор таинственно исчез. Досадно, что молодые командир не успели еще перезнакомиться и не сумели разглядеть чужака.

Для того чтобы сохранить тайну о новом оружии, работали полковые уполномоченные контрразведчики: М.И. Жарновский Я.Г. Оганезов, А.Д. Николенко, В.Ф. Шадрин, И.С. Царалунга. Не внушающих доверия бойцов было мало, но все же отчисление из полка приходилось проводить. В полку началась многосторонняя боевая подготовка, изучение нового вида оружия. Проводили учебные и боевые стрельбы, политзанятия.

В полку был налажен порядок: палаточное расположение полка приобрело четкие очертания, везде стояли дежурные и дневальные. В конце августа мы получили транспортные и специальные автомашины, мотоциклы, пикапы — всего более 400 машин. Вскоре под охранной прибыли 36 трехосные боевые машины БМ-13. Они все были зачехлены.

Какие они? Хотелось скорее увидеть, изучить их и использовать в схватке с врагом. Наконец-то это чудо-оружие в наших руках! Волновались все — от командира полка до рядового. Когда сняли брезент, то мы даже удивились: так проста нам показалась металлическая ферма, смонтированная на автомобиле ЗИС-6. В чем же громадная убойная сила этой машины? Сразу же начались усиленные занятия по изучению новой боевой техники.

Занятия вели специалисты из Главного артиллерийского управления, военпреды и инженеры завода «Компрессор», где изготовлялись эти боевые машины. Официального описания этой техники ещё не было, поэтому мы с Нестеренко со слов специалистов записывали всё необходимое о боевой машине БМ-13. Нам сообщили данные о скорости хода, дальности стрельбы. Особенно были засекречены сведения о снаряде, они давались только в пределах эксплуатационной необходимости. Нам рассказывали, как хранить снаряды, как их перевозить, как с ними обращаться, как устанавливать взрыватель, как разбирать снаряд в случае неисправности. Кстати сказать, реактивным снарядам было давно условное наименование «мина». Боевые машины иногда называли боевыми установками, иногда орудиями, но никогда не называли миномётами.

Что же представляла собой боевая машина? На трехосном шасси автомобиля ЗИС-6 была установлена металлическая ферма, на которой был смонтирован пакет из восьми пятиметровых стальных двутавровых балок. Ферма с пакетом направляющих прочно соединялась с поворотной рамой. Установка имела поворотный и подъемный механизмы простейшей конструкции, кронштейн для прицела с обычной артиллерийской панорамой, железный бак для горючего был прикреплен сзади кабины. На задней части шасси было смонтировано два откидных домкрата.

Стекла кабины закрывались броневыми откидными щитами. Против сиденья командира боевой машины на передней панели был укреплен небольшой прямоугольный ящичек с вертушкой, напоминающей диск телефонного аппарата, и рукоятка для поворачивания диска. На диске имелось 16 номеров. Это приспособление называлось пультом управления огнем, сокращенно ПУО. От пульта шел жгут проводников к специальному аккумулятору и к каждой направляющей. При одном обороте рукоятки ПУО происходило замыкание электроцепи, срабатывал пиропатрон, помещенный в передней части ракетной камеры снаряда, реактивный заряд воспламенялся и происходил выстрел. Темп стрельбы определялся темпом вращения рукоятки ПУО. 16 снарядов из БМ-13 могли быть выпущены за 10 секунд.

Простота новых установок обусловливалась использованием реактивной силы горения порохового заряда. Снаряд не выстреливался из прочного ствола под большим давлением пороховых газов, как это происходило в артиллерийских системах, а постепенно разгонялся по направляющей и затем на протяжении всего времени горения реактивного заряда набирал нужную скорость. Для изучения такой боевой машины подготовленному артиллеристу требовалось буквально несколько часов. После первого ознакомления с боевыми машинами и устройством ракет нам стало ясно, что здесь главное не установки, а самодвижущиеся снаряды. Тяжелые и дорогостоящие орудия тут не требовались, да и сами реактивные снаряды были нисколько не дороже артиллерийских этого калибра.

Реактивный снаряд М-13 состоял из ракетной камеры с пороховым зарядом, взрывателя, детонатора воспламенителя, пиропатрона, колосниковой решетки, сопла, обтекателя, четырех стабилизаторов и двух направляющих. В ракетную камеру вставлялись пороховые шашки, состав пороха которых не был известен. Не знали мы и состава взрывного заряда, но нам это было и не нужно. Зато мы хорошо знали поражающие и разрушительные действия снарядов, правила обращения с ним, причины заклинивания и способы их устранения.

Вскоре для командиров полков, дивизионов, батарей и политработников были организованы показательные стрельбы. Две машины БМ-13 поставили в специально вырытые окопы. На верхних направляющих каждой машины находилось по восемь снарядов. Установки были поставлены так, что имели малый угол возвышения. Мы расположились в траншеях, в 150-200 м от огневой позиции. Трасса стрельбы проходила через лощину, за которой на поле с уклоном в нашу сторону были расставлены мишени — деревянные щиты. Стояло теплое августовское утро. Кое-где в низинах ещё лежал туман. Поле с мишенями заливали яркие лучи солнца. Тишина стояла необычайная.

Взоры всех присутствующих были обращены в сторону заряженных машин. Руководитель стрельбы полковник Ю.П. Бажанов объявил, что вначале будет произведен пуск одного снаряда, а затем — залп из первой батареи боевой машины. По сигналу руководителя был сделан первый выстрел. Из одного снаряда вылетела огненная струя, затем он сорвался с места и с необычайным шумом, пронизывающим утреннюю тишину, промчался по направляющей и полетел, все больше и больше набирая скорость. Вслед за ним тянулся огненный хвост с ярко-белым факелом у самого сопла. Постепенно белое пламя из факела переходило в оранжево-красное, оставляя за собой облако. Через несколько секунд на расстоянии 300-400 метров от пусковой установки факел исчез, а в районе минного поля произошел мощный взрыв. Вокруг разорвавшегося снаряда вначале задымилась, а затем загорелась трава.

После этого последовала команда: «Первой установкой — огонь!». Снаряды один за другим сошли с направляющих и так же, как и первый, оставляя за собой длинные огненные хвосты, со скрежетом и шипящим шумом устремились к цели. В районе мишеней громовым раскатом прозвучали разрывы, возникли очаги огня. Горели трава и кустарник. Через несколько минут нас на машинах доставили к мишеням. Все они оказались поражены многочисленными осколками. Воронки были небольшие, но зона поражения превосходила зоны поражения 122-мм и 152-мм гаубичных снарядов.

Пожары возникли от зажигательного вещества — термита, который добавлялся в разрывной снаряд. Мы увидели, как велик поражающий эффект нового оружия. По восьми выпущенным снарядам можно было представить, каким будет дивизионный, а тем более полковой залп. Командиры прикидывали плотность огня, площади поражения батарейных и дивизионных залпов. Свой восторг выражали кратко: «Здорово!», «Вот это да!», «Это сила!».

Настала пора приводить гвардейцев к торжественной присяге, ставить полк под Боевое Красное знамя. А полкового гвардейского Боевого Красного знамени еще не было. В политуправлении Московского военного округа ответили, что нет ещё варианта гвардейского Боевого знамени и его описания, что гвардейские полки выступят на фронт пока без знамени. Как же так? Всю уже немалую армейскую службу мы с верой и правдой прослужили под Красным знаменем, клятвенно присягали под ним, изучали и глубоко понимали его великую значимость, тем более на фронте, в бою, а тут на тебе, без полковой святыни вручать боевое оружие и технику, сражаться в смертельном бою с заклятыми оккупантами. «Нет, не годится, недостойно», — думал я. Грешно же отступать от вековых армейских традиций. Как же это сражаться за Родину без Боевого Красного знамени! Мучительно искал я выход из затруднительного положения.

Вернувшись из Москвы, я рассказал Нестеренко о своих сомнениях. Он, загадочно улыбаясь, достал свёрток, извлёк из него Боевое Красное знамя 170-го артиллерийского полка и сказал: «Я тебе говорил, что почти весь личный состав полка геройски погиб, не грешно и не зазорно гвардейцам нашего полка стать под это опаленное, пробитое пулями и осколками, обагренное братской кровью Боевое Красное знамя». Я потерял дар речи от волнения и столь удачного выхода из трудного положения. Собрал комиссаров и партийно-комсомольский актив подразделений полка, дал указание разъяснить гвардейцам создавшееся временное положение с Боевым Красным знаменем полка и рассказать о героической славе 170-го артполка. Теперь у нас есть своё Боевое Красное знамя!

При торжественном построении полка под развёрнутым Боевым Красным знаменем привели к присяге весь личный состав полка. Кроме общей армейской присяги гвардейцы клялись умереть, но сохранить новое секретное реактивное оружие, исключить возможность того, чтобы оно попало к врагу. Текст дополнительной клятвенной присяги мы с командиром полка сформулировали сами. Каждый гвардеец подписывал оба документа. Также в торжественном построении, при развернутом полковом Боевом Красном знамени, мы вручили боевую технику.

Так был сформирован 4-й гвардейский реактивный полк, для скрытности именуемый минометным. Полк представлял собой четыре линейных дивизиона, по три батареи в каждом, состоящих из четырех боевых машин БМ-13, зенитный дивизион четырёхбатарейного состава, три из которых имели по четыре 57-мм зенитных пушки и одна вооружена четырьмя счетверенными пулеметными установками на автомашинах, штабную батарею из взводов разведки, проводной и радиосвязи, типографический и комендантский взводы, взвод из четырех броневиков, артиллерийский парк из четырех автовзводов, штаб и службы материального, медицинского, химического, боевого питания, горюче-смазочного и ремонтно-технического обеспечения.

В день выступления полка на фронт от нас был отделен и отправлен на Ленинградский фронт 4-й дивизион с одним автовзводом и необходимыми работниками тыла. После этого в полку осталось 1414 человек личного состава, в том числе 137 офицеров, 260 сержантов, 1017 рядовых, 36 боевых машин, 12 зенитных пушек, 12 зенитных и 18 ручных пулеметов, а также 343 грузовых и специальных машины, четыре мотоцикла с коляской, шесть гусеничных тракторов НАТИ-5 и четыре броневика БР-20. Трактора и броневики мы получили уже на фронте под Харьковом.

Гвардейцы почувствовали, что близится время выступления на фронт. Москвичи, а их было много, просили прощального свидания с родными. Одним из бойцов, попросивших увольнения был комсомольский вожак батареи, наводчик боевой машины гвардии рядовой Э.А. Асадов, которому ещё не исполнилось восемнадцать лет. Он окончил среднюю школу в канун нападения Германии на СССР. 22 июня 1941 года в райкоме комсомола получил путевку и пошел добровольцем на фронт, попал в 4-й гвардейский полк «катюш». В Москве у Эдуарда Асадова осталась мать. Отец его умер, когда Эдуарду было пять лет. Фронтовая судьба Эдуарда Аркадьевича Асадова сложилась очень трудно. Он был храбрым и преданным Родине рядовым, а потом стал офицером, но во время освобождения Севастополя, получил тяжелое ранение в лицо и полностью потерял зрение. Асадов стойко перенес 12 операций, ослеп, но остался тверд духом. Эдуард Асадов после войны окончил Литературный институт, стал одним из известных советских поэтов.

Настал последний день перед отправкой на фронт. Допустить посещение полка гражданским населением мы не могли, поэтому мы с ведома начальника формирования разрешили москвичам съездить в город к родным на одну ночь. Уехали организованно на грузовиках под командой старших командиров. Конечно, пока отсутствовали наши подчиненные, мы с Алексеем Ивановичем все же волновались: хоть бы всё обошлось хорошо, без ЧП. К счастью, все прошло гладко. На вечер 14 августа готовили смотр полковой самодеятельности, но был получен боевой приказ.

* * *

Форсированный марш по маршруту Москва — Тула — Белгород — Харьков своим ходом на Юго-Западный фронт оказался для полка нелегким, ведь водители еще не были натренированы. Мы не успели провести ни одного полкового учения, не отработали управление механизированной колонной на марше. Службе регулирования предстояло прямо в пути осваивать свои обязанности. Тылы полка не были слажены. Командиры подразделений еще недостаточно знали своих подчиненных. Почти с тремя тысячами реактивных снарядов М-13, которых хватало только на пять полковых залпов, в указанное время полк прошел контрольный пункт и на рассвете проследовал через притихшую суровую Москву. А затем поплыли сказочные березовые рощи Подмосковья, милые тихие ручьи и речки, печальные осенние поля.

На дорогах чувствовался военный порядок: регулировочные посты, пункты заправки. Вот позади уже Тула, знаменитая Ясная Поляна, Курск…. За двое суток мы благополучно совершили этот марш. Двигались днем и ночью. Обедали наспех там, где заправлялись горючим. Начальники колонн старались делать короткие привалы, чтобы подтягивать отставшие машины и дать отдых уставшим водителям. Урожай перезревал, оставался неубранным. Тут не растерялись хозяйственники полка и старшины подразделений. Запас провианта производили в темпе. Гвардейцы вдоволь наслаждались свежими огурцами, помидорами, морковью и капустой. На больших привалах и на местах сосредоточения умельцы-повара потчевали боевых друзей кушаньями, манящий запах которых заполнял округу расположения гвардейцев.

На марше нам немало помогал условный знак «V», о котором мы с командиром договорились еще при формировании. Этот знак выделял машины 4-го полка среди множества других, следующих по военным дорогам. Кроме того, на поворотах разведка пути ставила заранее подготовленную табличку со знаком полка и стрелкой, указывающей направление движения. В городах и посёлках условный знак «V» рисовали мелом или углём на стенах домов. Этот способ впоследствии выручал нас при форсированных маршах и особенно когда маршрут неожиданно меняли.

Город Курск полк прошел ночью. Нас с Нестеренко беспокоила мысль о возможной задержке или блуждании отдельных машин с секретными ракетами по ночному городу. Но выделенные штабом для разведки пути наиболее расторопные и знающие городское движение командиры этого не допустили. Однако давала о себе знать усталость водителей, уже проведших за рулем около пятисот километров, и неопытность в вождении некоторых из них. Порой не выдерживалась дистанция между машинами, колонна разрывалась, и в разрыв втискивались другие, но не полковые машины. В этих условиях наш полковой знак сыграл значительную роль.

После полуночи 18 сентября 1941 года в районе города Обоянь мы сделали привал. Надо было уточнить обстоятельства движения подразделений. Отставших машин не было. Но несколько машин вышло из строя, заболели три водителя. Автотехники быстро устранили неисправности, заболевших водителей заменили. Мы с командиром полка порадовались тому, что у нас были запасные части к машинам и все гвардейцы знали автодело. Мы вовремя об этом позаботились. Наш марш был совершен благополучно, если не считать небольшого происшествия…

Примерно в 15 км от Белгорода Нестеренко решил выехать вперед, чтобы договориться о заправке горючим, а также проверить работу квартирьерских разъездов, которые должны были наметить места привалов дивизионов. Чтобы знать, как движутся тылы полка, в хвост колонны я послал на мотоцикле адъютанта лейтенанта Г.И. Брызгалова. Ведь в то время у нас было мало радиостанций, и мы берегли их для боя. Я разъезжал вдоль походных порядков на мотоцикле, а после отъезда Нестеренко возглавил полк.

На пикапе Нестеренко с водителем Н.Д. Соболевым на приличной скорости оторвались от головных машин. Середина сентября под Белгородом — еще довольно жаркая пора. Взошло яркое солнце, стало припекать. Надо ли говорить, что Нестеренко и шофера Соболева после второй бессонной ночи сильно тянуло ко сну? Измученный водитель стал дремать за рулем. Нестеренко подбадривал его шутками, но усталость брала свое. И тут Нестеренко допустил ошибку: решил дать Соболеву возможность подремать и сам сел за руль. Сперва Соболев внимательно следил за командиром. Но дорога была прямая, ровная, он быстро успокоился и заснул. Вскоре и Нестеренко стала одолевать дремота. Он всеми силами старался отогнать усталость, но все было тщетно: в какой-то момент сознание его отключилось.

Если бы дорога не сделала поворот влево, возможно, все обошлось бы благополучно. Но из-за этого поворота они очутились в кювете. Пикап перевернулся вверх колесами. Нестеренко внизу, водитель на нем. Кабину перекосило, открыть дверцы было невозможно. На их счастье, мимо проезжала грузовая машина с бойцами. Проскочив метров сто, она остановилась, и к ним подбежали несколько человек. «Целы, товарищ майор?» — спросил встревоженный ефрейтор. Бойцы мигом поставили пикап на колеса. Авария произошла на мягком черноземе, и поэтому они отделались ушибами и синяками, а машина получила вмятины на крыльях и кузове да небольшой перекос кабины. Мотор и ходовая часть, к счастью, не пострадали.

Из бака вытекло много бензина. Они дозаправили пикап из запасной ёмкости и двинулись в Белгород. За рулем теперь сидел, конечно, сам водитель. Алексей Иванович Нестеренко в своей командирской практике впредь с большой осторожностью стал относиться к подмене шоферов. Вскоре остался позади Белгород, с меловыми горами, заросшими шиповником, тихая илистая река Оскол. Ранним утром полк сосредоточился на северной окраине Харькова, в тенистом лесопарке.

В десять часов утра Нестеренко с помощником начальника штаба старшим лейтенантом В.М. Соломиным и помощником по материально-техническому обеспечению капитаном М.Д. Демьяненко выехали в штаб Харьковского военного округа, размещавшийся в то время в городе. Харьков встретил их ощетинившимися противотанковыми ежами. Патрули дежурили на каждом углу.

Им нужно было решить проблему снабжения полка всеми видами довольствия, получить топографические карты. Однако ни командующего войсками округа, ни члена Военного совета в штабе не было. А без них никто не мог решить этот вопрос. «Ждите, вот-вот прибудут», — успокаивал их дежурный по штабу.

Они ждали около часа. Вдруг дверь быстро распахнулась, и в приемную энергично вошел генерал в запылённом мундире. Алексей Иванович понял, что это командующий войсками округа генерал-майор А.И. Черников, и доложил ему о прибытии полка.
— У вас такие же установки, какие были применены под Оршей? — спросил он.
Нестеренко ответил утвердительно.
— Очень хорошо! — обрадовался генерал и стал расспрашивать, где находится полк, в каком он состоянии, сколько в нем установок, есть ли снаряды и горючее.

Тут же Черников отдал распоряжение о зачислении полка на все виды довольствия. Операторам было приказано ознакомить Нестеренко с положением войск и выдать необходимые карты. Затем командующий обратился к Алексею Ивановичу: «Обстановка на фронте тяжелая, майор. Немедленно запасайтесь всем необходимым. Боевую задачу получите в расположении полка. О вашем прибытии доложу маршалу Тимошенко. Желаю успеха». В штабе округа были решены все вопросы обеспечения. Во второй половине дня полк получил горючее и продовольствие. А снаряды для пяти залпов мы везли с собой.

На другой день к нам с боевым распоряжением прибыл полковой комиссар Ф.Н. Жуков. Нам было приказано выступить в полном составе на участок фронта, где оборонялась 14-я кавалерийская дивизия под командованием генерала В.Д. Крючёнкина. А воевала она вблизи села Диканька, в местах, воспетых великим Н.В. Гоголем. Наш полк входил в состав вновь созданной оперативной группы гвардейских минометных частей (ГМЧ) Юго-Западного фронта. Командовал группой полковник А.Д. Зубанов, членами Военного совета группы были полковой комиссар Ф.Н. Жуков и старший батальонный комиссар А.К. Киселёв, начальником штаба – майор В.И. Вознюк. В состав группы на первых порах входили наш полк и два дивизиона 7-го гвардейского минометного полка, которые еще были на марше.

Утром 24 сентября полк сосредоточился в перелесках, километрах в пятнадцати северо-восточнее Диканьки. Мы с командиром полка Нестеренко на нашем пикапе отправились в штаб 14-й кавалерийской дивизии. Я сел за руль, а Нестеренко с картой — рядом со мной. Водитель Соболев, адъютант лейтенант Брызгалов и один автоматчик заняли места в кузове. Еще до войны я получил права шофера первого класса и умел хорошо управлять любым автомобилем. Поэтому Нестеренко был абсолютно спокоен за своего «нештатного водителя». Мы с ним частенько ездили вместе. В дороге обменивались мнениями, иногда даже решали текущие дела. Однако наши совместные поездки продолжались недолго. Узнав, что однажды мы попали под артиллерийско-минометный огонь и оба чуть не погибли, командующий оперативной группой ГМЧ фронта полковник Зубанов специальным приказом запретил нам ездить на одной машине без особой необходимости.

Итак, мы подъезжали к знаменитой Диканьке. По сторонам дороги возвышались пирамидальные тополя, на полях — скирды убранного хлеба, стога сена. А вот и Диканька. Белые хаты утопали в садах, в палисадниках цвели осенние цветы. За селом виднелся большой лес. Дорогу преградил шлагбаум. Вооружённый автоматом кавалерист тщательно проверил наши документы и показал, куда ехать. Штаб располагался на окраине села в большой просторной хате. У изгороди были привязаны лошади. Их охраняли коноводы. Мы подъехали к самому штабу.

Коноводы и часовой у входа вытянулись, отдавая нам честь. Ответив, мы быстро вошли в большую комнату. Здесь на длинных скамьях сидели бойцы и командиры. По стенам были развешаны автоматы, карабины и противогазы. Через открытую дверь второй комнаты было видно, что над картой, разложенной на столе, склонился бритоголовый генерал, рядом с ним стоял высокий майор в изрядно полинявшем обмундировании. Напротив генерала сидел батальонный комиссар с добрым, приятным лицом. Мы попросили разрешения войти, представились. Генерал Крючёнкин встал из-за стола, подошел к нам и крепко пожал руки. Нестеренко доложил, где сосредоточен полк и в каком он состоянии.

— Рад вас видеть, — сказал генерал. — Мне уже сообщили, что на наш участок должен прибыть артиллерийский полк. — Затем он представил нам батальонного комиссара и майора: — Знакомьтесь — комиссар Добрушин. А это начальник штаба майор Шмуйло. Мы вместе с первых дней воюем. Хлебнули всякого.

Щеку генерала рассекал глубокий шрам, правый глаз был прищурен. Это, как мы потом узнали от Сергея Трофимовича Шмуйло, были результаты ранения, полученного еще в годы Гражданской войны. Майор Шмуйло, высокий, подтянутый, с открытым, волевым лицом, производил впечатление мужественного и решительного человека. Мы сразу с ним подружились. Комиссар, спокойный, рассудительный, нам тоже очень понравился. Чувствовалось, что между этими людьми царит полное взаимопонимание.

Нестеренко уточнил, что наш полк не артиллерийский, а гвардейский, вооружен реактивной боевой техникой, для скрытности полк именуется миномётным. После этих слов на лицах кавалерийских командиров появилось удивленное выражение.

Дело в том, что реактивное оружие в стране создавалось под большим секретом, а наименование «гвардия», данное лично И.В. Сталиным первым частям реактивного оружия с первых дней их формирования в августе 1941 года, также не было известно в действующей армии, пока не прибыли на фронт наши реактивные части.

После недолгого молчания генерал Крючёнкин удивленно спросил: «Какой гвардейский? Вы что, иностранцы? И потом, если вы не артиллеристы, так кто же вы? Танкисты, инженеры, а может быть, летчики?». Чувствовалась, что появление нового реактивного оружия в действующих войсках на фронте было полной неожиданностью, а о силе реактивного оружия люди тогда просто не знали.
— Нет, — сказал Нестеренко, мы не танкисты, не инженерные войска и тем более не авиаторы. Мы — новый род войск, созданный в нашей стране.

В Красной Армии образовано специальное, самостоятельное командование во главе с Военным советом, штабом и управлением, вооружением. А на фронтах созданы оперативные группы, также во главе с военными советами, штабами и службами материально-технического снабжения. Открытое наименование нового рода войск «гвардейские минометные части». На нашем Юго-Западном фронте начальник Оперативной группы гвардии полковник Александр Дмитриевич Зубанов, члены Военного совета ГМЧ — гвардии полковник Федор Николаевич Жуков и гвардии подполковник Александр Куприянович Киселёв.

В своём докладе Алексей Иванович Нестеренко кратко остановился на организации полка, его боевой мощи и особенностях применения.
— Полк предназначен для поражения крупных целей, — докладывал Нестеренко, — он должен применяться для борьбы со скоплениями пехоты, кавалерии и моточастей противника и не может поражать отдельные точки, одиночные танки или какие-либо сооружения из-за большого рассеивания снарядов…

Генерал решил расположить два дивизиона полка вблизи Диканьки, а один — на правом фланге дивизии. Свой штаб мы решили развернуть на юго-восточной окраине Диканьки, недалеко от штаба дивизии, с которой надо было установить телефонную связь. Для показа боевой техники мы пригнали в Диканьку только одну незаряженную боевую машину.

Если гвардии полковник Зубанов и гвардии майор Вознюк (наше непосредственное начальство) обошли боевую машину с уже некоторым представлением о ее боевых свойствах, то генерал Крючёнкин осмотрел боевую машину с явным недоверием и без восторга. Он с удивлением сказал: «Эта драбына под брезентом, как же она будет стрелять без ствола?». Не вникнув в наши пояснения о поражающей силе реактивного снаряда, разочарованный генерал, уходя, с иронией сказал: «Посмотрим, как вы, гвардейцы, будете сокрушать гитлеровцев, во много раз превосходящих солдатами и техникой нас, кавалеристов».

Прямо скажу, у нас было гнетущее чувство, хотя внешне мы бодрились и заряжали подчиненных верой в непременный предстоящий успех нового оружия. Мы ясно понимали свою ответственную миссию. Поражение было смерти подобно. Мы решительно требовали от техников полка гарантированной подготовки боевых машин к безотказной стрельбе.

Ночью на участке обороны дивизии, в районе Диканьки дивизионы заняли такой боевой порядок: в центре — 2-й дивизион капитана P.P. Василевича, на правом фланге — 1-й дивизион капитана В.В. Добросердова, а на левом фланге — 3-й дивизион капитана П.М. Худяка. Огневым взводам было приказано находиться на выжидательных позициях в полной боевой готовности, а командирам дивизионов и батарей быть на наблюдательных пунктах, предварительно установив надежную связь с боевыми позициями…

По телефону Нестеренко еще раз напомнил командирам дивизионов о том, чтобы за противником велось тщательное наблюдение. Соломину было приказано передать их схемы ориентиров, кодировку местности, участки намеченных огней и проверить, правильно ли они уточнили огневые задачи и подготовлены ли по указанным участкам данные. На душе было как-то неспокойно. Над нами вскоре появился самолет-разведчик. Зенитчики отогнали его. Но буквально через несколько минут послышался зловещий гул. Восемнадцать бомбардировщиков прошли над нами строем и, резко развернувшись, стали заходить для удара. Бомбили они, однако, не огневые позиции, а Диканьку. Во многих местах возникли пожары.

Объезжая на мотоцикле с адъютантом А.К. Бодряшовым расположение дивизионов, я обращал внимание на маскировку техники и ее охрану, на питание гвардейцев и их моральное состояние. Оно меня особо интересовало в связи с первым артобстрелом, бомбежками и непрерывным шествием через наш боевой порядок выходящих из окружения советских частей и соединений, потерпевших поражение в жестоких боях под Киевом.

Люди шли чередой, переодетые в гражданскую одежду и в военном обмундировании, поодиночке и группами, без оружия, многие с оружием, советским и немецким. Вместе с воинами бежали от фашистов гражданские люди всех возрастов, обремененные непосильной ношей, а некоторые группы беженцев шли со скотом, навьюченным узлами или впряженным в повозки и волокуши. Уныние гвардейцев, навеянное обстоятельствами и рассказами с трудом идущей разношерстной массой соотечественников, меня сильно беспокоило. Я сам волновался, видя это гнетущее зрелище.

К нашей части подходили многие бойцы, вышедшие из окружения. Они просили, чтобы мы зачислили их в свой полк, но мы не имели права этого делать. Мы указывали им путь на Ахтырку, где был расположен штаб фронта. Там их проверяли, сортировали и отправляли, кого находили возможным и нужным, в соответствующие части. У выходящих из окружения было много трофейного оружия, и они подарили нам с командиром полка по трофейному автомату. «Это оружие мы добыли в бою с фашистами», — с гордостью говорили они».

продолжение

Из книги «Мы все поднялись в сорок первом», составители И.Г. Гребцов и А.А. Логинов
М.: Патриот, 2015, с. 443-460.