В неудачной для России Крымской войне, если не считать привычных побед над турками, русская армия и флот добились лишь одного очевидного триумфа. И произошло это не в Крыму, а на противоположном конце империи.

Петропавловский порт был основан еще в 1697 году, когда добравшиеся до Камчатки казаки заложили острог на берегу Авачинской бухты. Позже рядом возник город, ставший в 1849 году административным центром новообразованной Камчатской области. Ее губернатором стал опытный моряк, участник Наваринского сражения, капитан 1-го ранга Василий Завойко.

Наместник на Дальнем Востоке Николай Муравьев (позже получивший титул графа Амурского) осознавал преимущества здешней гавани и в своем донесении писал: «Я много видел портов в России и Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал; Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россиею, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но Авачинской губы она нам не отдаст».

На Дальнем Востоке в середине XIX века закручивались лихие сюжеты: англичане и французы расширяли влияние в Китае, американцы, разбив Мексику, укреплялись на Тихоокеанском побережье. России следовало спешить и укреплять свои границы.

Вести о событиях в Европе доходили до Камчатки с большим опозданием, причем неожиданными путями. В марте 1854 года Завойко получил письмо от короля Гавайских островов Камеамеа III, предупреждавшего, что англичане и французы готовят нападение на Петропавловск.

В воздухе пахло грозой, и люди опытные это чувствовали. В начале апреля в перуанский порт Кальяо после тяжелого плавания прибыл фрегат «Аврора» капитана 1-го ранга Ивана Изыльметьева. В порту русский корабль блокировали британские и французские военные корабли под командованием контр-адмиралов Дэвида Прайса и Огюста Феврие-Депуанта.

Офицеры обменивались дружескими визитами, но все понимали, что, как только известие о начале войны придет в Кальяо, наш фрегат захватят в качестве приза. Изыльметьев не стал ждать у моря погоды и ночью тайно вывел корабль из гавани, буксируя его баркасом.

Проснувшись, союзники в погоню не бросились. Ловить русских они отправились, лишь получив сообщение о начале войны, через три недели после бегства «Авроры». Затем, получив новые распоряжения, они двинулись к Петропавловску, надеясь, что русские не успеют приготовиться к обороне. Надежда рухнула. В порту уже находились «Аврора» и транспорт «Двина», а на берегу были возведены артиллерийские батареи.

Силы, первоначально имевшиеся в распоряжении Завойко, были ничтожны: 231 человек гарнизона и семь пушек. Для сравнения: союзническая эскадра состояла из четырех фрегатов, одного брига и одного парохода с 212 пушками на борту, двумя тысячами человек экипажей и 700 десантниками.

К счастью для Завойко, его не бросили. Изыльметьев без споров согласился предоставить «Аврору» для защиты Петропавловска. В конце июля, по распоряжению Муравьева, транспорт «Двина» доставил из залива Де-Кастри отряд капитана Александра Арбузова из 350 солдат Сибирского линейного батальона с артиллерией, так что с учетом корабельных пушек артиллерии у русских теперь было 67 орудий.

Ряды защитников пополнили охотники-камчадалы, так что теперь в распоряжении Завойко и согласно его собственному рапорту имелось 1013 солдат, моряков и ополченцев. Под руководством прибывшего с подкреплением поручика Константина Мравинского началось возведение семи оборонительных батарей.

Самая важная батарея №2 (Кошечная) была поставлена на оконечности косы Кошка, с юга отделявшей от Авачинской губы гавань Петропавловска. С запада гавань отделялась Сигнальным мысом, на оконечности которого расположилась батарея №1 (Сигнальная), а возле основания — батарея №3 (Перешеечная). Севернее, на побережье Авачинской губы, возле Никольской сопки, была обустроена батарея №7 (Никольская), призванная воспрепятствовать возможному вражескому десанту в тылу. На случай, если десант все же прорвется, сам город прикрывала батарея №6 у Култушного озера (Озерная). Батарея №4 (Кладбищенская, или Красный Яр) должна была подстраховывать основную батарею №2, а расположенная в глубине порта батарея №5 (Портовая) в боях вообще не участвовала.

Когда 17 августа союзники вошли в Авачинскую губу, Прайс несказанно огорчился. Опытный моряк, участник войн с американцами и французами, сразу просчитал, что увиденное было результатом его ошибок. Ведь не упусти он «Аврору» и отправься на Камчатку чуть раньше, не дожидаясь очевидных приказов Адмиралтейства, русские просто не успели бы возвести укрепления, да и силы у них были бы менее значительными. Эскадра обменялась с батареями несколькими выстрелами, но бомбардировку отложили на следующий день.

Утром, 18-го, Прайс прохаживался по палубе с капитаном Бэрриджем, говоря о предстоящем сражении, затем прошел к себе в каюту, достал из ящика стола пистолет, приложил к сердцу и выстрелил. Единственный сколь-нибудь внятный мотив самоубийства заключался в том, что бедняга переживал из-за своих ошибок и осознавал бесперспективность всей операции. Понятно, какое впечатление случившееся произвело на его подчиненных.

Принявший командование Депуант на срочно собранном совещании изложил все возможные аргументы против операции, после чего заявил, что готов исполнить свой долг, и утвердил прежнюю диспозицию.

19 августа артиллерийскую дуэль начала самая далекая от порта батарея №4 мичмана Попова. Союзники, в свою очередь, сосредоточили огонь на батареях №1 и 2, а против Кладбищенской выслали десант на нескольких лодках. Попов и его подчиненные отошли, заклепав пушки, после чего вернулись на корабли и десантники.

20 августа события разворачивались более драматично. Сначала союзники порадовали русских необычным зрелищем, когда пароход «Вираго», взяв на буксир сразу три фрегата, подтащил их к Сигнальной батарее. Петропавловцы назвали это зрелище «французской кадрилью», но, когда вновь загремели пушки, кадриль обернулась «смертельным танцем». Через час артиллерийской дуэли почти засыпанную землей батарею №4 пришлось снова оставить.

Слово Арбузову: «Французы, вскочив первыми на Красный Яр, битком наполнили батарею и при восторженных кликах подняли французский флаг; только что он развился, как бомба с английского парохода, ударяясь в самую середину массы, произвела страшное замешательство». Панику еще больше усилил обрушившийся огонь «Авроры» и «Двины», после чего французы были энергично атакованы вчетверо меньшими по численности командами моряков-добровольцев.

С Красного Яра противник откатился, после чего эскадра сосредоточила огонь на 2-й батарее. По словам того же Арбузова, «ее командир князь Дмитрий Максутов до того приучил людей своих к хладнокровию, что, когда неприятель действовал только бомбами и нашими, из 36-фунтовых нельзя было отвечать, кантонисты-мальчики, от 12 до 14 лет, служившие картузниками, спускали кораблики. И это делалось под бомбами, осколками которых было засыпано все побережье. Одному из этих мальчиков-воинов оторвало руку; когда его принесли на перевязку и начали отрезать обрывки мяса, он немного сморщился, но на вопрос доктора – «Что, очень больно?» — ответил сквозь слезы: «Нет, это за царя».

Около семи вечера битва затихла, а следующий день союзники решили заняться похоронами адмирала Прайса. Еще два дня стороны готовились к решающей схватке.

Из воспоминаний мичмана Николая Фесуна: «Вечер 23-го числа был прекрасен. Офицеры провели его в разговорах об отечестве, в воспоминаниях о далеком Петербурге, о родных, о близких. Стрелковые партии чистили ружья и учились драться на штыках; все же вообще были спокойны; так спокойны, что, видя эти веселые физиономии, этих видных, полных здоровья и сил людей, трудно было верить, что многие из них проводят свой последний вечер».

Утром 24 августа тяжесть вражеского огня обрушилась на защитников Сигнального мыса. После артподготовки на воду были спущены 22 баркаса с десантом. Командир расположенной на перешейке 3-й батареи Александр Максутов в критический момент, когда была выбита почти вся прислуга, лично навел последнее уцелевшее орудие и метким выстрелом уничтожил один из баркасов. Но спустя несколько минут вражеское ядро оторвало ему руку.

Десант, пополненный моряками, высадился двумя группами. 250 человек заняли батарею №3, после чего начали обходить Никольскую сопку. Второй отряд в 700 человек сосредоточился севернее сопки с тем, чтобы атаковать защищавшую непосредственно город 6-ю батарею. Но перед этим следовало занять Никольскую сопку.

Вскарабкавшись по крутым склонам, десантники усеяли ее вершину. Завойко пришлось срочно собирать все имеющиеся под рукой силы, оставив на батареях минимум необходимой обслуги с прикрытием. Набралось примерно 350 человек против превосходящего противника, которого еще требовалось атаковать с ходу (т.е. разрозненными группами), двигаясь вверх по склону. Как ни странно, вроде бы заведомо неудачное предприятие завершилось успехом. Наверное, сыграли свою роль напор и внезапность, как и то, что враги тоже были рассеяны по всей сопке.

Сыграл свою роль и моральный фактор. Из воспоминаний Фесуна: «Проходя со своей партией мимо князя Александра Максутова, которого несли в лазарет, лейтенант Ангудинов, считая его убитым, обращаясь к своим, сказал: «Ребята, смотрите, как нужно умирать герою». И эти люди, идущие на смерть, приветствовали примерную смерть другого восторженными, оглушительными «ура», надеясь так, как и он, заслужить венец воина, павшего за отечество».

Большой отряд десантников был прижат к крутому обрыву, так что солдатам пришлось прыгать вниз, ломая себе конечности и шеи. Теперь уже русские, оседлав вершины, вели огонь по бегущим к шлюпкам французам и англичанам. Из воспоминаний Фесуна: «При всей беспорядочности отступления удивительно упрямство, с каким эти люди старались уносить убитых. Убьют одного — двое явятся взять его; их убьют — являются еще четверо; просто непостижимо».

Потери союзников составили около 400 человек убитыми, включая командира десанта капитана Паркера. В трофеи достались знамя, семь офицерских сабель и 56 ружей.

Через два дня союзная эскадра снялась с якоря, утешившись захватом парусной шхуны «Анадырь» и коммерческого корабля Русско-американской компании «Ситха». Слабое утешение за очевидное поражение от меньшего по силам неприятеля. Адмирал Депуант это понимал и на обратном пути от переживаний скончался. Так поражение у Петропавловска свело в могилу двух адмиралов союзников!

С донесением о победе к Муравьеву отправился брат погибшего командира батареи №3 князь Дмитрий Максутов. Для России известие о камчатской победе стало, по образному выражению историка Евгения Тарле, «лучом света». Правда, общего хода войны она не изменила. Весной следующего года, понимая, что для удержания Петропавловска придется задействовать несоразмерно большие силы, город эвакуировали.

Последних жителей вывозили на четырех транспортах под прикрытием фрегата «Аврора» и корвета «Оливуца». Этот караван столкнулся с союзной эскадрой. Русские сумели прорваться, а расстроенные англо-французы утешились тем, что осыпали ядрами опустевший Петропавловск. Эвакуированные благополучно прибыли к посту Николаевскому, где их усилиями был построен новый город — Николаевск-на-Амуре.

Петропавловск восстановили после войны, возведя на Никольской сопке братскую могилу и часовню. В память героев обороны 1854 года в Петропавловске названы три улицы — адмирала Василия Завойко, лейтенанта Александра Максутова и матроса Семена Удалова. Удалов с товарищами был захвачен в плен на шхуне «Анадырь» при перевозке строительных материалов. Французы под угрозой виселицы пытались использовать пленных в качестве артиллерийской прислуги.

Удалов отказался и, оттолкнув часовых, вскарабкался вверх по вантам. Крикнув товарищам: «Ребята! Не поднимайте рук на своих, не сделайте сраму на сем свете и греха на том! Прощайте! Видите, я принимаю смерть!», он перекрестился и прыгнул в воду, предпочтя смерть предательству.

Статья О. Покровского «Луч света с Камчатки», журнал «Военная история», №7 2027, с. 34-37.