В марте 1918 года большевики официально подписали Брестский мир с Германией и ее союзниками. Среди этих союзников Германии Турция давно вынашивала планы захвата земель Армении, Грузии, Азербайджана. По условиям Брестского мира большевики отдали туркам не только территории, занятые русской армией в ходе Первой мировой войны, но и некоторые из исконных грузинских и армянских земель: до начала 20-х годов большевики еще верили в возможность «мировой революции» и потому относились к государственным границам как к чисто временному понятию.

К счастью, порабощения кавказских народов османами не произошло. Напротив: в условиях вспыхнувшей в России Гражданской войны, когда судьба советской власти временами висела на волоске, на национальных окраинах стали возникать свои государственные структуры, свои правительства. Весной 1918 г. советская власть была установлена в Баку, был сформирован Совет народных комиссаров —  «26 бакинских комиссаров». Однако летом 18-го года, когда турецкие войска, вопреки условиям Брестского мира, попытались захватить Баку и прилегающие нефтяные промыслы, в Азербайджане власть перешла в руки правительства мусаватистов.

Это была буржуазно-националистическая партии, выступавшая за равенство (именно так переводится на русский язык слово «мусават») всех наций и религиозных конфессий. Тем не менее, власти Советской России сразу же заняли враждебную позицию в отношении независимого Азербайджана и его нового правительства. В последние дни Первой мировой войны молодая мусаватистская армия при поддержке английских войск отбила наступление турок, которым удалось ненадолго занять Баку. Казалось, эта победа укрепила независимость Азербайджана.

Между тем Красная Армия по приказу Ленина и Троцкого двинулась на Грузию. Суть идей и теорий советских вождей всегда оставалась одной и той же — жесткая центральная власть и беспощадный террор по отношению к любым ее противникам. Даже к просто сомневающимся, даже к тем, кто боялся открыть рот, но потенциально мог бы представить угрозу новому режиму. Опубликованы многочисленные документы за подписью Ленина, убедительно показывающие, что террор и тотальное беззаконие лежали в основе советской власти с ее первых дней.

С апреля 1920 г. Орджоникидзе Григорий Константинович (партийный псевдоним «товарищ Серго») был членом Кавказского бюро ЦК РКП(б). Он сыграл одну из главных ролей в свержении законных правительств в Азербайджане, Армении и Грузии и создании под эгидой большевиков ЗСФСР (Закавказской федерации). 25 февраля 1921 года части 11-й армии во главе с Кировым Сергеем Мироновичем (член Реввоенсовета) и Орджоникидзе ворвались в Тифлис. По настоянию Кирова расправа с малоопытными грузинскими ополченцами была стремительной и жестокой. И независимая Грузия, едва возникшая на политической карте мира, перестала существовать еще на семь десятилетий. И практически сразу же Грузия, как и соседние Азербайджан и Армения, оказалась ареной сложных интриг — как местнических, так и идущих из центра.

Большевики России планировали воссоединить хотя бы часть тех земель бывшей империи, которым они сгоряча даровали независимость. Шли, правда, споры о том, в какой форме будет проведено объединение, какими будут права окраинных национальных районов. Но уже сам факт колоссального преимущества этнической России в территории и населении предопределял ее главенствующее место в будущем образовании.

Понимали это, конечно, и кавказские большевики. Часть их с самого начала стала ориентироваться только на центр (или же просто предпочла перебраться туда), другие же стремились завоевать надежные позиции на родине и попытаться сделать свои земли «главными» хотя бы в Закавказском регионе. Поэтому, когда возникла довольно нелепая идея — объединить Грузию, Армению и Азербайджан в некий союз (ЗСФСР), позиции также разделились. Те, кто связывал свои надежды с Москвой, активно выступали за ЗСФСР: ведь центру было бы куда проще руководить одним крупным образованием, нежели, например, полутора-двумя десятками мелких. А сторонники местного возвышения опасались, что искусственное объединение трех стран резко ограничит и перспективу карьер, так как втрое уменьшится и будущий административный аппарат. Словом, оснований для споров было предостаточно.

Споры, казалось бы, разрешились в июле 22-го года, когда представители трех стран подписали 11 пунктов соглашения об основах будущей Закавказской федерации (а предварительная договоренность была достигнута еще раньше, в марте). Но не тут-то было! В каждой из стран сильное движение за раздельное существование сохранилось, а ЦК Компартии Грузии вскоре даже объявил, что грузинский представитель (им был Буду Мдивани) не имел права подписывать соглашение. И в итоге весь ЦК в полном составе подал в отставку — событие уникальное даже для тех времен, еще сохранявших легкий намек на партийную демократию.

Но дело было не только в несогласии грузинских коммунистов с созданием ЗСФСР. Оказалось, что Орджоникидзе, назначенный первым секретарем Закавказского крайкома партии, безобразно вел себя с «товарищами по партии», при малейших возражениях пускал в ход кулаки. Особенно доставалось грузинам, которых Орджоникидзе, видимо, считал «своими», не заслуживающими особых церемоний. Возвращаясь к вопросу о советской мифологии, отметим, что вокруг имени Орджоникидзе еще до его самоубийства (по другой версии он был убит по приказу Сталина из-за несогласия с политикой массовых репрессий) в начале 1937 года был создан ореол исключительного благородства и непорочности.

На деле же Орджоникидзе был на редкость несдержан (том числе и в конфликте с Мдивани и Махарадзе), не умел владеть собой, что было следствием хронического алкоголизма. Даже Ленин, на многое смотревший сквозь пальцы, неоднократно отчитывал Орджоникидзе за пьяные загулы. Возглавляя первые несколько лет Закавказский крайком партии, Орджоникидзе заложил там основы «силового» стиля руководства.

Что же касается упомянутого эпизода (он получил название «грузинский инцидент»), то Ленин отправил в Тифлис для разбирательства специальную комиссию во главе с Дзержинским. Тот сразу же стал в конфликте на сторону Орджоникидзе, и в итоге практически все руководство Компартии Грузии было сменено (впрочем, они ведь и сами просили об отставке). Почти одновременно здоровье Ленина резко ухудшилось, и он позднее даже говорил, что отчет вернувшегося из Тифлиса Дзержинского «на меня очень тяжело повлиял». В самом деле: Дзержинский докладывал о результатах своей поездки вечером 12 декабря, а спустя три дня у Ленина случился удар. В оставшийся ему год жизни Ленин уже не мог всерьез заниматься «грузинским» вопросом, хотя и пытался.

После захвата Баку Киров С.М. (настоящая фамилия – Костриков) становится членом Кавказского бюро ЦК РКП(б), в июне 1920 года его назначают полпредом Советской России в Грузии. В 1921 году на X съезде РКП(б) Киров избирается кандидатом в члены ЦК, а затем он становится Первым секретарём ЦК компартии Азербайджана. В апреле 1923 года на XII съезде РКП(б) избран членом ЦК РКП(б). Со второй половины 20-х годов работа Кирова С.М. связана с Ленинградом.

Тем временем в Москве наступил новый этап в борьбе за власть. Впрочем, какая там борьба? Речь, конечно, шла уже не о борьбе за власть в общепринятом смысле, а о дальнейшем укреплении власти Сталина и очередной перетасовке его ближайшего окружения. Обычно начало этого этапа связывают с убийством Кирова, что вполне соответствует истине. Однако многие «общеизвестные» обстоятельства названного эпизода, как и личность самого Кирова, также следует отнести к области мифологии.

Напомним о том, что произошло в конце 1934 года, стараясь исходить только из фактов, подкрепленных документами и другими свидетельствами. Авторитет Кирова в первой половине 30-х годов заметно вырос. После работы в Грузии и Азербайджане он был (с 26-го года) поставлен во главе Ленинградского обкома партии, — должность по тем временам куда более весомая, чем она стала в дальнейшем. С 30-го года Киров был также членом Политбюро, а незадолго до своей гибели стал еще и секретарем ЦК. Но при всем росте популярности Кирова среди рядовых членов партии и ее среднего звена, он проявлял уже ставшую тогда непривычной строптивость в общении со «старшими товарищами», то и дело ссорился с Орджоникидзе, Ворошиловым, Микояном, а порой даже ухитрялся спорить и со Сталиным.

Нестандартность этой ситуации отчетливо проявилась в начале февраля 34-го года в ходе выборов в ЦК партии, которыми обычно завершались партийные съезды. Делегаты XVII съезда ВКП(б) подали против кандидатуры Сталина 202 голоса (по другим данным, даже 292), а против кандидатуры Кирова — всего три. Скандал! Но почти все ближайшие «соратники» Сталина и, естественно, он сам совершенно не были заинтересованы в том, чтобы эти данные получили огласку. И счетной комиссии было дано «высочайшее» распоряжение — уничтожить почти все бюллетени, поданные против Сталина, оставив только три, как и у Кирова.

Тем не менее эта история вскоре стала известна многим. Однако делегаты придерживались того мнения, что о подобных вещах следует помалкивать. Молчали и остальные партийцы, и только после XX съезда партии история с фальсификацией выборов была предана гласности.

Дальнейшее известно: 1 декабря 1934 года Киров был убит в коридоре бывшего Смольного института — главного штаба ленинградских большевиков. Объективно его уничтожение, конечно, отвечало интересам Сталина: ведь разом устранялся и серьезный соперник и появлялась возможность ужесточить репрессии, так как «происки врагов» были налицо. Но стоит ли в данном случае исходить только из давнего юридического принципа, согласно которому при поисках убийцы (или иного преступника) следует первым делом задать вопрос: кому это выгодно? Выгодно-то было Сталину (да еще как!), но это вовсе не означает, что надо автоматически отбрасывать все, не укладывающееся в версию «Сталин — убийца Кирова». В равной степени неправильно и нелепо выставлять Кирова этакой белой вороной, благородным рыцарем в обществе сталинских монстров.

К примеру, Киров в 1919 г. участвовал в подавление контрреволюционного мятежа в Астрахани, по его приказу были расстреляны рабочие выступления и выступления  красноармейцев . О жестокой расправе над грузинскими ополченцами было рассказано выше. Впрочем, эти дела ничем не были хуже (но уж никак и не лучше!) того, что творили практически все солдаты ленинско-сталинской гвардии в те, да и последующие годы. Если что-то и выделяло Кирова из этой компании, то это его чрезмерная любвеобильность, о которой прекрасно знают все старые ленинградцы, как бы немного их ни осталось к нашим дням. В свое время даже ходили шутки, что знаменитый на весь мир Мариинский театр оперы и балета был назван после гибели Кирова его именем потому, что этот деятель перепробовал едва ли не всех работавших там хорошеньких балерин.

Среди многочисленных любовниц Кирова были также молодые актрисы, студентки, причем и в других городах, особенно в Москве. Ничего особо страшного в этом, конечно, нет, но в те времена на это смотрели совсем иначе — как на поведение, недостойное советского человека (тем паче руководителя!), бытовое разложение. Правда, о Кирове не говорили, как позднее о Берии, что его романы сопровождались запугиванием партнерш и даже изнасилованиями. Все совершалось, как говорится, по обоюдному согласию сторон.

Любовницей Кирова была и некая Мильда Драуле, служившая инспектором одного из управлений, расположенных в Смольном. Ее муж, 30-летний служащий Л. Николаев, и застрелил Кирова из ревности. Николаев был типичным психопатом и скандалистом, он не мог ужиться ни на одной работе, от службы в армии его освободили из-за отклонений в психике. В апреле 34-го года Николаева за постоянные склоки и интриги исключили из партии, но райком не утвердил решения первичной парторганизации. К концу года этот бедолага, став безработным, окончательно спятил. Он стал писать (так сказать, для личного пользования) манифесты и рассказы, в которых говорил о своей «исторической миссии», сравнивал себя с террористом Желябовым — одним из организаторов убийства Александра II, и т. д.

А вот дальше все уже шло близко к наиболее распространенной версии. Николаев попал в поле зрения ленинградских чекистов, которым, видимо, стало заранее ясно его намерение убить Кирова. Срочно дали знать в Москву. И оттуда, несомненно, поступила команда — не мешать! Не исключено, что кто-то из чекистов под видом доброжелателя познакомился с Николаевым и еще сильнее разжег его желание расправиться со счастливым соперником. Вот в этом смысле можно (с натяжкой) сказать, что Кирова убил Сталин, хотя точнее было бы все же говорить об умелом использовании Сталиным столь кстати подвернувшейся ситуации.

Киров был убит в половине пятого вечера. К этому моменту было уже фактически подготовлено и спустя несколько часов утверждено постановление Президиума ЦИК, которое, в частности, предписывало следственным органам впредь вести дела о терроре «ускоренным порядком», а судебным органам помилований по таким делам не принимать. Приговор о расстреле следовало приводить в исполнение немедленно.

Вслед за этим в Ленинграде, а также в других городах был начат разгром «троцкистских центров». А когда 16 декабря был арестован Зиновьев, по популярности среди ленинградцев мало чем уступавший Кирову (в 1917-1926 годах он возглавлял Петроградский Совет), эти центры стали именовать «троцкистско-зиновьевскими». Убийство Кирова стало поводом для широкой волны арестов, прокатившейся по всей стране. Если до этого в действиях Сталина еще можно было усмотреть некий намек на логику (устранение реальной, потенциальной и мнимой оппозиции), то с декабря 34-го года вождь окончательно стал исходить из создания в стране атмосферы страха и всеобщей покорности. Десятки и сотни тысяч людей арестовывали даже не потому, что они могли бы стать опасными сталинскому режиму, а просто «на всякий случай». Знай, мол, наших!

Статья написана по материалам книги Рубин Н.»Лаврентий Берия: миф и реальность», М.: Олимп, Смоленск: Русич, 1998 г.