Москву часто ассоциируют с теми образами, которые стали частью ее культурного лица еще в XVI веке. Тогда ее часто называли вторым Иерусалимом, видя в Великом городе центр «нового Израиля», т.е. государства, где истинная вера сохраняется в чистоте и неприкосновенности, видя в нем также своего рода каменную чашу, куда перелилась благодать из Иерусалима древнего и иных городов, претендовавших на эту роль, — например, Киева.

Реже именовали Москву Третьим Римом — новым средоточием имперской власти, оберегающей христианство. Впоследствии амплуа Третьего Рима оказалось ведущим. Роли эти красивы, и хорошо будет, если Москва вернется к полноценному их исполнению.

В 1453 году произошло событие, потрясшее весь европейский мир: под натиском турок пал Константинополь и вместе с ним тысячелетняя Византия. Московская Русь стала ее исторической преемницей. Этому предшествовало чрезвычайно важное событие, о котором очень редко упоминают в России.

В 1439 году состоялся Флорентийский собор, в котором видную роль сыграл митрополит Киевский (с 1437 года) Исидор. На соборе была подписана уния воссоединения церквей — католической и православной. Но эту унию отказался подписывать греческий митрополит, что было исключительно важно для Русской православной церкви и явилось решающим фактором для того, чтобы в Москве, где в это время правил великий князь Василий II Васильевич Темный (1415-1462), ее признали противной православному учению.

Эти события стали одной из важнейших причин фактического провозглашения в 1448 году самостоятельности Московской митрополии. Так Москва наследовала погибшей под ударами турок Византии, как наследовала сама Византия Риму. В 1492 году пересчитывалась Пасхалия (дата Пасхи) на новую, восьмую тысячу лет православного летоисчисления от Сотворения мира. Разъясняющий комментарий митрополита Зосимы сопровождал это важное дело. Там об Иване III говорилось как о новом царе Константине, правящем в новом Константинове граде — Москве… Вот первая искра.

Большое же пламя вспыхнуло в переписке старца псковского Спасо-Елеазаровского монастыря Филофея с государем Василием III и дьяком Мисюрем Мунехиным. В 1523 году Филофеем была высказана концепция Москвы как Третьего Рима — «убо два Рима падоша, третий стоит, а четвертому не быти», — провозглашавшая великого русского князя наследником византийского императора. Московское государство же отныне стало именоваться Святой Русью. Русский ум воспринял ее с ленцой. И лишь по истечении продолжительного времени его растревожил смысл новой идеи. Надо помнить и понимать: она отнюдь не имела господства над мыслями тогдашнего «образованного класса» и очень долго обреталась на периферии.

Идея Москвы как Третьего Рима долго не получала широкого распространения. Рассуждения Филофея не имели большой известности. Лишь во второй половине XVI века их начинают воспринимать как нечто глубоко родственное московскому государственному строю. Так, они проникли в величественное сказание о борьбе Москвы с осколками Орды — «Историю о Казанском царстве».

При утверждении в Москве патриаршества была составлена «Уложенная грамота». Писавшие ее московские книжники вложили в уста патриарха Иеремии похвалу царю Федору Ивановичу: «Твое… благочестивый царю, Великое Российское царствие, Третей Рим, благочестием всех превзыде, и вся благочестивое царствие в твое воедино собрася, и ты един под небесем христьянский царь именуешись во всей вселенной, во всех христианех…» Конечно, и сам Иеремия, и всё греческое священноначалие Православного Востока едва-едва познакомилось с московской историософией; вряд ли они разделяли такой взгляд на Москву и Россию; но, во всяком случае, наши интеллектуалы приписали греку идею Москвы — Третьего Рима как нечто само собой разумеющееся.

Филофей рассматривал Москву как центр мирового христианства, единственное место, где оно сохранилось в чистом, незамутненном виде. Два прежних его центра — Рим и Константинополь (Второй Рим) — пали из-за вероотступничества. Филофей писал: «…все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя по пророческим книгам, то есть Ромейское царство, поскольку два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть». Иначе говоря, «Ромейское царство» — неразрушимо, оно просто переместилось на восток и ныне Россия — новая Римская империя.

Василия III Филофей именует царем «христиан всей поднебесной». В этой новой чистоте России предстоит возвыситься, когда государи ее «урядят» страну, установив правление справедливое, милосердное, основанное на христианских заповедях. Но более всего Филофей беспокоится не о правах московских правителей на политическое первенство во вселенной христианства, а о сохранении веры в неиспорченном виде, в сбережении последнего средоточия истинного христианства. Его «неразрушимое Ромейское царство» — скорее духовная сущность, нежели государство в привычном значении слова. Роль московского государя в этом контексте — в первую очередь роль хранителя веры. Справятся ли они со столь тяжкой задачей?

Образ Рима Филофей озвучивает как «Ромейское царство». «Ромейское царство» — это некое мистическое «неразрушимое» и «недвижимое» христианское царство, носителями которого могут быть различные государства. Вся христианская история человечества — это история «Ромейского царства» (как образа Царства Небесного). … «Ромейское царство», имеющее «тот же возраст, что и Христос», появляется с приходом Спасителя на землю, поскольку Христос, по свидетельству евангелиста Луки, записался в Римскую власть, т.е. объявил Себя гражданином Римской империи.

По словам историка средневековой русской литературы A.M. Ранчина, у Филофея «…Москва является последним Римом, потому что приблизились последние времена, в преддверии которых число приверженцев истинной веры, согласно Откровению святого Иоанна Богослова, уменьшится. Именно поэтому эстафета передачи метаисторического Ромейского царства уже завершена. Но неизвестно, удастся ли и Москве — Третьему Риму исполнить свою миссию, свое оправдание перед Богом». Филофей, таким образом, вовсе не поет торжественных гимнов молодой державе, он полон тревоги: такая ответственность свалилась на Москву!

Надо отметить, что Филофей — многомудрый церковный публицист первой половины XVI века. Но он не удостоился канонизации, не является пророком и, подавно, не может рассматриваться как автор нового отрезка Священного Писания. Относиться к его словам надо соответственно. Иными словами, их следует воспринимать как красивый образ, фигуру речи, но не более того. Отчего христианскому миру обязательно надобно ждать Страшного суда после того, как Москва в роли очередного носителя катехонической власти до конца исчерпает себя? Бог наш всемогущ, будущее непроницаемо для простых смертных, а пути Господни неисповедимы. Может, будет четвертый, пятый, десятый носитель катехонической власти.

Но любое явление, как известно, всегда имеет свою оборотную сторону. Переняв у Византии религию и государственный герб, Московия тем самым противопоставила себя Европе как оплот православной церкви. Это усугубило неблагоприятное геополитическое положение – с отрезанностью от тёплых морей и враждебными соседями, от шведских королей до польских панов и крымско-татарских ханов.

В допетровской России любили сравнивать Москву с Иерусалимом. Русские книжники и русские власти были твердо уверены: новая русская столица переняла особенную божественную благодать от Иерусалима, который был ею прежде щедро наделен, но впоследствии утратил. Теперь Москва — город городов, огромная чаша, где плещется эта благодать.

В Москве желали уподобления Иерусалиму идеальному, образу Небесного Града, запечатленному в Иерусалиме «ветхом», историческом, но лишенному там должного вероисповедного наполнения. Достигнув такого уподобления, став совершенной христианской державой, Россия с Москвой в сердце слилась бы, по представлениям книжников того времени, с небесным прообразом Иерусалима. Москву уподобляют Иерусалиму в летописях XV века. Святому Петру-митрополиту приписывают пророчество, согласно которому Москва в будущем «наречется Вторым Иерусалимом».

Образ «Второго Иерусалима», города со множеством светлых храмов, отразился в особенном, необычном облике Троицкого храма что на рву — его позднее называли Покровским собором и собором Василия Блаженного. На рубеже XVI и XVII веков Борис Годунов задумал уподобить Московский Кремль Иерусалиму. Он указал возвести православную «Святая святых», иначе говоря, русский храм Гроба Господня — как во Святой земле. Началось строительство; но смерть царя остановила воплощение дивного замысла, а разгорающийся пожар Смуты лишил его малейшей возможности счастливо завершиться.

В середине XVII столетия патриарх Никон выстроил под Москвой величественный Новоиерусалимский монастырь, все главные постройки которого символизируют места и здания в Иерусалиме-первом, связанные с евангельской историей. Прежде всего, Никон начал возводить подобие Иерусалимского храма Гроба Господня, или, иначе, храма Воскресения Господня. Каждая постройка, каждая деталь оформления новой обители соответствовали реалиям пребывания Иисуса Христа в Иерусалиме и расположению иерусалимских святынь — как его представляли себе в России XVII столетия.

В соборе воспроизведены священные подобия горы Голгофы, «пещеры» Гроба Господня, места трехдневного погребения и Воскресения Христа. Новоиерусалимский Воскресенский собор строился по разборной модели храма Гроба Господня из кипариса, слоновой кости и перламутра. Ее доставил в Москву патриарх Иерусалимский Паисий. А иеромонах Арсений специально произвел обмеры храма в Иерусалиме. Однако Новоиерусалимская церковь отнюдь не стала точной копией храма Гроба Господня. Она не являлась таковой даже в планах.

В конце концов храм Гроба Господня представляет собой хаотичное наслоение разновременных зданий и пристроек. Возводя свою «версию», наши зодчие приспосабливали архитектурные формы всемирно известной постройки к русским обычаям, улучшали, модернизировали, добивались единства стиля. Подмосковный собор должен был выглядеть лучше «протографа». И в эстетическом смысле он действительно превосходит свой образец.

Вся местность вокруг обители наполнилась евангельской символикой. Холм, на котором воздвигали собор, назвали Сионом, а соседние холмы — Елеоном и Фавором. Ближайшие села обрели названия Назарет и Капернаум. Даже подмосковная речка Истра — там, где она протекала по монастырским владениям, — стала именоваться Иорданом. А ручей, обтекающий монастырский холм, превратился в Кедронский поток.

В создании Новоиерусалимской обители отразилась идея, близкая московским интеллектуалам еще с рубежа XV-XVI столетий, со времен Ивана III: действительная сила Православного мира постепенно уходит от греческого священноначалия и сосредоточивается в Москве. Центр православного мира должен переместиться сюда! Соответственная «великая идея», или, вернее, целая интеллектуальная программа, получила выражение в камне. Новый Иерусалим под Москвой — символический перенос духовного центра православия на новое место. Он словно извещал весь Православный Восток: благодать отошла от древних городов и ныне почиет на землях московских.

По материалам книги Д. Володихин «Московсий миф», М.:Вече, 2014.