Министр финансов М.Х. Рейтерн (1820-1890) составил специальный доклад («записку»), умоляя Царя не начинать войны, которая самым неблагоприятным образом отразится на финансах, на всей внутренней политике. Приводил доводы и цифры. Александру II эти опасения были известны. Но помимо финансовых расчетов, существовал еще нравственный долг, святые обязанности России, которыми пренебречь невозможно. В ответ на мрачные пророчества Царь с раздражением заметил министру, что «ни он, ни Наследник не допустят унижения России».

Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. военные действия развернулись на Балканах и в Закавказье. Но главный район сражений — земли Центральной Болгарии, куда почти двухсоттысячное русское войско, переправившись через Дунай, вступило 10 июня 1877 года. Главнокомандующим этой Дунайской армией был назначен брат Царя Великий князь Николай Николаевич.

Он был против присутствия на фронте и самого Монарха, и других родственников. Еще до начала кампании послал Государю письмо, где приводил резоны на сей счет: печальный исторический опыт (присутствие Александра I при Аустерлице в 1805 году), «ненужное» участие Великих князей во время различных войн, «делавших лишь затруднения» командующим.

Александр II считал иначе и заверил брата, что сам приедет «с его согласия» и «будет лишь братом милосердия». Что же касается сына Александра (будущий государь Александр III), то здесь прямо заявил, что «Саша, как будущий Император, не может не участвовать в походе». Тема была закрыта, но не исчерпана: Главнокомандующий все месяцы войны демонстрировал почти нескрываемое нерасположение к Племяннику-Цесаревичу (на тот момент Цесаревичу было 32 года)…

Поздно вечером 21 мая 1877 года из Царского Села вышел поезд, где помимо Монарха ехали и его сыновья. 25-го прибыли в румынский городок Плоешти, где размещался штаб армии. С 10 июня началась переправа через Дунай, завершившаяся через пять дней, когда русская армия нанесла поражение туркам и заняла болгарский город Свиштово.

Согласно стратегическому замыслу, основные наступательные действия разворачивались по двум направлениям. Первая (Южная) армия должна была овладеть древней болгарской столицей Тырново. Второй (Западной) надлежало занять важный стратегический пункт Плевна, открывавший дорогу на Софию.

В восточных районах Болгарии турки имели мощные крепости и сосредоточили крупные силы (около ста тысяч человек). Они представляли реальную угрозу успешному продвижению русской армии на юг и на запад. Чтобы обезопасить левый фланг армии, было решено создать сильную группировку, способную парализовать действия неприятеля и обезопасить левый фланг.

Для этой цели были выделены 49 батальонов, 22 эскадрона, 19 казачьих сотен и 224 орудия. Общая численность Восточной армии составляла примерно 45 тысяч человек. По названию турецкой крепости Рущук, блокада и взятие которой входили в задачу Восточной армии, она получила название «Рущукского отряда». Царским решением во главе ее был поставлен Наследник Александр Александрович. Участник и очевидец тех событий генерал Н.А. Епанчин (1857-1941) позднее вспоминал, что Цесаревич во время командования Рущукским отрядом «был вне упреков и добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности; в этот период проявились особенные черты его характера — спокойствие, медлительная вдумчивость, твердость воли и отсутствие интриг».

Отряд был образован 22 июня и немедленно начал продвигаться на Восток, чтобы создать надежный плацдарм. Турки вначале отступали без боя. Возникал соблазн начать их преследование. Как позднее выяснилось, на такое развитие событий турецкое командование и рассчитывало: заманить русских в западню и потом ударить всей мощью стотысячной армии. Замысел провалился. «Медлительная вдумчивость» командира Рущукского отряда не позволила разыграть задуманный сценарий.

Русские войска продвигались медленно, шаг за шагом, надежно укрепляясь на каждом занятом рубеже. В конце концов турецкие военачальники Мехмед-паша (1827-1878) и Сулейман-паша (1838-1883) поняли, что русские неумолимо расширяют зону своего контроля. Начались атаки, которые первое время неизменно заканчивались поражением и бегством «аскеров» (турецких солдат).

Александр Александрович, хоть и имел звание генерал-лейтенанта, присвоенное ему еще в одиннадцатилетнем возрасте, хоть и являлся пунктуальным офицером-командиром, но никакого военного опыта, естественно, не имел. До прибытия в Болгарию отец ни полусловом не обмолвился о том, что ему придется командовать военной группировкой.

Накануне отбытия в армию, 15 мая 1877 года, в письме Главнокомандующему Николаю Николаевичу Цесаревич писал: «Я еще ничего не знал о намерении Папá ехать самому на Дунай; для меня это был совершеннейший сюрприз. Папá меня берет с собой; вот и все, что я знаю про себя; о том: желает ли он, чтобы я остался на время при тебе, или я останусь в армии только то время, пока Папá будет при ней, до сих пор я не знаю. Папá мне ничего не говорил об этом, и я остаюсь в совершенном неведении о моей судьбе. Сам я не желаю спрашивать у Папá об этом, чтобы не навязываться».

Назначение на командный пост стало для Цесаревича полной неожиданностью. Никаких возражений не высказал; он готов был служить России и Папá в любом качестве. Эту свою «философию» не раз доносил до Царя, который неоднократно интересовался, где бы Александр «желал служить». В середине сентября 1877 года даже случился «инцидент». Александр II, в присутствии большого числа офицеров, спросил у сына: хотел бы он сражаться под Плевной? Александр опешил, так как уж не раз объяснял Папá свою позицию. Пришлось опять, теперь уже во всеуслышание, сказать, что, где ему будет приказано, «там и будет», добавив, что «желать того или другого я не имею права, так как я служу».

Военные премудрости постигал сам, рассчитывать можно было лишь на интуицию и на советы толкового начальника своего штаба генерала П.С. Ванновского (1822-1904). В штабе Главнокомандующего Рущукский отряд почти и не замечали. Цесаревич порой по несколько дней не знал, что происходит на других фронтах, и приходилось отправлять верховых к «дяде Низи» (Николаю Николаевичу), чтобы добиться необходимых сведений.

Русская армия оказалась в тяжелейших условиях. Почти не было дорог, существовали огромные трудности с доставкой продовольствия, не хватало фуража. Бытовые условия были самые примитивные. Даже для Царя, находившегося неотлучно при армии более шести месяцев, часто не могли найти сколько-нибудь приличное пристанище. Про других же и говорить не приходилось. Цесаревич все эти долгие месяцы войны жил в таких «хижинах», убожество которых не поддавалось описанию. Никакого комфорта просто не существовало. Порой не было даже воды, чтобы умыться. При его врожденной чистоплотности перенести подобное было непросто. Перенес, приспособился.

Единственное, что из того времени отразилось на Александре Александровиче: перестал бриться. Именно на войне обзавелся окладистой бородой, ставшей позже легендарно-распознаваемой приметой облика Монарха. Начиная с Петра I, никто из Царей бороды не носил. Александр III возродил старую традицию, которой потом следовал и его сын Николай II.

Неудобства быта, военные опасности Александра по-настоящему не волновали. В письмах матери, жене, детям он об этом практически не писал. Главные заботы, тяжесть переживаний и страданий тех месяцев совсем иные. Судьба кампании, положение армии, успех России. В начале июля писал матери: «Если нам придется жертвовать собою, то я уверен, душка Ма, ты нас знаешь хорошо, мы не посрамим ни наше имя, ни наше положение! Краснеть тебе не придется за нас, за это я отвечаю, а что будет дальше, одному Богу известно!»

В августе 1877 года частям Рущукского отряда пришлось выдерживать тяжелый натиск аскеров. Турки рвались к Тырнову, чтобы расчленить русские соединения. Начались серьезные военные схватки. Рущукский отряд удачно маневрировал и не нес больших потерь. Однако дела могли бы идти лучше, если бы все выполняли порученное дело, как надлежит. Некоторые офицеры, осведомленные о натянутых отношениях между Главнокомандующим и Цесаревичем, порой откровенно «манкировали» распоряжения последнего. Однако Александр не назначал в свой отряд офицеров, его власть здесь была ограничена. Все надо было согласовывать с Главной квартирой армии. Командир Рущукского отряда по этому поводу не раз имел объяснения с дядей Низи. Одно из них произошло после отступления в середине августа некоторых частей с позиций. В письме к Главнокомандующему 18 августа писал:

«Я очень недоволен начальником штаба 13 корпуса полковником Ильяшевичем: постоянно спорит, не исполняет, что приказано, и, благодаря ему, мы потеряли 11 числа Аясларскую позицию, которую он не хотел укрепить, несмотря на приказания, а сегодня потеряли обе позиции в Карахасанкиной и Попкиой (название деревень), и все из-за его упрямства… Я решительно прошу, чтобы полковника Ильяшевича сменили: с подобными подчиненными дело не может идти. Кем его заменить: напишу, подумавши хорошенько с Ванновским об этом. Досадно, что из-за нераспорядительности, или, лучше сказать, из-за нежелания исполнять то, что приказано, теперь мы отступили, что делает всегда неприятное впечатление». Николай Николаевич «оказал милость» племяннику: неугодного полковника отозвали…

Главные баталии Балканской войны разворачивались летом и осенью 1877 года на Южном и Западном направлениях. Русской армии довольно быстро удалось овладеть Тырново (7 июля) и занять Шипкинский перевал через Балканские горы.

Путь на Стамбул (Константинополь) был открыт, но достаточных сил для успешного движения к столице Османской империи не было. Турки перебросили сильные подкрепления, и русским пришлось обороняться. Самые же кровопролитные сражения развернулись вокруг крепости Плевна, ставшей стратегическим ключом всей кампании.

Попытка захватить крепость была предпринята 8 июля численно небольшим отрядом, но, столкнувшись с превосходящими силами турецкого генерала Осман-паши, отступили, понеся значительные потери убитыми и ранеными (1 генерал, 74 офицера, 2771 нижний чин). Этот эпизод вошел в историю войны под названием «первой Плевны». Второй раз русская армия штурмовала Плевну 18 июля. Попытка снова не удалась. Русская армия во «второй Плевне» потеряла убитыми и ранеными еще несколько тысяч человек (1 генерал, 168 офицеров, 7167 нижних чинов).

«Третья Плевна» стала самым жестоким сражением всей войны. Оно происходило 27-31 августа и, несмотря на отдельные позиционные успехи, главную задачу армия не выполнила: крепость осталась в руках турок. Битва была кровопролитной: погибли 2 генерала, 285 офицеров и 12 471 нижний чин. Эта неудача произвела удручающее впечатление. Александр II, узнав, плакал, плакали и многие другие. Но и те, кто не плакал, тяжело переживали. В их числе был и Цесаревич.

Его больше всего возмущало, что командование не сделало выводов из предыдущих неудач. Опять несогласованность действий, неумение управлять обстановкой во время боя. Александр знал, что Николай Николаевич ведет себя, как диктатор, не принимает к сведению противоположные своему мнения, хотя в его штабе достаточно умных и серьезных офицеров. Нет, сам все определил, решил выслужиться: приурочил штурм к именинам Папá (30 августа), вознамерился «принести победу к ногам Государя в день Его ангела ». Вместо этого армия получила оплеуху. Да еще какую! Сколько жизней зря положили. Негодяи!

Александр просто клокотал от негодования. Даже через месяц после плевненского провала в письме к матушке не удержался. «Да, эта Плевна! Никогда ее не забудем. Что ужасно в этом штурме 30 августа, что даром пожертвовали такой массой дорогой русской крови, безрассудно, без всякой надобности. Все уверены были в невозможности атаки и, несмотря на это, все-таки штурмовали. Одним словом, повторилось под Плевной то же самое, что уже было два раза прежде, и в этом я вижу не только безрассудство действий Главнокомандующего и его штаба, но и преступление, за которое он и все виновники этого страшного дня должны будут отдать отчет не только перед всею Россией, но перед самим Богом».

Императрица, получив эти гневные обличия, не на шутку встревожилась: старший сын позволяет себе выходить за рамки, бросает тяжелое обвинение Главнокомандующему и члену Династии! Немедленно отправила ответ, где увещевала не произносить подобного, иначе может произойти «неприятность», и, Боже упаси, если о том дознается Император! Мария Александровна знала, что в Императорской Фамилии и так довольно интриг, и в такое трудное время ее «милый Саша», не дай Бог, станет возмутителем спокойствия. Александру были понятны опасения Мамá; он не собирался с дядей Низи «рвать отношения » или устраивать оскорбительные выходки. Однако вполне определенно заявил, что теперь знает тому «истинную цену», и повторил, что забыть «преступное поведение» родственника не сможет. Он готов был прощать (и прощал) дяде Низи нерасположение к себе, но небрежение к России, к долгу простить и забыть был не в силах.

Рущукскому отряду во время «третьей Плевны » и в последние недели пришлось испытать сильный нажим турецких войск, намеревавшихся прорваться к осажденному анклаву. Вновь разгорелись кровопролитные бои. Наследник все время находился на переднем крае, порой сам занимался рекогносцировкой, распоряжался дислокацией и не раз собственными глазами видел «спины аскеров». Причем бежали они так ретиво, что «догнать не могли». (Султан отдал под суд своих генералов, не сумевших разгромить Рущукскую группировку, хотя турецкие части имели более чем двукратное численное превосходство.)

После предыдущих неудач успехи Рущукского отряда стали глотком живительного воздуха. Николай Николаевич и его штаб праздновали успех, хотя к нему не имели практически никакого отношения. Воспрянул душой и Царь. 15 сентября подписал грамоту Цесаревичу, где говорилось: «Благоразумные распоряжения Вашего Императорского Высочества во время командования отдельным значительным отрядом в действующей армии, вполне соответствуют видам Главнокомандующего и общему плану кампании, дают Вам право на особенную нашу признательность. Предводительствуемые Вами храбрые Наши войска неоднократно отражали все нападения превосходящего их численностью неприятеля и выказывали при этом свои превосходные боевые качества». Успехи были отмечены: Александр Александрович удостоился ордена Владимира I степени.

Хотя Монарх и упоминал, что действия Цесаревича «соответствуют видам» Главнокомандующего, но на самом деле это было не так. Его стратегия совсем не соответствовала стратегии Николая Николаевича. Ничего не предпринимал по первому чувству; все старался обдумать, и лишь затем следовало решение. И еще одно непременно учитывалось в первую очередь: безопасность людей. При любой военной удаче всегда горькое чувство появлялось, когда узнавал, сколько убито и ранено.

Своему учителю К.П. Победоносцеву писал 8 сентября: «Под Плевною дело затянулось, и весь вопрос во времени; решено вести правильную осадную тактику, чтобы не терять больше такого громадного количества людей. Страшно подумать, что мы из-за этой Плевны потеряли войска, за все три атаки, с 9 числа июля до настоящей минуты, потеряли убитыми и ранеными с лишком 25 тысяч… У меня в отряде, с самого начала до сих пор, во всех делах я потерял не более 3000 человек, несмотря на весьма жестокие дела; это замечательное счастье, так как можно было потерять гораздо больше».

Наследник Престола не чурался простых солдат, знал, что именно они — основа, залог, корень всякого успеха. Посещал раненых, часто бывал на отпеваниях, любил и побеседовать с солдатами «запросто». При нем офицеры никогда не позволяли (попробовали бы!) никаких оскорбительных или даже насмешливых разговоров и высказываний про солдат. Для него, в отличие от некоторых дворян-командиров, они были не «темной скотиной », а русскими людьми. Этим для Александра все было сказано. Настанет черед, и ему придется надеть Корону, и для них он станет «Царем-Батюшкой», каким сейчас является Папá. Забота о них сродни отеческой. Они — добрые и не очень, умные и дуралеи, но все — непременно верные, преданные Царю и Отечеству. Иначе ведь и быть не может!

Он сжился со своим отрядом. Когда же до него дошли слухи, что Николай Николаевич вынашивает план уговорить царя перевести Александра на другое место, то решил предотвратить подобное развитие событий. 20 сентября писал дяде Низи: «Ты не можешь себе представить, до чего я привязался к моему дорогому отряду, с которым впервые привелось мне служить серьезно в военное и походное время и разделять с ним: и радость, и горе, и нести серьезную ответственность!»

На войне для Александра многое по-другому открылось. Знал, что его собственное участие в войне — необходимо и обязательно. Ни разу не зародилась мысль бросить все и уехать в Царское, к своей ненаглядной Минни, к обожаемым деткам. Нет, он вернется лишь с победой. В том же, что она настанет, не сомневался ни минуты. Жизнь — это всегда преодоление трудностей. Так Господь распорядился, испытывая людей. И ему теперь такой жребий выпал. В одном из первых с войны писем писал Императрице Марии Александровне: «Я так счастлив, что мне пришлось выдержать эту тяжелую школу, которая мне весьма пригодится со временем, что благодарю Господа за все и молю Его до конца помогать мне, как до сих пор, и выдержать это испытание с честью и славою для нашего оружия и достоинства дорогой Родины!»

В трудные месяцы болгарской войны Престолонаследник постоянно размышлял о жизни и смерти, о долге и чести. В письме жене заметил: «Во всем, что делается на земле, есть воля Божия, а Господь, без сомнения, ведет судьбы народов к лучшему, а не к худшему, если они, конечно, не заслужили полного Его гнева. Поэтому да будет воля Господня над Россией, и что ей следует исполнить, и что ей делать, будет указано Самим Господом. Аминь».

Александр на войне изменился. Это касалось не только внешности, но и представлений и взглядов. Они не стали иными. Никакого мировоззренческого переворота не произошло. Просто многое стало вырисовываться в другом освещении и обрамлении. Он воочию узнал неполадки в государстве и армии, понял, как много здесь надо улучшать. В одном из писем после «второй Плевны» писал жене: «Интендантская часть отвратительная, и ничего не делается, чтобы поправить ее. Воровство и мошенничество страшное, и казну обворовывают в огромных размерах».

Он знал, что война — дело всей России. Но в то же время до него доходили сведения, что далеко не все так понимали и чувствовали. Рассказывали, что в Петербурге светская жизнь почти не изменилась. Театры были полны, рестораны работали до утра, а по городу в роскошных экипажах разъезжали различные господа, составившие себе на войне миллионные состояния. Это было отвратительно. Цесаревич хотел, чтобы его Минни никоим, даже косвенным образом не была причастная к этому «пиру во время чумы». 11 сентября писал жене: «Если ты хочешь мне сделать огромное удовольствие и если тебе это не слишком тяжело, не езди в театры, пока эта тяжелая кампания благополучно не кончится. Я уверен, что и Мамá разделит мой взгляд, и все найдут это приличным и более достойным для моей жены. Прости меня, что это пишу тебе, потому что уверен, что ты и без того этого не делала бы, и что тебе и самой казалось это неприличным».

Александр Александрович на войне ощутил, что значит принимать решения, от которых зависят не только судьбы, но и жизни людей. Он узнал, что такое страх смерти, понял глубоко и искренне ценность жизни. Какими мелкими представлялись ему порой собственные «пустые» переживания прежних лет, как много из прошлого не стоило потраченных страстей. Теперь смерть бродит рядом и каждый день может посетить.

Остро это почувствовал, когда 12 октября 1877 года, во время рекогносцировки, недалеко от «хижины» Александра шальная пуля наповал сразила его кузена Сергея Лейхтенбергского. Герцог состоял при Цесаревиче, который его очень любил за аккуратность, исполнительность, преданность общему делу. Весельчак, балагур, вообще добрый малый. Совсем еще не старый, на четыре года моложе. Бедная мать, несчастная тетя Мари! Как она любила сына. Хорошо, хоть у Сержа детей нет, сирот не оставил. Не успел обзавестись семьей, хотя столько раз рассказывал о своих семейных планах. Но Господь рассудил иначе, и все теперь кончено.

После гибели Сергея как-то особенно начал ощущать душевное одиночество. Порой такое щемящее чувство появлялось, что просто оторопь брала. Скучал по жене и детям. Всегда праздник был, когда поступали весточки от своих дорогих близких, но нынче таких далеких. Мария Федоровна писала часто, но корреспонденция поступала нерегулярно, и случалось, что сразу пачку ее посланий получал. Уж тогда, если не было срочных дел, уединялся, читал и перечитывал. Минни сообщала все подробности о повседневных делах и заботах: где была, с кем встречалась, какое происшествие случилось. Ну и, конечно, о детях — во всех подробностях. И непременно о своей любви к дорогому, единственному, «любимому Саше».

Александр отвечал, но не так часто, как на то надеялись в Петербурге. Времени по несколько дней порой совсем не было. Да и другое тоже мешало. Он ведь на войне, а текущие фронтовые события душке Минни интересны быть не могут. Хоть и не мастак он был «красивые фразы складывать», но о том, что «любит сильно-сильно», что скучает, ждет встречи и молится за всех них, о том обязательно писал. Писал и сыновьям. Старшему Николаю будет десять лет, и многое он уже понимает.

«Благодарю вас, мои душки, Жоржи и Ники, за ваши письма. Мне очень скучно и грустно без вас, и я часто думаю о вас и душке Ксении. Как давно мы не виделись, и я думаю, что вы меня совершенно забыли… Как мне хочется скорее поехать к вам, назад домой. Целуйте от меня крепко Мамá и не забывайте вашего Папá, молитесь за него и за всех наших молодцов солдат. Обнимаю и целую вас крепко, мои душки. Постоянно думаю и молюсь за вас» (2 октября).

«Благодарю тебя, милый Ники, за твое письмо. Очень рад, что ты хорошо учишься и что тобой довольны. Мне страшно скучно без вас, и так тянет домой, но нечего делать. Когда служишь, так думать о своих не приходится, и надо исполнять свой долг!.. У меня решительно ничего нет для вас на елку; Мамá вам подарит от меня, а здесь ничего достать нельзя. Дай Бог, до скорого свидания, и чтобы можно было мне вас скорее обнять всех троих. Поцелуй крепко-крепко от меня душку Мамá, Георгия и Ксению. Христос с вами, мои душки!» (13 декабря).

Дорога к дому была долгой и трудной. В середине ноября разгорелись новые сражения. Турецкий генерал Сулейман-паша предпринял отчаянную попытку рассечь русские части, и Рущукскому отряду пришлось отражать яростный натиск турецкой пехоты у деревни Мечка. Русская армия стойко держалась, удачно контратаковала. Начиная с 14 ноября — первого дня атаки, Цесаревич все время был на передовых позициях. В отдельные дни поспать удавалось лишь урывками, не более 2-3 часов. Позиционная ситуация непрерывно менялась, и постоянно приходилось быть начеку и принимать оперативные решения. Они оказались удачными. Мужество русского солдата, преданность делу офицеров, как и грамотное руководство, принесли военную славу Рущукскому отряду: 30 ноября армия Сулеймана-паши была полностью разбита.

Двумя днями ранее сдалась Плевна, и исход войны был предрешен. Александр II решил вернуться в Россию. Мечкенская операция подтвердила уверенность Императора в скором победоносном завершении кампании. Когда вечером 30 ноября ему принесли телеграмму Цесаревича о полной победе, то Царь радовался не меньше, чем при известии о капитуляции Плевны. Сын Саша проявил себя мужественно, достойно. Теперь Царь окончательно удостоверился в своей правоте. Хоть другие и отговаривали, не советовали назначать сына руководить большим воинским соединением, чтобы в случае неудачи «не подорвать престиж будущего Монарха», но Александр II постановил иначе.

Теперь все могут видеть, что Цесаревич серьезный и ответственный командир; а имя его с уважением начали произносить умудренные опытом офицеры. Император принял сразу же решение наградить сына орденом Георгия II степени и отдал распоряжение заготовить о том грамоту. Однако просил все сохранить в тайне. Вознамерился через день-другой поехать к сыну Саше и вручить ему награду. В наградной грамоте на имя Цесаревича Александра Александровича, подписанной Александром II поздно вечером 30 ноября, говорилось: «Рядом доблестных подвигов, совершенных храбрыми войсками вверенного Вам отряда, блистательно выполнена трудная задача, возложенная на Вас в общем плане военных действий. Все усилия значительно превосходного численностью неприятеля прорвать избранные Вами позиции, в течение пяти месяцев оставались безуспешными и, наконец, 30-го ноября сего года отчаянные атаки на Мечку мужественно отбиты под личным Вашим предводительством».

Ближе к вечеру 3 декабря 1877 года Император прибыл в село Берестовец, где находился штаб Рущукского отряда. После торжественного парада он выслушал рапорт Цесаревича о сражении под Мечкой. Это была славная победа. Потери русской армии были таковы: убито офицеров 4 (ранено 20), нижних чинов — 120 (ранено 655), пропало без вести 5 человек. В то же время турки потеряли только убитыми более 2 тысяч человек.

Александр II расцеловал сына, сообщил ему о награждении Георгиевским крестом и собственноручно прикрепил его к мундиру. Цесаревич так расчувствовался, что с большим трудом сдержал слезы. Какое счастье! Папá так высоко оценил его заслуги. Георгиевский крест — самая почитаемая награда, дается только за боевые заслуги, за личное мужество в бою. Ее нельзя получить ни за выслугу лет, ни за прочие дела; ее нельзя добиться по протекции. У Александра всегда в душе вызывали восхищение и зависть командиры, удостоенные такой награды с девизом «За службу и храбрость ». Он считал, что среди офицерского корпуса у них положение несколько иное: они особо отличимые. Теперь и он таким знаком отмечен, что льстило ему и как мужчине, и как офицеру, и как Цесаревичу. Все последующие годы именно эту награду будет чаще всего носить.

Император оставался у Престолонаследника лишь сутки и на следующий день, 4 декабря, выехал в Россию. Перед отбытием сказал сыну, что «если ничего особенного здесь не будет», то пусть Александр возвращается в Петербург к Рождеству. Главная задача Рущукского отряда была выполнена, и Александр Александрович мог с чистой совестью вернуться домой. Однако война еще не была закончена. Хоть турецкая армия и сокрушена, но надо дождаться окончания кампании, тем более что появились признаки новой опасности: Англия, недовольная успехами России, ввела свой флот в Мраморном море, а в Австро-Венгрии начались военные приготовления.

Вот она, Европа! Когда надо помогать слабым и страждущим — не допросишься, не дождешься, а когда у России победа, то тут уж равнодушными быть не могут. Желающих принять участие в антирусской интриге всегда находилось достаточно, и не исключено, что и теперь в Лондоне, Берлине и Вене что-нибудь «пакостное придумают». В декабре 1877 года — начале января 1878 года подобные тяжелые мысли посещали не только Цесаревича. Александр II прекрасно осознавал опасность такой перспективы. После того как русская армия 6 января 1878 года заняла Адрианополь и оказалась практически у дверей турецкой столицы, отдал приказ Стамбул не занимать. 19 января 1878 года Россия заключила перемирие с Турцией, хотя речь должна была идти фактически о капитуляции последней. Но угроза новой войны с коалицией европейских держав заставила Царя не доводить дело до подобного.

Цесаревич не принимал заметного участия в событиях начала 1878 года. Его отряд лишь добился сдачи крепостей Разград и Рущук, укрепил свои позиции. Командир знал, что покинет армию, лишь когда все в главном решится. Разговоры о возможности войны с новыми противниками Цесаревич не любил, их не поддерживал, но пребывал в твердой уверенности, что если вдруг нежелательное случится, то будет снова воевать. 25 января 1878 года писал матушке: «Я исключительно буду служить Папá и Родине, которым принадлежу всецело и которым готов пожертвовать всем!» Мария Александровна знала, что сын Александр таких слов на ветер не бросает. Потому все месяцы войны очень страдала за него; он же не переживет унижения в случае поражения. Не дай Бог такое случится! Тогда может броситься в самое пекло, лишь бы избегнуть позора. Но Господь оказался милостив, сын с честью и славой возвратился.

В те же дни Александр получил неожиданно ласковое письмо от дяди Низи. Главнокомандующий «наговорил массу любезностей»: «Милый Саша! Нет у меня достаточно слов, чтобы тебе выразить всю мою глубокую и душевную благодарность за все время кампании, в которую тебе выпало на долю столь трудное дело охранения моего левого фланга. Ты, поистине, выполнил эту нелегкую задачу вполне молодецки». Дядя уведомлял, что перемирие заключено, и начались мирные переговоры. Война завершилась.

К концу января стало ясно, что новые битвы России в обозримом будущем не грозят. Все понимали, что скоро — домой. Готовился к отъезду и Александр. Конечно, радость предстоящей встречи с дорогой семьей не могла ни с чем сравниться. Но и грусть навещала: так сблизился с армией, с людьми, столько вместе пережили, а теперь надо расставаться. Столько прошло перед глазами радостного, но и печального, трагического. Столько пришлось испытать тяжелых минут, довелось перенести сомнений, опасений, унижений. Но самое главное: все теперь завершилось, и Россия выстрадала заслуженную победу.

Перед отъездом послал письмо участнику кампании, своему доброму знакомому-родственнику генералу-от-инфантерии принцу Александру Ольденбургскому, где признавался: «Поверь мне, что если вы все страдали физически в эту кампанию, то я, наверное, перестрадал в тридцать раз более морально. Да, много мне пришлось выстрадать и перетерпеть в эти семь месяцев; но об этом переговорим, когда увидимся, Бог даст, в России». 1 февраля Цесаревич выехал в Россию, и уже через пять дней его встречали с триумфом в столице. Впервые в своей жизни ощутил, что эти почести получает не за свое происхождение, а за службу России. Горд был.

Статья написана по материалам книги А. Боханов «Александр III с Россией на плечах», М.: Вече, 2013, с. 149-163.