Несмотря на то что война застала нас в самый неблагоприятный момент крупных реформ в армии, далеко еще не законченных, несмотря на то что русские вышли на эту войну с огнестрельным оружием, значительно уступающим оружию противника, несмотря на то что в отношении тактической подготовки наша армия не усвоила современные требования, наконец, несмотря на то что турецкий солдат того времени мало уступал по своим личным качествам русскому солдату, Россия блестяще выиграла кампанию и внесла в историю военного искусства целый ряд положительных образцов, вызвавших удивление даже методика Мольтке и явившихся предметом тщательного изучения не только европейских армий, но и японцев.

Невольно вспоминаются незабвенные слова приказа Гурко, отданного им 25 декабря в Софии: «Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей!» И слава эта была создана руками старших начальников, умело двинувших неподражаемого русского солдата на новые подвиги.

Главнокомандующий армией, великий князь Николай Николаевич Старший являлся главным деятелем этой войны, и смело может быть назван душою всех побед. На эту должность он явился достаточно подготовленным по предшествовавшим самостоятельным должностям генерал-инспектора кавалерии и особенно — главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа.

Здесь уже он обнаружил острый и широкий ум, способный охватить сложную обстановку в полном объеме и сделать из нее правильный вывод. К тому же он был чисто русский человек, беззаветно любивший Россию, знавший ее историю; он прекрасно понимал задачи России, знал те громадные жертвы, которые понесла уже Россия в деле освобождения балканских славян, и в этом отношении вряд ли кто-нибудь иной лучше него понимал ту историческую миссию, которая выпадала на долю Главнокомандующего армией в войне 1877-1878 гг. На эту войну он смотрел как на «святое дело», начатое Александром II.

Блестящий кавалерийский начальник, великий князь Николай Николаевич Старший обладал чрезвычайно энергичным и смелым характером, любил рисковать, особенно если видел поддержку в некоторых своих подчиненных, и отваживался на такие стратегические операции, которые другим полководцам казались несбыточными. Он отличался порывистостью и подчас нетерпеливостью, поэтому любил слушать мнения людей особенно опытных и старше себя, но не подчинялся всецело этому мнению. Его кипучая натура требовала действий решительных и стремительных, а вместе с тем не исключала известной выдержки, так как неудачи не обескураживали его, а, наоборот, побуждали все к новым и новым попыткам добиться раз намеченной им цели.

В этом отношении нельзя не отметить его настойчивости по взятию Плевны; ему всецело должна быть приписана честь немедленного перехода через Балканы; ему же следует приписать стремление дойти до самого Константинополя, и если он не вошел в самый Царьград, то это можно объяснить лишь особым его уважением и почтением, питаемым к особе Государя Александра II, находившегося в этом вопросе под влиянием канцлера кн. Горчакова. Он умел ценить выдающихся своих сподвижников, ненавидел интриги и глубоко любил русского офицера и солдата; плевненское сидение и особенно неудачные штурмы доставили много мучений его восприимчивой душе; еще больше страдал он, как русский, от тех дипломатических унижений, на которые были мы обречены под стенами Константинополя.

Необходимо еще отметить его способность предоставлять полную инициативу своим подчиненным, к ошибкам которых он относился чрезвычайно снисходительно. Это даже давало повод некоторым обвинять его в слабости характера, особенно при сравнении с такими железными натурами, как Скобелев и Гурко. Трудно обрисовать его личность в кратких словах, но несомненно, что это был полководец крупный, смелый, самобытно-русский, с широким кругозором и верою в себя и своих подчиненных.

Начальник штаба Действующей армии, ген. от инф., ген.-адъют. Артур Адамович Непокойчицкий на войну пошел, имея от роду 63 года, с должности председателя Военно-кодификационного комитета. Прослужив 8 лет на Кавказе (1840-1848), он показал себя выдающимся офицером Генерального штаба во время венгерского похода; затем участвовал в Восточной войне и отличился опять при осаде Силистрии.

С наступлением реформ в военном ведомстве он, как один из самых выдающихся деятелей того времени (1857), был назначен председателем Комитета о сокращении штатов и делопроизводства по воен. ведомству, а затем и Военно-кодификационного комитета. Здесь он выказал себя чрезвычайно спокойным и уравновешенным председателем, умевшим согласовать различные мнения и притом пользовавшимся большим авторитетом. Этим он заслужил особое уважение Д.А. Милютина и Государя императора.

Назначение его начальником штаба к великому князю можно объяснить, с одной стороны, желанием уравновесить его спокойствием кипучую натуру Главнокомандующего; с другой стороны, его прежняя опытность, приобретенный авторитет и независимое служебное положение давали ему возможность управлять штабом Главнокомандующего, набранным преимущественно из Петербурга. К сожалению, тягости и лишения войны сделали его там апатичным и недостаточно авторитетным; однако его советы во всех трудных случаях отличались обыкновенно жизненностью и принимались во внимание. Великий князь, доверяя ему и уважая его уравновешенность, посылал обыкновенно в особенно важные места (Шипка) и затем уже полагался всецело на его мнение, основанное на личном знакомстве с тем или иным вопросом. Нельзя также не отметить, что своим невозмутимым спокойствием он нередко заражал и великого князя.

Наследник цесаревич. Е. И. В. Александр Александрович явился на этой войне в роли начальника мало видного, но чрезвычайно ответственного Рущукского отряда. Этому отряду приходилось прикрывать единственную переправу через Дунай, обеспечивать Плевненский отряд и тыл отряда Радецкого, действуя все время против значительно превосходящих сил противника, и притом наиболее организованных и опирающихся на сильные крепости.

Сначала действуя оборонительно, Рущукский отряд остановил все наступательные порывы турок. Начальник отряда, всегда спокойный и сосредоточенный, являлся обыкновенно в наиболее важные места; его появление, его вид уже внушал войскам уверенность в успехе дела; они дрались, как львы. Он поставил в своем отряде на должную высоту разведку кавалерии, выяснив какое-нибудь серьезное изменение в положении противника, наследник цесаревич немедленно принимал быстрейшие меры для противодействия противнику, с особым искусством производя сосредоточение войск к угрожаемым пунктам; весь отряд всегда верил в силу и целесообразность предпринимаемых им мер.

Редкий начальник пользовался таким авторитетом, как цесаревич в своем отряде, и редкому начальнику верили так слепо его войска, как наследнику. Всегда спокойный, уравновешенный, упорный, он эти качества перелил и своим подчиненным, и тяжелая работа делалась в Рущукском отряде без горячки, суетливости, но спокойно и уверенно.

Когда обстановка сложилась для отряда более благоприятно, он перешел в решительное наступление и в сентябрьских боях нанес врагу сильное поражение. Победа Цесаревича выручила русскую армию, поставленную в тяжелое положение под Плевной и на Шипке. Новое поражение турок в ноябре навсегда отбило у них желание предпринимать какие-либо серьезные активные действия. Мощный Русский Витязь крепко стоял на страже и надежно обеспечил с этой стороны свободу русских действий — своими мощными ударами он безжалостно разрушил все розовые мечты турок о победе.

Военный министр, генерал-адъютант Д.А. Милютин принимал горячее и непосредственное участие в войне, сопровождая на театр военных действий Государя. Несмотря на то, что война застала военное ведомство с далеко еще не законченными реформами, первая мобилизация русской армии прошла без особых трений главным образом благодаря мерам, своевременно принятым Милютиным. В этом отношении особенную деятельность проявил Дмитрий Алексеевич в деле усиления обороноспособности берегов Черного моря; им же особенное внимание было обращено на организацию обозов армии и на интендантскую часть; к сожалению, интендантство не проявило особенной энергии и потому продовольственная часть, по настоянию Непокойчицкого, была передана товариществу Грегера, Горвица и Когана, что следует признать, безусловно, неудачной мерой.

Будучи на театре военных действий, Дмитрий Алексеевич являлся постоянным и самым близким советчиком Государя; мнения его принимались к сведению даже Главнокомандующими. Но нельзя при этом не отметить, что в то же время Милютин зачастую подвергал критике многие операции Главнокомандующего, и эта критика была особенно чувствительна уже потому, что Милютин по своему характеру всегда стоял за действия методические, осторожные, тогда как Главнокомандующий являлся всегда ярым поклонником решительной стратегии.

Кроме того, он иногда через Государя стремился, помимо желания Главнокомандующего, назначать на войну генералов, деятельность которых, по его мнению, была особенно ценна для пользы военных действий (Обручева), а в критические минуты и подавал собственные планы; этим он зачастую причинял великому князю огорчения. Однако во все продолжение войны он прилагал все свои усилия к тому, чтобы последующие мобилизации шли как можно лучше, и чтобы действующая армия не терпела ни в чем особенных лишений.

Имя генерала Эдуарда Ивановича Тотлебена ко времени настоящей войны было уже популярно во всей русской армии. Необходимо отметить, что вызван он был из России, чтобы поправить дела под Плевной, после того как там все, за исключением, кажется, одного М.Д. Скобелева, отчаялись в успешности операции. В душу воюющих стало закрадываться сомнение в успехе всей войны, утрачивалась вера в себя. Быстро явился Тотлебен из России и еще быстрее водворил порядок под Плевной и сумел всем подчиненным внушить веру в свои силы, в его искусство, а главное, в его авторитеты. Даже Гурко, плохо переносивший чью-либо власть над собой, сам говорил, что никогда еще такого авторитетного и опытного начальника не видал.

Дав каждому из подчиненных ему начальников определенную задачу, он не вмешивался в исполнение, но строго требовал точного выполнения его поручения; отступления в этом отношении не допускал, что и было поводом к столкновениям с М.Д. Скобелевым. Он не допускал также вмешательства в его распоряжения или отдачи распоряжений подчиненным помимо него; это повело также к серьезным размолвкам между ним и самим Главнокомандующим. Это был человек определенный; он отличался удивительной систематизацией в работе и строгостью в оценке. Однако, несмотря на строгость, Тотлебена все очень ценили и чрезвычайно уважали, а войска смотрели на него с благоговением.

Имя Ф.Ф. Радецкого тесно связано со славной переправой через Дунай и тяжелым шипкинским сидением. В этих противоположных по характеру операциях он проявил одинаковую распорядительность и удивительную храбрость, но все это Радецкий выказывал с такой скромностью и простотой, как будто он делал самое обыденное дело, оставаясь все время в тени, выдвигая своих помощников, но подавая собою удивительный пример. Всегда ровный, совершенно спокойный, радостный и доброжелательный, Радецкий представлял собою тип чисто русского героя-простеца; этим он был особенно близок и дорог русскому солдату. А между тем Шипка держалась наполовину обаянием его личности.

Страшные условия службы там казались издали спокойными («На Шипке все спокойно!») в освещении Ф.Ф. Радецкого, считавшего службу царскую всюду одинаковой. Он никогда не выказывал, но обладал в высшей мере непреклонной решимостью в достижении раз поставленной цели; бесстрашием и равнодушием к опасности. В критические минуты он становился перед войсками и лично водил их в штыки (на Шипке 12 августа). Его скромность не знала предела. Когда Государь за переправу через Дунай вручил ему Св. Георгия 3-й степени, то Радецкий сказал Государю: «Ваше Величество, это не мне следует, а Драгомирову». Точно так же, когда великий князь — Главнокомандующий, встретив его 31 декабря у подножия Балкан, снял с себя орден Св. Георгия 2-й ст. и передал ему, то Радецкий так сконфузился, что сунул орден в карман. А между тем как гордились им и хвастали солдаты Шипкинского отряда! Это был их Шипкинский орел! Это был герой, «дорогой каждому русскому сердцу!»

Иосиф Владимирович Гурко прославил имя свое в русско-турецкой войне на Балканах: в первый раз — как лихой кавалерийский начальник, во второй раз — как командующий отдельным большим отрядом. Оба раза он проявил себя чрезвычайно решительным начальником, выказавшим изумительную неутомимость и энергию; в основу его характера должна быть положена железная воля, развитая у него до гениальности. Благодаря ей, он добивался во всех своих действиях блестящих результатов; его же действия обыкновенно ошеломляли турок, трепетавших при его имени. Суровый, подчас резкий на словах, он отличался большой заботливостью о подчиненных, всегда верил в их силы и способности, так как выше всего ставил русского офицера и солдата, чем заслужил любовь солдат; русский же народ сопричислял его к немногим героям русско-турецкой войны.

Генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й, явившись на войну 1877-1878 гг. в числе многих генералов, жаждавших отличиться, вышел из нее в ореоле героя и кумира русского солдата и народа. Почти все важнейшие операции под Плевной, при переходе через Балканы и движении к Константинополю связаны с именем Скобелева. Во всех критических или самых тяжелых положениях обыкновенно обращались к нему; прибегая к нему, Скобелеву далеко не всегда давали необходимые средства, но он и с малыми средствами обыкновенно делал большие дела.

В сердце своем он носил «искру войны», и она зажигала не его одного, но и всех его окружавших. В этом он имел много сродственного Суворову и, подобно ему, на войне больше всего обращал внимание на моральную подготовку успеха, развивая эту сторону виртуозно; стоит только вспомнить атаки Зеленых гор и 30-З1 августа. Никто не умел водить войска на штурм так, как это делал М.Д. Скобелев. В этом умении уже видна печать гениальности. Только приняв это во внимание и можно понять его кипучую деятельность, его безумную порой отвагу, его жестокую настойчивость в атаках и в то же время теплое, душевное чувство к офицерам и солдатам.

«Дисциплина должна быть железною, — сказал он на войне одному из подчиненных ему командиров, ударившему солдата, — в этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом, а не бойней… Я очень многим обязан здравому смыслу солдата.Нужно только прислушиваться к ним». И русский солдат это чувствовал; своей принадлежностью к отряду Скобелева он гордился необычайно. «Мы — Скобелевские!» — обыкновенно отвечали они на вопрос, какой они части или дивизии.

С каждым днем войны его влияние на солдат и офицеров все более и более росло, и вскоре он стал для своих подчиненных полубогом, а для России — героем, гордостью страны. Мы здесь не касаемся той удивительной заботливости, какую проявлял всегда Скобелев к своим подчиненным, — заботливость, проявляемая и в виде стремления вооружить своих солдат более совершенным лучшим оружием, отбитым у турок, и заказом вьючных седел для перехода через Балканы, когда никто еще не предвидел этого.

Заботливость эта была исключительная. Его войска всегда были одеты, обуты и сыты при самой невозможной обстановке. Эти второстепенные заботы лишь подчеркивали уже в этой живой, кипучей натуре черты крупного, гениального полководца, основывавшего успех всех своих действий на идеальном знании души русского солдата и офицера, на умении управлять ими безгранично, исключительно на движении вперед, на нападении, на атаке и штурме. Других способов войны Скобелев не знал!

Из очерка генерал-лейтенанта Н. А. Орлова «Усмирение Польского восстания в 1863 году», из книги «История русской армии», М., «Эксмо», 2014, с. 679 – 681.