Имя Аракчеева получило особенную известность и приобрело ненависть главным образом во время создания военных поселений. М.А. фон Визин в своих записках отмечает, что «ничто столько не возбуждало негодования общественного мнения против Александра, не одних либералов, а целой России, как насильственное учреждение военных поселений».

Родоначальником мысли об этом учреждении не был граф Аракчеев; по свидетельству историка Шильдера Н.К., идея эта всецело принадлежит Александру I. Мысль о целесообразности военных поселений для России пришла Государю после прочтения статьи ген. Сервана: «Sur les forces frontiers des etats». Статья была переведена кн. Волконским на русский язык (для Аракчеева, который не знал французского языка), причем были оставлены против текста белые страницы для собственноручных пометок Государя.

Александр I, видя постоянное увеличение наших вооруженных сил, вызванное первыми войнами с Наполеоном, а чрез это разорение наших финансов, и не желая в мирное время отрывать солдат от своей среды, хотел, прежде всего, уменьшить расход России по содержанию своих войск путем передачи части армии, именно пехоты и кавалерии, на непосредственное содержание крестьян; поселенные среди них войска должны были слиться с ними, помогать им в свободное от занятий время работать в поле и дома и, в свою очередь, приучать крестьян к военной жизни, дисциплине и строевым порядкам.

Итак, в основу военных поселений легла мысль облегчить России содержание ее многочисленных войск и в то же время ввести военную подготовку мужского населения (наподобие Krumper-Sistem в Пруссии), с тем чтобы в случае войны можно было рекрут ставить прямо в действующие войска, не тратя времени и сил на предварительное и первоначальное обучение.

В Положении о военных поселениях, напечатанном в типографии штаба военных поселений в 1825 г., прямо указано, что «установление военных поселений — постепенное уменьшение, а затем и совершенная отмена рекрутских наборов». Несомненно, идея заманчивая и исполнимая лишь отчасти, да и в том лишь случае, если поселенные войска не будут излишне заняты мелочами строевой службы и могут достаточно помочь крестьянину в его полевых работах.

Здесь особенно ярко проявилась отличительная черта характера Александра I — его умозрительный способ мышления; как хорошо было как крестьян, так и солдат превратить в автоматов и переставлять одного на место другого. Отсюда понятно — почему Александр I ни за что не хотел отказаться от нее, несмотря на довольно грозные предостережения полной неудачи осуществления этой заманчивой цели и на явное несочувствие, выказанное вначале всеми ближайшими его сотрудниками.

Несомненно, что успешность или неуспешность осуществления этой идеи всецело зависели от того лица, которое поставлено во главе дела; здесь требовался человек с государственным умом, чрезвычайно широким кругозором, большой опытностью в военном деле и знанием внутренней жизни государства, и притом безусловно доброжелательный. Скажем так, что если бы во главе него поставили Голенищева-Кутузова М.И., то можно было бы вполне рассчитывать на более благоприятное разрешение его, но однако нельзя было думать о полном успехе этого дела, так как, по сложности взаимных отношений и обязанностей между солдатами и крестьянами — военными поселенцами, невозможно было иметь хорошего военного крестьянина и выдающегося поселенного солдата. Конечно, если принять во внимание элементарность тогдашней военной техники, простоту, вследствие несовершенства огнестрельного оружия, тактики, а главное — возможность чрезвычайного упрощения подготовки и обучения нижних чинов при 25-летней службе, то идея военных поселений имела под собой некоторую почву.

Кого же ставит во главе этого дела император? Графа Аракчеева! Трудно было подыскать более неудачного руководителя и притом еще совершенно неограниченного и бесконтрольного. Узкий, необразованный в широком государственном смысле, воскресивший начала павловской муштры и парадомании, отнимающих все свободное время у солдата, бесчувственно строгий к подчиненным, жестокий, злобный, не терпящий никаких возражений, а главное, не допускающий никаких изменений принятых им планов, Аракчеев ко времени главных реформ по военным поселениям представлял из себя всесильного самодура, с которым всякий талантливый и образованный человек избегал не только служить, но даже и встречаться.

Спрашивается, почему же император Александр I, имея перед собой немалый выбор выдающихся государственных деятелей, для этого крупного дела избрал Аракчеева? Несомненно, что здесь, кроме полного доверия к нему и уверенности в точном исполнении предначертаний императора, играла большую роль та слава, которую Аракчеев ловко распускал о себе как о грузинском хозяине. Александр I, не обладая способностью углубляться быстро в суть каждого дела, а главное, по прежней своей службе при покойном императоре привыкнув доверять Аракчееву вполне даже на словах, при посещении Грузина, с одной стороны, поражался удивительным наружным порядком всей волости, с другой стороны, видел, да и слышал, что Аракчеев в своей вотчине завел чисто военный порядок.

Действительно, прекрасные, как паркет, дороги, отличные переправы через реки; село, примыкающее к графской усадьбе, производили удивительное впечатление: дома-избы, выкрашенные все в розовый цвет, стоят в ряды, на одинаковом расстоянии друг от друга; план каждого дома одинаковый; все крестьяне одинаково и чисто одеты, стоят и отвечают по-военному. Из бельведера графского дворца видны двадцать две деревни, принадлежащие графу; в трубу даже видно, что делают крестьяне в каждой из них. И притом, по словам графа, крестьяне его вотчины достигли большого материального благосостояния и вотчина его приносит прекрасный доход.

Правдивость этого предположения подтверждается письмом Александра I к своей сестре, великой княгине Екатерине Павловне, от 7 июня 1810 года, в котором император пишет: «… Когда я пишу Вам, это все равно, что я пишу и Георгу (супруг великой княгине), а потому покажите ему эти строки. Я его убедительно прошу, когда он будет проезжать здесь, проехать в сопровождении генерала Аракчеева на дрожках через все деревни, через которые он меня возил, и обратить внимание: 1) на порядок, который царит повсюду; 2) на чистоту; 3) на устройство дорог и посадку деревьев; 4) на особую симметрию и изящество, которые соблюдены повсюду. Улицы здешних деревень обладают именно той особой чистотой, которую я так желаю для городов: лучшим доказательством того, что мое требование выполнимо, служит то, что оно соблюдено даже здесь, в деревне. Улицы Новгорода, Валдая, Вышнего Волочка, Торжка и Крестцов должны были бы содержаться в таком же виде! И какая чувствительная разница! Я повторяю: здешние деревни служат доказательством того, что это возможно…»

К концу 1809 года у императора окончательно созрела мысль осуществления идеи военных поселений. После советов с Аракчеевым, который, как говорят, сначала не одобрял этой идеи и даже противился осуществлению ее, но затем, из угождения воле Государя и, сообразив, что это может послужить к еще большему упрочению его положения, он явился самым горячим поклонником новой идеи Александра I, — император повелел приступить к поселению Запасного батальона Елецкого пехотного полка в Климовичском повете (ныне Могилевская губ.), Бабылецком старостве, жителей которого переселили в Новороссийский край. Но Отечественная война и заграничные походы остановили на несколько лет развитие поселений.

Вернувшись из-за границы в 1815 году с надломленными душевными силами для внутренних реформ, Александр I с громадной энергией, однако, взялся за военные поселения и, как бы считая их своим и Аракчеева личным делом, стал быстро расширять, готовясь, видимо, посадить всю пехоту и кавалерию на землю. Забыта была основная мысль — облегчить государству расходы по содержанию военных сил: неограниченный кредит был открыт Аракчееву, и миллионы широкой волной потекли к нему без всякого контроля, для того только, чтобы менее чем через 20 лет от них не осталось почти никакого воспоминания.

Император, осторожный в решении большинства серьезных государственных дел, не передал вопроса о военных поселениях на предварительное обсуждение ни в Государственный совет, ни в Комитет министров. Не было составлено и регламента или Положения о военных поселениях, что давало Аракчееву полную свободу делать что угодно. Для поселения пехоты была избрана в этот раз Новгородская губерния; сделано это было исключительно для удобства Аракчеева; живя в Грузине, он, как неограниченный повелитель, находился в центре своих главных владений — военных поселений.

5 августа 1815 года последовал указ на имя новгородского губернатора о расположении, по тесному помещению войск в Петербурге, 2-го батальона Гренадерского имени графа Аракчеева полка в Высоцкой волости Новгородской губернии, на р. Волхов, по соседству с с. Грузино. Высоцкую волость повелено было изъять из зависимости земской полиции и передать в ведение батальонного командира. 29 августа батальон уже выступил из Петербурга, а через 5 дней был на месте и приступил к размещению. При поселении этого и последующих гренадерских батальонов приняли во внимание опыт, вынесенный Елецким полком.

Жители волостей, назначенных для укомплектования данного полка, были оставляемы на месте и зачислялись в военные поселяне под именем коренных жителей, с подчинением военному начальству. Эти крестьяне должны были комплектовать данный полк уже всегда. Дети мужского пола зачислялись в кантонисты, а затем служили для пополнения поселенных войск. Соединение всех поселений одного полка (3 волости) называлось округом такого-то полка. Итак, в каждый округ входили поселения одного полка, который делился на 3 батальона, а эти последние дробились на роты, капральства и взводы. Вслед за Аракчеевским полком последовали и другие гренадерские полки, во главе с полком императора Австрийского, короля Прусского и наследного принца; все эти полки селились по соседству с Аракчеевской вотчиной, растянувшись вдоль р. Волхов.

Здесь, в Новгородском и Старорусском уездах, скоро было размещено 14 полков. Полки отделялись друг от друга полями и лугами, принадлежавшими каждому округу. В самом округе каждая рота жила отдельно: она имела свою ротную площадь, главным образом для занятий, гауптвахту, общее гумно и риги; офицеры жили тут же, в особых домиках. Все хозяйственные работы производились не иначе, как под надзором и по распоряжениям офицеров, являющихся как бы еще и помещиками. Центром поселения каждого полка являлся его штаб, где была квартира полкового командира, больницы, большой манеж, магазины и т. п.; обыкновенно это был прекрасно обстроенный целый городок. Страсть Аракчеева к строительству здесь была удовлетворена вполне.

Поселяемые войска получили от Аракчеева подробные инструкции для руководства при новых условиях жизни и службы в поселениях; начальникам было предписано «стараться добрым поведением всех вообще чинов не только предупредить всякие жалобы и неудовольствия своих хозяев, но приобрести их любовь и доверенность». Крестьянам поселений были дарованы многие льготы и выгоды, в числе их: сложение многих казенных недоимок, облегчение и даже уничтожение некоторых денежных и натуральных повинностей, бесплатное пользование медикаментами, учреждение школ для детей, назначение специалистов по разным отраслям хозяйства для поднятия культуры его. В отношении отбывания военной службы им были дарованы тоже немаловажные выгоды, а именно: они освобождались от общих рекрутских наборов, какая бы в них ни была острая нужда.

По выслуге узаконенных лет, каждому военному поселенцу предоставляется спокойная жизнь на своей родине, т. е. он освобождается от несения воинской повинности в каком бы то ни было виде. Содержание детей их и приготовление на военную службу правительство принимает на свое попечение, производя им от казны продовольствие и обмундирование. Картина для крестьянина получается, в сущности говоря, заманчивая, но тем не менее крестьяне в военные поселяне шли крайне неохотно, ибо по своей натуре они не могли мириться с режимом, созданным Аракчеевым в самых невероятных условиях.

Вслед за пехотными военными поселениями было приступлено к устройству таких же поселений и для кавалерии; для этого были избраны губернии Херсонская (Херсонский, Елисаветградский, Александрийский и Ольвиопольский уезды), Екатеринославская (Верхнеднепровский уезд) и Слободско-Украинская (Волчанский, Змиевской, Купянский, Старобельский и Изюмские уезды). Аракчеев и для этих поселений является главным и полномочным начальником, но, живя постоянно вдали от них и не считая для себя удобным входить во все подробности их жизни, по недостаточности знания кавалерийской службы, Аракчеев, с Высочайшего разрешения, во главе этих поселений поставил генерал-лейтенанта графа Витта, штаб которого находился в г. Елисаветграде.

На долю Аракчеева выпала огромная работа по водворению войск на места и разграничению деятельности их и крестьян; эта работа усложнялась еще тем, что Аракчеев, не доверяя никому, доходил сам до всего; надо принять во внимание, что в то же время Аракчеев не упускал и важнейших государственных дел, по-прежнему поступавших на его рассмотрение. Благодаря громадной энергии, проявленной как императором, так и Аракчеевым в деле создания военных поселений, они быстро и широко развивались.

3 февраля 1821 года им было присвоено наименование Отдельного корпуса военных поселений, а главным начальником корпуса назначен, конечно, граф Аракчеев; штаб его находился в Новгороде; начальником штаба был назначен генерал Клейнмихель, человек чрезвычайно ловкий и умный, напоминавший некоторыми своими действиями в царствование Николая Павловича своего знаменитого начальника Аракчеева. Состав штаба был разнообразный; Аракчеев, когда нужно было, через Государя требовал от начальника Главного штаба лучших людей; инженеры, аудиторы, даже офицеры квартирмейстерской службы (Брадке был обер-квартирмейстером корпуса военных поселений) были в полном его распоряжении.

Что же из себя представлял этот вид поселенного войска и в то же время вооруженного народа? По словам Шильдера Н.К., Отдельный корпус военных поселений, составлявший как бы особое военное государство под управлением графа Аракчеева, в конце 1825 года состоял из 90 батальонов Новгородского поселения, 36 батальонов и 249 эскадронов Слободско-Украинского, Екатеринославского и Херсонского поселений, что включало в себя уже целую треть русской армии.

Главным занятием поселенных войск по-прежнему оставался фронт и линейные учения; воскресли в этом отношении Павловские времена, которые оставили глубокий след в душе Аракчеева; кроме того, пронырливый Аракчеев, видя увлечение Александра I разводами, приналег и в поселенных войсках на эту часть; надо было воочию доказать императору, что поселенные войска ничуть не уступают действующим во фронтовых занятиях, а по хозяйству, размещению и по дешевизне содержания — так и значительно превосходят их. И вот маршировка по целым часам редким шагом, выправка, стойка, а затем и линейные учения наполняли целый день поселенного солдата; занятия эти производились не только со строгостью, но даже с жестокостью; зачастую на них присутствовал сам граф, с удовольствием прибегавший, раз он замечал нерадение, к шпицрутенам, а кроме того и сами начальники, боясь подпасть под гнев Аракчеева или желая угодить ему, не жалели солдат.

В этом отношении особенно отличался командир гренадерского имени графа Аракчеева полка, полковник фон Фрикен, пользовавшийся особенною любовью своего шефа и за свирепое мордобойство прозванный в поселениях Федором Кулаковым. По окончании занятий или же по дням (попеременно) гнали солдат на строительные работы; сооружали штабы, дома для жилья, проводили дороги. Для вырубки лесов, расчистки полей, проведения дорог, выделки кирпича и тому подобных работ в военных поселениях обыкновенно приходили армейские кадровые батальоны.

По словам Гриббе А.К., эти батальоны — несчастная жертва тогдашнего времени — приходили иногда в числе 50-60 в Новгородские поселения еще в апреле месяце; обыкновенно они оставляли свои бараки на поселениях и уходили на зимние квартиры в разных более или менее отдаленных уездах Новгородской и смежных с нею губерний в сентябре месяце; но иногда те из них, которые не успели выполнить определенных им рабочих уроков, оставлялись на работах, в наказание, и на октябрь. Наконец, совершенно измученный этими работами солдат должен был еще учить своего крестьянина или его сына-кантониста. Если к этому добавить, что он должен потратить время на чистку и приведение в порядок своей амуниции, а иногда нести еще караульную службу при штабе, то картина его занятий получится довольно ясная. Не лучше жилось и крестьянину.

Измученный полевой работой, военный поселянин должен был также заняться фронтовыми занятиями и маршировать; возвратясь с занятий домой, он не находил и тут успокоения: его заставляли мыть и чистить избу свою и мести улицу. Он должен был объявлять о каждом яйце, которое принесет его курица. Женщины не смели родить дома: чувствуя приближение родов, должны были являться в штаб. «Заботливость графа простиралась до того, что он обратил внимание даже на уход за новорожденными детьми и по этому поводу издал печатные «Краткие правила для матерей крестьянок Грузинской вотчины».

Уравнение бедных с богатыми поселянами и улучшение нравственности населения составляло также одну из главных забот Аракчеева, и любопытным памятником этой заботы остались его «Правила о свадьбах»». В огромном имении Аракчеева постоянно нарастало значительное число женихов и невест; о них обыкновенно докладывал графу бурмистр, и граф приказывал представить их к себе; являлись парни и девицы целою толпою. Граф расставлял их попарно: жениха с выбранною им невестой; Иван становился с Матреною и Сидор с Пелагеею. Когда все таким образом установятся, граф приказывает перейти Пелагее к Ивану, а Матрену отдать Сидору и так прикажет повенчать их. Отсюда в семействах раздоры, ссоры и разврат.

Если ему доносили, что какая-либо из сторон не согласна на это, то он отдавал короткое приказание: «Согласить». То, что творил Аракчеев в своей вотчине, то же самое он стал проделывать и во всех военных поселениях, считая режим, созданный им в Грузине, идеальным. В довершение всего, крестьянин никогда не мог остаться наедине со своей семьей — в его дворе или избе всегда были поселенные солдаты, что создавало немалый соблазн для женщин.

Если принять во внимание ту громадную работу, которая требовалась при организации военных поселений, если иметь в виду еще и то, что Аракчееву приходилось не только все создавать с самого начала, но еще выбирать себе всех помощников, то невольно поражаешься, как человеческий ум может в такой короткий срок создать такую колоссальную, прямо нечеловеческую работу. Однако, читая воспоминания разных сотрудников по военным поселениям, мы отчетливо видим, в чем состоял секрет той быстроты, с которой Аракчеев осуществлял желания Государя.

Секрет этот — самый несложный. Он сводился к тому, что Аракчеев вовсе не считал нужным изыскивать для выполнения той или другой работы наиболее подготовленных и подходящих к ней людей. Он твердо верил во всемогущество служебной субординации и проповедовал правило, что на службе никто и никогда не может отговариваться незнанием и неумением. Достаточно приказать и взыскать — и любое дело будет сделано («Записки Брадке»). Беспристрастный и сдержанный в своих суждениях, Брадке говорит прямо: «В занятиях по военным поселениям — много шуму, много мучений, беготни и суеты, а действительной пользы — никакой».

В устройстве самих поселений, по отзыву того же автора, «на поверхности был блеск, а внутри уныние и бедствие». На каждом шагу встречались там бестолковые, непроизводительные затраты и отсутствие заботливости о действительной пользе дела. Слепая вера руководителей во всемогущество приказа на каждом шагу побивалась жизнью, но руководители упрямо отвертывались от жизненных уроков. Сам выбор местностей для устройства поселений, по словам Брадке, был «роковым». В Новгородской губернии под поселения были взяты места, почти сплошь занятые старым порченым лесом, с обширными и глубокими болотами, негодными для обработки, с населением, мало привычным к земледелию.

Построили великолепные здания для штабов, провели всюду шоссе, поставили щегольские домики для поселенных солдат, но луга и пастбища оказались расположенными далеко за полями и скот приходил на пастьбу совершенно изнуренный. Выписали дорогой заграничный скот, когда луга еще не были нарезаны, и скотина падала от голода и злокачественности болотных трав. И ко всем таким тяжелым промахам присоединялась тягостность педантического формализма и бесцельная жестокость в приемах управления. Так характеризует Брадке оборотную сторону показной «деловитости» аракчеевского управления военными поселениями. Подтверждения этой характеристики можно найти в записках Мартоса, Маевского и Европеуса.

Вот впечатления генерала Маевского, одного из видных помощников Аракчеева по поселениям, от осмотра поселенного имени Аракчеева полка: «Все, что составляет наружность, пленяет глаз до восхищения; все, что составляет внутренность, говорит о беспорядке. Чистота и опрятность есть первая добродетель в этом поселении. Но представьте огромный дом с мезонином, в котором мерзнут люди и пища; представьте сжатое помещение — смешение полов без разделения; представьте, что корова содержится как ружье, а корм в поле получается за 12 верст; представьте, что капитальные леса сожжены, а на строения покупаются новые из Порхова с тягостной доставкой, что для сохранения одного деревца употребляют сажень дров для обставки его клеткою, — и тогда получите вы понятие о сей государственной экономии».

При объездах военных поселений Александром I все сияло довольством и благосостоянием. Входя в обеденное время в разные дома, государь у каждого поселенца находил на столе жареного поросенка и гуся. Очевидцы рассказывают, однако, что эти гусь с поросенком быстро были переносимы по задворкам из дома в дом, по мере того как государь переходил от одного поселенца к другому. Разумеется, прибавляет к этому рассказу очевидец, ни пустых щей, ни избитых спин государю не показывали. От всех этих несказанных благодеяний народ приходил в «страх» и «онемелость». Подобное признание прорывается даже у самого Аракчеева в его донесениях Государю.

Немудрено, что при таких условиях зачастую среди крестьян вспыхивали беспорядки; так, в самом начале возникли беспорядки в Высоцкой волости. Аракчеев не придавал особенно серьезного значения и обыкновенно доносил Государю, что бунтуют буяны, шалуны и люди дурного поведения. Затем, когда Аракчеев одел детей военных поселенцев в возрасте от 6 до 18 лет в военные мундиры, пошли бабьи бунты; все эти беспорядки вначале прекращались довольно быстро и легко, так как в районах поселения войск было в избытке, они с населением далеко еще не сжились, и Аракчеев распоряжался ими неограниченно и решительно.

Мало-помалу Аракчеев вводил все признанные им необходимыми реформы: крестьяне стали ходить на полевые работы в мундирах; постепенно стали брить бороды; правда, они все еще пытались избавиться от аракчеевских благодеяний: пытались посылать депутации к Государю, но Александр I, принимая ласково депутацию, прежде всего давал им наставление повиноваться начальству. Ни к чему не привели ходатайства перед императрицей-матерью, перед цесаревичем Константином Павловичем и великим князем Николаем Павловичем.

По словам Мартоса, крестьяне говорили: «Прибавь нам подать, требуй из каждого дома по сыну на службу, отбери у нас все и выведи нас в степь: мы охотнее согласимся, у нас есть руки, мы и там примемся работать и там будем жить счастливо, но не тронь нашей одежды, обычаев отцов наших, не делай всех нас солдатами». «Между тем, — продолжает Мартос, — всех жителей одели в солдатские мундиры, дали им летние и зимние панталоны, серые шинели, фуражки, расписали по ротам; во всяком селении взяли гумно, начали их в нем приучать ворочаться налево и направо, ходить в ногу, топтать каблуками, выпрямливаться, носить тесак; даже до такой степени заботились, что в тех гумнах не поленились выстроить печки, дабы поселяне и в зимние дни навещали манеж, маршировали в нем и слушали команду горластого капрала, для их столь особенного счастия».

После всех этих неудачных попыток крестьянам ничего другого не оставалось, как покориться своей печальной участи. 25 марта 1818 года граф Аракчеев мог донести Государю, что по военным поселениям все обстоит благополучно, смирно и спокойно. Но на деле было не то; поселенец никогда не мог помириться с ограничением и стеснением прав его состояния, совести и собственности: глухое чувство ненависти к тем, кто поставил его в эти условия, стало в нем таиться. Кто же был виновником?

Они постоянно видели перед собой офицера; он жил среди них, он учил их фронтовым занятиям; он был как бы и их помещиком. Против него и сосредоточилась вся их ненависть; к тому же среди офицеров военных поселений немало оказалось совсем неподходящего элемента — к Аракчееву пошли все, кто исповедовал его муштру; старшие поселенные начальники очень недолюбливали всех, кто был не их взглядов на военную службу, — от таких всячески избавлялись, на их место стали выдвигать наиболее ретивых унтер-офицеров. Кровавые события, совершившиеся в июле 1831 года на берегах Волхова и известные под именем «холерных бунтов», явились как бы искупительной жертвой громаднейшей государственной ошибки, допущенной в 1815 году учреждением военных поселений.

Пользуясь тем, что из каждого поселенного полка два действующих батальона ушли в поход против восставших поляков, придравшись к тому, что лекаря и начальники подсыпают в колодцы отраву, от которой мрут люди, крестьяне-поселенцы бесчеловечно замучили целый ряд своих офицеров, чем и доказали отсутствие всякой внутренней связи. Кадровые унтер-офицеры оказались не в силах подействовать умиротворяюще на своих поселенцев. Этим военные поселения сами себе поставили приговор, и вскоре императору Николаю I ничего не оставалось, как приступить постепенно к окончательной ликвидации детища Александра I и лучшего создания рук Аракчеевских… Ликвидация военных поселений началась в 1857 г. и растянулась до 1866 г.

Однако нельзя не признать те особенные заботы, которые проявлял Аракчеев в деле улучшения материальной обстановки военных поселений; им были заведены общественные хлебные магазины, положено основание конским заводам, учреждены для детей особые школы кантонистов, заведены особые вспомогательные капиталы для офицеров и поселян, устроены лесопильные и другие заводы и, наконец, образован специальный капитал военных поселений, достигший в 1826 году 32 млн руб. Впрочем, не слышно было, чтобы в бытность свою главным начальником Отдельного корпуса военных поселений он раздавал пособия из этого капитала; он готовил себе памятник в потомстве, но не принял во внимание ту народную молву, которая гласила, что «писать о нем надобно не чернилами, а кровью».

По материалам очерка Генерального штаба полковника  Никольского В.П., из книги «История русской армии», М., «Эксмо», 2014, с. 361 – 366.