Провал Июньского наступления вызвал громадный политический резонанс в стране вообще и на фронте в частности. Об отношении солдат к наступлению особенно ярко говорят сводки цензоров. Так, сводка с наиболее разложившегося Западного фронта за 1-9 июля свидетельствует о крайне неустойчивом и противоречивом настрое солдат, что внушает «сильные сомнения в успехе наступления». Одни подразделения в одной и той же дивизии были «за», другие — «против», но любые уговоры командования и комитетов высшего звена играли чрезвычайно незначительную роль.
Например, ротные комитеты 220-го пехотного Скопинского полка постановили прекратить артиллерийскую стрельбу как «не приносящую пользу отечеству, а уносящую не одну жертву». Парадоксально, но сводка за 16-22 июля отмечает улучшение положения после провала наступления на Юго-Западном фронте. Дело объясняется просто: после чрезвычайных мер, введенных генералом Корниловым для укрепления дисциплины (вплоть до введения смертной казни), положение вещей несколько изменилось.
Составители этого документа в штабе фронта выражают надежды на оздоровление, указывая на аресты «провокаторов-большевиков» и положительное влияние украинских частей. Однако обе сводки показывают на тыловые пополнения как главную заразу, не имеющую никакой боевой ценности и деморализующую фронтовые подразделения. Что говорить, если 7 августа распоряжением Ставки была запрещена выдача боевых патронов маршевым ротам, подходившим на фронт из глубины страны. Теперь припасы должны были перевозиться отдельно от частей и под караулом.
Поражение вызвало новый всплеск антивоенных настроений в русской Действующей армии, с одной стороны, и с другой — желание обескураженных итогами наступления лучших из фронтовиков реабилитироваться. Так, брат комиссара Юго-Западного фронта, известного эсеровского террориста Савинкова Б.В., Савинков В.В., описывая случаи гибели горсток героев на глазах равнодушных корпусов, писал: «Впечатление от всего этого было неописуемое. Никто, ни офицеры, ни солдаты не ожидали, что дело зашло так далеко, что возможны такие последствия разложения. Ощущение греха перед родиной остро возникло в солдатской массе…» (Савинков В.В. «Без аннексий и контрибуций» // «Военно-исторический журнал», 2006, № 5, с. 64). Однако превалирующими настроениями все-таки остались антивоенные. И определялось это не столько событиями на фронте, сколько в тылу.
«Отказ от войны» во всех своих формах (от отказа открывать огонь по немцам до угроз своим же стрелявшим артиллеристам, а также и массового дезертирства) теперь стал определяющим процессом в ходе развития революционного процесса на Восточном фронте. Наверное, по-иному и не могло быть: наступление все равно было обречено на неуспех, а масштабы поражения только подлили масла в огонь общественной конфронтации, все более и более разгоравшейся внутри России. Заведомо обреченное на неудачу Июньское наступление уничтожило все надежды на возможность восстановления боеспособности армии.
Недаром на совещании 16 июля в Ставке Верховного Главнокомандования (ставшей к этому времени, впрочем, только техническим органом военного министра) военные власти были вынуждены принять решение об отсрочке попыток широких наступательных действий до весны 1918 года, чтобы в очередной раз попытаться «оздоровить» вооруженные силы. Тогда же Временное правительство готовилось продолжать войну вплоть до 1919 года. Спрашивается, где же были теперь те поборники «справедливости», что в свое время на всех перекрестках кричали о невозможности царизма выиграть войну?
В то же время всем окончательно стало ясно, что никакой революционный энтузиазм, даже если бы он и существовал, не сможет заменить воинской дисциплины. В письме министру-председателю Временного правительства Керенскому А.Ф. от 11 июля Верховный Главнокомандующий генерал Брусилов А.А. потребовал введения смертной казни на фронте за воинские преступления. Генерал Брусилов указывал: «Надо иметь мужество сказать решительное слово, и это слово — смертная казнь. Демократические армии Франции, Бельгии, Америки, несравненно более культурные, чем наша, имеют смертную казнь в своем законодательстве. Пора образумиться и нам. Время не терпит. Необходимо немедленно восстановить железную дисциплину во всей ее полноте и смертную казнь для изменников». В заключение генерал Брусилов А.А. угрожал отставкой. Керенский А.Ф. терпеть не мог угроз в свой адрес, и потому смертная казнь будет введена уже новым Верховным Главнокомандующим, генералом Корниловым Л.Г., так как генерал Брусилов 19-го числа покинет свой высокий пост.
В сентябре правительство заявляет об «активной обороне». Это означало, что на самом высоком уровне была признана неудача кампании 1917 года, раз при таком сложившемся на Восточном фронте превосходстве в силах приходится переходить к обороне. Вообще же «вынужденность» реагирования власти на давление со стороны масс стала характерной тенденцией взаимоотношений между государственной властью и народом в 1917 году.
Теперь армия в постановлениях комитетов низового звена, резолюций солдатских митингов, писем с фронта заявляла, что попытка наступления наглядно выявила неспособность войск к наступательным действиям. А так как позиционная война, по определению окопников, есть «бессмысленное истребление людей», то правительство должно начать переговоры о мире. Солдаты заявляли о несогласии драться для выгод «буржуазии и помещиков», хотя пока и обещали обороняться.
«Классическим» в отношении солдат к оперативным потугам власти выглядит постановление ротного комитета 61-го пехотного Владимирского полка: «Никакое наступление существенной пользы принести не может, что и было доказано наступлением 18 июня с.г… Позиционная война, а следовательно, бесполезное истребление людей и наступающая осень вызовут окончательный упадок духа и полную дезорганизацию в армии, что может оказаться гибельным для свободной России… мы согласны продолжать войну до октября месяца 1917 г., в наступление не пойдем, занимаемую позицию обязуемся удержать…» («Революционное движение в русской армии в 1917 г. 27.02-24.10.1917 г.», М., 1968, с. 278).
Заодно провал наступления был использован в своих собственных целях радикальными партиями. Большевики, объективно поддерживаемые левыми эсерами, и даже анархистами, перешли в наступление. Это официально большевистская партия подверглась репрессиям, а сам Ленин В.И. был вынужден скрыться в Финляндии. В войсках же — как Действующей армии, так и в тыловых гарнизонах, — солдаты всё больше воспринимали практически свободно ведшуюся большевистскую пропаганду о необходимости выхода из войны. И, если признать истину, Россия уже более не могла продолжать войну: если монархический режим еще мог выиграть войну в 1917 году на последних остатках доверия и напряжения последних усилий нации, то революционная власть не могла и этого.
Косвенным признанием данного положения явится намерение последнего правительства поставить перед союзниками вопрос о преждевременном выходе России из войны. Парадоксально, но такой шаг готовились предпринять все те политические деятели, что с 1916 года клеветнически обвиняли царский режим в попытках заключения сепаратного мира. Вот только в отношении царя и его правительства это бы явная ложь, что и подтвердили выводы Чрезвычайной следственной комиссии, созданной после Февраля, а в отношении Временного правительства последнего состава — чистая правда. Так кто же после этого «предатель интересов Отечества»?
Пока же военные власти пытались навести в войсках хотя бы относительный порядок. Циркуляр начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала Лукомского А.С. по армиям Восточного фронта в начале августа месяца гласил, что раз признано необходимым применить оружие, действовать решительно, без колебаний, отнюдь не допуская стрельбы вверх… [за отказ] привлекать к ответственности как за неисполнение боевых приказов».
Дальнейший и окончательный всплеск антивоенного движения в армии вызвало корниловское выступление конца августа, после которого воля к победе русской Действующей армии и надежды на сохранение участия страны в войне окончательно рухнули. Пост Верховного Главнокомандующего при этом занял сам Керенский А.Ф., совместивший в своем лице большую часть высшей государственной власти в России Тем не менее командный состав все так же готовился к продолжению войны и возобновлению военных действий в кампании 1918 года, невзирая на прогрессировавший развал народного хозяйства страны.
Осенью 1917 года полковник Генерального штаба Чернавин В.В. отмечал в своем докладе, что «…тяжелые неудачи, как следствие нашего неискусства, снова приведут массы к убеждению в бесцельности продолжения борьбы, в которой мы не умеем достичь успеха». Автор, указывая на слабую обученность пехоты, предлагал основывать новую подготовку на «системе, единой для всей русской армии, тщательно продуманной и соображенной с нынешним состоянием армии». Падение морального духа бойцов армии революционной России, прогрессирующий развал армии и прочие факторы, вызванные к жизни внутриполитической обстановкой, побудили Чернавина В.В. предложить обучение частей в первую очередь для борьбы за укрепленные полосы. Доклад считал, что «обучение же маневренному, полевому бою должно быть отодвинуто на второй план», ввиду его редкости и недостатка времени в подготовке войск.
Очевидно, что к этому времени, после провала Июньского наступления, мало кто мог надеяться на выход из позиционного тупика на Восточном фронте, хотя бы даже по типу Луцкого прорыва. Тем не менее, Временное правительство до последнего своего дня пыталось сохранить участие России в войне (хотя это так и не удалось). Декларация правительства от 25 сентября говорила, что «стремясь к миру, Временное правительство, однако, все свои силы положит на защиту общесоюзного дела, на оборону страны… на изгнание неприятельских войск из пределов родной страны».
В какой-то мере такая позиция верховной власти исходила из предложений армейских комитетов. Однако «внизу» думали иначе, и чем дальше, тем все более становилось ясно, что без проведения в жизнь немедленных реформ (в первую очередь — аграрной) все рухнет. В случае же невозможности выправить внутреннее положение экстренными мерами, наилучшим выходом из сложившейся ситуации станет сепаратный мир. Так, телеграмма «представителей 10-й армии» на имя Керенского А.Ф. констатировала, что общее моральное и физическое состояние Действующей армии ухудшается с каждым днем. «Если тыл и Временное правительство не в состоянии помочь армии… необходимо стать на почву активной борьбы за мир», так как надежда на скорый мир может создать условия для усилий войск по защите «Родины и свободы».
Однако в преддверии большевистского переворота в октябре месяце уже и Керенскому станет ясно, что дальнейшее участие Российской республики в войне обречено на провал. Н. Брешко-Брешковский верно подметил: «Теперь, когда русские дивизии и корпуса превратились в митингующие дикие орды, если и опасные кому-нибудь, то только своим же собственным офицерам — теперь немцы могли вздохнут свободно. Теперь для них Восточный фронт был вычеркнут, остался один только лишь Западный. Успехи фаланг Макензена с их артиллерийским пеклом побледнели перед этой неслыханной бескровной победой» («Литература русского зарубежья: Антология», М., 1990, т. 1, кн. 1, с. 153).
По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 441-445.
Оставить комментарий