«Корниловское выступление» было порождено стремлением высшего командного состава перехватить верховную власть у правящих социалистических партий. Вне сомнения, это намерение имело в своей основе опасение грядущей катастрофы для армии, а, значит и для России, признаки чего отчетливо проступали на фоне нарастающего бессилия власти. Казалось бы, генералы могли рассчитывать на успех, так как меры по укреплению дисциплины принесли определенные плоды к августу, в чем ведущая роль, вероятно, принадлежала распоряжению о введении смертной казни после провала Июньского наступления.

Но превалирующим моментом в массовых солдатских настроениях все-таки была апатичность по отношению к службе и скрытое недовольство — приглушенное, но не искорененное репрессивными мерами. Представлялось, что все было просчитано, однако генералитет недооценил ни общего настроя солдатских масс, не желавших возвращения к старому и продолжения войны, ни решимости правительства удержать власть. Результатом стали поражение командования, арест главных «заговорщиков» и факт обретения силы и влияния в войсках со стороны большевиков.

«Корниловское выступление было как раз из тех событий, которые все более приобретали для власти необратимо губительный характер. Неподготовленность корниловского движения на Петроград, не говоря уж о плане действий войск в столице, столь разительна, что впору говорить о самоубийстве контрреволюции» (Булдаков В.П. «Красная смута. Природа и последствия революционного насилия», М., 1997, с. 190).

После провала корниловского выступления солдаты окончательно ощутили свою силу и безнаказанность. Еще начиная с июля месяца осужденные на каторгу военно-полевыми судами тут же возвращались в строй до конца войны. Налицо факт наполнения Действующей армии «горючим элементом», готовым к любым противоправительственным акциям и, несомненно, пользующимся авторитетом в войсках.

Керенский А.Ф. инспектирует казачий полк, вернувшийся с фронта

И никакие циркуляры о применении вооруженной силы против неповинующихся частей, должные исполняться, как боевые приказы, не могли воспрепятствовать общему настрою масс разойтись по домам с оружием, чтобы расправиться там со «всеми враждебными силами». Солдаты заявляли о своей готовности продолжать войну до осени, после чего, в случае отказа Временного правительства заключить мир, угрожали оставить фронт. Очевидно, что армия не желала новой военной зимы.

Теперь раскол между офицерами и солдатами стал непреодолимым. Офицерство обвинялось в намерении реставрации монархического режима, предательстве родины и свободы, желании «открыть фронт» немцам для подавления революции и сознательном развале армии; офицеров повсеместно изгнали из войсковых комитетов. Теперь перестали стали верить своим начальникам и кавалерийские, и артиллерийские части. Офицеры окончательно потеряли свой авторитет как источник властного начала в войсках.

Даже наиболее здравомыслящие офицеры впоследствии отмечали, что «выступление Корнилова было более чем преждевременным. Оно губило соль Русской Армии и русской интеллигенции» (Головин Н.Н. «Военные усилия России в мировой войне», М., 2001, с. 372). Другое дело, что генерал Корнилов был умело спровоцирован на выступление, оказавшись, проще говоря, «в дураках». Наверное, Корнилов Л.Г. не мог не выступить, настолько умело и хитро была просчитана провокация: единственный шанс заключался в немедленной капитуляции перед Керенским А.Ф. Но мог ли так поступить Верховный Главнокомандующий, за спиной которого стояли весьма влиятельные политические группировки?

Главным же итогом провала корниловского выступления стал переход симпатий широких народных масс и, главное, солдат Действующей армии к большевикам, до этого сравнительно долгое время считавшимся контрреволюционерами и «платным агентами Вильгельма». Разумеется, что в эмиграции Керенский А.Ф. продолжал настаивать на том тезисе, что его союз с большевиками против офицерства был оправданным «во имя спасения революции».

Еще в июле-августе солдаты, надеясь на прекращение войны «сверху», давали правительству шанс на поддержку со стороны армии: «Здесь, на войне, только мы, рабочие и безземельные люди». «Наступлением не добиться мира… Держитесь за солдат-крестьян и делайте скорый мир, и вот один выход спасти Россию». Заключение немедленного мира подразумевало под собой не только спасение революционных завоеваний для каждого гражданина, но и возможность правительства сохранить власть и продолжить развитие страны в русле буржуазных преобразований.

Армия остро ощущала свое «брошенное» состояние. Тыл не давал пополнений, продовольствия, обмундирования, смены уставших частей на позициях и т.п. в долженствующих размерах. Солдаты беспокоились за свои семьи ввиду разворачивавшегося аграрного движения в деревне и параллельно — погромных актов в городах, во главе которых стояли подразделения тыловых гарнизонов. Действующая армия теряла последнюю надежду на тыл. Поэтому солдаты и стремились домой, где оставались их семьи.

Действительно, развал народного хозяйства постепенно подходил к своему апогею (апофеозом станет разруха в годы Гражданской войны). Что говорить, если пришедшие к власти капиталисты и буржуа гораздо хуже царского режима справлялись с управлением экономикой страны. Именно в 1917 году солдаты вместо сапог в массовом порядке стали получать ботинки с обмотками. И более того: 10-го августа министерство продовольствия заказало у Земгора один миллион пар лаптей для армии, общей стоимостью 800 000 рублей, то есть по восемьдесят копеек за пару. Что называется, куда же катиться дальше, если армия страны, претендующей на статус великой державы, в XX веке должна носить лапти? Воистину — «вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Для солдатских масс главным вопросом осени 1917 года стала проблема целей и смысла войны вообще. Временное правительство не шло, да и не могло пойти, на радикальные изменения во внешней политике. Если зависимость царской России от западных союзников по Антанте наблюдалась на уровне потери существенной доли суверенитета, то зависимость Временного правительства от Великобритании и Франции стала уже прямо-таки глобальной. К осени 1917 года «и левые, и правые были единодушны в своей оценке утраты Россией даже её весьма скромного довоенного статуса и окончательного превращения в самое слабое звено антикайзеровской коалиции, в младшего партнера по отношению к солидарной позиции Франции, Великобритании, Японии, Италии и США» («Война и общество в XX веке», кн. I: «Война и общество накануне и в период Первой мировой войны», М., 2008, с. 554).

Поэтому отказ от своевременного и удовлетворяющего массы разрешения задач, связанных с ведением военных действий, с аграрной политикой, с перспективой выхода из войны, сделал многочисленные попытки в области реорганизации армии, повышения ее боевого потенциала, военного управления и т.п. безрезультатным. А ведь от поведения армии, ее реальных действий в решающей степени зависит исход и судьба революции, ибо позиция армии в революционное время во многом определяет политическую обстановку в стране, когда несбывшиеся надежды рождают отчаянную решимость масс.

Влияние большевиков после перехода Петроградского Совета под их контроль также близилось к своему апогею. Все больше солдат Действующей армии и тыловых гарнизонов разделяли большевистские идеи о выходе России из войны и «черном переделе» в деревне. Разделяло потому, что только большевики, общаясь с массами на доступном для них языке, обещали дать все то, что требовали солдаты и крестьяне.

Популистские лозунги Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, во главе которого с 3 сентября встал Троцкий Л.Д., активно способствовали распространению большевистского влияния. Например, резолюция Петросовета от 21 сентября об отмене смертной казни, введенной Временным правительством еще после Июньского наступления, была воспринята в качестве закона. С этого момента, как сообщали из армии, «участились случаи неповиновения, как отдельных лиц, так и целых частей», ибо солдаты восприняли данную резолюцию как фактическую отмену смертной казни. В итоге не только отдельные солдаты, но и целые подразделения отказывались повиноваться своим командирам и комиссарам. Как докладывали из Действующей армии: «безграмотная масса резолюцию Совета приняла за фактическую отмену смертной казни».

Как ни странно, число собственно членов партии большевиков на фронте было невелико, однако именно за ними шли целые корпуса и армии. Окопавшиеся в корпусных и армейских комитетах эсеры ничего не могли противопоставить набиравшей обороты после августовского поражения генерала Корнилова большевизации армии. Цифры (наверняка завышенные), отражающие присутствие членов партии РСДРП(б) на фронте, и в самом деле очень малы:
Западный фронт21 463 члена партии и 27 231 сочувствующий;
Северный фронт с Финляндией и Балтийским флотом — более 13 000 членов партии;
Юго-Западный фронт7064 члена партии и 12 000 сочувствующих;
Румынский фронт7000 членов партии (Голуб П.А. «Партия, армия и революция», М., 1967, с. 179).

В целом — не более пятидесяти тысяч человек на семимиллионную Действующую армию. Это смешные цифры, но грозные, если знать, что за такой кучкой радикалов стоял фактически весь фронт. В июне большевики назывались «немецкими агентами» теперь за ними шли сотни тысяч вооруженных фронтовиков. Вот оно, следствие провала Июньского наступления и раскола внутри буржуазии.

Пока большевики готовили к захвату власти Красную Гвардию, моряков Кронштадта и солдат Петроградского гарнизона, Временное правительство само совершало все необходимые шаги для собственного падения. Печать обвиняла правительственные круги в косности, негибкости, нежелании идти на немедленные уступки, чтобы выправить положение. Газета «Новое время» писала 22 сентября: «Правительство погубило армию и превратило революцию в голодные и пьяные бунты, погромы и самосуды». А орган перешедшего под контроль большевиков Петроградского Совета «Рабочий и солдат» вел открытую антивоенную кампанию: «Только в немедленном перемирии на всех фронтах наше общее спасение. Война губит нас».

Осенью 1917 года Действующая армия переставала быть армией как таковой. Целые войсковые части двигались в тыл, совершая грабежи и насилия. Генерал Володченко Н.Г., ставший после корниловского выступления главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта, 2 октября в панике телеграфировал Керенскому А.Ф., что 2-й гвардейский корпус ушел в тыл, устраивая по пути погромы в Подольской губернии.

Притом совершенно одуревшие от революции солдаты успешно сопротивлялись частям, посланным на усмирение. О том же в Министерство внутренних дел докладывал лифляндский губернский комиссар: «Грабежи, захваты чужого имущества и прочие насилия в Лифляндской губернии производятся, главным образом, шайками дезертиров и отдельными войсковыми частями, борьба с которыми со стороны гражданских властей крайне трудна. На мои неоднократные просьбы, обращенные к штабам фронта и армии, только теперь последовало распоряжение командующего 12-й армией о размещении по губернии войск для борьбы с бесчинствами солдат».

Войска отказывались от дальнейшего продолжения военных действий и угрожали бросить фронт. Так, комитет 2-го Кавказского стрелкового полка сообщал в октябре: «Дальше войну вести не можем, так как каждый день войны ведет Россию к гибели, поэтому четвертую зиму в окопах сидеть не будем, и требуем начать немедленно переговоры о мире». На фронте повсеместно распространялось братание, поощряемое германскими офицерами. Особенно в этом, судя по донесениям в Ставку, отличались Западный фронт и Особая армия: солдаты считали, что «для России фактически война уже закончилась». При этом логика солдат была довольно простой: «О мире у Керенского одни слова. На деле Керенский ведет переговоры с генералитетом о зимней кампании. Выход у нас один — поддержать большевиков».

Таким образом, Временное правительство и лично Керенский А.Ф., доведшие страну и армию до полного развала, не желали сделать и следующие два шага, сохраняющие власть в руках буржуазии: передать землю крестьянам и вывести страну из войны. Как и император Николай II накануне Февраля, «временщики» колебались перед Октябрем, не желая идти до конца в своих реформах. Что удивляться поэтому, если власть сама упала в руки большевиков — раз ни одна социальная сила к октябрю 1917 года не желала идти за Временным правительством.

Крупная буржуазия желала удушить рабочее движение «костлявой рукой голода», по выражению олигарха Рябушинского, тем самым, по сути, только подталкивала падение Временного правительства и перехват власти большевиками. Так кто же виноват в том, что начавшаяся пока еще в сравнительно мирной форме в Феврале Красная Смута переросла в Гражданскую войну со всеми вытекающими отсюда следствиями?

А главной причиной того обстоятельства, что угроза Гражданской войны являлась несомненной, если не неотвратимой, являлась война. Именно проблема дальнейшего участия России в войне стала ключевой для дальнейшего развития стран по тому или иному пути: «Выход из войны к осени 1917 года оставался единственным шансом самосохранения России. Вопросы войны и мира экстренно пришлось бы решать любому общенациональному правительству, заинтересованному в выживании государства» (Чураков Д.О. «Фабзавкомы и демобилизация: о влиянии войны на судьбы рабочего самоуправления» // «Россия в мировых войнах XX века», М. — Курск, 2002, с. 170).

Между тем немцы нанесли новый удар, намереваясь, «на всякий случай», если произойдет нечто непредвиденное и Россия все-таки не выйдет из войны, иметь превосходную базу для удара по русской столице. В ходе Моонзундской оборонительной операции 29 сентября — 7 октября противником были заняты Моонзундские острова, после чего Балтийский флот окончательно оказался запертым в Финском заливе. Исход Моонзундской операции и последующие намерения Временного правительства стали последней каплей на пути РСДРП(б) к власти.

По материалам книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 458-463.