Первоначальный план (составленный Каменским) предусматривал наступление в Швецию тремя корпусами: одним — через Торнео вокруг Ботнического залива, другим — через Кваркен от Вазы к Умео и третьим — через Аланд. Каменский придавал наибольшее значение среднему корпусу, предлагая сделать его сильнее и возложить на него решительный удар на Стокгольм с севера… В действительности, самым сильным сделан был корпус Абоский (Багратиона), который должен был идти через Аланд (20 тыс.); остальные 2 корпуса — по 10 тыс.

Подготовка всего необходимого замедляла начатие наступления, а уже дело дошло до февраля. Новый главнокомандующий Кнорринг добился разрешения сократить численность экспедиционных корпусов; все это плодило переписку, а драгоценное время бежало… В конце концов император Александр I командировал в Финляндию Аракчеева, который менее чем в две недели устранил затруднения и организовал дело, но оно, вместо решительного вторжения, свелось как бы к поиску на шведский берег и потому цели не достигло.

Несмотря на тяжелое состояние государства, Густав IV Адольф упрямо намерен был продолжать войну. Но не было ни денег, ни войск. Настроение населения было враждебно королю; в армии (на норвежской границе) вспыхнул бунт. Смелый план нашего наступления вполне оправдывался внутренним состоянием Швеции; но, при огромном расстоянии между колоннами, трудно было согласовать их действия и, кроме того, у наших начальников недостало решимости довести дело до конца.

Войска колонны князя Багратиона (17 тыс.) сосредоточились около Або; затем 5-ю колоннами перешли по льду на остров Кумлинге. Оборона Большого Аланда была возложена на генерала фон Дебельна, принявшего все нужные фортификационные меры; но силы его (ок. 6 тыс.) были слабы, так как нельзя принимать в расчет вооруженных жителей (до 7 тыс.). Наступая частью своих сил южнее главного острова, Багратион вынудил Дебельна бросить свои позиции и отходить на материк. При отступлении шведы бросали повозки, оружие и целыми батальонами сдавались нашим казакам.

В это время, после бунта, войска шведские от норвежской границы пошли на Стокгольм, чтобы низложить короля. Последнего уговаривали уступить и завязать мирные переговоры с Россией; когда же последний отказался наотрез, его собственные советники и генералы обезоружили и взяли под стражу. Позднее (в мае) созванный сейм объявил Густава IV Адольфа и его потомство низложенными, а корона вручена была герцогу Карлу Зюдерманландскому.

Известие о случившемся дошло до генерала Дебельна почти одновременно с донесением о наступлении русских. Чтобы отвратить неминуемую опасность от столицы, которая (5-6 переходов от Аланда) легко могла быть захвачена, пользуясь сумятицей, Дебельн послал переговорщика. Багратион понял эту уловку как следует и приказал только ускорить наступление; но при его колонне были Аракчеев и главнокомандующий Кнорринг, которые вдались в обман и, приостановив движение через Аландсгаф, вошли в переговоры. Только Кульнев, шедший впереди всех и четверо суток не сходивший со льда, перелетел пролив и захватил Грисслехами (100 верст от Стокгольма), что вызвало большой переполох в столице; но для успеха переговоров его оттянули на Аланд обратно.

У Барклая де Толли в Вазе, вместо намеченных 10 тыс., собралось всего до 5 тыс. человек, из коих для экспедиции через Кваркен назначено было 3,5 тыс. чел. с 8 орудиями; остальные оставлены для обеспечения тыла. Кваркенский пролив — шириною 100 верст, но прибрежные шхеры суживают ледяное поле до 60 верст: ночевка на льду была все-таки неизбежна. Опасность перехода заключалась прежде всего в непрочности льда: вследствие постоянных юго-западных ветров, лед в Кваркене взламывается несколько раз в зиму, а остающиеся трещины и полыньи не видны под снегом. Кроме того, вместо ровной ледяной поверхности, здесь получается нечто вроде груды кусков сахару, с острыми, режущими краями…

Предварительные разведки выяснили Барклаю, что у противника войск в Умео немного. Разделив свои силы, он к 6 марта сосредоточил их на островах близ Вазы; полусотня Киселева с посаженными на санях пехотинцами послана была вперед захватить острова шведского берега и выяснить силы и расположение шведов на берегу. Войска колонны снабжены были 10-дневным запасом сухарей и 7-дневным фуража. Обозов взято было только — патронные ящики на полозьях и сани для отвоза раненых.

8 марта, в 5 час. утра, начался незабвенный в наших летописях переход. Погода, к счастью, благоприятствовала: мороз был не выше 15°… Движение, ввиду изборожденной поверхности льда, было весьма медленное; приходилось делать частые короткие отдыхи; несмотря на это, люди падали от изнурения. Особенно страдали лошади, засекавшие ноги о края льдин: артиллерию пришлось даже оставить на полпути под прикрытием… К 6 часам вечера, после полусуток марша, пройдено более 40 верст и заняты пустынные островки. Здесь Барклай передохнул только до полуночи, а ранним утром уже достиг устья реки Умео. Последний переход шли по колено в снегу, и, как доносил Барклай, «понесенные в сем переходе труды единственно русскому преодолеть только можно»…

Захваченный в Умео врасплох шведский отряд (ок. 1 тыс. чел.) вошел в переговоры и обязался сдать Умео и всю Вестро-Ботнию до реки Эре, со всеми запасами продовольствия. 10 марта Барклай торжественно вступил в Умео, но 12-го уже пришло приказание Кнорринга отойти обратно в Вазу, что и исполнено 15 марта, причем возвращено шведам все у них захваченное. Понесенные войсками Барклая тяжкие труды не пропали даром: они отразились на событиях, совершившихся на севере. Шведские войска, оставшиеся там, были разбросаны на широких квартирах между Торнео и Питео.

К концу февраля граф Шувалов стянул к Кеми ок. 4 тыс. человек. Как только прекращено было перемирие, шведы начали стягиваться медленно в Калликсе, в 70 верхггах от Торнео, имея в последнем небольшой авангард. Последний спешно отступил перед Шуваловым, бросив более 200 больных, часть оружия и продовольствие. Усиленными переходами (от 30 до 50 верст) наступал двумя колоннами Шувалов, причем левая (ген.-м. Алексеев) шла прямо по льду, обходя правый фланг неприятеля. Мороз был 30 градусов: у солдат коченели руки — они не могли стрелять. В 18 верстах не доходя Калликса шведский арьергард был настигнут, и Шувалов предложил капитулировать… Предложение это было отвергнуто, и мы продолжали атаку; но весть о занятии Умео заставила Гриппенберга положить оружие. У Калликса сдалось всего до 7 тыс. шведов, из коих 1,6 тыс. больных; орудий взято 22, знамен 12.

Весенняя кампания 1809 года начата была наступлением графа Шувалова; 26 апреля он уже достиг Питео, а 2 мая был в 10 верстах от Шелефте, где находился шведский продовольственный магазин, под прикрытием отряда ок. 1 тыс. человек. Шувалов держался прежнего плана: одною колонной наступал с фронта берегом, а Алексеева послал по державшемуся еще у берегов льду в обход. Это изумительно смелое движение Алексеева по слабой ледяной поверхности решило дело: шведы капитулировали, окруженные с двух сторон. Это было 3 мая, а 5-го, через два дня, залив очистился совершенно.

Новый шведский главнокомандующий граф Вреде, узнав об исходе столкновения у Шелефге, послал на север Дебельна, которому поручено, не вовлекаясь в бой с противником, выиграть время, чтобы очистить северную часть Вестро-Ботнии и вывезти оттуда все продовольствие. Несмотря на трудность этой задачи, Дебельн справился с ней удачно, пустив в ход ту же уловку, которую применил только что на Аланде: он предложил Шувалову, ввиду несомненной близости мира и назначения уже переговоров, заключить до 20 мая перемирие. Шувалов поддался и приостановил наступление. Письмо Дебельна послано было на усмотрение нашего главнокомандующего, в ожидании ответа которого, втайне и спешно грузились в Умео шведские корабли, которые и вывезли 17 мая на 300 тыс. риксдалеров имущества… Шувалов был замещен Алексеевым, которому приказано энергично наступать вперед. Он продвинулся к южной границе Вестро-Ботнии и прочно занял побережье…

В 20-х числах июня небольшая шведская эскадра (из 3-х судов) появилась в Ботническом заливе и сильно нас обеспокоила. Несмотря на все настояния главнокомандующего (Кнорринга сменил в этой должности Барклай де Толли), морские наши силы изготовлялись чрезвычайно медлительно; единственное крупное судно, присланное в Вазу, было разбито в бою шведами в Кваркене… В результате, неприятель окончательно пресек нам морские сообщения с Вестро-Ботнией; в тылу у Алексеева начались попытки организовать народное движение… Трудность положения побудила Алексеева ходатайствовать о дозволении отойти на север, ближе к своим магазинам; но это было ему категорически воспрещено.

Тем временем шведы, желая заручиться хоть частным успехом для воздействия на ход предстоящих мирных переговоров, двинули вперед отряд Сандельса, с 3 тыс. чел., для нечаянного нападения на русские отряды близ Умео. Но Сандельс, перейдя р. Эре, остановился и здесь сам был атакован Алексеевым, который узнал от местных жителей о замыслах шведов. 25 июня у Гернефорса мы атаковали внезапно Сандельса и заставили в беспорядке отступить, с потерей обозов и даже собственного багажа. Шведы опять просили перемирия; мы ставили непрерывным условием свободное пользование морем к северу от линии Умео — Ваза для подвоза продовольствия… Эти условия были утверждены Высочайше, и перемирие заключено было уже графом Каменским, поставленным во главе Вестро-Ботнийского корпуса.

Положение Каменского было трудное; он застал свой корпус на сокращенной даче продовольствия. А между тем переговоры в Фридрихсгаме осложнились и шведы не приняли наших условий перемирия, ибо у них возник новый замысел, в целях добиться менее тяжелого исхода войны. Составлен был план совместного нападения с двух сторон на графа Каменского. Эскадре барона Пуке надлежало принять 8-тыс. десант графа Вахтмейстера и, высадившись у Ратана (2 перехода севернее Умео), атаковать Каменского в тыл, в то время как Вреде, примерно с такими же силами, будет напирать на него с фронта…

Но Каменский был не таков, чтобы пассивно ждать нападений… Он еще прежде решил, если понадобится, «искать продовольствия у самого неприятеля»; когда же окончательно выяснилось, что на наших условиях перемирия ждать нечего, Каменский открыл наступление, распорядившись следующим образом. Войска, охранявшие побережье от Шелефте до Умео, он стянул близ Ратана, прикрывая свой тыл на случай высадок; с остальными же войсками он решил переправиться через реку Эре и теснить неприятеля, рассчитывая пополнить в новых местах продовольствие и оказать своим наступлением влияние на скорейшее заключение мира…

Из Умео Каменский выступил двумя колоннами, каждая из двух эшелонов, и беспрепятственно совершил первый переход, как пришло из Ратана донесение о появлении там неприятельского флота «более, нежели из 100 судов», и начатии высадки. Оказавшись между двух огней, Каменский должен был решить, какому из двух противников отдать предпочтение. Он выбрал десант, как противника сильнейшего и опаснейшего (захват единственного пути отступления). Пользуясь искусным эшелонированием своих сил, Каменский тотчас же повернул последний эшелон Сабанеева на поддержку Фролова, головному эшелону левой колонны Эриксона приказал демонстративно атаковать переправы на р. Эре, привлекая внимание Вреде, а всем остальным войскам как можно быстрее идти за Сабанеевым, который превратился в авангард.

Все эти движения происходили 5-го августа; в этот же день шведы оттеснили Фролова и перехватили сообщения Каменского. Но шведы промедлили целый день 6-го, благодаря чему Каменский, форсируя свой марш, провел через Умео все эшелоны, несмотря на попытку неприятеля войти с канонерками в реку и помешать переправе. В течение всего дня 6-го, Эриксон делал попытки перейти реку Эре, обманывая Вреде, а ночью отступил вслед за прочими к Умео.

7 августа Каменский, не теряя времени, с наличными войсками атаковал Вахтмейстера у Севара, всего ок. 5 тыс.; остальным, приняв на себя Эриксона, велено было задерживать Вреде у Умео. Ввиду слухов о приближении русских, Вахтмейстер разбросал свои силы, стараясь прикрыть все пути, по которым можно было обойти его позицию. Каменский же повел почти все свои войска по главной дороге, для атаки с фронта, послав только 2 батальона бродом вдоль берега моря в обход слева. Завязавшийся упорный бой на главной береговой дороге, верстах в 3-х впереди Севара, привлек резервы Вахтмейстера и вызвал целый ряд кровопролитнейших атак с обеих сторон. Это дало возможность нашей обходной колонне завершить свое движение и грозить неприятельскому тылу; но она нарвалась на крепкую позицию, преградившую ей доступ, где шведские егеря и лейб-гвардейцы королевы отражали все атаки.

Каменский поддержал обходную колонну полком и сам атаковал опять на фронте, рассчитывая этим облегчить ее положение. Но здесь ротный командир, штабс-капитан Шрейдер, охранявший у брода через реку Севар правый фланг Каменского, донес о том, что перед ним никого нет, и просил разрешения наступать вразрез между обеими группами противника. Тотчас же Каменский ухватился за эту идею и отдал в распоряжение Шрейдера последние свои 5 рот с приказанием двинуться через реку и выйти в тыл войскам, задержавшим Ансельма тремя ротами, а другим трем — на север.

Внезапное появление этих рот из кустарника там, где у шведов не было ни одного дозора, произвело потрясающее действие… Левое их крыло пришло в полное расстройство, а затем поспешно отступил и сам Вахтмейстер. Ложное известие об обходе Каменского берегом к самому Ратану заставило Вахтмейстера испугаться, что он будет отрезан от своих судов, и поспешить к побережью… Таким образом, он освободил береговую дорогу, которую Каменский и поспешил занять.

Выяснив, что все силы шведов отошли к Ратану, Каменский тотчас же двинулся на них и атаковал на тесном пространстве вокруг Ратанской гавани, в охват обоих флангов. Ввиду необходимости идти по лесным тропам, Каменский, во избежание задержки в движении, оставил всю артиллерию на главной береговой дороге, а пошел только с двумя пушками. Прижав противника к морю, Каменский не мог бы нанести ему существенного вреда, так как шведы могли пользоваться поддержкою своих судов. Но дух неприятеля был так ослаблен, что он обрадовался случаю заключить перемирие на условии свободной посадки на суда в обмен на полную для нас свободу судоходства в северной части Ботнического залива…

В этих двух боях неприятель потерял до 2 тыс., из них до 500 пленными; мы потеряли до 1,5 тыс. чел., огромное большинство которых приходится на бой под Севаром. В день Ратанского боя Вреде уже наступал к Умео; на том берегу реки виден был русский редут и грозно торчали дула четырех орудий! В действительности слабый арьергард подполковника Карпенкова, не имея артиллерии, поставил 4 крашеных бревна, которые довольно долго удерживали шведских стрелков; а тем временем вернулся Эриксон и обстрелял Вреде настоящею артиллерией; к утру же 10-го сюда подошли еще 7 батальонов, высланных Каменским.

Вреде, получив известие об участи Вахтмейстера, приостановил переправу и отступил. Блестящий успех Каменского не избавил его, однако, от необходимости временно отойти к Питео для пополнения запасов из прибывшего с моря из Улеаборга транспорта… Но он уже совершенно изготовился к новому наступлению, когда, наконец, получено было известие о заключении, 5-го сентября 1809 года, Фридрихсгамского мира, по которому последние «шесть губерний» Финляндии отошли «в собственность и державное обладание Империи Российской».

Император Александр, объявляя манифест 1 октября об окончании войны, воздал должное доблести русского воинства, кровью которого добыта была каждая пядь «сурового» Финляндского края… Война 1808-1809 гг. не утратила своей поучительности, несмотря на многие ошибки. Мы не видим в ней стройного взаимодействия сухопутных и морских сил; но она дает образцы действий на своеобразной местности Финляндии при самой разнообразной обстановке…

Очерк полковника П.А. Ниве, из книги «История русской армии», М., «Эксмо», 2014, с. 191 – 194.