Александр Тихонович Дронов (1916–1984). Уроженец станицы Казанской Донецкого округа Области войска Донского. После окончания школы крестьянской молодёжи учился в Ставропольском зоотехническом институте, затем работал главным зоотехником в Башкирии. Прошёл боевой путь от стрелка стройбата до командира батареи самоходных артиллерийских установок, начальника штаба артиллерийского полка. Предлагаю вниманию читателей выдержки из книги А. Дронов В. Дронов «Позывной “Дон”». Воспоминания Дронова А.Т. написаны в 1979 г.

«Лужская оборонительная полоса, сооружённая в ходе войны, сыграла свою роль, наши войска её удерживают, перемалывая отборные части вермахта. Судьба Ленинграда была незавидной, его предполагалось окружить кольцом, обстрелом из артиллерии и бомбёжкой с воздуха сравнять с землёй. Рассчитывали оставшихся 400 тысяч ленинградцев расстрелять или повесить, уже утверждено меню  банкета в гостинице  «Астория», назначен комендант Ленинграда генерал Кнут.

Гитлеровцы стремятся захватить Ленинград по двум причинам. Во-первых, для дальнейшего наступления вглубь страны освобождались войска группы  армий «Север», задействованные в обеспечении блокады города. Во-вторых, захват города мог иметь большое политическое и моральное значение.

Комроты сообщил, что командованием полка приказано быть готовыми к бою, разъяснил, что возможен прорыв противника, хотя мы инженерные войска, вооруженные силы должны воевать. Красноармеец Третьяков, по виду и ухваткам человек тёртый, из хозяйчиков, просит разрешения задать вопрос.
— Это как же получается, — с возмущением, раздраженно спрашивает он, — в мирное время меня в армию не брали, оружие не доверяли, теперь, когда припекает, так стал нужным защитником родины советской. Иди, умирай?

Наступила жуткая тишина, мы понимали, что это не вопрос, а вызов, явно выраженное недовольство, отказ от исполнения приказа. Командир взглянул брезгливо, но сдержался. Поборов негодование, терпеливо и обстоятельно разъяснил, что советские люди стали на защиту Родины, заключённые, и те просятся на фронт. Говорил резко, но сдержанно и убедительно. Кое-кому казалось, что вопрос исчерпан, но вокруг Третьякова образовалась атмосфера отчуждения, лишь некоторые стали увиваться, подхваливать за смелость. На вечернем привале Третьякова увели в штаб, арестовали, началось следствие, несколько человек из его окружения вызывали, допрашивали. Состоялся суд военного трибунала.
— Выходи строиться!

Нам зачитали приговор.
— Именем Родины… Врага Советской власти… Третьякова. Расстрелять…

***

Высоко в небе с юго-запада плывут девять двухмоторных бомбардировщиков Ю-88, над ними по сторонам стальными стрелами прочерчивают небо истребители Ме-109… Два звена наших И-16 по небосклону, как в гору, медленно, натужно всплывают вверх. Казалось, не летят, а ползут, взбираясь на трудную для них высоту, настолько тихоходны они по сравнению с «мессершмиттами». Немецкие самолеты, как стальные дьяволы, звеня, оставляя едва заметный след, высматривают цели для атаки, открыли огонь, опережая наших истребителей.

В лесу истово застучали зенитные батареи, в небе, сзади и выше «юнкерсов» рвутся зенитные снаряды, разрывы обозначаются белесыми облачками дыма. Уже испятнан большой участок небосклона, но ни один снаряд, ни один осколок не попали в цель, воздушный бой продолжают только истребители. От строя бомбардировщиков отделяется тройка, самолёты по очереди ложатся на крыло, заходят на нас от солнца.
— В укрытие! — командует взводный.

Бросаемся, сломя голову, в ровики, земля единственное спасение. Какими долгими и кошмарными были минуты налёта. Первый «Юнкерс» сбросил бомбы на соседнюю батарею 52-мм зенитных орудий, второй пикирует ближе, третий «наш»! Его бомбы разорвались рядом, в траншеях первого взвода. Столбы дыма, подсвеченного пламенем взрывов, конусы взметнувшейся в небо земли, облака пыли скрыли позицию. Земля будто сдвинулась в одну сторону, затем заходила туда-сюда, задрожала. Красноармейцы первого взвода частью остались в укрытиях, некоторые выскочили, бросились в лес. Зачем? Страх обуял, слышится крик, гам.
— Назад! Ложись!

Думаю, нас не задело, на этот раз пронеслась беда. Глянул в небо, примерно в том месте, где только что была первая тройка, ложатся на крыло, заходят на бомбёжку ещё три бомбардировщика. Эти действительно «наши», блеснув на солнце, пикируют один за другим. Внутри сжалось, вдарился в отчаянность, страх независимо от воли делает подлое дело, дрожь бьёт изнутри, руки хватают, что надо и не надо, ноги подламываются.
— Во-от  какой ты вояка, — думаю о себе, и ничего не могу поделать.

Наваливается вой самолетов, вдобавок раздается протяжный, проникающий во все косточки зловещий свист падающих бомб, за ним оглушительный громовой раскат бомбовых взрывов, рвущих воздух. Темнота, наступившая после удара, удушающий противный запах тротила, крики, вопли раненых, это подействовало настолько угнетающе, что стал сам не свой. Налёт продолжается, в просвете дыма и пыли увидел, как из чрева другого бомбовоза устремились вниз чёрные обрубки, летят вместе с пикирующим бомбардировщиком не куда-то, не на кого-то, а прямо на меня.

Взрыв! Первая из бомб упала не на меня, а в метрах 50-60, вторая, третья… куда — не видел, не слышал. Земля от схлестнувшихся разрывных волн ходит ходуном… Взрывные волны больно ударили в уши, ничего не вижу, не слышу, где я? В глазах режет, во рту песок, когда успел наглотаться, для чего рот раскрывал? Голова разбухла, сделалось чужой, наполненной какой-то дрянью, но организм живет, цепляется за спасительные нити.

— На дно ровика, — говорил себе, — не вздумай падать, засыплет.
Так и сидел на ногах, согнутых в коленях, пригнув сколь можно ближе голову, при каждом обвале стенок окопчика инстинктивно, как червь, выбирался на свет божий. Дым, смрад укрыли непроницаемым пологом от солнца, от воздуха, от развернувшейся над нами трагедии воздушного боя. Вместе со здравыми мыслями приходит оздоровление чувств, освобождение от страха… Надо кончать эти «нежности», лётчики вон как сражаются. Ветер относит в сторону чёрную мглу, смотрю вверх, хочу понять, что там. Вырисовывается мрачная картина. Наших соколов осталось только четверо, «мессеров» по-прежнему девять, с юго-востока наплывают три «Юнкерса», заходят с несколько другой точки в небе, направляются вдоль дороги, бомбы падают то слева, то справа, настигая спасающиеся машины.

— Гля, наш горит! — хрипит рядом сосед, он выбрался из укрытия, стоит на широко расставленных ногах, как моряк на палубе, каской показывает на «ястребок», камнем падающий вниз. Но вот один из И-16 свалился на уходящего Ю-88. Вспышка, бомбовоз задымил, как будто споткнулся, замедлил ход, стал скачкообразно снижаться, теряет высоту. Тянет, тянет, сволочь, на северо-запад, в Эстонию, но вошёл в «штопор», камнем рухнул вниз. Спустя несколько секунд слышим глухой, но мощный звук взрыва.

Наш лётчик в порыве мести за гибель своих товарищей повёл истребитель на таран, ганс не пошёл в лоб, уклонился, наш успел влепить сноп из огня и металла. Вражеский самолёт, отстреливаясь, взмыл вверх, задымил, потянул восвояси, «ишачок» тоже покинул небо. В высоте злорадствует стая «мессеров», они, как собачья свора на псовой охоте, мотаются  из стороны в сторону, выискивая новую жертву…

Потери в те дни были большие, к своим трагедиям как-то притерпелись, война же, а к гибели авиаторов, свидетелями которой были изо дня в день, привыкнуть не смогли. Слишком многое ставилось на карту в воздухе, без современной авиации победить врага невозможно. Каждый летчик был лучшим воином страны, он мог защитить сотни, тысячи людей, почему так много гибло? Да потому, что летали на машинах И-16, гораздо худших, чем Ме-109, хотя многие военные утверждали обратное, сам И.В. Сталин так и писал в своём приказе: «Наша авиация по качеству превосходит немецкую авиацию».

Насмотрелись на этих бедолаг, если они дрались на равных, то лишь из-за личной храбрости, отчаянной отваги. Вот самолет ПО-2, прозванный «кукушкой», «кукурузником» — другое дело, подобных у немцев не было. Стоишь, бывало, на посту, слышишь, что-то «пыркает» над головой. Самолётик несёт «подарки» немцам на передний край, у фашистов переполох, зенитки захлёбываются, прожекторы прорезают ночное небо, ничего не находят, а он отбомбился, спокойненько низко-низко летит домой, садится в кукурузу, то есть на полевой аэродром. Особенно удивляло, что пилотами и штурманами были женщины, хоть и «слабый пол», мы им, бабам, в подмётки не годимся. Пол-то, может, и сильный, а вояки из нас покуда никудышные…

***

Противник захватил Колпино и вышел к Красногвардейскому укрепрайону, затем овладел Тосно. Отходившие дивизии попали в окружение 26 августа. В «котле» оказались наша 177-я стрелковая дивизия, а также 70-я, 90-я, 111-я, и 235-я дивизии, 24-я танковая. После нескольких неудачных попыток организованно вывести эти войска из окружения командующий Лужским участком обороны генерал-майор А.Н. Астанин получил распоряжение уничтожить или закопать материальную часть и выходить из окружения мелкими группами в заданных направлениях.

Окруженным частям и соединениям пришлось разделиться на несколько групп и выходить на соединение с войсками фронта в районах Кириши и Погостье. Как мы драпали, про такие дела говорить до чрезвычайности неприятно, самому перед собою стыдно. А. Твардовский  описывал:

Шёл наш брат, худой, голодный,
Потерявший связь и часть,
Шёл поротно и повзводно,
И компанией свободной,
И один, как перст, подчас.
Полем шёл, лесною кромкой,
Избегая лишних глаз…

Остатки потрёпанных в боях частей и подразделений, группы и одиночные бойцы, потерявшие связь со своими частями, чаще шли ночью. С нами следуют командир группы, штабное начальство. Остановились перед шоссе, разведчики выяснили, что по-доброму перебраться нельзя, немцы едут без конца и края. Каждый понимал, что надеяться, пока пройдут немецкие колонны, бесполезно, ждать ночи тем более опасно, ибо обнаружат, разбомбят, закроют выходы. Нашей роте, усиленной трёхпушечной батареей сорокапяток и отделением минёров, приказано вырваться из леса, оседлать шоссе на косогоре, задержать врага, обеспечив возможность пересечения дороги другим подразделениям. Используя небольшой перерыв в движении немецких машин, заняли позиции по обочинам, вжались в ямы, в наспех выкопанные ровики…

Ничего не заметив, немецкие мотоциклисты проскочили мимо, через минуту слышим стрельбу, первый взвод их прикончил. На нас мчатся два броневика…
— Батарея! Огонь! — слышится команда в лесу.

Перед бронетранспортёрами рвутся два снаряда, одна машина уткнулась в кювет, вторая остановилась, водит из стороны в сторону пулемётным стволом, из дульного среза запрыгали светлячки. Стреляя, броневик пятится назад, пули цокают о стволы деревьев. Автоматчики выпрыгнули на землю, нас они не видят, смотрят в лес, откуда стреляют пушки. Фрицы орут, строчат по опушке, на подмогу мчится ещё один бронетранспортёр, из него бьёт пулемёт. Молчим, пушечки воюют, пускай делают своё дело. Загорелся второй броневик, немцы залегли, какой-то офицер-фанатик поднял их, повёл опушкой леса, напоролись на второй взвод, те укокошили его самого, нескольких фрицев. Очередь дошла до нас.

— Огонь! — командует комвзвода.
Винтовочные выстрелы сначала вразнобой, потом дружнее слились в единый поток огня. Немцев бьём, они ничего поделать не могут, не долетают пули хвалёных «майссеров», на такой дистанции сказывается преимущество наших трёхлинеек, вдобавок гансов накрыли разрывы сорокапяток…

Воздух прорезали немецкие снаряды, открыла огонь батарея 57-мм пушек. Перелёт, это ненадолго, пристреляются. На позиции первого взвода обрушился смерч разрывов, заплясал по дороге, по лесу, сосредоточился в районе наших пушек. Вжались в землю, немцы, полагая, что «рус партизан» напугался и убежал, пошли амором, во весь рост. По новой команде — шквал огня, противник прижат к земле. Видим, что первый взвод снялся с позиции, скрывается в лесу… Немцы, увидев, что красные побежали, поднялись во весь рост, пошли, но напоролись на огонь нашего взвода, вот где отвели душу! Вдруг рядом со мною, будто полоснули штыком в брюхо, заорал сосед:
— Танки!

Из колонны вышли бронированные чудища, по обочине дороги устремились прямо к нашей позиции. В запасе есть минут десять, чего раньше времени  паниковать,  но  всех  обуял  страх,  нам  нечего, кроме собственного затылка, противопоставить танкам. Командир роты подает команду: «Гранаты!», а мы… устремились в лес, правда, по команде старшего сержанта. Итог боя: разбито две пушки, убито четверо, ранено шестеро. Немец в лес не двинулся, побоялся. Похоронили убитых, захватив тяжелораненых, уходим по склону, заросшему лесом, отход прикрывает первый взвод. Тронулись в путь, часа через три догнали своих, осмотрелись, удивились — нас мало, а какую махину задержали, сколько фрицев искромсали.

Надо выходить из окружения… До окраины города рукой подать, кто там, немцы или наши? Приготовились идти на прорыв, на каждого по 10-15 патронов и штык, быстро рассредоточились, развернулись, залегли, и оказалось, что попали к своим! Удачно подошли к переднему краю нашей части, занимающей оборону недалеко от лесопарка, командиры выбрали правильное направление. «Верхи» быстро договорились, следуем по проходам в минных полях, через траншеи, ячейки боевого охранения, ходы сообщения, мимо блиндажей, долговременных огневых точек, позиций пулемётов, миномётных и артиллерийских батарей.

Дома! Главное, вышли организованно, со звёздочками, треугольничками, кубарями в петлицах. Тогда нередким явлением был приход без знаков воинского отличия, без документов, таких окруженцев чаще всего сопровождали в особый отдел…

***

Наша 177-я дивизия была вновь укомплектована в течение декабря 1941 года. В неё направлялись маршевые роты и команды выздоравливающих. Новый командующий 54-й армией генерал-майор И.И. Федюнинский удивительно быстро восстановил фронт под Волховом. Он был опытным военачальником, успешно командовал полком ещё на Халхин-Голе, где было присвоено звание Героя Советского Союза.  Генерал под метёлку подчистил тылы дивизий, полков, всех поставил на ноги,  повернул глазами на запад, под эту круговерть попали и мы. Утро встречаем в новой армии, подразделения оснащены современным оружием, значит, будем немца бить…

Остатки нашего 86-го дорожно-эксплутационного полка были выведены на переформирование… Меня направили во вторую батарею 262-го артполка 1-го стрелкового корпуса. Так я стал артиллеристом. Почти год, с июня 1941 года по май 1942-го мой военный билет украшала запись «красноармеец», за это время сменил должности: стрелок, подносчик снарядов, наводчик орудия.., командиром расчёта…

В середине лета опять развернулись ожесточенные бои под Лугой.  После мощной артиллерийской подготовки 56-й моторизованный корпус немцев атаковал войска лужского участка обороны, стремясь захватить Лугу и открыть дорогу на Ленинград. Но наша 177-я стрелковая дивизия под командованием полковника А.Ф. Машошина совместно с 24-й танковой дивизией сдержала натиск противника. Ежедневные бои, которые вели наши войска, занимавшие оборону с внешней стороны блокадного кольца, помогали Ленинграду выстоять, но не приносили столь ожидаемого прорыва окружения. Трижды предпринимались эти попытки, но успехов они не имели. Немецкие железобетонные и деревоземляные сооружения, под завязку начинённые огневыми средствами и живой силой, создавали препятствия для рвавшихся вперёд войск. Новая, четвертая мгинско-синявинская операция должна была прорвать блокаду.

Наступление! Разразилась артподготовка, лес, окружавший позицию, озарился пламенем выстрелов, казалось, что стреляет каждая сосна, выстрелы сотен орудий и миномётов смешались, соединились в сплошной громовой раскат. И так два часа! Орудийный расчёт действует слаженно, с полной отдачей, наш минимум 10 выстрелов в минуту, ствол пушки накалился, не подходи, обожжёшься, над батареей зыблются волны горячего воздуха, насыщенного запахом пироксилина. Вслед за нами в течение десяти минут немцев жгли и гвоздили «Катюши», голос и удар, страшный, громовой, не приведи Господь оказаться невдалеке от взрывов…

Наши части, преодолев жесточайшее сопротивление противника, подошли к Синявино, а дальше никак. Враг отлично понимал, что роща Круглая и Синявино это ключ к обладанию Шлиссельбургско-Синявинским выступом. Вот он, немецкий опорный пункт «Роща Круглая». Две бревенчатые стены, с заполнением пространства между ними землей, брёвнами и булыжниками, вкопанные в землю танки, минные поля и проволочные заграждения. Наши моряки впервые захватили рощу в октябре 1941 года. Но через два дня немцы снова овладели этим опорным сооружением. И опять мы пытаемся взять этот укрепленный пункт, который обороняли части СС…

У меня новый расчёт, давно ли, всего три месяца назад, назначили подносчиком снарядов  к старшему сержанту Рубежанскому, нет тех людей, погибли. 16 дней тому назад, перед самым наступлением, был укомплектован второй, нет и этого. Молох войны, ненавистное чудовище, поглотил и его. За три месяца третий расчёт, я уже ветеран, вот как спрессовалось время.

В октябре командир полка перед строем батареи вручил правительственную награду медаль «За отвагу». Я не ожидал такого, стою в смятении, не ослышался, меня ли? Лишь когда командир батареи лейтенант Савинов, видя замешательство, подал команду: «Дронов, три шага вперёд» понял, что это про меня. Первая награда, в нашей батарее тоже. Были после и более значительные боевые дела, более высокие награды, но такого счастья, такой радости я не испытал более никогда.

В памяти живут друзья, вижу их молодыми, жаждущими жить, растить детей. После войны я узнал, что в Синявинской операции было потеряно более 20% личного состава Ленинградского фронта. В сентябре на передний край через наши боевые порядки прошли войска прорыва третьего эшелона, в наступление пошла 2-я ударная армия. Бои разгорелись с новой силой, но опять блокаду не прорвали.

Э. фон Манштейн впоследствии так описал эти бои: «Если задача по восстановлению положения на восточном участке фронта 18-й армии и была выполнена, то всё же дивизии нашей армии понесли значительные потери. Вместе с тем была израсходована значительная часть боеприпасов, предназначавшихся для наступления на Ленинград. Поэтому о скором проведении наступления не могло быть и речи».

В поэме «Битва на Волхове» фронтовой поэт Чивилихин напишет:
За боем бой. И всё ни с места,
Лишь крик встающего с земли.
И вот встают у Круглой рощи
За ленинградцем туляки,
Воронежцы, сибиряки.
Семь дней сраженья. Что в итоге?
Почти всё те же рубежи.
Так в чём же дело? Войско слабо?
Противник дьявольски силён?
Итог значителен. Вот он —
Приказ Германского генштаба:
Штурм Ленинграда отложён.

Лишь в январе 1944 года силами 12 дивизий советское командование нанесло удар по Шлиссельбургу, к Ленинграду был пробит 10-километровый коридор. Наконец-то была взята роща «Круглая». Впервые за 17 месяцев город получил связь с большой землёй…