После провала летнего наступления под Ковелем только 13 сентября генерал Брусилов А.А. приказал 8-й армии перенести удар на Владимир-Волынский. Конечно, на данном этапе развития операции это не могло помочь: на следующий день германцы нанесли контрудар на участке у Корытницы, занимаемой ударной группой из 1-го Гвардейского, 8-го армейского и 4-го Сибирского корпусов, захватив до трех тысяч пленных.

Теперь фактически вся операция Юго-Западного фронта свелась к овладению Ковелем. 7-я и 11-я армии, стоявшие на стратегически наиболее выгодном направлении, вели частные бои, ибо не имели резервов. Успехи же 9-й армии в Карпатах объяснимы скорее личностью ее командира, генерала Лечицкого, нежели какими-либо хитроумными оперативными замыслами русского командования.

Многомесячная неудача под Ковелем имеет под собой предпосылки, крывшиеся в особенностях принципов военного искусства, проявленных военачальниками периода Первой мировой войны. Психологическая невозможность слома укрепленного германского оборонительного фронта в позиционной борьбе довлела над союзными военачальниками. Но нельзя скидывать со счетов и личностный фактор: штаб Юго-Западного фронта, сам генерал Брусилов А.А. и, наконец, генерал Алексеев М.В. как фактический руководитель русской Действующей армии не сумели перестроиться для своевременного перехода от позиционной войны к маневренной.

Его Императорское Величество Николай II в действующей армии

Однако дни «кризиса» неприятель испытывал вплоть до первой перегруппировки армий Юго-Западного фронта, которую генерал Брусилов А.А. предпринял еще до того, как 8-я армия заняла выгодное исходное положение для броска на Ковель. Немцы выиграли несколько дней и успели перебросить под данный город свои войска, которые в дальнейшем только увеличивались. После этого противник всегда выигрывал в сосредоточении, что давало ему возможность подвезти в Ковель лишние германские батальоны, а австрийцам — отойти на запад, чтобы оправиться от поражения.

Тем не менее весь сентябрь на ковельском направлении шли упорные бои, в которых русские несли громадные потери. Наконец, факт невозможности развития наступления стал понятен всем. 25 сентября даже императрица Александра Федоровна писала царю: «О! Дай снова приказ Брусилову остановить эту бесполезную бойню… Наши генералы не считают живых, они привыкли к потерям, а это грех». Через два дня царь распорядился приостановить дальнейшее развитие сражения под Ковелем на Стоходе. Оппозиция немедленно истолковала человеческую жалость царицы как вмешательство Распутина в управление войной.

Обескровившие армии Юго-Западного фронта громадные потери не внесли существенного изменения в общее стратегическое положение Восточного фронта, в связи с чем В. Доманевский, офицер-эмигрант, считал, что «наступления в 1916 году обратились в прелюдию марта и ноября 1917 года». Ему вторит и Лукомский А.С., тогда начальник 32-й пехотной дивизии, дравшейся в составе Юго-Западного фронта: «неудача операции лета 1916 года имела своим последствием не только то, что этим затягивалась вся кампания, но кровопролитные бои этого периода дурно отразились и моральном состоянии войск» («Душа армии: русская военная эмиграция о морально-психологических основах российской вооруженной силы», М., 1997, с. 388; Лукомский А.С. «Воспоминания», Берлин, 1922, с. 104).

Если в 1915 году поражения объяснялись недостатком оружия и боеприпасов, и войска, все отлично понимавшие, тем не менее, дрались с полной верой в конечный успех, то в 1916 году было все, а решающая победа опять ускользнула из рук. Неверие в командиров вызвало сомнения в возможность достижения победы. Потому и результаты Брусиловского прорыва довольно неоднозначны.

С одной стороны, противник понес потери в полтора миллиона человек, что делало вооруженные силы Австро-Венгрии практически небоеспособными и малозначащими перед кампанией следующего, 1917 года. Успехи русских армий Юго-Западного фронта не только повысили вес Восточного фронта в общекоалиционной войне, но и, наряду со сражением на Сомме, послужили переломом в войне.

С другой стороны, блестящие победы мая-июня сменились «мясорубкой» июля-сентября, в которой генерал Брусилов А.А. потерял не меньше неприятеля. Если учесть, что, в отличие от 1915 года, потери 1916 года на восемьдесят пять процентов были кровавыми (то есть пленных было очень мало), то «бойня» под Ковелем только поражает воображение, превосходя по своим масштабам даже знаменитый и разрекламированный Верден. Однако в любом случае противник убедился в том, что Российская империя не только не выведена из войны, но и способна сломить врага: опыт 1916 года, как позитивный, так и печальный, должен был быть использован в 1917-году, а одновременного наступления всех русских фронтов неприятель отразить уже не мог.

Брусиловский прорыв стал новой ступенью развития военного искусства в Первой мировой войне. Военный историк справедливо замечает: «Операция русского Юго-Западного фронта представляла собой новую форму фронтовой операции в условиях позиционной борьбы: нанесение нескольких дробящих фронт ударов на широком фронте. Новая оперативная форма маневра, позволившая взломать вражескую оборону, расчленить неприятельский фронт, заставила противника разбрасывать силы и средства, а также дезориентировала его относительно направления главного удара и обеспечила его внезапность. Брусиловский прорыв — результат высокого искусства русских войск, полководческого творчества генерала Брусилова. Новаторство в искусстве разгрома противника — неотъемлемая черта Брусилова как полководца» (Строков А.А. «История военного искусства», СПб., 1994, т. 5, с. 509).

В целом отечественная историография, давая оценки Брусиловскому прорыву, говорит что у союзников такого успеха не было вплоть до летнего наступления 1918 года. Это верно. Но лишь в отношении наших союзников. Зато противник зачастую действовал куда более решительно и добивался более значительных результатов.

Удар по заведомо более слабому противнику давал зримые надежды на успех: вряд ли Куропаткин и Эверт могли рассчитывать на столь же успешный прорыв как у Брусилова. Впрочем, это не оправдывает их: какими бы соображениями ни руководствовались главкосев и главкозап, они не имели права саботировать директивы Ставки. Лишь при бесхребетности русского Верховного командования стало возможным фактическое неповиновение командующих фронтами начальнику штаба Верховного Главнокомандования и срыв решительного наступления Восточного фронта.

Тем не менее наступление русских чрезвычайно облегчило положение союзников, которые, обладая могущественной техникой и грудами боеприпасов, так и не смогли сделать ничего существенного в кампании 1916 года. В связи с успехами прорыва русских армий Юго-Западного фронта и вступлением Румынии в войну на стороне Антанты германцы были вынуждены существенно усилить свои войска на востоке. С середины мая по ноябрь число германских пехотных дивизий на Восточном фронте выросло на шестьдесят процентов: середина мая — 47 дивизий; июнь — 52; июль — 57; август — 64; сентябрь — 70; октябрь — 75; ноябрь — 78 дивизий.

Но, помимо Ковеля и Карпат, австро-германцы были вынуждены сражаться и с Румынией, вступившей в августе 1916 года в войну на стороне Антанты.

Из книги М.В. Оськин «История Первой мировой войны», М., «Вече», 2014 г., с. 185-187.