Гейнц Гудериан родился 17 июня 1888 г. в городе Кульм (Хелмно) на берегу Вислы в семье военного. Оба его деда были помещиками-землевладельцами. Окончил кадетский корпус, затем военную школу в Меце, был произведен в чин младшего лейтенанта. Участвовал в Первой мировой войне.

«Весь период от одной войны до другой я был занят созданием бронетанковых войск Германии. Хотя я был егерским офицером (легкая пехота) и технического образования у меня не было, мне пришлось вплотную заняться проблемой моторизации», — писал о себе Гудериан. С сентября 1935 г. он командовал 2-й танковой дивизией. В начале Второй мировой войны командовал 19-м моторизованным корпусом. Летом 1940 г. Гудериан был произведён в генерал-полковники. С ноября 1940 года он — командует 2-й танковой группой, в этой должности Гудериан встретил начало Великой Отечественной войны…

«20-го и 21-го я находился в передовых частях своих войск, проверяя, все ли полностью готово для начала наступления. Подробное изучение поведения русских говорило о том, что им о наших намерениях ничего не известно. Плац Брестской крепости был у нас как на ладони, и мы видели, как они весь день маршируют повзводно под музыку военного оркестра. Ключевые позиции на их берегу Буга оставались незанятыми. Признаков строительства дополнительных укреплений за последние несколько недель мы тоже не видели. Наша атака явно должна была застать их врасплох, и было неясно, нужна ли на самом деле запланированная часовая артподготовка. В конце концов я решил не отменять ее, чтобы какие-нибудь неожиданности со стороны русских не причинили нам ненужных потерь.

В тот судьбоносный день, 22 июня 1941 года, в 2.10 я отправился на командный пункт своей группы… В 3.15 наша артиллерия открыла огонь, в 3.40 пошли пикирующие бомбардировщики, в 4.15 авангард 17-й и 18-й бронетанковых дивизий приступил к форсированию Буга. В 4.45 первые танки 18-й бронетанковой вышли на тот берег. Это были амфибии, подготовленные для операции «Морской лев», способные перемещаться под водой на глубине 13 футов.

В 6.50 я переправился через Буг в районе Колодно в штурмовой лодке. В 8.30 за мной последовал и мой штаб в составе двух бронированных грузовиков радиосвязи, нескольких внедорожников и мотоциклистов. Мы отправились по следам танков 18-й бронетанковой дивизии… На всем протяжении фронта танковой группы мы застали неприятеля врасплох. Южнее Бреста XXIV танковый корпус захватил невредимыми мосты через Буг. Северо-западнее крепости мы строили, в соответствии с планом, собственные мосты.

Противник вскоре оправился от неожиданности и приступил к ожесточенной обороне на заранее подготовленных позициях. Стратегически важная Брестская крепость оборонялась с удивительным упорством в течение нескольких дней, не давая нам использовать дороги и железнодорожные пути через Буг и Мухавец. К вечеру танковая группа сражалась в окрестностях Малориты, Кобрина, Бреста и Пружан. Последнее упомянутое место стало ареной первого за кампанию танкового сражения…

24 июня в 8.25 я выехал из штаба в направлении Слонима. Тем временем в город прибыла 17-я бронетанковая дивизия. На участке между Ружанами и Слонимом шоссе находилось под обстрелом русской пехоты. Батарея 17-й бронетанковой дивизии и спешившиеся мотоциклисты вели ответный огонь, впрочем без особого успеха. Я сам взялся за дело, пулеметным огнем из своего бронеавтомобиля выбил неприятеля с занимаемых им позиций и только после этого смог проехать. В 11.30 я прибыл в штаб 17-й бронетанковой дивизии, располагавшийся к тому времени на западной окраине Слонима. Там я застал не только командира дивизии генерала фон Арнима, но и командира корпуса генерала Лемельзена.

Во время обсуждения обстановки позади нас неожиданно вспыхнула оживленная ружейная и пулеметная перестрелка. Горящий грузовик закрывал нам обзор дороги на Белосток, и мы не понимали, что происходит, пока из дыма не выехали два русских танка. Они пытались пробиться к Слониму, ведя непрерывный огонь из орудий и пулеметов, а за ними гнались немецкие «Т-IV», тоже активно стреляя. Наша группа офицеров попалась на глаза русским танкистам, и те обрушили на нас оглушающий и ослепляющий град снарядов. Мы, как опытные солдаты, сразу же бросились наземь, лишь бедняга подполковник Феллер, прибывший к нам с задачей от командующего учебной армией, непривычный к действительной службе, замешкался и получил весьма болезненное ранение. Командующий батальоном истребителей танков подполковник Даллмер-Цербе тоже получил тяжелое ранение, от которого через несколько дней скончался. Русским танкам удалось пробиться в город, где они и были в конце концов выведены из строя.

Затем я побывал на линии фронта в Слониме, а оттуда выехал по ничейной земле на танке «Т-IV» в 18-ю бронетанковую. В 15.35 я вернулся в Слоним, отдав приказ 18-й бронетанковой продвигаться в направлении Барановичей, а 29-й мотопехотной — поторопиться в продвижении к Слониму. Я вернулся на командный пункт своей танковой группы. По дороге я внезапно оказался посреди русской пехоты, которую подвезли на грузовиках на окраину Слонима, в момент, когда русские только готовились выбираться из грузовиков. Я приказал водителю лететь вперед как можно быстрее; мое появление настолько ошеломило русских, что никто даже не успел выстрелить. Однако узнать меня они явно успели, потому что позже русская пресса поспешила объявить о моей смерти. Мне пришлось опровергать эти заявления посредством немецкого радио…

К счастью, мы не знали о том, что Гитлер в тот день поддался страху, что русские войска вырвутся из окружения, и хотел остановить продвижение танковых частей и направить их в район Белостока. К счастью, в этом случае военному командованию удалось настоять на своем праве придерживаться изначального плана и завершить окружение противника броском в направлении Минска. Мы захватили Вильно (Вильнюс), как и Ковно (Каунас). Финны оккупировали Ааландские острова. I немецкий горный корпус занял богатую никелем местность вокруг Петсамо. Везде обошлось без боя.

Рано утром 25 июня я навестил раненых в нашем госпитале. Это были жертвы произошедшего за день до того воздушного налета на штаб, под который я лично не попал, потому что находился на передовой… Рано утром 26 июня я побывал на фронте в районе XLVII бронетанкового корпуса, поскольку хотел лично наблюдать за прогрессом нашего наступления на Барановичи и Столбцы… В 12.30 из XXIV бронетанкового корпуса пришло донесение о взятии Слуцка. В 14.30 я получил приказ из командования группой армий: основная часть моих сил должна двигаться на Минск, а XXIV бронетанковый корпус — на Бобруйск. Я смело смог ответить, что XXIV бронетанковый корпус уже получил приказ занять Бобруйск, a XLVII бронетанковый корпус наступает на Минск через Барановичи.

27 июня XXIV бронетанковый корпус вышел на окраину Бобруйска. 28 июня штаб моей танковой группы переехал в Несвиж, расквартировавшись в старом замке, принадлежавшем когда-то семейству Радзивилл. До нас в нем находился штаб высшего звена русского командования. Единственным напоминанием о предыдущих хозяевах замка была фотография охоты с присутствием кайзера Вильгельма I, да и ту я нашел на чердаке. Население Несвижа обратилось ко мне с просьбой разрешить им отслужить благодарственный молебен в честь освобождения: я с радостью предоставил им такую возможность…

30 июня, я вылетел в расположение 3-й бронетанковой дивизии, где мы с Готом обсудили вопросы дальнейшей координации наших действий. Бомбардировщиком, в котором я летел, управлял лично подполковник фон Барзевиш. Мы пролетали над Налибокской пущей — большим лесом, через который безуспешно пытались вырваться из окружения русские. У меня сложилось впечатление, что значительных сил неприятеля в лесу нет, и никакие опасности из этого района нам не грозят. Мы с Готом пришли к согласию в том, что моя 18-я бронетанковая дивизия должна работать в тесном сотрудничестве с его правым флангом при наступлении на Борисов и установке предмостных укреплений у моста через Березину возле этого города.

1 июля воздушная разведка сообщала о том, что свежие силы русских собираются в районе Смоленск – Орша — Могилев. Чтобы пересечь Днепр, не дожидаясь пехоты (а в этом случае ждать пришлось бы несколько недель), следовало поторопиться. По границам Белостокского котла шли ожесточенные бои. За период с 26 по 30 июня один только 71-й полк 29-й мотопехотной дивизии взял 36 000 пленных, что позволяет судить о том, какими силами русские пытались прорваться наружу. На командование 4-й армии этот факт произвел сильное впечатление и вызвал пожелания, чтобы окружение котла осуществлялось по возможности большим числом войск. 3 июля окруженные под Белостоком русские войска сдались.

4 июля XXIV бронетанковый корпус достиг под Рогачевом Днепра, возвел новые предмостные укрепления на Березине и отстоял старые. 6 июля русские большими силами форсировали Днепр под Жлобином и обрушились на правый фланг XXIV бронетанкового корпуса. 10-я мотопехотная дивизия отбросила их назад. Воздушная разведка сообщала о том, что в направлении Гомеля движутся крупные силы неприятеля из района Орла и Брянска, а радиоперехват зафиксировал появление нового штаба русских в районе Орши. Можно было сделать вывод, что по Днепру формируется новый оборонительный рубеж. Надо было торопиться.

Никаких новых инструкций от вышестоящего командования я не получил, и приходилось действовать, исходя из того, что изначальное намерение продвигать мою 2-ю танковую группу в район Смоленск – Ельня — Рославль осталось неизменным. В общем, причин для изменения этого плана я не видел. Я и представить не мог, что именно в это время уже назрели серьезные противоречия во взглядах между Гитлером и главным командованием сухопутных сил. Лишь гораздо позже я узнал и о таком положении дел, и о его далеко идущих последствиях. Природу и суть этих разногласий невозможно понять, если не представлять себе, хотя бы в общих чертах, истинное положение дел в германском Верховном командовании на тот период.

Гитлер забыл о том, что именно он приказал ускоренно продвигаться к Смоленску. Последние несколько дней он всецело посвятил свое внимание Белостокскому котлу. Фельдмаршал фон Браухич не осмеливался высказать свое особое мнение командованию группы армий «Центр», поскольку знал, что Гитлеру это не понравится. Фельдмаршал фон Бок, по собственному признанию, был озабочен тем, чтобы 2-я и 3-я танковые группы перешли в подчинение фельдмаршала фон Клюге, чтобы не нести ответственности за проводимые ими операции. Последний же хотел, с одобрения Гитлера, создать плотное кольцо вокруг окруженных русских войск и не продвигаться дальше на восток, пока они не капитулируют.

Нас же с Готом, напротив, волновал вопрос скорейшего продвижения наших танков на восток с целью выполнения первоначально намеченных планов нашего Верховного командования и достижения изначально установленной цели. Как уже говорилось, мы хотели оставить для окружения русских в Белостоке лишь необходимый минимум наших танков и поручить завершение работы с этим котлом следующим за нами пехотным армиям. И получилось, что главное командование сухопутных сил, втайне надеясь, что командиры танковых войск будут продолжать пробиваться к первоначально намеченным целям — без дополнительных приказов или даже вопреки вновь поступающим приказам, — в то же время не осмеливалось выразить свои надежды в конкретных указаниях командующим группами армий.

В результате командование 2-й танковой группы отдало приказ оставить минимум подразделений в кольце под Белостоком, основные силы бросив на преследование противника за Березиной и Днепром, а фельдмаршал фон Клюге одновременно с этим отдавал совершенно противоположные приказы, по которым всем подразделениям предписывалось оставаться в кольце, а продвижение на восток прекратить до получения дальнейших указаний. Некоторые подразделения не получили его приказов вовремя и продолжили бросок к Березине. К счастью, армии в целом это недоразумение особого вреда не нанесло; однако последствия его для отношений между командующими оказались весьма плачевными».

продолжение

Из книги Г. Гудериана «Воспоминания немецкого генерала», М., «Центрполиграф», 2005, с. 165-181.