Словно Божьей карой за те грехи, которые совершались на Русской земле, стало нашествие на Москву в 1571 году крымского хана Девлет-Гирея. В апреле-мае татары подступили к Туле, сожгли посады и переправились у Серпухова через Оку. Опричное войско не смогло оказать им сопротивления.
«Царь и великий князь Иван Васильевич пошёл было в Серпухов, да услышал, что царь (крымский хан) к Оке-реке подошёл, и побежал в Слободу, а из Слободы побежал было к Кириллову…», — сообщает летописец. 23 мая Девлет-Гирей занял подмосковные сёла Коломенское и Воробьёво, передовые части татар подошли к стенам Москвы.
«Грехов ради наших начали татары к острогу (укрепление) подступать, и взорвали острог за Неглинной от Ваганькова, и Посад подожгли. И началась великая буря, и срывало горящие крыши с домов, и разносило их по всем улицам. И оттого загорелся весь Посад. И загорелась церковь святого Петра на Арбате, и сорвало с неё верх, и забросило в Кремль. И в Кремле все дворы погорели, и церкви деревянные погорели, а у каменных церквей купола погорели, и двор государев сгорел. А с Пушечной избы крышу сорвало и забросило в Китай-город, и оттого погорел весь Китай-город и церкви Божии, и многое множество людей сгорело…
А церкви каменные от жара распадались, и люди в каменных церквах и погребах горели и задыхались от дыма, и мало кто смерти избежал… В ту пору взорвало две стены городских: у Кремля, пониже Фроловского моста, против Троицы (Покровский собор, «что на рву»), а другую в Китае, против Земского двора. А был под ними порох, и поубивало оттого многих людей…»
Девлет-Гирей, потрясённый видом пылающей Москвы, не решился вступать в город и вскоре ушёл восвояси. За собою он вёл громадный полон — около 60 тысяч человек. Об ужасающих последствиях пожара рассказывают иностранцы, которых немало было тогда в Москве.
Из Послания Иоганна Таубе и Элерта Крузе, состоявших на службе у Ивана Грозного: «В три дня Москва так выгорела, что не осталось ничего деревянного, даже шеста или столба, к которому можно было бы привязать коня. И в том сильном огне сгорело более 120 тысяч людей, считая одних только именитых, без простых… Люди большей частью задохнулись, а не сгорели, так что за удесятерённую сумму нельзя было найти людей для их погребения. Тиран (так называли в Европе Ивана Грозного) приказал бросить все тела в Московский ручей (реку Москву) и предоставить их течению. Когда они начали делать это, от многочисленности тел поднялась плотина, так что река должна была изменить своё обычное течение».
Из Записок о России Джерома Горсея: «Распространившийся огонь в течение шести часов обратил в пепел все церкви, дома, палаты, построенные почти полностью из сосны и дуба, как в городе, так и в округе на 30 миль… Сгорело и утонуло так много людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые усилия… Улицы города, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими, что долго потом ни один человек не мог пройти мимо из-за отравленного воздуха и смрада».
Иван Грозный не пожелал въезжать в уничтоженную пламенем Москву. Большую часть времени он проводил тогда в Вологде или Александровой слободе. Однако государь отрядил в столицу множество ремесленников и крестьян, которые должны были отстраивать город, на несколько лет освободил москвичей от уплаты налогов и пошлин.
Летом 1572 года Девлет-Гирей вновь привёл на Русь татарское войско и вновь двинулся к Москве. По словам летописца, он заранее расписал все московские улицы — на какой улице стоять какому своему мурзе. Однако русское земское войско во главе с князем Михаилом Ивановичем Воротынским сначала остановило врага, а затем наголову разбило его около селения Молоди, в 45 километрах от Москвы (в нынешнем Чеховском районе Московской области). По случаю этой блестящей победы в Москве была великая радость.
Вскоре царь отменил опричнину и восстановил единство страны. Даже само это слово было запрещено произносить под страхом смерти. Но в жизни Москвы изменилось немногое. Террор и казни продолжались. В мае 1573 года были казнены видные военачальники — а среди них и спаситель Москвы князь Михаил Иванович Воротынский.
Вот ещё несколько вех страшного конца царствования Ивана Грозного, ещё несколько событий, отмеченных в истории Москвы. В 1575 году был разыгран очередной фарс: государь снова отказался от великокняжеского престола. «В том же году, произволением царя и великого князя Ивана Васильевича, посажен был на царство Московское царь Симеон Бекбулатович, и венчали его царским венцом в Москве, в Успенском соборе. А жил Симеон в Кремле, во дворце царском. Сам же великий князь Иван Васильевич жил за Неглинной, на Арбате, а звался «Иван Московский», и челобитные ему писали так же. Ездил же запросто, как бояре, а как приедет к Симеону, так сядет вдалеке, вместе с боярами, а Симеон — на царском месте. А говорили так: для того-де Симеона царём посадил, что сказали ему волхвы, будто случится в том году в Москве перемена: московскому царю смерть. А иные по-другому говорили: будто людей искушал — какая-де молва среди людей про него пойдёт?»
Саин-Булат, сын Бекбулата, троюродного брата бывшего казанского хана Шигалея, был правителем так называемого Касимовского «царства» — удельного княжества на реке Оке с центром в городе Касимове (в нынешней Рязанской области); оно было образовано московскими великими князьями в XV веке специально для татарских «царей» и «царевичей», переходивших на русскую службу. Имя Симеон татарин Саин-Булат получил при крещении всего за несколько лет до своего удивительного восхождения на русский престол — в 1572 или 1573 году.
Царствование Симеона Бекбулатовича продлилось всего год с небольшим. В августе 1576 года Иван вернул себе скипетр царской власти; Симеону же «за труды» подарил города Тверь и Торжок с титулом «великого князя Тверского». Впоследствии, уже после смерти Ивана, Симеон лишится этих владений, насильно будет пострижен в монахи и окончит жизнь иноком Кирилло-Белозерского монастыря.
9 ноября 1581 года в Александровой слободе, в приступе ярости, Иван Грозный убил своего старшего сына Ивана. Известие об этом произвело тяжкое впечатление на москвичей. Позднее, уже во времена Смуты, один из московских летописцев записывал: «За грехи христианские, а Русской земле на погибель конечную, начало пресечению царского рода — преставление царевича Ивана Ивановича…»
Рассказывали, что Иван Грозный был в страшном отчаянии. Он произнёс покаянную речь перед боярами, обвинил себя во всех смертных грехах и заявил о том, что хочет оставить престол и уйти в монастырь. Царь предложил боярам самим выбрать себе нового государя. Но запуганные и наученные горьким опытом бояре поспешили упросить Ивана не покидать их. Наследником же престола был объявлен второй сын Ивана Васильевича — болезненный и слабый умом Фёдор.
К тому времени Ивану Грозному было за пятьдесят. Но выглядел он значительно старше. Болезнь — и физическая, и, главное, нравственная — наложила на него неизгладимый отпечаток. Вот как впоследствии описывал внешность царя князь-писатель Семён Иванович Шаховской: «Был же царь Иван лицом не красив: глаза серы, нос продолговат и покляп (обвислый или кривой); ростом высок, сухопар, плечи высокие, грудь широкая, руки толсты. Был он весьма разумен и искусен в книжной премудрости, красноречив, в бою храбр и отечеству своему заступник.
С подданными же своими, порученными ему от Бога, жесток и немилостив и на кровопролитие скор; множество людей, и малых, и великих, погубил в царствование своё; многие города в земле своей разорил, и многих священников заточил и жестокой смерти предал, многих жён и девиц блудом осквернил. К воинам же своим был добр и щедро раздавал им из своей казны всё, что необходимо».
Иван Грозный скончался 18 марта 1584 года. О его последних днях (точнее, даже о последнем дне) подробно рассказал английский дипломат и коммерсант Джером Горсей, проживший долгие годы в Москве и допущенный к царскому двору. Всё, что происходило там, он видел своими глазами. Незадолго до смерти царь повелел доставить в Москву с севера шестьдесят лучших кудесников и колдуний. Они должны были предсказать царю день его кончины. Изучив расположение звёзд и планет на небе, волхвы назвали этот день — увы, слишком близкий.
«Узнав об этом, царь впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в этот день все они будут сожжены… В полдень он пересмотрел завещание, не думая, впрочем, о смерти. Он приказал приготовить всё необходимое для его развлечения и бани. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца (Богдан Бельский); тот пришёл к ним и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьём за их ложные предсказания: день наступил, а он в полном здравии, как никогда.
— Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится только когда сядет солнце.
Около третьего часа дня царь пошёл в баню, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать. Вышел около семи, хорошо освежённый. Его перенесли в другую комнату, посадили на постель; он позвал Родиона Биркина, дворянина, своего любимца, и приказал принести шахматы… Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями. Тем временем царя охватил приступ удушья, и он окоченел». Вскоре по Москве распространились слухи, что царя отравили. Думали также, будто царедворцы воспользовались предсказаниями волхвов и выбрали именно тот день, который был назван как день государевой смерти…
По материалам книги А. Карпов «Русь Московская», М., «Молодая гвардия», 1998, с. 208 – 214.
Оставить комментарий