Пока проживавшие в Москве французы понемногу приходили в себя после пожара, в городе организовалась наполеоновская администрация, призванная компенсировать отсутствие русских властей. Никакой власти в городе не было, а без неё затруднительно наводить порядок. Поэтому Наполеону пришлось принимать экстренные меры и в области обеспечения безопасности.

«Император Наполеон, — рассказывал аббат Сюррюг, — который, как говорят, поначалу терпел грабежи только потому, что ими спасалось от огня то, что должно было пожрать пламя, особенно продовольствие, не мог скрыть сожаления при виде распущенности своих войск: он отдал самые строгие приказания, чтобы прекратить грабеж, а для нарушителей этого была введена смертная казнь».

Десять из двадцати шести арестованных поджигателей были преданы военному суду и расстреляны 13/25 сентября 1812 г. Остальным, из-за недостатка доказательств, сохранили жизнь, они оставались в тюрьме. Однако все эти меры не могли серьезно повлиять на разгул преступной стихии. «Много раз офицеры наказывали смертью непокорных солдат, — продолжал священник, — но этим не удавалось ничего добиться».

Тем временем император решил ввести должность комиссара полиции в каждом квартале и организовать новую городскую администрацию. Он пожелал предварительно посоветоваться с французами, членами колонии, много лет прожившими в Москве и поэтому хорошо знакомыми с менталитетом русских. Император не хотел совершать ошибок, он был осторожен. Таким образом, еще до своего возвращения в Кремль, в Петровском дворце, он разработал стратегию оккупационной политики. Он отправил гонца к г-же Шальме-Обер, известной в Москве коммерсантке и жене одного из сорока французских заложников, высланных в Сибирь.

«Дом Шальме-Оберов пользовался в Москве большим уважением, — писал А. Домерг. — Их магазины посещали представители самого высшего столичного общества… Образованность и широкие деловые связи этой дамы должны были придать большую важность сообщаемым ею сведениям. Г-жа Обер жила в походных условиях вместе с прочими погорельцами, когда к ней пришли от имени императора; ее костюм нес отпечаток лагерной жизни: поверх дамского платья на ней был надет редингот на меху».

Представленная Наполеону, француженка первым делом сообщила ему размер своих личных потерь от пожара, достигающих суммы в 600 тысяч рублей, затем попросила у императора персональной помощи, прежде чем ответит на его вопросы. Беседа длилась около часа, и Наполеон очень внимательно выслушал ее ответы. Он расспрашивал ее о климате страны, об обычаях русских, о крепостном праве, прежде чем прямо спросить, каковы, по ее мнению, наилучшие методы для управления московитами. Женщина отвечала внешне охотно, возможно, этот допрос даже льстил ее самолюбию и должен был еще больше укрепить ее репутацию в Москве. А может быть, она просто не могла поступить иначе и подчинялась из страха.

Француз Э. Дюпре де Сен-Мор говорил, что Наполеон отнесся к этой несчастной женщине скорее с презрением. «Он добродушно расспрашивал ее, — рассказывал он, — долго ли длится холод, которого все так боятся. Казалось, он желал приказать выпороть северные ветры, как некогда Ксеркс приказал высечь воды Геллеспонта. Допрос продолжался целый час; все ее рассказы о продолжительности и силе холодов он назвал баснями…»

Сможет ли Наполеон действительно управиться с русскими? Это отнюдь не было очевидно. Статус оккупанта никогда не являлся легкой ношей… Во всяком случае, по приказу императора новые французские власти города заняли места и учреждения, именуемые стратегическими. К ним относилась большая типография М.Н. Всеволожского, основанная в 1809 году и управляемая французом, г-ном Огюстом Сененом. Тот был арестован еще до пожара, когда собирался бежать из Москвы и присоединиться к своему русскому начальнику и работодателю, уже находившемуся в безопасности. Он входил в число сорока заложников, высланных вместе с А. Домергом.

Генерал Лагранж занял здания и приказал управляющему, г-ну Юэ, повесить новую вывеску. «Типография императорской медицинской академии» стала «Императорской типографией Великой армии». Именно в этой типографии на всем протяжении оккупации печатались воззвания и бюллетени Великой армии. Г-н Юэ, взятый оккупантами, в некотором смысле, в заложники, не мог отказаться от сотрудничества с ними. Но он чувствовал себя неуютно и постоянно проявлял признаки беспокойства. Впрочем, такая реакция часто встречалась среди французов, которых приглашали занять важные места в новом муниципалитете. Поэтому многие отказывались.

Однако в городе по-прежнему царили беспорядки и голод. Следовало быстро начать действовать и организовать оккупационный муниципалитет. В конце концов, войти в него согласились главным образом французские торговцы. Муниципальный совет, разделенный на шесть отделов (мэр и шесть заместителей), возглавил Ж.-Б. Бартелеми де Лессепс, назначенный Наполеном. Сорокашестилетний Лессепс происходил из семьи дипломатов. Сын бывшего консула в Санкт-Петербурге, он бегло говорил по-русски, что, несомненно, должно было помочь ему в исполнении новых обязанностей. До этого он, как раньше его отец, был консулом в Санкт-Петербурге, занимая этот пост номинально с 1792 года, а фактически — с 1801-го.

Император французов выбрал этого человека за его дипломатические способности и хорошее знание российских реалий. Он надеялся, что, возглавляя Москву и Московскую губернию, Бартелеми де Лессепс сможет действовать эффективно и упрочит французскую власть. И он был не одинок. За исключением нескольких русских, большинство совета — как уже было сказано — составляли иностранцы, по большей части, набранные насильно… Функции нового муниципального совета не ограничивались его участием в интендантских операциях, но также он должен был следить за восстановлением в городе порядка и обеспечивать безопасность обывателей.

Как видим, сотрудничество с оккупантами большинством московских французов было воспринято без восторга. Для них главное — не сделать слишком многого, не слишком увязнуть в этих связях с врагами русских. Это было не в их интересах, если не считать сиюминутных материальных выгод, в частности, в деле снабжения продовольствием, которым не представлялось возможным пренебрегать в этот тяжелый период. Впрочем, их функции ограничивались поддержанием порядка, наблюдением за жителями, улицами и зданиями (больницами, культовыми учреждениями, местами расквартирования войск). Они следили за санитарным состоянием общественных мест (уборкой трупов, разбором развалин и пр.) и снабжением города продовольствием. Также они старались утешать погорельцев и наводить страх на тех, кто желал воспользоваться ситуацией.

Все они рассматривали свою мобилизацию как дело временное, чисто техническое, нейтральное и гуманитарное, хотя и политическое. Здесь уместно задать вопрос, оправдали ли члены нового муниципалитета ожидания населения? Действительно ли они обладали качествами, необходимыми для исполнения своих обязанностей, тем более в такой кризисный период? «Новые магистраты не пользовались уважением, — констатировал аббат Сюррюг. — Предлагаемые ими меры не исполнялись; это побудило некоторых из них отказаться от обязанностей, которые казались им бесполезными».

Фактически, несмотря на объявленные неотложные меры, ситуация продолжала ухудшаться. Напрасно оккупанты обещали хорошую плату крестьянам, которые привезут продовольствие голодающему городу, или помощь татарам, которые требовали для себя независимости. Приходилось признать очевидное: каждый день на улицах подбирали трупы умерших от голода; жизнь не становилась безопаснее, совсем наоборот. Кавалерия, со своей стороны, продолжала испытывать нехватку фуража, и в поисках его вынуждена была уходить за тридцать или сорок верст от Москвы.

Но это было делом рискованным: в окрестностях рыскали казачьи отряды, которые в качестве акций возмездия нападали на французских солдат. Зачастую те возвращались из подобных экспедиций с пустыми руками. А ситуация в городе тем временем ухудшалась день ото дня, мирные же предложения, которых так ожидал Наполеон, все не приходили. Царь играл на нервах оккупантов.

В то же время Наполеон прекрасно понимал, что восстановление порядка должно сопровождаться мерами, призванными поднять дух москвичей. С этой целью он решил организовать для населения развлечения, в частности, театральные представления. Московский императорский театр закрылся 6/18 июня, а его режиссер, француз А. Домерг, в этот момент находился на пути в Сибирь. Но артисты по большей части по-прежнему оставались в Москве. Императору пришла в голову идея задействовать их и, возможно, некоторых других.

«Большинство знатных русских вельмож имели в своих дворцах собственные театры, — рассказывал позднее А. Домерг. — Театр генерала Позднякова уцелел при пожаре, и актеры Императорского театра, оставшиеся в Москве, получили высочайшее повеление давать там спектакли. Наполеон хотел занять и отвлечь умы; он знал, как сильно это простое средство воздействует на людей… К счастью, зрителей было много — и гражданских, и военных. Последние платили весьма щедро… Маршал Мортье, новый генерал-губернатор Москвы, не скупясь, при каждом посещении театра оставлял пригоршню пятифранковых монет.

Представляемые комедии имели большой успех… Юмор помогал и артистам, и зрителям забыть о трудностях, которые они переживали в мрачной действительности. Среди зрителей не было русских, если не считать нескольких гризеток — обычных солдатских подружек, которые сами происходили из двадцати разных наций. Всем нравилось кричать: «Да здравствует император! Да здравствует Наполеон!», когда пьеса допускала это. Публика была легкомысленна, оживлена и снисходительна… Картину омрачало лишь одно: замеченное отсутствие Наполеона, который ни разу не появился в театре, хотя бы просто для того чтобы поддержать труппу…

Так проходили дни и недели французской оккупации Москвы. Среди развалин и почерневших от дыма зданий русские и французы, гражданские и военные, оккупанты и оккупированные старались пережить испытание пожаром 1812 года. Французы, и пришедшие из Франции, и давно уже живущие в Москве, узнавали друг друга и учились жить вместе, сами не зная, как долго продлится это их сосуществование. Да и суждено ли ему продлиться? Французы составляли меньшинство в этом огромном городе, который постепенно начинал вновь заселяться. Возможно, русские жители и власти, молчащие сегодня, завтра поднимут голову? И какой в этом случае будет участь французов-«коллаборационистов», тех самых французов, что оказались в Москве и помимо своей воли стали в сентябре — октябре 1812 года пособниками оккупантов?

Что же касалось самой оккупации, многочисленные тревожные признаки позволяли предсказать ей печальный и, возможно, даже ранний конец… Зима в России всегда наступает быстро, а снабжение продовольствием оставалось очень деликатным вопросом, чтобы не сказать первоочередным. Несколько часов, проведенных на комедии в Московском императорском театре, не могли скрыть тревожность реальной ситуации. Да, зима приближалась широкими шагами… а вместе с ней близилась новая драма. «В тот момент, когда мы этого меньше всего ожидали, — рассказывала знаменитая актриса г-жа Фюзий, — заговорили о выступлении войск».

По материалам книги С. Аскиноф «Московские французы в 1812 году», М., «Кучково поле», 2012 г.