Генерал «Вперёд!» Гурко И.В.

Из воспоминаний Феоктистова Е.М. (литератора)

В первое время отчаяние овладело Иосифом Владимировичем, когда сделалось известно, что гвардия не примет участия в военных действиях; он не мог примириться с этой мыслью, проклинал свою судьбу… Расположению, которое ему оказывал великий князь Николай Николаевич, обязан был Гурко тем, что его вызвали на театр войны. Получив известие об этом, он употребил не более суток и полетел к действующей армии…

Для людей, близко знавших генерала, не представлялось ни малейшего сомнения, что его ожидает там блестящая будущность.

Вера в его звезду основывалась на том, что по характеру своему Иосиф Владимирович представлял редкое исключение в нашем обществе: если был он в чем-нибудь убежден, то ни на минуту не колебался принять на себя полную ответственность за свои распоряжения и действия; если задавался какой-нибудь целью, то шел к ней с непреклонною настойчивостью; если считал что-нибудь справедливым и необходимым, то высказывал свое мнение и настаивал на нем, не обращая никакого внимания на то, понравится ли оно в высших сферах или нет.

Железная его воля и энергия не смущались никакими препятствиями. Подобные характеры вообще у нас редки, а в то время и при тогдашнем режиме представлялись чем-то совершенно необычным…

Во мнении большинства публики Скобелев был окружен гораздо более блестящим ореолом, чем Гурко… Это была демоническая натура, одинаково способная на добро и зло; в обществе человек, по-видимому, скромный, но изумлявший своих приятелей самым безобразным развратом; готовый жертвовать жизнью на поле сражения, но, как ловкий актер, всегда с расчетом на эффект; выше всего он ценил популярность, и никто не умел так искусно приобретать ее как он; не без основания Д.А. Милютин называл его необычайно одаренным кондотьером.

Самую резкую противоположность Скобелеву представлял собой Гурко, который выше всего ставил долг и, исполняя его, вовсе не заботился о том, какое составится о нем мнение. Такие чисто пуританские натуры, лишенные внешнего блеска, не производят впечатления на толпу.

Из дневника Газенкампфа М.А.

В гвардии жалуются на резкость и крутость Гурко. Мне частным образом положительно известно, что большинство гвардейского начальства не может простить Гурко его быстрое возвышение, не может забыть, что еще полгода тому назад он был только начальником гвардейской дивизии, а теперь стал из недавних товарищей властным и строгим начальником, который всех держит в страхе и требует беспрекословного повиновения.

Конечно, ему не могут простить и той речи, которую он держал перед собранием всех начальников отдельных частей войск гвардии, в начале похода от Плевны к Балканам, кажется — в Осикове. Мне передавали об этом событии так. Приказав всему гвардейскому начальству собраться, Гурко вышел и сказал им следующие грозные слова: «До сведения моего дошло, что некоторые из вас, господа, позволяют себе осуждать меня и мои распоряжения, не стесняясь присутствием подчиненных и даже при нижних чинах.

Я собрал вас для того, чтобы напомнить вам, что я поставлен начальником над вами волею Государя Императора и только ему, отечеству и истории обязан отчетом в моих действиях. От вас я требую беспрекословного повиновения и сумею заставить всех и каждого в точности исполнять, а не критиковать мои распоряжения. Прошу вас всех это накрепко запомнить. А теперь официальный разговор кончен, и я предоставляю каждому из вас свободно высказать, кто и чем недоволен. Если я в чем-нибудь ошибся — готов поправиться».

Затем, обращаясь к старшему в чине графу Шувалову, Гурко спросил:
— Ваше сиятельство, что вы имеете сказать?
— Ничего,- отвечал граф, — я никаких неудовольствий не имею.
— А вы? — обратился Гурко к следующему по старшинству генералу.
— Я ничего, ваше превосходительство, я только говорил, что трудно…
— Трудно? — перебил его Гурко, — так если большим людям трудно, я уберу их в резерв, а вперед пойду с маленькими.

После этого и сам Гурко уж никого больше не спрашивал, и тем эта приснопамятная беседа кончилась. Разумеется, умолк и ропот. Но, конечно, никто этого не забыл и не простил, тем более, что и до и после этого разговора Гурко ни когда не стеснялся резко распекать высших начальников в тех случаях, когда они того стоили.

«Белый Генерал» Скобелев М.Д.

Из воспоминаний Верещагина В.В. (художник-баталист)

Я нашел Скобелева на спуске разговаривающим с князем Вяземским, начальником бригады болгарского ополчения, если не ошибаюсь, приехавшим донести о том, что невозможно протащить по этой адской дороге даже и одного орудия. Скобелев не настаивал более, но я пожалел; будь это у Гурко, тот приказал бы провезти «во что бы то ни стало», и, наверное, были бы протащены хоть два орудия.

Вспоминаю, как под Этрополем мой приятель генерал Дандевиль дал знать Гурко, что «орудия втащить на высоты, как было приказано, нет никакой возможности», на что получил лаконический ответ: «втащить зубами» — и орудия были втащены, правда, не зубами, а волами…

Из записок Куропаткина А.Н. (нач. штаба дивизии Скобелева М.Д.)

Исключительное положение в войсках, собранных под Плевной, Скобелев, прежде всего, заслужил заботой о войсках. Он их кормил даже в горячем бою. В то время, как другие начальники с началом боя засылали кухни своих частей возможно дальше, в опасении, как бы они при отступлении не попали в руки противника, Скобелев думал, прежде всего, об обеспечении победы, напротив, возможно продвигал кухни к боевым линиям, требовал, чтобы варка пищи производилась непрерывно и требовал, чтобы котлы с горячей пищей привозились даже на передовые позиции.

Трудно представить себе, какое успокаивающее, бодрящее на войска впечатление производило появление на позиции ротной повозки с котлами, наполненными горячей пищей, или бочки с водой. Утомленные, с надорванными уже нервами, бойцы оживали и не столько от радости, что вот утолят голод, сколько от сознания, что об них заботятся, что они не забыты. Прибавим, что Скобелев умел появляться именно в такие минуты и ласковым словом, шуткой, заботливым участием еще усиливал благотворное впечатление на войска своих распоряжений.

Перед боем войска видели Скобелева в неустанной заботе по подготовке успеха боя. Они видели, что ночью в ставке Скобелева не было отдыха. В день боя Скобелев каждый раз представлялся войскам особенно радостным, веселым, симпатичным. При объезде войск Скобелев представлял собой как бы олицетворение самой войны. Солдаты и офицеры весело и с доверием смотрели на его воинственную красивую фигуру, любовались им, радостно приветствовали его и от всего сердца отвечали ему «рады стараться» на его пожелание, чтобы они были молодцами в предстоящем деле.

Встречаясь с частями, с которыми он уже был в деле, Скобелев умел несколькими словами напомнить их общее боевое прошлое. Можно смело свидетельствовать, что каждая часть, бывшая раз в деле со Скобелевым, считала навсегда его своим родным начальником, всегда гордилась боевой с ним связью.

Говоря перед боем с войсками, Скобелев пользовался случаем указать, что ставится задачей каждой части. Начальники частей по их достоинству наставлялись не только о том, что они должны делать, но и как делать. В тех случаях, когда Скобелев имел дело с начальником, которому доверял, то эти наставления были весьма кратки и оканчивались обыкновенно заявлением, что такой начальник сам знает лучше его, как именно выполнить поставленную задачу.

С началом боя Скобелев обыкновенно следовал с передовыми войсками до того пункта, откуда ему лучше всего было руководить боем и, насколько то возможно в сложной обстановке современного боя, действительно руководил им, употребляя для сего резервы и становясь во главу войск лично там, где резервов не хватало и где, по ходу боя, он считал необходимым свой личный пример.

Но все эти качества еще не сделали бы Скобелева любимцем войск и народным героем, если бы он не обладал в высокой степени таинственным даром влиять на массу, подчинять ее своей власти и внушать ей к себе стихийную любовь и доверие. Этим высоким даром Скобелев и выделялся из ряда обыкновенных начальников, этот дар и был, главным образом, причиной его необычайной популярности.

Только благодаря такому дару, появление Скобелева в самые тяжелые минуты боя не оставалось не замеченными войсками. Отступавшие возвращались, лежавшие вставали и шли за ним на смерть… Этот священный и таинственный дар — влиять на массу и передавать ей свою решимость — создавал столь сильную связь между войсками и Скобелевым, что для них ничего не было невозможного, ничего потерянного, пока не сомневался в успехе сам Скобелев.

Этой связью только и можно объяснить то необычайное упорство, с которым наши войска под начальством Скобелева дрались и умирали под Плевной и в других боях. По окончании боя Скобелев, в заботах о раненых, устройстве частей, бывших в деле, снова являл пример для подражания. Добавим, наконец, что Скобелев в своих донесениях никогда не умалял заслуг своих подчиненных и подчас даже приписывал им то, что было сделано им самим.

Из воспоминаний Ж. Адам (французская писательница)

Для всей России он был «героем Плевны». Вот как, в 1878 году, господин Форбез описывает Скобелева: «Солдаты, горожане, женщины — все были от него без ума. Я как теперь вижу его прекрасный лоб, украшенный каштановыми волосами; его голубые глаза, светлые, с проницательным взором, столь открыто и прямо смотревшим на вас;.. его мужественное, энергичное лицо, окаймленное шелковистою бородою, падавшей на его богатырскую грудь…

Этот человек в тридцать три года все видел, все проделал, все прочел… Он был музыкант, и однажды вечером пропел Мак Гахану и мне, прекрасным голосом, аккомпанируя себе на фортепиано, французские песни, а затем немецкие, русские, итальянские и киргизские… Простившись с ним, я сказал себе, что видел в этот вечер прелестный образчик русского совершенства, или, вернее, космополитического, какой-либо мне удавалось встретить. А я не видел его в настоящей его сфере — на поле битвы».

Полководец в походе, герой в огне сражения, «человек науки», как он говорил в своем кабинете, Скобелев оставил множество замечательных трудов: военные рассказы, доклады о состоянии войск, заметки и наблюдения и т. д. Его несокрушимость, влияние, которое он оказывал на людей, внутренняя сила, которою он обладал, делали его полубогом. Это был Ахиллес, умевший властвовать собой. Его личность, … внешность, характер, действия, воплощали собой идею, которую себе делают о боге войны… Скобелев был и останется героем России.

Генерал Тотлебен Э.И.

Из воспоминаний Воронова И.А.

Тотлебен… не терпел возражений или чужого мнения, хотя бы они были и справедливы, дельны и уместны; в этом отношении подчиненные испытывали тягостное состояние. Однако близко знавшие характер Эдуарда Ивановича и его слабости на приказания его отвечали утвердительным «слушаю и исполню», а между тем, если приказания эти шли вразрез с делом, составлялись проекты, предположения, расчеты и т. п., соответственно действительных требований и соображаясь с научными данными. Затем, при докладах… ему пояснялось, что и как и почему это сделано так, а не иначе, и граф почти всегда оставался доволен, если докладываемое дело исполнено или предложено к выполнению правильно и основательно.

Крепости Керчь и Очаков, как новые, Бендеры, Варшавская цитадель, Киев, Новогеоргиевск, Брест-Литовск, Выборг, Свеаборг, Кронштадт и др., как получившие усиление и некоторого рода перестройку — поистине могут служить видимыми свидетелями неутомимо полезной инженерной деятельности Тотлебена.

В последнюю турецкую кампанию граф Тотлебен… со времени объявления мобилизации в течение двух месяцев (октябрь и ноябрь 1876 года) из ничего создал грозные твердыни для защиты многострадального Севастополя с его мировою бухтою и коспомополитической Одессы с ее банкирами и разными конторами. Взятие же Плевны и колонн армии Османа-паши составляют венец боевой деятельности Тотлебена. Одним словом, где только являлся Тотлебен для защиты отечества, всюду вырастали действительные препоны неприятелю и надежный оплот для защитников.

Генерал Радецкий Ф.Ф.

Из записок Михеева С.П.

Радецкий Федор Федорович родился в 1820 году. Вскоре по окончании курса в инженерном училище перевелся на Кавказ, откуда поступил в военную академию и окончил ее по 1 разряду, после Венгерской войны вновь перевелся в Кавказскую армию. Служба его на Кавказе представляет собой ряд боевых отличий, особенно когда он командовал Дагестанским пехотным полком.

Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., командуя 8-м армейским корпусом, руководил переправой через Дунай, а затем занял Шипкинский перевал и удерживал его до 29 декабря. Тяжело было положение защитников Шипки и их доблестного начальника, который с незначительными силами должен был удерживать энергичное наступление и атаки армии Сулеймана-паши.

Атаки эти (с 9 по 14 августа) отличались упорной настойчивостью и настолько были сильны, что, например, 12 августа Радецкий сам должен был стать перед войсками и лично водить их в штыки. Отбитием августовских атак дело, однако, не окончилось: необходимо было Шипку удержать во чтобы то ни стало. Наступила суровая зима и Радецкому выпала трудная доля бороться с неприятелем и природой. В таком тяжелом положении части 8-го корпуса находились в продолжение 5 месяцев.

Под общим руководством Радецкого был исполнен зимний переход через Балканы и взята в плен армия Весселя-паши… За эту операцию Радецкий награжден орденом Георгия 2-й степени. По окончании войны имя его сделалось в высшей степени популярным: его везде встречали и чествовали, как национального героя. В 1882 году Федор Федорович был назначен командующим войсками Харьковского военного округа, а по упразднении последнего перешел в Киевский. Имя Радецкого, доблестного героя Кавказа, Дуная и Шипки, навсегда будет дорого каждому русскому сердцу.

Глубокое чувство меры, непреклонная решимость в достижении раз поставленной цели, равнодушие к опасности, успокоительно действующее на окружающих в самые критические минуты боевой обстановки, справедливость, постоянная заботливость о солдате, крайняя скромность, простота и мягкость сердца, — вот черты этой чисто русской натуры, столь обаятельно действовавшей на подчиненные ему войска. Вообще он принадлежал к числу тех «отцов-командиров», которых распознает чуткое солдатское сердце, всецело и беззаветно отдающееся любимым начальникам.

Из воспоминаний В. И. Немировича-Данченко

Радецкий — тип боевого генерала. Несмотря на строгие черты лица, в них выражение большой доброты, взгляд, будто высматривающий что-то вдали, несколько нахмуренные седые брови, прямая постановка видимо сильного, назло летам, корпуса, крепкая рука и крепкие ноги. К седлу он точно прирастает, когда садится на лошадь. С 12-го по 20-е августа он не выходит из огня, показываясь верхом там, где все другие благоразумно залегают за ложементы. 12-го августа, послав в атаку все свои войска, Радецкий остался при одной роте. Наконец и она потребовалась. Генерал повел ее сам.
— Мне не с кем оставаться — пойдем вместе, ребята.

Солдаты ему ответили таким задушевным «ура», какое редко приходится слышать парадным генералам. Радецкий славится своею мягкостью и добродушием, которым несколько противоречит его наружность. Он страстно любит солдата и сам беззаветно любим им.

Тотчас по окончании боя генерал Радецкий отправился на рекогносцировку. Была уже ночь. Вершины гор смутно плавали в тумане; освещенный луною путь, ложившийся по гребням капризными извивами, казался серебряною рекою… Только он и выделялся отчетливо… Наши окончательно сосредоточились на позициях св. Николая (Гора Св. Николая — высшая точка Шипкинского перевала) и Зеленого Древа (деревня). Остальное отдано туркам, потому что растянутая боевая линия не может быть защищаема теми силами, которые находятся у Радецкого. Всякое наступление турок на наши позиции будет отбито. Мы будем только отстаиваться…

Генерал Драгомиров М.И.

Из записок Михеева С.П.

Драгомиров Михаил Иванович родился в 1830 году; в 1849 году произведен в офицеры в лейб-гвардии Семеновский полк. Окончил академию генерального штаба с золотой медалью и впоследствии был начальником ее и выдающимся профессором. Его лекции по рельефности и жизненности изложения всегда привлекали к себе внимание его многочисленных учеников. Простота его речи, содержательность ее, образность изложения, искренность и остроумие захватывали внимание его слушателей.

Михаил Иванович был ярым поклонником Суворовской тактики. Господство духа над материей — вот основная идея ученья Драгомирова. Всю свою жизнь посвятил он на проведение этой мысли в жизнь армии. Пользуясь своим могучим талантом и властью, воодушевленный любовью к военному делу, неустанно проповедовал он эту идею в своих сочинениях, представляющих драгоценный вклад в военную литературу (его сочинения переведены на все европейские языки).

Любовь к солдату, доходящая до обожания, красною нитью проходит через всю его деятельность. Чутким сердцем, постигая его несложное миросозерцание, он задался целью воспитать в солдате доблестного защитника родины не за страх только, а за совесть. Более всего стремился он развить в нижних чинах мужество, стойкость и крепкую незыблемую уверенность в необходимости во что бы то ни стало сойтись с врагом грудь с грудью, чтобы победить или умереть. Среднего решения в этом вопросе быть не может.

Не в этом только отношении Драгомиров М.И. являлся прямым последователем и учеником Суворова. Как и последний, он требовал от солдата разумного отношения к военному делу, а от офицера надлежащего воспитания подчиненных, отнюдь не допуская муштры, обращавшей солдат в автоматов.

Зная, насколько трудно дается простолюдину заучивание и насколько бесполезно бессознательное зазубривание, Драгомиров требовал простоты и ясности в обучении, ограничивая таковое только тем, что понадобится знать солдату на войне, а методом обучения указывал показ, а не рассказ. Свои огромные теоретические познания Михаил Иванович применил на практике во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг., когда, руководя переправой чрез Дунай, блестяще выполнил эту тяжелую задачу.

Столетов Н.Г.

Из воспоминаний Гиляровского В.А. (журналист, мемуарист и прозаик)

С утра до ночи кают-компания парохода «Петербург» оживлена. Все прибывают новые и новые лица, все генералы, штаб-офицеры и разве только изредка обер-офицеры. У многих красуются беленькие крестики — знаки беззаветной храбрости, у других — золотое оружие и почти у всех — ордена с мечами, да почтенные, дорого доставшиеся медали со скромною надписью: «не нам, не нам, а имени Твоему»…

Облокотившись на борт, стоит один из старейших героев русско-турецкой войны 1877-1878 гг. — генерал Столетов Н.Г. На его груди два белых крестика: Георгий солдатский 4-й степени и Георгий офицерский 4-й степени. Редкое сочетание!

И тем более редкое, что солдатский Георгий получен им после окончания Московского университета, в Севастополе, в крымскую кампанию, на знаменитом 4-м бастионе и в инкерманском сражениях. Потом молодого георгиевского кавалера произвели в офицеры после его нового отличия. В турецкую кампанию 1877 года Столетов командовал болгарскими дружинами и с восторгом отзывается об этом беззаветно храбром, интеллигентном войске… Он гордится ими, особенно 4-й, 1-й, 3-й и 5-й дружинами.

Из книги «Русско-турецкая война. Забытая и неизвестная», сост. Воробьева Н.Н., Харьков, «Фолио», 2013 г., с. 241 — 263.