Ночь накануне сражения французская и русская армии про­вели по-разному. Наполеон обратился к войскам с при­казом, который начинался словами: «Солдаты! Вот бит­ва, которой вы так желали! Теперь победа зависит от вас!» Император подбадривал своих воинов, суля им в случае победы «изобилие, хорошие зимние квартиры, скорое возвращение на родину». Он искусно распалял их воинское тщеславие: «Пусть самое отдаленное по­томство с гордостью вспомнит о вашей доблести в этот день! Пусть о каждом из вас скажут: «Он был в вели­кой битве под стенами Москвы!»

Завоеватели, обрадованные возможностью сразиться, наконец, с врагом, который так долго уклонялся от боя, до полуночи веселились и пели. Едва ли кто из них сомневался в победе. С 2 часов ночи и до рассвета французский император скрытно перевел большую часть своих войск на правый берег Колочи вплотную к позиции русского левого фланга. Пока его солдаты настраивались на битву как на праздник, сам Наполеон нервничал.

Он верил в свою звезду, считал гарантированной победу, но боялся, что русские вновь увильнут от решающего сражения. Всю ночь император почти не спал, несколько раз спрашивал адъютантов, не ушел ли Кутузов. Даву предложил ему обойти за ночь русское левое крыло крупными си­лами (до 40 тыс.) через лес со стороны Утицы, Напо­леон счел эту мысль «превосходной», но, подумав, шутливо упрекнул Даву: «Вы всегда хотите все окружать». Наполеон отклонил его предложение именно по­тому, что боялся спугнуть Кутузова М.И.

В 5 часов утра задремавшего Наполеона разбудил адъютант маршала Нея. Маршал просил разрешения атаковать русских. Наполеон вышел из палатки с воз­гласом: «Наконец они попались! Идем открывать во­рота Москвы!» В это время над русским лагерем засве­тились первые лучи солнца. «Вот солнце Аустерли­ца!» — воскликнул император французов, вспомнив о самой блестящей из своих побед. Но он ошибся. На этот раз всходило солнце Бородина…

Командный пункт Наполеона в Бородинском сражении находился перед Шевардинским редутом. Отсюда обозревалась вся русская позиция. Отсюда император мог видеть подробности сражения. Здесь он и провел большую часть дня, иногда отлучаясь на ответственные участки: выезжал на флеши, как только они были взяты; побывал на своем левом фланге в момент атаки Уварова Ф.П. и Платова М.И.; к 17 часам прибыл на батарею Раев­ского.

Впереди блестящей, нарядно одетой свиты из офицеров, генералов и маршалов, сиявших радуж­ными цветами орденских лент и звезд, золотом эполет, галунов, аксельбантов, Наполеон в серой шинели без всяких знаков отличия, в простой треугольной шляпе либо расхаживал по холму, либо садился на поход­ный стул (как увековечил его на известной картине Верещагин В.В.), часто и подолгу глядя в подзорную трубу на поле сражения и непрестанно рассылая во все стороны адъютантов.

За императорской свитой стоял резерв «Великой армии». «Мы были выстроены в боевой порядок, оставаясь в бездействии и выжидая приказаний, вспоминал очевидец. Полковые оркестры разыгрывали военные марши, напоминавшие о первых походах революции… Тут же эти звуки не одушевляли воинов, а некоторые старшие офицеры посмеивались, сравни­вая обе эпохи».

Наполеон внимательно следил за ходом боя. Он был сильно огорчен пришедшим известием о гибели маршала Даву, лично командовавшего атакой на Багратионовы флеши. Узнав же вскоре, что мар­шал жив и даже вернулся в строй, император возобно­вил штурм флешей. Наполеон, тонко чувствуя пульс битвы, в нужный момент вводил в действие свежие силы, присылал подкрепления. Так было и во время штурма флешей, и при атаках Курганной высоты.

Наполеон продолжал наращивать мощь своих атак на флеши, комбинируя их с ударами по другим пунктам русской позиции. Как только Е. Богарне со второй попыт­ки взял Курганную высоту, а Ю. Понятовский в это время теснил Тучкова Н.А. за Утицей, Наполеон приказал Даву и Нею в шестой раз атаковать флеши, присоединив к их пяти дивизиям еще две дивизии из корпуса Жюно. Однако на этот раз французы не сумели даже прорваться к флешам сквозь уничтожающий огонь русских батарей.

Что мог думать Наполеон в этот момент сражения? Его солдаты дрались за победу, как львы. Его маршалы, особенно Ней, рыжая голова которого стала черной от пороха, не выходили из огня, организуя и возглавляя атаку за атакой. Рвы перед флешами были заполнены трупами, сами флеши полуразрушены, но взять их, сло­мить сопротивление русских Наполеон не мог в течение уже пяти часов неимоверных усилий. Тут император и осущест­вил маневр, уже позволивший ему ранее победить при Ваграме, а впоследствии — при Линьи.

Наполеон сра­зу усилил фронтальный обстрел позиции Багратиона, вдвойне губительный в сочетании с артиллерийской ата­кой Богарне, и предпринял новый штурм флешей си­лами Даву и Нея, а Жюно направил в обход между флешами и Утицей для удара по Багратиону с фланга, когда Даву и Ней атакуют его в лоб. Однако этот маневр, который должен был, по мысли Наполеона, решить исход сражения, не удался. Две дивизии Жюно неожиданно для французов натолкну­лись возле Утицы на 2-й корпус  Багговута К.Ф., кото­рый в начале битвы занимал правое крыло русской по­зиции, и перемещение которого справа налево Наполеон просмотрел.

Жюно был отброшен войсками Багговута к Утицкому лесу. Не удалась и лобовая (седьмая по сче­ту) атака на флеши войск Даву и Нея. Мало того, фран­цузы вновь были выбиты с Курганной высоты. Понятов­ский же, хотя и нейтрализовал Тучкова, сам тоже был им нейтрализован…

Наполеон с каждым часом битвы всё более и более мрачнел, приказания отдавал раздраженно. Он был нездоров, его мучила простуда. Конечно, бо­лезнь мешала Наполеону, но бит­вой руководил он, несмотря на недомогание, мастерски: взяв Бороди­но, обезопасил себя от возможного удара русских с пра­вого фланга, утренними атаками Курганной высоты сковал активность русского центра, а на левое крыло противника обрушил столь мощные и стремительные атаки, сочетая их с отвлекающими маневрами, что рус­ское командование не успевало перебрасывать резервы к самым опасным участкам битвы.

Лев Толстой вер­но заметил, что Наполеон под Бородином был «тот же» и войска его «были те же, генералы те же, те же были приготовления… даже враг был тот же, как под Аустер­лицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно-бессильно». Наполеон был уг­рюм — не столько от нездоровья, сколько от того, что ход сражения складывался не так, как он предпо­лагал. Причины же столь мало желательного для французов хода сражения заключались в патриотиз­ме и ратной доблести русских воинов, а также в искус­ном руководстве битвой со стороны Кутузова М.И.

Да с восьмой атаки Наполеон захватил Семёновские флеши, и батарея Раевского осталась за ним. Но нельзя забывать другое. Что выиграл Наполеон ценой гибели таких людей, как Монбрен и Коленкур, ценой крови тысяч и тысяч своих «gens de fer», чего он добился, овладев Курганной вы­сотой? Да, он захватил ключ, главный опорный пункт русской позиции. А что дальше? Ничего. Прорвать центр боевого порядка русских, обратить их в бегство Наполеон, как ни старался, не смог. Один из его лучших офицеров, получивший из рук императора два почетных креста, друг Стендаля граф Андреа Корнер около 16 часов воскликнул в простодушном недоуме­нии: «Будет ли, черт возьми, конец этой битве?»

Наполеон был мрачнее тучи, глядя на грозную сте­ну русской армии. После стольких побед, одержанных им на своем веку чуть ли не над всеми армиями Евро­пы, после того, как он страстно жаждал этого сра­жения, дождался его и твердо верил в победу, — после всего этого невесело было ему видеть, что на этот раз желанной победы он не одержал. Не могло быть и речи не только о бегстве русской армии, но даже о ее от­ступлении: в конце сражения она стояла так же не­поколебимо, как и в начале.

Правда, у Наполеона осталось нетронутым ударное ядро его армии — гвардия (19 тыс. отборных, са­мых лучших солдат). Маршалы Ней и Мюрат умоля­ли императора двинуть гвардию в бой и таким обра­зом «довершить разгром русских». Но Наполеон по­нимал, что в данном случае нужно было не довершать, а начинать все заново, ибо «разгром русских» оставал­ся в конце сражения такой же проблемой, как и перед его началом. Обычно приказ Наполеона «Гвардию — в огонь!» звучал в кульминационные моменты боя. За ним следовала победа. Исключений не было. Но теперь, в первый раз за 17 лет своей полководческой карьеры, Наполеон почувствовал, что враг не уступит ему, и усомнился в победе.

Русские ждали атаку наполеоновской гвардии и го­товились к ней. Но противник больше не атаковал. Толь­ко в отдельных местах происходили стычки конницы да гремела с обеих сторон до 20 часов артиллерийская канонада. Начинало темнеть. «Что русские?» — спро­сил Наполеон. «Стоят на месте, ваше величество!» -ответили ему. «Им, значит, еще хочется, всыпьте им еще!» — в таких выражениях Наполеон приказывал усилить огонь.

Постепенно бой затихал. Слишком велико было взаимное напряжение и истощение сил борющихся сто­рон. Лев Толстой так написал об этом: «Тот, кто по­смотрел бы на расстроенные зады русской армии, ска­зал бы, что французам стоит сделать еще одно ма­ленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что рус­ским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибли. Но ни французы, ни русские не де­лали этого усилия, и пламя сражения медленно дого­рало».

Статья написана по материалам книги Троицкого Н.А. «1812 Великий год России», М., «Мысль», 1988 г.