Царь Петр I придавал законодательству, определявшему деятельность государственного аппарата, исключительно важное значение. Государь принимал личное участие в законотворчестве. Петр — автор Устава воинского, его перу принадлежит Морской устав, он тщательно редактировал Генеральный регламент и остался удовлетворен только шестой его редакцией. Инструкция генерал-прокурору, регламент Камер-коллегии и множество других указов либо составлялись царем, либо им редактировались.

За годы активного правления Петра I (1700 -1724) на головы подданных обрушился колоссальный поток указов, инструкций, наставлений и т. д., в количественном отношении превосходивший 25-летие, как этим годам предшествовавшее, так и последовавшее за ними. В оценке регламентов, указов и наставлений Петр оказался весьма последовательным: вооружив ими чиновников разного ранга, он не оставил в покое и подданных, снабдив их массой нормативных и распорядительных актов, властно вторгавшихся в их семейную, хозяйственную и духовную жизнь.

Обилие распорядитель­ных указов обусловлено верой Петра во всемогущество государственной власти все устраивать и перестраивать по своему усмотрению. В самом начале XVIII в. царь был озабочен внешним видом подданного: царские указы предписывали брить бороды, одеваться не в длиннополое русское платье, а в короткие европейские кафтаны, носить баш­маки.

Привожу ещё примеры царских указов. Привлекали внимание царя гигиена подданного и санитарное состояние сто­личного города. Бани разрешалось топить «однажды в неделю». Жители Петербур­га должны были блюсти чистоту улиц. Указ не ограничивался этим общим требо­ванием, но еще и устанавливал время уборки улиц: утром «рано, покамест люди на улице не будут ходить, или ввечеру».

Под надзором царских указов находилась также и духовная жизнь подданных. Царю стало известно, что многие прихожане нерегулярно посещают церковь, а не­которые из них и не исповедуются. Тут же издается указ, обязывающий всех ходить в церковь в воскресные дни; за непосещение — штраф, увеличивавшийся по мере роста пропусков богослужения.

Законодательство Петра отличалось не только регламентарным характером, но и публицистической направленностью. Указы, составленные лично царем, а таковых было немало, по горизонтали имели три среза: сердцевина указа, вводившая норму, обрамлялась публицистическим введением, убеждавшим подданного в разумности нормы; заключительная часть указа определяла меру наказания за нарушение указа.

Петр, однако, не уповал на магическую силу своих разъяснений. Более того, царь не верил, что разума его подданных достаточно, чтобы усвоить целесообраз­ность той или иной меры. Недостаток разума должен был компенсировать страх. Всякой новой норме сопутствовало принуждение, причем, по мнению Петра, в Рос­сии оно было тем более необходимым, что она отставала от передовых стран Западной Европы. Почти каждый Указ, регламент, инструкция закапчиваются угрозой применения наказания.

В установлении репрессий Петр проявлял величайшую изобретательность. Их амплитуда колебалась от взыскания сравнительно мелкого денежного штрафа до конфискации всего имущества, от физических истязаний и ссылки на каторгу до смертной казни. За разговоры во время богослужения было велено взимать с прихожан штраф, не выпуская их из церкви, по рублю с человека. Продавцов русского платья и сапог, равно как скоб и гвоздей, которыми подбивали русскую обувь, ждала каторга. Браковщики пеньки, укладывавшие в середину тюка гнилой товар или камни, подвергались казни.

Мера наказания и его характер зависели от социальной принадлежности провинившегося. Составленный Петром Устав воинский для «начальных людей» предусматривал наказания, наносившие ущерб их «чести», такие, как лишение чина и жалованья, шельмование, в то время как для остальных — «обыкновенные телесные наказания» и «жестокие телесные наказания», т. е. битье батогами и шпицрутенами, держание скованными в железе, клеймение, ссылка на каторгу, нанесение телесных повреждений: отрубание пальцев руки, обрезание ушей и т д.

Многочисленные указы грозили беглым рекрутам, драгунам, солдатам и матросам смертной казнью, а тем, кто их приютил, лишением чина и конфискацией имущества. За держание беглых крестьян помещик подвергался денежному штрафу, а беглый крестьянин — физическим истязаниям. Служебное рвение чиновников, выполнение многочисленных предписаний правительства всеми категориями населения — крестьянами, посадскими, духовенством и дворянами — стимулировались устрашающими наказаниями.

Петр-законодатель был одержим двумя взаимоисключающими страстями: поучать, наставлять и наказывать, угрожать. Заметим, что число правонарушений, наказываемых смертной казнью, при Петре по сравнению с предшествующим временем значительно возросло. Это дало основание великому Пушкину заметить, что Петр в одних случаях проявлял обширный ум, исполненный доброжелательства и мудро­сти, а в других — жестокость и своенравие. Часть указов Петра, «кажется, писаны кнутом», заявил поэт.

Подмеченное сочетание противоположных черт характера Петра не выдумано Пушкиным. В одно и то же время царь был вспыльчивым и хладнокровным, расточительным и бережливым до скупости, жестоким и милосерд­ным, требовательным и снисходительным, грубым и нежным, расчетливым и опро­метчивым. Все это создавало своего рода эмоциональный фон, на котором протекала государственная, дипломатическая и военная деятельность Петра.

Но при всей жесткости черт характера Петр был удивительно цельной натурой. Идея служения государству, в которую глубоко уверовал царь и которой он подчи­нил свою деятельность, была сутью его жизни. Она пронизывала все его начинания. Если иметь это в виду, то кажущаяся несогласованность и подчас противоречивость его мероприятий приобретают определенное единство и законченность.

Сам Петр считал, что он начал службу государству  с первого Азовского похода 1695 г. бомбардиром, но отмечал, что службу на море начал раньше — со времени строительства переяславской флотилии. Петр I считал, что служить надо с полной отдачей сил, с игнорированием личных, так сказать частных интересов,  с готовностью жертвовать жизнью ради достижения цели государственного значения.

В повседневной деятельности Петр часто выступал как бы в двух качествах. Когда царь «служил» бомбардиром, капитаном, полковником, корабельным мастером видимо, он полагал себя частным лицом и носил имя Петра Михайлова. Будучи в чине шаутбейнахта, а затем вице-адмирала, он требовал, чтобы к нему обраща­лись на флоте не как к государю, а как к лицу, имевшему военно-морской чин: «Господин шаутбейнахт», «Господин вице-адмирал». Как частный человек он при­сутствовал на семейных праздниках сослуживцев, хоронил лиц, которых высоко це­нил при жизни, а также участвовал в придуманных им играх в «князя-кесаря» и в «князя-папу».

Когда царь строил корабль, штурмовал крепость или стремительно преодолевал огромные расстояния, чтобы внести личный вклад в дело, он совершал эти действия не столько ради вклада, сколько для того, чтобы своим примером во­одушевить других, показать необходимость хотя и изнурительного, но крайне по­лезного дела. Этого рода деятельность Петра приобретала поучительно-педагогиче­ский характер.

Однажды разговаривая с Иваном Неплюевым, который обучался военно-морскому делу за границей и не преуспел в нём, Петр произнёс: «Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли, а все оттого: показать вам пример и хотя б под старость видеть мне достойных помощников и слуг отече­ству».

Внешний демократизм Петра никого не вводил в заблуждение относительно иного характера его власти. Да и сам Петр не стремился выдавать себя за народного царя. Он твердо знал, что в его государстве есть «благородное сословие» и сословие «подлое»; между ними — пропасть: первое правит, второе подчиняется. Петр держал курс на укрепление позиций правящего сословия.

В жизни Петр оставался абсолютным монархом во всех случаях: и тогда, когда выполнял обязанности корабельного мастера, и когда инкогнито находился в составе великого посольства, и когда водил в атаку батальон Новгородского полка во время Полтавской баталии, и когда велел жечь города «воров» — булавинцев, и когда проводил свой досуг на веселой пирушке в кругу друзей, и когда наконец присутствовал на крестинах у солдата бомбардирской роты Ивана Векшина, которому от своих щедрот, совсем не царских, преподнес подарок всего в три червонных.

Но Петр все же иногда сознательно пытался подчеркнуть свои две совершенно непохожие ипостаси, как, например, в случаях нарочито почтительного отношения к вышестоящим начальникам во время спуска корабля или исполнения роли «верноподданного раба» по отношению к «князю-кесарю» Ромодановскому.

Петр отличался исключительной бережливостью, когда речь шли о трате денег на личные нужды, и в то же время не скупился на расходы для гардероба своей суп­руги. В связи с этими чертами поведения Петра уместно вспомнить любопытный разговор, происшедший между ним и генерал-адмиралом Федором Матвеевичем Апраксиным. Генерал-адмирал заметил, что подарки царя кумам, родильницам и прочим столь ничтожны, «что и нашему брату стыдно давать такие».

Упрек Апра­ксина Петр парировал следующим рассуждением: «Это происходит отнюдь не от скупости, а от того: 1) по-моему, самый способнейший способ к уменьшению поро­ков есть уменьшение надобностей, то и должен я в том быть примером подданным своим; 2) благоразумие требует держать расходы соответственно доходам, а мои доходы меньше ваших.

— Доходы твои состоят из миллионов, — возразил Апраксин.
— Мои собственные доходы состоят единственно в получаемом только жало­ванье по чинам, какие я ношу по сухопутной и морской службам, а из сих денег я и одеваю себя, и на другие нужды держу, и на подарки употребляю».

Расчетливость Петра, граничащая со скупостью, бросалась в глаза всем, кто имел возможность наблюдать его в повседневной жизни. Английский резидент Мэкензи доносил правительству в 1714 г.: царь «всегда мог спросить у каждого, позволяет ли себе он, государь, удовольствия, доступные монарху столь обширных владений, повелителю столь многочисленного народа, тратит ли он на свою особу более, чем собственное жалованье, получаемое по месту, занимаемому в армии и флоте?

Я слышал, что расходы царя именно таковы, что он так расчетлив не только в собственных, личных расходах, но и семье своей разрешает тратить в год не более, чем сколько получает в качестве вице-адмирала и генерала». Итак, Петр Михайлов брал на себя обязанности частного лица, и поведение частного лица служило своего рода эталоном для подражания.

Сведения об ином качестве Петра мы можем почерпнуть из нормативных актов. Устав воинский 1716 г. извещал подданных, что «его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен, но силу и власть имеет в своих государствах и землях, яко христианский государь, по своей воле и благомнению ими управляет». В Духовном регламенте эта мысль выражена еще короче: «Монархов власть есть самодержавная, которым повиноваться сам Бог повелевает».

Как себе представлял царь свою роль в государстве, ради чего он терпел быто­вые неудобства на театре военных действий, сочинял регламенты и уставы, риско­вал жизнью в огне сражений, работал на верфи простым плотником, ездил инког­нито за границу, чтобы обучиться ремеслу кораблестроителя? У Петра были свои представления о месте царя в государстве и целях правления. Задача монарха Петра Алексеевича, цель службы государству, как он ее представлял, — повелевать ради достижения конечной цели: общего блага подданных.

Петр исходил из представления, что гармония и благоденствие наступят тогда, когда каждый из подданных будет безоговорочно выполнять обязанности, возло­женные на него государством. Только тогда возможны успехи в торговле, промыш­ленности, соблюдении правосудия. «Общее благо» — это, в конечном счете, способ­ность подданных служить государству.

Однако в действительности «общее благо» отнюдь не представ­ляло общее, равное для всех благоденствие, ибо теоретики «общего блага», в их чис­ле и Петр, за исходное брали существовавшую в ту пору социальную структуру об­щества. Поэтому изначальное неравенство, предусмотренное сословной структурой общества, не только сохраняло свое значение, но и еще более усиливалось за счет появления новых обязанностей, введенных преобразованиями.

«Общее благо» — это фикция XVIII в., за которой скрывалась необходимость каждого подданного в зависимости от своей сословной принадлежности неукосни­тельно выполнять обязанности, возложенные на него государством.

Жизнь в обществе, основанном на произволе и угнетении, развивалась по своим законам, жестоко насмехалась над указами, поучавшими, как лучше и проще добиться блаженства и довольства всех подданных. Вместо гармонии рождались новые социальные противоречия, вместо общего согласия — классовые антагонизмы, которые не могли ни преодолеть, ни остановить новые учреждения, новые указы, новые регламенты.

Иначе и не могло быть. Никакие строгости и никакие виселицы не могли искоренить того, что порождалось самой бюрократической системой (к примеру, казнокрадство и мздоимство), создан­ной самим же Петром. Из собранных 100 рублей подати лишь 30 поступали в казну, а остальные чиновники делили между собою за труды свои. Стараниями фискалов выяснилось, что первыми грабителями народа являлись не мелкие сошки, а ближайшие соратники царя, первые его слуги: светлейший князь Меншиков, адмирал Апраксин, князь Гагарин, Кикин и др. Возникло не­сколько громких дел, выявивших причастность вельмож к казнокрадству, вымога­тельству взяток и другим крупным злоупотреблениям.

При написании статьи использованы материалы книги Павленко Н.И. «Петр Великий», М., «Мысль», 1994 г.