Наполеон называл войну 1812 г. с Россией «вто­рой польской войной». А еще в исторической литерату­ре используется термин «русская кампания 1812 года». Что же касается термина «отечественная война», то есть мнение, что он научно совершенно не обос­нован. Но надо иметь в виду, что война 1812 года стала называться «отечественной» еще в дореволюционной историо­графии.

«В России в 1812-м насчитывалось приблизительно 41-45 млн. населе­ния, во Французской империи — 42 млн. человек. Но, по сути, наполеоновское нашествие стало борьбой России с общеев­ропейской коалицией стран. Наполеоновская Великая армия по размерам и материальным издержкам превосходила всё, что видела и знала Европа ранее, — от 610 до 680 тысяч чело­век, по разным подсчётам. Поневоле Россия вынуждена была противопоставить этому иностранному вторжению максимум своих возможностей, мобилизовать все ресурсы и в итоге вы­играла эту борьбу ценой неимоверного напряжения всех сил…

В тот период Россия приютила значительное число евро­пейских антибонапартистов. По словам писателя Греча Н.И., «дело против Наполеона было не русское, а общеевропейское, общее, чело­веческое, следовательно, все благородные люди становились в нем земляками и братьями». Но для всех иностранцев в ар­мии война не была Отечественной: они смотрели на неё как на интернациональное явление. Другое дело — русские дворяне: 1812 год для них стал годом тяжелейших испытаний, как и для всего народа.

Александр I, неизвестный скульптор, 1820 г.

Александр I, неизвестный скульптор, 1820 г.

По окончании военных действий на русской территории, уже в 1813 г., находясь в Силезии, Фёдор Глинка набросал начало своей знаменитой статьи «О необходимости иметь исто­рию Отечественной войны…» Затем это именование прочно закрепилось людьми, писавшими на эту тему, и вошло в со­знание современников и участников. Да, это были дворяне, в том числе и крепостники-помещики, но подвиг русских людей в 1812 г. не становится от этого менее значимым: они сотво­рили эту историю нашего Отечества, сделали её и наименовали, как чувствовали». (В. Безотосный «А была ли война Отечественной?», журнал «Родина», № 6, 2012 г., с. 7-8 ).

Потом уже советские авторы взяли на воору­жение это наименование, и им пришлось как-то его разъяснить. В частности, они объявили, что война 1812 года называется так «потому, что в ней решалась судьба национальной независимости народов России, и еще потому, что она вызвала небывалый дотоле подъем патриотической активности народных масс». (Попов A.M. «Великая армия в России. Погоня за миражом», Са­мара, 2002 г., с. 323).

Итак, война 1812 г. является отечественной по­тому, что в ней принял участие народ? Но в этом смысле гораздо более показателен, например, 1612 год, так как тогда народное ополчение было единст­венным контингентом вооруженных сил страны. Почему тогда 1612 год — не «отечественная вой­на»? И почему в западноевропейских странах, где так же, как и в России, против Наполеона воевал на­род, не используют этот термин?

Все дело в том, что такие понятия, как «нацио­нальная война» и «отечественная война», близки, но не тождественны. То есть любая отечественная вой­на в то же самое время является и национальной, од­нако не всякая национальная война может быть признана отечественной. В войну 1812 г. многие национальные регионы империи не только не поддерживали российское правитель­ство, но и оказывали существенную поддержку французам.

Связано это было с тем, что Российская импе­рия имела явный колониальный характер и нахо­дилась тогда еще на стадии формирования более или менее устойчивых границ, например, с Фин­ляндией, с Закавказьем, с Польшей и другими ре­гионами.

Историк Попов А.И. пишет: «Любая национальная война является в то же вре­мя и народной, ибо народ — часть нации. Но не вся­кая национальная война становится отечественной, а лишь та, которая является справедливой, оборони­тельной для данной нации, когда речь заходит о спа­сении Отечества».

Если рассматри­вать события 1812 г. с этой точки зрения, полу­чается, что отечественной эта война явно была для Беларуси и Польши. В самом деле, она давала шанс сбросить крепостное право, а белорусам и поля­кам — вернуть свою независимость, которую они по­теряли после 1795 г., когда с политической карты исчезли Великое княжество Литовское и сосед­няя Польша.

Говоря о Российской империи, невозможно не коснуться многонационального и религиозного её состава. Это очень важные аспекты темы. Историческое ядро страны составляли восточные славяне — русские, украинцы и белорусы. Для них российский император являлся не только монархом, но и помазанником Божьим на земле. Остальные — «инородцы» и «иноверцы» — составляли значительную часть населения и их отношения с самодержавием были более сложными.

Феодальная верхушка других многочисленных народов (татары, башки­ры, калмыки, крымские татары, тептяри и мишари) занимала офицерские должности в иррегулярных формированиях и также отличилась на полях сражений. Особых национальных эксцессов на российских территориях не наблюдалось, и да­же недавно присоединённая Финляндия достаточно спокой­но провела весь 1812 год.

За 17 лет до начала войны 1812 г. миллионы русинов (ук­раинцев) и литвинов (жителей Великого княжества Литовского, в том числе белорусов) из граждан свободной республики пре­вратились в крепостных крестьян, ибо крепостное право имело место лишь в России. «Литвинская, польская и русинская интел­лигенция в составе царской России лишились всех своих воль­ностей и былых прав» (Голденков М.А. «Наполеон и Кутузов: неиз­вестная война 1812 года», Минск, 2010 г., с. 6).

Поэтому при­ход наполеоновских войск 26 июня (8 июля) 1812 г. в Минск был подобен празднику. Местная шляхта вышла встречать фран­цузов с хлебом-солью. Отметим, что с распростертыми объятиями в Минске принимали французов вовсе не поляки. «Сваливая все на поляков, российские державные историки и власть имущие пытались подать белору­сов, как преданных друзей Российской империи, из­вечных союзников россиян, а поляков — как врагов, странным образом обрушивая при этом репрессии как раз на Литву-Беларусь, а не на Польшу». (Там же с. 58).

В своей торжественной речи в Минске маршал Даву заявил, что Великая армия пришла не угнетать белорусов, а вернуть им Родину. «Именно этих слов все в Минске и ждали. Люди рукоплескали и плака­ли от радости». (Там же). Аналогичные, полные эйфории встречи и овации ждали войска Наполеона и в уездных городах Мин­ской губернии. Например, когда брат Наполеона Жером вошел в Новогрудок, его разместили в луч­шем здании города (бывшем дворце Радзивиллов), где был устроен торжественный обед в его честь.

А в июле 1812 г. Наполеон сделал очень силь­ный ход — объявил о создании Временного прави­тельства Литвы, хотя и под странным названием Ко­миссия Великого княжества Литовского. Эта Комиссия стала органом административного управления в Литве и Беларуси под протекторатом Франции. И это означало, что та же Белоруссия бы­ла провозглашена союзницей Франции.

Зенькевич Н.А. по этому поводу пишет: «В Белоруссии знали, что французский император освободил польских крестьян от крепостничества еще в 1807 году. С приходом Наполеона в Белоруссию кре­стьяне начали сводить давние счеты с помещиками — разоряли усадьбы, навлекали на них толпы мародеров. Все это и назвали потом партизанской войной».

Власть вновь созданного Великого княжества Ли­товского распространялась на Виленскую, Гроднен­скую и Минскую губернии, а также на Белостокскую область, которые были переименованы в департа­менты с двойной (местной и французской) админи­страцией. Подобным образом были организованы Витебская, Могилевская, Смоленская и Курляндская губернии, но Временному правительству они не подчинялись, как и не вошли во французскую вер­сию Великого княжества Литовского.

Минским губернатором был назначен бригадный генерал Миколай Брониковский, некогда храбрый солдат последних войн Речи Посполитой, сражав­шийся против русских еще в 1792-1794 гг. При этом Наполеон проигнорировал все просьбы поляков присоединить новое «государственное об­разование» к герцогству Варшавскому. Таким обра­зом, на некоторое время было возрождено Великое княжество Литовское, в котором, как и прежде, про­живали разные народы: поляки, белорусы, евреи, та­тары и др. Все эти народы с благодарностью оцени­ли подарок Наполеона.

Из литовских и белорусских татар-добровольцев был создан эскадрон, который принимал участие в боях против русских, в частности, свое боевое крещение он полу­чил под Вильно 10 (22) декабря 1812 г. В дальнейшем этот «эскадрон» принял участие во всех главных сражениях кампаний 1813 и 1814 гг., и его называли «французскими казаками». Таким образом, в рядах Великой армии Наполео­на бились не только поляки, но и белорусы, включая белорусских татар.

Одновременно с этим во 2-й и 3-й русских арми­ях служило до 32 тыс. уроженцев белорусских зе­мель, в частности в Лейб-гвардии Литовском полку, в Польском и Татарском уланских полках. С другой стороны, в армии Наполеона насчиты­валось, по оценкам, более 25 тыс. белорусских доб­ровольцев. Зенькевич Н.А. уточняет: «Предполагалось создать 100-тысячное войско, но реально успели выставить для действующей ар­мии 5 полков пехоты и 4 уланских полка — около 24 тысяч человек. Отдельный уланский полк числом 3 тысячи сабель выставил за свой счет князь Доми­ник Радзивилл. Была сформирована и белорусская артиллерийская батарея, она присоединилась к кор­пусу Ю. Понятовского».

Разделение белорусов на два враждебных лагеря вполне объяснимо: одни не теряли надежды вернуть утраченную свободу, другие смирились, считали себя частью Российской империи или просто исполняли свой воинский долг и присягу российскому царю. Что же касается Литвы, то в 1812 году ее основная часть тяготела к Наполеону: архиепископы славили Наполеона в своих проповедях, а города при прибли­жении Великой армии освещались иллюминацией.

В ходе же так называемой «отечественной вой­ны», когда не было четкой линии фронта, и войска разных национальностей поочередно приходили и наводили свои порядки, литовское и белорусское население оказалось в весьма деликатной ситуации, которая больше напоминает положение населения во время гражданской войны.

Естественно, в восточной части Белоруссии «французскую армию встречали уже совсем не так радушно. Земли здесь были намного беднее, зажи­точных землевладельцев и дворян, жаждущих евро­пейского патрона, было поменьше. Это и понятно — восточная часть Беларуси уже довольно долго пре­бывала в составе Российской империи. Витебск, По­лоцк и Могилев, в отличие от Минска, Вильно, Грод­но и Бреста, были захвачены Россией еще при пер­вом разделе Речи Посполитой в 1772 году. Местные жители уже не помнили, что такое Магдебургское право и парламентская республика … Были такие, которые с радостью ожидали, что Бонапарт освобо­дит их от крепостного права, но были и те, которые смотрели на французов как на захватчиков». (Там же с. 67).

Кстати сказать, Наполеон прекрасно понимал эту разницу в менталитете и настроениях и имен­но поэтому не включил восточно-белорусские зем­ли в состав возрожденного им Великого княжества Литовского. Что же касается Смоленска, то он попал под власть Москвы еще в 1686 году, и с тех пор уже свык­ся с ролью российской периферии.

Еще один, не всегда четко отмечающийся истори­ками момент: войной в 1812 году был охвачен очень небольшой участок территории страны. Учитывая огромные размеры Российской империи и тогдаш­нюю неразвитость средств связи, приходится кон­статировать, что слухи про войну просто не могли дойти до всех национальных групп и регионов.

Например, тот же набор в ополчение проходил всего в 16 губерниях. Для справки: к концу царствования императора Павла I все­го было 42 губернии, а в 1825 г. их стало 49 плюс 7 областей. Таким образом, большинство населения России вообще не знало, кто, зачем и куда наступает, кто за кого и кто против кого. Да и знать не могло, так как было поголовно неграмотным. Что же касается помещиков-крепостников, то они боялись вооружать крестьян и более чем на­стойчиво требовали от Александра I мира. При этом их главной заботой было сохранение своего имуще­ства и status quo правящего класса.

Кроме того, шесть месяцев — это слишком неболь­шой срок для по-настоящему Отечественной войны, учитывая, что только два с половиной месяца боевые действия велись на исконно русской территории. Ведь вой­ска Наполеона перешли Неман 12 (24) июня, а 21 де­кабря (2 января 1813 г.) русские части вступили в пределы Пруссии, а 25 декабря (6 января 1813 г.) был обнародован манифест императора Алек­сандра I об освобождении России от нашествия не­приятеля.

Немаловажно и то, что сами понятия «гражданин» и «Отечество» были отменены в России императором Павлом I еще в 1797 году. Соответственно и говорить о наличии какой-ли­бо гражданственности в 1812 г. не очень кор­ректно. Война 1812 г. была составной частью обще­европейского конфликта конца XVIII — начала XIX века. На стороне России воевали несколько стран-союзниц. Их взаимодействие в 1812 г. было ого­ворено в ряде союзнических договоров. Война ни­чем не отличалась от кампаний Наполеона в Запад­ной Европе.
Она была «всего лишь» частью войн «шестой ан­тифранцузской коалиции», и этот термин, кстати сказать, вполне может использоваться и примени­тельно к войнам 1813-1814 гг.

Утверждения же о ведущей роли народа (в совет­ской науке под словом «народ» было принято пони­мать прежде всего крестьянство) в победе над Напо­леоном являются явными измышлениями. Да, в 1812 г. имела место внешняя угроза, но она не объединила все народы и сословия Россий­ской империи, не устранила существовавших между ними противоречий.

Точнее, война 1812 г. если и была «отечествен­ной», то не для всех в России и не везде. Во всяком случае, на территориях, относительно недавно включённых в состав Российской империи, на правомерность использования этого термина рас­считывать явно не приходится (там люди мечтали о возрождении своей Родины, и им было явно не до интересов императора Александра).

Статья написана по материалам книги Е. Гречена «Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах», М., «Астрель», 2012 г., с. 292-304.