Эсеры (социалисты-революционеры), последователи народников, позиционировали себя как защитники крестьянства, они требовали «социализации земли», то есть передачи ее во владение общин и установления уравнительно-трудового землепользования. Земля должна была стать общенародным достоянием», как воздух или вода, и перейти в пользование тех, кто её обрабатывает.

Согласно программе партии, составленной ещё в 1905 г. одним из основателей и её ведущим теоретиком Черновым В.М., «социализации земли» должна была обеспечить мирный, эволюционный путь перехода к социализму. Эсеры, не разделяли идеи установления диктатуры пролетариата, отрицали социальное расслоение общества. Выступая за политическую и демократические свободы, эсеры для выполнения своей программы использовали полный арсенал средств борьбы, в том числе и индивидуальный террор.

Сразу после Февральской революции 1917 г. партия эсеров нача­ла бурно расти. Эсеры стали самой многочисленной партией в России. Летом их число состав­ляло примерно 700 тыс. человек (они не вели точного подсчёта). «Ни одна партия не росла так неудержимо стремительно, — заме­чал Чернов В.М. — Старый, испытанный состав партии был букваль­но размыт бурным притоком новых пришельцев».

Эсеры вошли в коалиционное Временное правительство, причём Чернов В.М. стал министром земледелия, а другой эсер Керенский А.Ф. вскоре возглавил Временное правительство. Эсеры выступали за продолжение войны и «категорически отвергали сепа­ратный мир и сепаратное перемирие».

Лидер партии эсеров Чернов В.М.

Один из лидеров партии эсеров Чернов В.М.

Они считали, что земельную реформу надо проводить планомерно, решением правительства. Однако в правительстве долгожданная реформа встречала всё новые и новые препятствия. Недовольство крестьян росло. В августе министр земледелия Чернов Виктор Михайлович, потеряв надежду провес­ти желательные меры, подал в отставку.

В то же время среди социалистов-революционеров посте­пенно сложилось левое крыло во главе с Марией Спиридоновой, Борисом Камковым и старым народником Марком Натансоном. Левые эсеры выступали в поддержку стихийного крестьянского движения. До ноября 1917 г. они оставались частью единой Пар­тии социалистов-революционеров.

Октябрьский переворот 1917 г. привёл к расколу среди эсеров. Большинство руководителей партии решительно выступили про­тив Октября. В то же время левое крыло эсеров поддержало со­ветскую власть. Причины этой поддержки были достаточно ясны: ведь «Декрет о земле» наконец осуществил эсеровскую земель­ную программу. Спиридонова М.А. говорила о большевиках в но­ябре 1917 г.: «Как нам ни чужды их грубые шаги, но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними идёт масса, выведенная из состояния застоя…» Кроме того, левые эсеры поддерживали сам принцип советской власти, считая её более близкой народу и крепко связанной с ним.

Лидер партии левых эсеров Спиридонова М.А., 1917 г.

Лидер партии левых эсеров Спиридонова М.А., 1917 г.

26 ноября (8 декабря) 1917 г. открылся последний IV съезд партии эсеров. Де­легаты определённо высказались за борьбу с большевиками под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!» На съезде левые эсеры были исключены из партии. 19 (30) ноября начал работу первый съезд новой партии — ле­вых эсеров. Три недели спустя левые эсеры согласились войти в Советское правительство и получили в нём почти половину порт­фелей (в том числе такие важные, как наркоматы земледелия, юстиции). Два этих съезда окончательно оформили состоявший­ся в партии раскол.

И вот в разгар всех этих тяжёлых для эсеров событий они неожиданно узнали о своей… победе. Их лозунги, в том числе главный — о земельном переделе, принесли им успех на выбо­рах в Учредительное собрание 12 ноября. Но эта победа, за которую 16 лет боролась пар­тия, имела теперь какой-то иллюзорный, символический харак­тер. Ведь победила старая, ещё единая партия, в списках которой товарищами оставались А. Керенский и М. Спиридонова…

После победы большевиков эсеры стали восприниматься исключительно как контра, митинг в Москве, июль 1922 г.

После победы большевиков эсеры стали восприниматься исключительно как контра, митинг в Москве, июль 1922 г.

Мало кого из эсеров эта победа по-настоящему обнадёжила. Уже в марте 1918 г. левые эсеры разошлись с большевиками по во­просу о подписании Брестского мира. Они (как, впро­чем, и многие большевики во главе Бухариным Н.И.) выступили за «революционную войну» с Германией. Когда Брестский мир всё-таки одобрили, левые эсеры вышли из правительства. Левые эсеры не ограничивались только критикой усло­вий мирного договора, но и настаивали, чтобы каждый Совет (вплоть до местных), каждая воинская часть самостоятельно ре­шили, согласиться ли с его условиями. Большевики же опаса­лись, что подобная постановка вопроса могла спровоцировать новое немецкое наступление, что, естественно, угрожало сущест­вованию советской власти.

Вскоре стало ясно, что Брестский мир больше всего ударил по крестьянам. Лишившись хлебной Украины, власти примени­ли самые суровые меры, чтобы получить зерно у российских кре­стьян. В деревне началась «война за хлеб». Власть в сёлах передали комитетам деревенской бедноты — комбедам. Участники комбедов помогали изымать зерно у своих более зажиточных односельчан.

Всё это вызвало горячий протест левых эсеров, тесно свя­занных с крестьянством. Особенно их возмущало то, что от «за­конных сельских Советов» власть передаётся каким-то «самозва­ным комитетам». Левый эсер  Камков Б.Д. (Кац) с негодованием на­звал комбеды «комитетами деревенских лодырей».

Знаменитые эсерки-террористки в Акатуйской тюрьме фотографируются с конвоем. переднем ряду слева - Мария Школьник, за ней справа - Ревекка Фиалка, далее - Мария Спиридонова, фото 1906 г.

Знаменитые эсерки-террористки в Акатуйской тюрьме фотографируются с конвоем. переднем ряду слева — Мария Школьник, за ней справа — Ревекка Фиалка, далее — Мария Спиридонова, фото 1906 г.

Левые эсеры рассчитывали дать бой по вопросу о комбедах и Брестском мире на V съезде Советов, который открывался 4 июля. Но вскоре стало ясно, что левые эсеры останутся на нём в меньшинстве. Хотя они и получили очень много мест — 353, большевикам досталось ещё больше — 773, а другим партиям  — всего 28 мест. Так получилось в силу того, что на выборах голос рабочего «весил» в пять раз боль­ше голоса крестьянина, а поддерживали левых эсеров в основном крестьяне.

24 июня ЦК партии левых эсеров принял тайное решение сорвать Брестский мир с помощью покушений на «виднейших представителей германского империализма». 6 июля, в разгар работы съезда Советов, левый эсер Яков Блюмкин исполнил ре­шение своего ЦК: застрелил германского посла графа Виль­гельма Мирбаха. После такого шага возобновление войны каза­лось неизбежным. В сообщении властей в тот же день говори­лось: «Россия теперь по вине негодяев левоэсерства на волосок от войны…»

Из посольства Яков Блюмкин направился в военный отряд чекистов, который возглавлял левый эсер Д. Попов. Здесь, в шта­бе отряда в Трёхсвятительском переулке, собрались члены ЦК левых эсеров. Через несколько часов сюда же прибыл председа­тель ВЧК Дзержинский Ф.Э. Он потребовал немедленно вы­дать ему убийцу германского посла. Конечно, левые эсеры не могли выдать товарища. Они предпочли обезоружить и аресто­вать самого Ф. Дзержинского… Так началось событие, известное как восстание, или мятеж левых эсеров.

Узнав об аресте Дзержинского, большевики взяли под стражу всю левоэсеровскую фракцию съезда Советов — около 350 че­ловек! Их арестовали прямо в зале заседания, в Большом театре. Среди арестованных, ошеломлённых случившимся, царило мрач­ное настроение. Известная террористка Анастасия Биценко, чтобы подбодрить товарищей, запела революционную песню. Но все остальные продолжали подавленно молчать.

Когда Д. Попов узнал, что левоэсеровские делегаты во главе с Марией Спиридоновой арестованы, он решил действовать. «За Марию, — воскликнул он, — снесу пол-Кремля, пол-Лубянки, пол­театра!» Его отряд открыл беспорядочный артиллерийский огонь по Кремлю. Однако немногие снаряды, упавшие на территорию крепости, особого вреда ей не причинили.

Небольшой отряд во главе с левым эсером Василием Лихобадиным захватил здание Главного телеграфа. Оттуда В. Лихобадин разослал по стране несколько телеграмм. В одной из них он предложил «задерживать всякие депеши за подписью Ленина, Троцкого и Свердлова, признавая их вредными для Советской власти вообще и правящей в настоящее время партии левых эсе­ров в частности».

Большевики бросили против левых эсеров красных латыш­ских стрелков. Утром 7 июля латыши заняли телеграф. Из пушек они обстреляли здание штаба Д. Попова в Трёхсвятительском переулке. 17 выпущенных по зданию артиллерийских выстрелов решили исход борьбы: левые эсеры покинули свой штаб. К по­лудню всё было кончено, «мятежники» разоружены.

Июльский мятеж 1918 года имел трагические последствия. Социалисты-революционеры были изгнаны из политики и из государственного аппарата и уже не имели возможности влиять на судьбы страны, российское крестьянство лишилось своих защитников. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров уничтожили. Поначалу Мария Спиридонова верила, что партию еще можно будет восстановить. Она взяла на себя ответственность за убийство германского посла.  Вечером того же дня в Трёхсвятительский переулок приехал  Ленин В.И. с Круп­ской Н.К. Они осмотрели здание штаба левых эсеров, разбитое пу­шечным огнём…

Через два дня по решению ВЧК 13 чекистов из отряда Д. По­пова расстреляли как «изменников». Почти всех остальных арес­тованных в тот же день выпустили, а М. Спиридонову освободи­ли спустя пять месяцев,  Блюмкина заочно осудили на три года заключения. Интересно, что после разгрома мятежа Попов Д.И. бежал на Украину, служил у Махно. Во время переговоров боль­шевиков с батькой был посредником. Как только отпала необ­ходимость в Махно, ненужным стал и Попов. В ноябре 1920 г. украинское ЧК арестовало и направило его в Москву. Попова расстреляли в мае 1921 г.

Левые эсеры не ограничили свою борь­бу против Германии только убийством графа Вильгельма Мирбаха. На окку­пированной немцами Украине в 1918 г. действовала Боевая организация левых эсеров. Её самым известным террори­стическим актом стало убийство гер­манского генерал-фельдмаршала Гер­мана фон Эйхгорна, командующего оккупационными войсками на Украи­не. Руководила подготовкой покуше­ния террористка Ирина Каховская, родственница декабриста П.Г. Каховского.

Сами левые эсеры позднее утверждали, что никакого восста­ния с их стороны не было, а только самозащита, к которой их вынудили обстоятельства. Так или иначе, июльские события поч­ти уничтожили их партию как значительную политическую силу. Левые эсеры уже никогда не смогли восстановить своё былое влияние.

После раскола партии эсеров и исключения из её рядов левых эсеров, оставшиеся крыло стало называться правыми эсерами. Правые эсеры ещё некоторое время занимались легальной деятельностью, издавали газе­ты и журналы. Так продолжалось примерно до середины 1918 г. Затем обстановка в стране обострилась, стала разгораться Граж­данская война.

В годы Гражданской войны правые эсеры вели вооружённую борьбу против советской власти, участвовали в организации заговоров и мятежей в Ярославле, Рыбинске, Муроме. Руководство эсеров так и не приняло решения о начале ин­дивидуального террора против новых властей. Правда, этот во­прос неоднократно обсуждался руководством партии. Однако несколько рядовых эсеров совершили покушения на видных большевиков. В июне 1918 г. эсеры убили М. Володарского, в ав­густе — М. Урицкого и тяжело ранили В. Ленина, после выступления перед рабочими на заводе Михельсона эсерка Каплан тяжело ранила большевистского вождя двумя отравленными пулями.

После этих покушений власти объявили «красный террор». Среди эсеров прошли массовые аресты. В «Кратком курсе исто­рии ВКП(б)» позднее так рассказывалось об этом: «Эсеры, убив­шие тт. Урицкого и Володарского и произведшие злодейское покушение на жизнь Ленина, за белый террор против боль­шевиков были подвергнуты красному террору и разгромлены во всех сколько-нибудь значительных пунктах центральной России».

Летом 1918 г. члены ЦК партии эсеров перебрались в Сама­ру, а затем в Уфу. Здесь они возглавили вооружённую борьбу с большевиками. Эсеры выступали под лозунгами демократии и защиты Учредительного собрания. Как писал Чернов В.М., они бо­ролись с попытками «против красной диктатуры воздвигнуть белую диктатуру». Проводя политику «третьей силы» (между пролетариатом и буржуазией), в соответствии с теорией Чернова В.М., эсеры хотели сплотить вокруг себя все демократические силы страны, от рабочего до капиталиста.

По воле исторических обстоятельств главным полигоном для реализации эсеровского «тре­тьего пути» стало Поволжье: здесь после Февральского переворота 1917 г. было сильно влияние социалистов-революционеров, занимавших многие ключевые посты во властных структурах. В Самаре после роспуска Учредительного собрания находился ряд его членов. Воспользовавшись захватом чехами Самары и падением власти большевиков в городе, члены тайного Комитета Учредительного собрания (Комуч) объявили о взятии власти в свои руки.

К осени 1918 г. в Самаре находилось уже более 60 членов Учредительного собрания, а власть его распространялась на территорию не только Самарской, но и Уфимской, Саратовской, Симбирской и Казанской губер­ний. Объявив себя продолжателем дела Февральской революции, Комуч стал главным врагом советской власти. Правые эсеры участвовали также в создании Временного сибирского правительства, «Верховного управления Северной области» в Архангельске, Закаспийского временного правительства и др.

Однако очень скоро политика «третьего пути» показала свою полную несостоятельность. Прежде все­го, провалилась надежда на классовый мир. Предприниматели, охотно принимая восстановление своих прав, но вовсе не желали признавать права рабочих, которые отвечали забастовками. Оконча­тельно испортились взаимоотношения Комуча и населения с началом мобилизации в «Народную армию». Враждебно отнеслись к насильственной мобилизации в армию крестьяне. Комитет все чаще был вынужден прибегать к репрессивным мерам.

В условиях острого гражданского проти­востояния «демократическая власть» Комуча на практике ничем не отличалась и от власти «реак­ционных генералов». Программно-идейные установки социалистов-революционеров быстро вошли в разительное противоречие с жизненными реалиями. С первых шагов социально-экономическая политика Комуча носила двойственный и противоречивый характер. Не желая прибегать к дик­таторским методам управления, комитет не смог решить ни финансовый, ни продовольственный, ни другие вопросы. В итоге к осени 1918 г. Комитет членов Учредительного собрания утратил поддержку всех социальных слоев.

Эсеры потерпели поражение. Под их знамёна скоро собралось офицерство, одинаково враждебно на­строенное к любым социалистам. В ноябре 1918 г. в «сибирской столице» Омске произошёл переворот, и к власти пришел адми­рал Колчак А.В. Учредительное собрание, которое пытались воссоздать эсеры, подверглось «второму разгону». Многих депута­тов арестовали, а нескольких человек офицеры даже расстреля­ли на берегу Иртыша: как они говорили, «отправили в респуб­лику Иртыш».

После этих событий эсеры попытались вести борьбу «на два фронта» под лозунгом «Ни Ленин, ни Колчак» (за что их ирони­чески прозвали «нинистами»). Такую позицию, в частности, за­нимали В. Чернов, А. Аргунов, А. Керенский. Другие под давлением обстоятельств склонялись к союзу с большевиками против А. Колчака. Большевики также как будто проявили готовность пойти навстречу эсерам. 27 февраля 1919 г. ВЦИК постановил «предоставить правым социалистам-револю­ционерам право участия в советской работе». Это означало, что партия может вести легальную деятельность.

В Москве вновь начала выходить эсеровская газета «Дело народа». Однако на легальном положении партия находилась недолго. После двух недель «весны» среди эсеров, вышедших из подполья, прокати­лась волна арестов… Однако не все эсеровские группы на советской территории попали под запрет. Например, продолжали действовать эсеры-максималисты, украинские эсеры-борьбисты. Левые эсеры до 1922 г. выпускали в Москве журнал «Знамя», эсеры-максима­листы — журнал «Максималист».

Эсеры вновь смогли встать во главе внутренней контрреволюции, выступив под лозунгом «Советы без коммунистов» организаторами Кронштадтского антисоветского мятежа 1921 г., мятежа в Тамбовской губернии в 1920-1921 (антоновщины), Западносибирского мятежа 1921 г. После подавления Кронштадтского восстания, Ленин, опасаясь оппозиции, призвал отправ­лять эсеров за границу или «бережливо держать их в тюрьме». По­литика властей по отношению к ним стала гораздо более суровой. В мае 1921 г. эсеры ещё могли выступать на Всероссийском съезде профсоюзов. Но под влиянием арестов деятельность сохранив­шихся эсеровских групп постепенно затухала.

Летом 1922 г. в Москве в Доме союзов состоялся знамени­тый «процесс эсеров». В числе подсудимых находились видные эсеровские вожди – А. Гоц, Е. Тимофеев и др. Суд вынес им смерт­ные приговоры, два года спустя смягчённые до тюремного заклю­чения и ссылки. После процесса 1922 г. деятельность эсеров в Советской стра­не окончательно перешла в подполье…

В 1936-1937 гг. прошли массовые аресты среди оставав­шихся на свободе бывших эсеров и левых эсеров. Арестовывали их и в местах ссылки. К началу 40-х годов погибли почти все быв­шие вожди этих партий. Например, А. Гоц скончался в лагере под Красноярском в августе 1940 г. В 1937 году была арестована и приговорена к 25 годам тюремного заключения Спиридонова М.А. Ли­квидирована в тюрьме в 1941 г. при оставлении Красной Армией Орла.

Из биографии Марии Спиридоновой

Марию Александровну Спиридонову в 1917 году называли самой популярной и влиятельной женщиной в России. Начиная с того январского дореволюционного дня 1906 г., когда Мария Спиридонова выстрелила в царского чиновника, и до 11 сентября 1941 г., когда ее расстреляет комендант Орловского областного управления Наркомата внутренних дел, она проведет на свободе всего два года. Практически всю взрослую жизнь ей было суждено оставаться за решеткой. Менялись режимы, вожди и тюремщики, но власть предпочитала держать ее в камере.

16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении большой охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Николаевич Луженовский. Он исполнял особое поручение тамбовского губернатора — с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Луженовский знал, что революционеры охотятся за ним, поэтому вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Они оградили его со всех сторон, но не обратили внимания на юную девушку. Это была гимназистка седьмого класса дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской эсеровской боевой дружины. Она успела четыре раза выстрелить в Луженовского, прежде чем его охрана схватила ее.

«Обалделая охрана опомнилась, — писала партийцам Спиридонова, — вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей», «руби», «стреляй!» Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, что тут пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но оглушенная ударами, я упала на платформу. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки…»

Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие: «Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, били нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали:
— Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?»

Самое страшное ее ждало в вагоне ночного поезда, которым ее срочно отправили в Тамбов, в жандармское управление: «Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу: воды — воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…»». Когда об этом стало известно, эсеры отомстили насильникам.

Начальнику Тамбовского губернского жандармского управления полковнику Семенову доложили, что «около 12 часов ночи в городе Борисоглебске при выходе из квартиры девиц Ефимовых тремя выстрелами из револьвера убит подъесаул 21-й Донской сотни Петр Федорович Абрамов. Убийца не обнаружен». Казнили и второго мучителя — бывшего помощника пристава 2-й части полиции Тамбова Тихона Саввича Жданова. Спасая свою жизнь, он хотел уехать из города, да не успел.

Симпатии многих были на стороне Спиридоновой. Даже часовые, охранявшие камеру, тайно носили её письма сестре. Та передавала их в газеты. О Спиридоновой узнала вся страна. Многие ей сочувствовали. Накануне суда Спиридонова писала: «11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже веселое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения. Прощайте, дорогие друзья, желаю жить в счастливой, освобожденной вашими руками, руками рабочих и крестьян, стране. Крепко жму ваши руки».

На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия социалистов-революционеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали. Мария Спиридонова сама вызвалась остановить одного из палачей. Первым эсеры убили тамбовского вице-губернатора Николая Евгеньевича Богдановича. Потом Спиридонова застрелила Луженовского. И, наконец, эсеры достали и самого губернатора — Владимира Федоровича фон дер Лауница, который за проявленную им жестокость уже получил повышение и был переведен в столицу.

«Я взялась за выполнение приговора, — объясняла судьям Спиридонова, — потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях после Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких «ласк», то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня от выполнения задуманного».

Спиридонову приговорили к смертной казни через повешение, но потом заменили казнь бессрочной каторгой. У нее открылось кровохарканье, как тогда говорили. Врачи составили заключение, что она нуждается в лечении, но ее отправили на Нерчинскую каторгу. Когда Спиридонову везли по этапу, ее встречали толпы. На одной станции монашка поднесла ей букет с запиской: «Страдалице-пташке от монашек».

«Заброшенная вглубь Забайкалья, отданная на полный произвол обиженной богом и людьми военщины, Нерчинская каторга, кажется, самая древняя из русских каторг, — вспоминала Спиридонова. — Каждое бревно в тюремной постройке, облипшее заразой, грязью, клоповником и брызгами крови от розог, свидетельствовало о безмерном страдании человека. Иссеченный розгами, приходя к фельдшеру с просьбой полечить страшно загноившуюся от врезавшихся колючек спину, получал в ответ: «Не для того пороли». Политические заключенные от отчаяния принимали яд или разбивали себе голову об стену».

Спиридонова провела на каторге 11 лет. Ее освободила Февральская революция. У нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности. Когда она выступала, в ее словах звучали истерические нотки. Но в революцию такой накал страстей казался естественным…

***

В начале 1919 года Спиридонову новь арестовали. Ее дело разбирал Московский революционный трибунал. Процесс открылся 24 февраля и продолжался один день. Свидетелем обвинения выступал Николай Иванович Бухарин. Ни защитника, ни свидетелей защиты на заседание не пригласили. Бухарин говорил о «погромном, антисоветском характере» выступлений Спиридоновой, объясняя их чрезвычайной неуравновешенностью ее психической структуры. Сама Спиридонова — честный человек, но она считает советскую власть и большевиков самым страшным злом в мире и ее речи опасны, потому что «недовольный элемент впитывает ее речи как губка». Трибунал признал Спиридонову виновной в клевете на советскую власть, дискредитации власти. Мария Александровна опять оказалась за решёткой.

В конце марта 1919 г. ЦК партии левых эсеров принял решение организовать Спиридоновой побег. 2 апреля один из сотрудников ВЧК, молодой крестьянский парень, вывел ее из кремлевской тюрьмы. Она стала жить в Москве под чужой фамилией, но чекисты ее нашли и арестовали. Спиридонову поместили в психиатрическую больницу с диагнозом: истерический психоз, состояние тяжелое, угрожающее жизни. Нет сомнения, что психика ее пострадала и она, несомненно, нуждалась во врачебной помощи. Но чекисты лечили ее своими методами. Эсеры были фактически поставлены вне закона: их судьбу решали закрытые инструкции госбезопасности.

В 1921 г. Спиридонову отпустили под поручительство группы левых эсеров, отказавшихся от борьбы с советской властью. «Под честное слово» для ухода за больной Спиридоновой освободили Александру Адольфовну Измайлович. Больше со Спиридоновой они не расставались и вместе прошли свой путь… Она вышла замуж за товарища по партии Илью Андреевича Майорова, разработавшего эсеровский закон о земле. Родила сына. В 1930 году ей разрешили пройти курс лечения в Ялтинском туберкулезном санатории под присмотром местного отдела ОГПУ.

Но с каждым годом положение Спиридоновой ухудшалось. Ее выслали в Самарканд. Оттуда вместе с мужем перевели в Башкирию. Она работала экономистом в кредитно-плановом отделе Башкирской конторы Госбанка. И, наконец, последний арест — в феврале 1937 года. Тяжело больной женщине предъявили нелепое обвинение в подготовке терактов против руководителей Советской Башкирии. Приговор вынесли стандартный — 25 лет. Держали ее в Орловской тюрьме. Здесь провели остаток жизни многие лидеры эсеров, причем в неизмеримо худших условиях, чем те, что существовали в царских тюрьмах.

В ноябре 1937 года Мария Александровна Спиридонова отправила большое письмо своим мучителям. Она напоминала о том, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В первые годы советской власти старые большевики, включая Ленина, щадили ее, принимали меры, чтобы над ней, по крайней мере, не измывались.

Эсеры особенно болезненно воспринимали покушение на их личное достоинство. В царских тюрьмах многие совершали самоубийство в знак протеста против оскорблений. А что касается Спиридоновой, то страшная ночь в поезде не прошла бесследно. В революционные годы, пока была на свободе, Спиридонова не расставалась с браунингом, готовая пустить его в ход. Как-то призналась:
— Не могу допустить, чтобы кто-то на меня замахивался.

Она не выносила не только прямого насилия над собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу. Однако же в сталинских застенках Марию Спиридонову сознательно унижали. «Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день, — писала она. — Обыскивали, когда я шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня и мои трусы; чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла…»

Жалобы были бесполезны. Никто не собирался их выслушивать. Она была врагом, подлежащим уничтожению…