Круглым дураком во всей истории с Мясоедовым оказался военный министр Сухомлинов В.А. Под прессом обвинений в срыве снабжения армии он не разглядел что «дело» Мясоедова — бомба замедленного дейст­вия, подложенная под него самого.

Он пальцем не пошевелил, чтобы разобраться в обвинениях Мясоедову, а, узнав о его каз­ни, с облегчением пометил в дневнике: «Бог наказал этого него­дяя за шантаж и всякие гадости, которые он пытался мне устро­ить за то, что я его не поддержал». Старик не видел, что речь шла не о поддержке Мясоедова, а нужно было спасать собствен­ную шкуру.

Верховная следственная комиссия, занявшаяся делами быв­шего военного министра, была создана в августе 1915 года «для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших при­чиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов военного снаряжения». Очень быстро политика вторглась в рас­следование, и формула обвинения Сухомлинова стала звучать так: «Противозаконное бездействие и превышение власти, подло­ги по службе, лихоимство и государственная измена».

Послед­ние два слова заслонили все, так только и говорили о заточен­ном в Петропавловской крепости бывшем военном министре. По стране поползли дикие и темные слухи о поголовном засилье «шпионов». Сухомлинову в первую очередь ставили в строку «дело» Мясоедова.

Сухомлинов В.А.

По ту сторону фронта истерическая кампания в России вызы­вала величайшее удовлетворение, на глазах подрывался мораль­ный дух противника. Руководитель австрийской разведки М. Ронге много спустя окончания войны писал: «Русское шпионоискательство принимало своеобразные формы. Лица, которые были ими арестованы и осуждены, как, например, жандармский полковник Мясоедов, Альтшуллер, Розенберг, председатель ревельской военной судостроительной верфи статс-секретарь Шпан, военный министр Сухомлинов и др., не имели связи ни с нашей, ни с германской разведывательной службой. Чем хуже было положение русских на фронте, тем чаше и громче раздавался в армии крик — предательство!»

Руководитель германской разведки, пресловутый полковник В. Николаи называл в своей книге, вышедшей в 1925 г., «дело» Мясоедова и все сопряженное с ним «необъяснимым», ибо «Мя­соедов никогда не оказывал никаких услуг Германии». Бывший подчиненный Николаи лейтенант Бауермайстер, заочно пригово­ренный к смерти вместе с Мясоедовым, подтвердил, что обвине­ние в шпионаже жандармского полковника — выдумка.

Хотя в делах такого рода возможна ложь, в данном случае трудно за­подозрить в ней немецких разведчиков. Они писали в то время, когда Германия готовила реванш и все ее достижения в Первую мировую войну поднимались на щит. Наконец в парижской эмигрантской газете «Последние новости» осенью 1936 г., сразу после смерти Гучкова, были опубликованы его воспоминания. В них он именовал Мясоедова «шпионом», имея в виду, что в 1912 году Сухомлинов держал его, жандарма, для проверки бла­гонадежности офицеров.

Но откуда узнавал враг военные тайны русской армии? Конеч­но, о «шпионах» где-то в правительстве говорить смешно, дело обстояло много проще. «Нашу осведомленность, — писал М. Ронге, — русские объясняли предательством высших офицеров, близко стоящих к царю и высшему армейскому командованию.

Они не догадывались, что мы читали их шифры. В общей слож­ности нам пришлось раскрыть около 16 русских шифров. Когда русские догадались, что их радиограммы их предают, они поду­мали, что мы купили их шифры». Радиоболтовня штабов, стоившая России 2-й армии Самсонова, практически продолжа­лась всю войну…

В 1915 -1916 годах вся читающая и думающая Россия ожида­ла процесса над Сухомлиновым, который поднимет занавес над ужасами, творящимися в Петрограде. С большим запозданием цепные псы престола стали доходить больше интуицией, что осуждение Сухомлинова бумерангом ударит по самодержавию. Но с его делом зашли слишком далеко. Стали искать выход, чтобы избежать гласного суда.

В начале 1916 года начальник кан­целярии министерства императорского двора Мосолов А.А. пре­дупреждал правительство: «Суд над Сухомлиновым неминуемо разрастется в суд над правительством. Эхо происходившего в су­де раздастся преувеличенно в кулуарах Думы, откуда в чудо­вищных размерах разольется на улицу и проникнет в искажен­ном виде в народ и армию — пятная все, что ненавистно наро­ду, — полагаю при этом, что правительство, несмотря на все при­нятые им меры, не будет иметь полной уверенности оградить верховную власть от брызг той грязи, которую взбаламутит этот суд. Наконец, является вопрос — допустимо ли признать гласно измену военного министра Российской империи».

Явилась мысль уничтожить гласность, предав Сухомлинова во­енно-полевому суду. Мосолов, не предрешая порядка привлече­ния его к ответственности, заключил: «Во всяком случае, напря­женность ожидания решения вопроса о Сухомлинове теперь так велика, что для правильного течения дел государственных не­обходимо возможно безотлагательно принять то или иное реше­ние».

Муссирование в России «измены» Сухомлинова, бесконечные разговоры о ней в думской среде, злорадство буржуазных газет выглядели абсурдом с позиции тех, кто вел войну против Герма­нии. Рафинированный аристократ, министр иностранных дел Англии лорд Грей брезгливо бросил думской делегации в Лон­доне: «Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра».

Правительство нельзя было назвать храбрым, в конце 1916 го­да Сухомлинов разгуливал по Петрограду, с него взяли только подписку о невыезде. Лечение оказалось хуже болезни — вопли об «измене» удесятерились. Открыто говорили, что «немцы» до­бились своего, «изменник» на свободе. Твердили о загадочных интригах, а дело было куда как просто.

Энергичная Сухомлинова Е.В. подняла на ноги правительство — в камере преста­релого супруга в крепости клопы! Его перевели в лучшее поме­щение. Вытащив престарелого супруга из клоповника, Екатери­на Викторовна отправилась к Распутину и вступила с ним в «из­вестные отношения» (так записывалось в официальных доку­ментах). Преодолевая понятную брезгливость, она прошла через спальню Распутина, добралась до Вырубовой, а та свела ее с им­ператрицей, и Сухомлинов увидел свободу.

С приходом к власти Временного правительства Сухомли­нов был снова арестован. 27 сентября 1917 года он был пригово­рен к высшей мере наказания — бессрочной каторге. Представ­шая вместе с мужем перед судом Сухомлинова была оправдана. Сухомлинову вменялось в вину, помимо прочего, что он сообщал «Мясоедову, заведомо для него, Сухомлинова, состоявшему герман­ским агентом», военные сведения, «оказал содействие к вступ­лению Мясоедова в действующую армию и продолжению его из­меннической деятельности и тем заведомо благоприятствовал Германии в ее военных действиях против России».

Таково было правосудие при буржуазном Временном правительстве, где Гуч­ков был первым военным министром, а Поливанов председательствовал в комиссии по демократизации армии. По амнистии, объявленной Советской властью 1 мая 1918 года, Сухомлинов был освобожден и скрылся за границу. Он умер в 1926 году в эмиграции, Сухомлинова скончалась там же относительно моло­дой женщиной.

Поразительно! «Ведь это не шутки, — говорил Шульгин, — вы­пустить из тюрьмы во время войны главного военного преступ­ника, обвинявшегося в измене, имя которого стало притчей во языцех. Дума по поводу этого бушевала, И можно себе предста­вить, как реагировала на это армия, пережившая все ужасы по­зорного отступления по вине преступного министра». Так что, Распутин был всемогущ?

При написании статьи были использованы материалы книги Николая Яковлева «1 августа 1914», М., «Москвитянин», 1993 г., с. 157-156.