Бородино потребовало большого напряжения сил рус­ской армии, вызвало значительные потери в людях, кон­нице. Израсходованы были боеприпасы, не хватало про­довольствия. Но для того чтобы разгромить противника, необходимо было перейти от обороны к наступлению. Армия в целях концентрации сил отходила к Можайску.

После Боро­дино Кутузов неоднократно обращался в Москву с просьбой к генерал-губернатору Ростопчину выслать возможно больше подкреплений для армии. Один за другим курьеры мчались в Петербург с такими же просьбами к царю, в Военное министерство, в места, где шло формирование новых полков.

Из Можайска Ку­тузов требовал от Лобанова-Ростовского наискорейшим образом идти с полками к армии, предупреждая его: «…Если помощь, которую я ожидаю, не последует в над­лежащее время, то вся ответственность падет на Вас…» Плохо обстояло дело с обеспечением войск продо­вольствием. На пути к Бородино Кутузов требовал от генерал-провиантмейстера Лабы Н.О. ускорить присылку транспорта с продовольствием к Можайску.

Несмотря на настойчивые требования главнокомандую­щего поддержать армию, усилить ее, с тем, чтобы до конца реализовать успех Бородинского сражения, ни царь, ни Военное министерство, ни Ростопчин не приняли сколько-нибудь эффективных мер для подкрепления войск. Армия не получила ни свежих сил, ни боеприпасов, ни продо­вольствия.

Русские кавалеристы после атаки

Русские кавалеристы после атаки

В сложившейся после Бородинского сражения обста­новке, когда русская армия, понеся значительные потери, не имела возможности их восполнить, переход к активным наступательным действиям совершенно исключался. Одного Бородинского сражения оказалось недостаточ­но. Кутузову пришлось отвести армию к Москве.

Не получив резервов, не добившись поворота 3-й и Ду­найской армий на главное направление, главнокомандую­щий принял единственно правильное в той обстановке решение: отступать, чтобы сохранить армию, собраться с силами, а затем перейти в контрнаступление и разгро­мить захватчиков. Понятно, что это был вынужденный шаг, но он был в создавшейся обстановке неизбежным, так как для окончательного разгрома наполеоновской армии потребовалось провести ряд крупных мероприятий по усилению и укреплению войск, ввести в дело новые силы, организовать и привлечь для активного участия в борьбе с вторгшимся врагом широкие народные массы.

Для того чтобы произошел полный перелом в войне, необходимо было качественное изменение самого характера боевых действий, необходим был переход армии от обороны к наступлению. Но сразу после Бородино в силу отмеченных выше причин этого не произошло.

Безусловно, рус­ское командование принимало все зависящие от него меры, чтобы не допустить противника в Москву. В одном из писем к Ростопчину Кутузов, сообщая о приближении своих войск к Москве, отмечал, что армия, получив резер­вы, не только сможет «противиться неприятелю, но даже ожидать и поверхности над оным».

Не так легко и не так просто было принять решение — дать новое сражение под Москвой. Понятно, что важнейшим вопросом, над которым думал все это время Кутузов, был вопрос, как быть с Москвой: сражаться ли у её стен и защищать до последнего солдата или оставить без боя и сохранить армию.

Русские артиллеристы на Бородинском поле

Русские артиллеристы на Бородинском поле

Люди, имевшие возможность видеть Кутузова в это время, рассказывают, с каким напряжением полководец обдумывал дальнейшие действия. В это время вновь встал вопрос о резервах.

Чем ближе подходили русские войска к Мо­скве, тем более очевидным становилось, что и царь, и Военное министерство не только не спра­вились с сосредоточением необходимых вооруженных сил для защиты Москвы, но и всячески тормозили разверты­вание и комплектование новых формирований рекрутов и народного ополчения, опасаясь превращения войны в народную.

На все требования Кутузова и его штаба о по­сылке резервов следовали отрицательные ответы со сторо­ны Александра I и Ростопчина. Царь запретил Лобанову-Ростовскому выделять резервы, Ростопчин же отвечал, что все резервы израсходованы.

Был ли выход из этого трудного положения? Да. Но для этого необходимо было открыть московский арсе­нал, вооружить патриотов. Однако Ростопчин предпочел оставить противнику десятки тысяч ружей, бо­лее сотни орудий, боеприпасы, чем вооружить народ. В руки противника попало 156 орудий, 74974 ружья, более 7000 карабинов, мушкетов и штуцеров.

Таким образом, не­посредственными виновниками срыва плана Кутузова и сдачи Москвы были, прежде всего, Александр I, его окру­жение, и генерал-губернатор Москвы Ростопчин.

Отводя армию в глубь страны, Кутузов сознавал, что непременным условием перехода в контрнаступление является создание превосходства над противником, нали­чие крупной группировки для его осуществления.

Хотя в Бородинском сражении французской армии был нанесен чувствительный удар, и она была значительно ослаблена, однако соотношение в силах оставалось все еще неблаго­приятным для русской армии. Главное — отсутствовали те источники, которые давали бы возможность быстро увеличить ее численность. Понятно, что при этих усло­виях давать новое кровопролитное сражение непосредст­венно за Москву было слишком рискованно. Необходимо было пожертвовать Москвой…

Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой, характеризуя думы и тревоги Кутузова в то время, писал: «Один страшный вопрос занимал его, и на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это реши­лось?.. Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание…» Он был убежден, что он один в этих трудных условиях мог дер­жаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобе­димого Наполеона; и он ужасался мысли о том прика­зании, которое он должен был отдать».