Масштаб преобразований Петра Великого был поистине огромен. Но такой же масштабной была и личность царя-реформатора. По единодушному мнению современников, Пётр I обладал неуёмной энергией, целеустремленностью, «необыкновенной любознательностью и практическим расчётом. При этом умел разбираться в людях. Не многим правителям удавалось собрать вокруг себя столько способных помощников.
Двухметрового роста (204), жилистый и выносливый, хотя и часто болевший, государь не знал и не желал покоя. Он вставал в пять часов утра, работал по 14 часов в сутки. Не любя формальностей, он указывал приближённым не употреблять в деловых бумагах полагающегося обращения «премилостивейший великий государь царь Пётр Алексеевич». Речь царя была образной и живой — многие его формулировки и резолюции воспринимаются как афоризмы: «Деньги суть артериею войны»; «Знатное дворянство по годности считать»; «Бояться пульки — не итить в салдаты, или кому деньги дороже чести — тот оставь службу».
Пётр не любил дворцовых залов и официальных приёмов. Представление о том, какая обстановка ему нравилась, могут дать скромные комнаты сохранившегося Летнего дворца и остатки Зимнего дворца (в стенах нынешнего Эрмитажного театра), похожие на жилища солидных амстердамских бюргеров.
Ежедневно из-под его пера выходило около десятка указов. Отдыхать он не умел — вместо этого менял занятие. Пётр, первый в отечественной истории царь-«технарь», гордился тем, что владел десятком профессий; он был не только плотником и матросом, но и артиллеристом, капитаном, инженером-кораблестроителем — в начале XVIII века не было специальностей с более высоким техническим уровнем, чем эти. Он мог работать токарем, часовщиком, каменщиком и даже врачом. Царь носил с собой набор зубоврачебных инструментов и любил пускать их в дело, чем вызывал ужас у своего окружения.
Русский царь личным примером учил соблюдать светские приличия — и рубить головы восставшим стрельцам, а в гневе был способен даже на убийство. Во время нервных припадков «лицо его было чрезвычайно бледно, искажено и уродливо; он делал различные странные гримасы и движения головою, ртом, руками, плечами, кистями рук и ступнями».
Трудно сказать, как пошло бы развитие страны, не начнись тяжелейшая Северная война с одной из великих держав Европы, обладавшей 180-тысячной армией и мощным флотом. Но к этой войне Пётр сознательно и последовательно стремился — во-первых, потому что прорыв в Европу был невозможен, пока Швеция господствовала в водах и на берегах Балтики; во-вторых, царь был молод, нетерпелив, жаждал побед и славы. В это время окончательно сложились его политические взгляды. В ходе «троевременной школы», как называл государь Северную войну, он создавал задуманное им регулярное государство. Модернизация Московского царства шла стремительно, однако Россия не стала похожа на другие европейские государства.
Созданный в первой четверти XVIII века мощный механизм власти помог мобилизовать силы страны, в кратчайший срок создать современную промышленность, выиграть тяжелейшую войну, заложить основы светского образования, внедрить ряд культурных инноваций и европеизированный образ жизни. При этом масштабная модернизация не была безоглядным разрывом с прошлым, как бы ни хотелось этого самому Петру.
Успех преобразований во многом был обусловлен как раз тем, что реформы царь велел приноравливать к местным условиям — «спускать с русскими обычаи», прежде всего с повышенной ролью государства во всех сферах общественной жизни и «служебным» характером отношений всех социальных слоёв с властью. В результате западноевропейские «образцы», пересаженные на русскую почву, приобретали местные черты.
Наиболее зрелым плодом Петровских реформ стала регулярная — единообразно устроенная, обмундированная, вооружённая и обученная — армия. Её победы сделали Россию великой державой: в 1720 году страна имела выставить 79 тысяч штыков пехоты и 42 тысячи сабель кавалерии, мощную артиллерию и инженерные части. В крепостях стояли гарнизонные полки; южные границы охранялись ландмилицией — территориальными командами, набиравшимися из тамошних мелких служилых людей — «однодворцев». Помимо регулярных войск, имелись полки казаков, татар, башкир, численность которых достигала 40-70 тысяч всадников.
Российский флот стал сильнейшим на Балтике: в завершающую кампанию Северной войны Швеция могла вывести в море только 11 линейных кораблей, а Россия — 30, оснащённых двумя тысячами пушек, с десятью тысячами матросов и солдат на борту.
В новой армии утвердился рекрутский, а не наёмный, как в большинстве европейских стран, порядок комплектования. Прибывшие в полк мужики включались не только в воинские подразделения (батальоны и роты), но и в привычные для них формы организации — солдатские артели с круговой порукой. Этот перенос в армию привычного для крестьян жизненного уклада делал её социально и национально однородной. Вместе с солдатами пожизненную службу несли дворяне-офицеры – так же, как их предки-помещики в XVI — XVII веках. Сохраняя бессрочную службу, петровская европеизация не давала «шляхетству» гарантий освобождения от телесных наказаний и регламентации личной жизни.
Армия играла всевозрастающую роль во внутренней жизни страны, выполняя разнообразные административные и полицейские функции. Командир размещённого на «вечные квартиры» полка контролировал начальника дистрикта — выборного из дворянства земского комиссара. Воинские части занимались сбором податей и поимкой беглых крестьян. С первых же дней новобранцу внушали: «…он уже не крестьянин, а солдат, который именем и чином своим от всех его прежних званий преимуществен, отличается от них неоспоримо честью и славою».
Вчерашний «подлый мужик», а теперь рекрут исключался из подушного оклада и переставал быть крепостным. Дети, рождённые во время его службы, причислялись к военному ведомству и должны были поступать в гарнизонные школы. Грамотные солдаты встречались редко; к примеру, во Владимирском пехотном полку в 1720 году среди сержантов, капралов и рядовых их было 36 человек — всего три процента личного состава. Но такой молодец мог рассчитывать на завидную должность писаря или быстрое повышение.
Крестьянский парень становился «государевым слугой» и в эпоху постоянных войн мог дослужиться до унтера и даже, если повезёт, до обер-офицера. Табель о рангах (1722) открывала дорогу к получению дворянского звания; таким путём «вышла в люди» примерно четверть пехотных офицеров петровской армии, и даже среди командного состава насчитывалось до 14 процентов выходцев из податных сословий. Теперь армия воспитывала чувство личной (а не родовой, как прежде) заслуженной чести, уважаемой государством и обществом. «Никакое воздаяние так людей не приводит к добру, как любление чести, и никакая казнь так не стращает, как лишение оной», — гласил петровский Морской устав.
Ежегодно, а то и дважды-трижды в год деревня провожала новобранцев на бессрочную военную службу. Петр Великий смотрел на рекрутов как на материал для создания задуманного им на благо государства. При Петре I в армию было взято около 400 тысяч человек — каждый десятый мужик; из них 200 тысяч погибли в сражениях или умерли от болезней, были ранены, искалечены, дезертировали и пополнили ряды нищих и банды разбойников. Оставшимся дома подданным предстояло содержать защитников Отечества.
Обыватели вовсе не радовались входящему в их городок полку; бравые драгуны и гренадеры не имели казарм и жили на постое в частных домах, чьи хозяева испытывали сомнительное удовольствие терпеть «гостей» несколько месяцев, обеспечивая их помещением и дровами.
Пётр постоянно находился в войсках — учил солдат, проводил смотры. Он не жалел ни солдат, ни офицеров, требуя: «…во время бою или приступу не должен никто раненого или убитого относить или отвозить, ни начальных своих (пока бой минется или приступ)… не только во время бою, но и по совершении оных, без главного указу ни на какое добро и пожитки не смотреть, не подымать (хотя бы и под ногами было) под наказанием — лишением чести и живота без пощады». В 1704 году при штурме Нарвы он сам зарубил нескольких солдат, продолжавших убивать и грабить жителей крепости после её капитуляции. Узнав, что его воинство разграбило украинский город Ромны, Пётр повелел виновных в бесчинствах офицеров «по розыску казнить смертию в страх другим, а рядовых, буде меньше десяти человек, то казнить третьего, буде же больше десяти, то седьмого или десятого».
Пётр был убеждён в том, что его армия — наиболее совершенный механизм управления, и стремился распространить армейские порядки на всё государственное устройство. Воинский устав был принят как образец для гражданских учреждений и служащих. Должностные преступления чиновников были приравнены к измене, большинство из них каралось смертной казнью. Царь желал, чтобы все дворяне прошли школу государственной службы — если не в полках, то по крайней мере в гражданских канцеляриях.
Указ о единонаследии (1714) предписывал не дробить дворянские имения, а передавать их только одному из сыновей; безземельные наследники должны были поступать на службу. Другие указы не дозволяли безграмотным недорослям жениться, не разрешали производить в офицеры не служивших рядовыми в гвардейских полках, запрещали таким дворянам покупать земли и крестьян. Власть требовала от дворян тяжёлой повседневной службы, при этом государственное налогообложение в 8-10 раз превышало величину повинностей крепостных в пользу барина.
Образование и «европейский» образ жизни были доступны лишь владельцам более сотни душ. Основная же масса дворян (90 процентов) была мелкопоместной и имела до ста душ, а 60 процентов из них — до двадцати душ. Их имения совсем не были похожи на барские усадьбы пушкинской поры с парками и библиотеками. Дворяне первой половины XVIII века свои «университеты» проходили в походах и баталиях, на воеводской и канцелярской службе, где тянуть лямку приходилось до глубокой старости.
Но и законное «недвижимое имение» в любой момент могло быть отобрано без суда — в языке эпохи отсутствовало само понятие «собственность». В первой четверти XVIII века, по неполным данным, земли были конфискованы у трёх тысяч дворян — за проступки и злоупотребления, например за обычное «огурство» — неявку на службу.
При помощи указов и инструкций царь стремился регламентировать даже личную жизнь и чувства. Замечательный исследователь эпохи М.М. Богословский сформулировал тогдашние представления об идеальном подданном: «…Он должен был жить не иначе как в жилище, построенном по указному чертежу, носить указное платье и обувь, предаваться указным увеселениям, указным порядком и в указном месте лечиться, в указных гробах хорониться и указным образом лежать на кладбище, предварительно очистив душу покаянием в указные сроки».
«Отеческий» надзор должен был исключить саму возможность существования сколько-нибудь независимой от государства сферы человеческого поведения. Основным же инструментом для устройства «регулярной» жизни россиян Пётр считал созданную им полицию. Пётр I через полицейские органы приказывал собираться на ассамблеи и лично обучал придворных хорошим манерам: «Не разувся, с сапогами и башмаками, не ложиться на постели». Он вносил изменения в алфавит, редактировал первую газету «Ведомости», покупал за границей статуи и картины, приказывал кормить и поить посетителей Кунсткамеры и раздавать даром нераспроданные учебные книги — лишь бы читали. Использовались и более привычные средства — грозные указы и суровые наказания, от которых школяры укрывались в монастырях и даже убегали в Сибирь.
Модернизация государственного механизма привела к увеличению числа чиновников. В 1715 году в центральном аппарате было 1396 подьячих, а в 1721-м — уже 3101; на местах появились коменданты, вальдмейстеры, провиантмейстеры, комиссары. Новая система учреждений вызвала к жизни новый — бюрократический — принцип работы взамен старого служебно-родового: любой чиновник независимо от происхождения и статуса мог быть сменён или назначен на должность по усмотрению начальства.
Отныне продвижение по службе, включая получение дворянского звания, определялось личными заслугами, усердием и опытом. Новый порядок был закреплён Табелью о рангах — «лестницей» из четырнадцати основных классов гражданской, военной, морской и придворной службы. Табель о рангах облегчала карьеру неродовитым дворянам, а выходцам из «подлых сословий» давала возможность получить потомственное дворянство (в XVIII веке — по достижении чина VIII класса). Этот закон просуществовал с некоторыми изменениями до 1917 года.
Дополнительными «пряниками» для служащих стали представление к орденам (до 1826 года означало получение потомственного дворянства) и пожалование титулами — баронскими, графскими и даже княжескими, на что отныне могли претендовать даже лица «никакой породы».
Реформы сделали общество более мобильным. Царь обладал умением выбирать толковых помощников; его «птенцы» быстро приобретали опыт и делали стремительную карьеру. Будущий кабинет-министр Анны Иоанновны Артемий Волынский в 15 лет начал служить солдатом, в 27 — был полномочным послом в Иране, в 30 — полковником и астраханским губернатором. Поступивший на русскую службу бедный немецкий студент Генрих Остерман благодаря своим способностям и знанию языков в 25 лет стал уже тайным секретарём Посольской канцелярии, а в 40 — вице-канцлером и фактическим руководителем внешней политики России.
Жизненной школой для большинства деятелей той эпохи послужила гвардия. Петровские гвардейцы выполняли самые разные поручения: формировали новые полки, проводили первую перепись, назначались посланниками, ревизорами и следователями по особо важным делам. Простой сержант или поручик являлся в провинцию (для набора рекрутов, следствия или «понуждения губернаторов и прочих правителей в сборе всяких денежных сборов»), делал выговор губернатору в генеральском чине, а тот был вынужден оправдываться и исполнять указания, ибо знал, что через пару недель царский посланец будет лично докладывать ему о здешних делах и может повлиять на карьеру куда более знатного администратора.
Многим гвардейцам, находившимся «на баталиях и в прочих воинских потребах безотлучно», только личная храбрость, исполнительность и усердие позволили сделать карьеру. Сиротой из бедных новгородских дворян (на четверых братьев — один крепостной) начал в 1704 году службу солдатом-добровольцем Преображенского полка Андрей Иванович Ушаков — и через десять лет стал майором гвардии и доверенным лицом царя по производству «розысков». Проявлением доверия к гвардейцам стало включение в число судей над царевичем Алексеем двадцати четырёх офицеров Преображенского полка: рядом с вельможами подпись под приговором сыну государя, к примеру, поставил прапорщик Дорофей Ивашкин.
Донос стал для власти источником информации о реальном положении вещей, а для подданных — единственным доступным путём свести счёты с влиятельными обидчиками. Импульсивный царь мог даже лично сдать в застенок нового «клиента». Фортуна Петровской эпохи была капризна и жестока. Методы реформ, в одночасье возносившие людей к вершинам власти и могущества, могли безжалостно свергнуть их оттуда в небытие.
Статья написана с использование материалов книги И. Курукин «Романовы», М., «Молодая гвардия», 2012, с. 89-135.
Оставить комментарий