При Екатерине Великой Россия прочно утвердила свой статус великой державы. Императрица, постоянно вникавшая в дипломатические дела, полагала, что страна должна следовать собственным интересам, не подчиняясь влиянию других государств: «Время всем покажет, что мы ни за кем хвостом не ташимся». Немецкая принцесса, ставшая российской государыней, искренне считала, что русские являются «особенным народом в целом свете; он отличен догадкою, умом, силою»: «Я знаю это по двадцатилетнему опыту моего царствования. Бог дал русским особенное свойство».

Императрица Екатерина II, как искусный дипломат и психолог старательно находила себе помощников, привлекая в своё окружение людей выдающихся, творческих и талантливых. В её царствование проявила себя целая плеяда известных полководцев, государственных деятелей, художников, писателей, музыкантов. В общении с подданными Екатерина Великая умела найти подход к каждому из них, она была тактична, терпелива, умела внимательно выслушать своих подчинённых. Она, по собственному признанию, не обладала творческим умом, но хорошо улавливала всякую дельную мысль и использовала её в своих целях. На службу она привлекала даже ей лично неприятных, но умных и способных людей и не забывала щедро их награждать. А приятных во всех отношениях — делала своими фаворитами.

Однако не стоит представлять государыню эпатажной «секс-бомбой» XVIII столетия. В век Просвещения полагали, что всё естественное прекрасно, а что может быть лучше «наслаждения натурального» — земной любви во всех её проявлениях? Екатерина была особой чувствительной. «Беда та, что сердце моё не хочет быть ни на час охотно без любви», — признавалась она Потёмкину. Нормальной семьи она никогда не имела, а потому испытывала потребность в мужском внимании, ласке и заботе. Однако к публичности императрица не стремилась и даже в самый разгар страсти старалась соблюдать приличия. Так, однажды ранним утром она направилась в апартаменты «милого друга Гришеньки» (Потёмкина), но так и не дошла, поскольку встретила прислугу: «Я искала к тебе проход, но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие».

Фаворитизм же в екатерининское время уже стал особым институтом власти: лица «известной должности» обитали в дворцовых покоях со своим кабинетом и кругом обязанностей. Участник дворцового переворота 1762 года Григорий Орлов стал возлюбленным царицы и отцом её сына Алексея Бобринского. Он был красив, отважен, «сердца и души добрейшей», но в просвещённый придворный круг не вписался: не знал французского языка; театру, беседам о литературе и светским развлечениям предпочитал «собак и охоту».

Он в одиночку ходил на медведя, но не годился в секретари и ценители изящных искусств. Правда, на какое-то время он увлёкся астрономией и установил телескоп на крыше Летнего дворца, но больше интересовался «звёздами» земными — фрейлинами императрицы, чем немало её обижал. Она долго прощала Орлову всё — но через десять лет его «случаи миновался»; он путешествовал, женился на восемнадцатилетней красавице-кузине Екатерине Зиновьевой, а после её ранней смерти лишился рассудка.

Идеальной фигурой фаворита-сотрудника стал Григорий Потёмкин. Его судьба фантастична даже для той эпохи: сын отставного петровского офицера хотя и учился в пансионе при Московском университете, но склонялся к духовной карьере. Однако в 16 лет он поступил в гвардию и сумел отличиться в день переворота, возведшего Екатерину на престол. Конногвардеец стал депутатом Уложенной комиссии, был пожалован в камергеры, но из дворца отправился прямо на Русско-турецкую войну. В 1773 году Потёмкин, уже молодой генерал-поручик, получил от императрицы письмо с просьбой «по пустому не даваться в опасность». Он понял намёк — и отправился навстречу любви и славе. Свидетельствами бурного романа остались записочки Екатерины: «Гришенок, не гневен ли ты?..»;«Милушенька, ты не знаешь, как я тебя люблю…»;«Яур (гяур), москов, казак, хочешь ли мириться?»

Предположительно их роман завершился в 1774 году тайным браком. Но через полтора года начались ссоры: Потёмкин ревновал и устраивал сцены, Екатерина плакала и клялась в верности. Семейный уют для них оказался невозможен, несмотря на то, что в июле 1775 года государыня родила девочку — Елизавету Григорьевну Тёмкину, воспитывавшуюся в семье племянника Потёмкина А.Н. Самойлова. Екатерина вовлекла Потёмкина в большую политику, и двум сильным характерам в одной дворцовой «берлоге» стало тесно. Императрица это поняла: «Мы ссоримся о власти, а не о любви», — и они расстались.

Но в отличие от семейного их политический союз не распался. Они удачно дополняли друг друга: масштабно мысливший князь мог от кипучей деятельности перейти к отчаянию и меланхолии, а более приземлённая Екатерина умела сохранять выдержку в любых обстоятельствах. Потёмкину поручался юг страны — Новороссия, которую он старался сделать цветущим краем. А ещё — строил Черноморский флот, командовал армиями. «Завиваться, пудриться, плести косы — солдатское ли сие дело; у них камердинеров нет… Туалет солдатский должен быть таков: что встал, то и готов», — отстаивал он новую форму (просторные шаровары, куртки и лёгкие кожаные или фетровые каски), заменявшую тесные камзолы, треугольные шляпы, суконные штиблеты.

Князь Таврический обладал огромной властью и влиянием, вплоть до смерти (1791) оставался ближайшим советником императрицы. Ни одно крупное событие не обходилось без его участия. К нему летели нежные письма: «Мне кажется, год как тебя не видала. Ay, ау, сокол мой дорогой». Но он был не всесилен: не все его инициативы реализовались, а при дворе против него интриговали другие «партии».

При Потёмкине — и с его согласия — у императрицы появлялись новые «случайные люди» — Семён Зорич, Иван Римский-Корсаков, Александр Ланской, Александр Ермолов, Александр Дмитриев-Мамонов — они по очереди с должности адъютантов светлейшего князя переходили в покои Зимнего дворца. Царица требовала от них уважения к своему мужу, а в случае неповиновения любимцы получали отставку. «Вышел из случая Иван Николаевич Корсаков, а место его заступил Александр Дмитриевич Ланской. Корсакову пожаловано было в Могилёвской губернии 6000 душ, 200 000 рублей для путешествия в чужие край, брильянтов и жемчугов было у него, как ценили тогда, более, нежели на 400 000 рублей; судя по нынешнему курсу имел он денег и вещей на 2 400 000 рублей», — судачили современники.

Похоже, что с годами Екатерине всё труднее было мириться с приближением старости, но даже самодержавная государыня была не в силах остановить время и боялась одиночества. Законного сына у неё отняли в младенчестве, а после её воцарения Павел стал для неё соперником и центром притяжения всех недовольных. Другого сына, Алексея, рождённого от Григория Орлова, она вынуждена была скрывать под чужим именем: мальчик воспитывался в семье гардеробмейстера В.Г. Шкурина. Сначала императрица предполагала причислить сына к фамилии князей Сицких (близкому к Романовым роду, угасшему в конце XVII века), но в 1774 году дала ему фамилию Бобринский — отсела Бобрики, которое купила для него в Тульской губернии.

Он учился в Сухопутном кадетском корпусе, а после его окончания был отправлен в путешествие по России и Европе в сопровождении полковника А.М. Бушуева и профессора Н.Я. Озерецковского. Юный граф Бобринский переживал из-за своего двусмысленного положения и вырос нервным, заносчивым, раздражительным. Живя в Париже, он огорчал мать игрой в карты и долгами; она сердилась, но пыталась оправдать его пристрастия, говоря, что он неглуп и не лишён очарования. В 1788 году Алексея вернули в Россию и поселили вдали от столицы — в Ревеле. Мать так и не решилась передать ему документы на владение имениями, поскольку не была уверена в его способности самостоятельно решать денежные вопросы.

Красивые фавориты помогали ей ощущать себя молодой и любимой, что не мешало менять их как перчатки, впрочем, сопровождая расставание богатыми подарками. В письмах Петру Завадовскому Екатерина одновременно и уверяла его в своих чувствах, и давала понять, что не может целиком принадлежать возлюбленному — её ждут государственные дела: «Петруса милой, всё пройдёт, окромя моей к тебя страсти…» «Петруса, Петруса, прейди ко мне! Сердце моё тебя кличет. Петруса, где ты? Куда ты поехал? Бесценные часы проходят без тебя. Душа мая, Петруса, прейди скорее! Обнимать тебя хочу».

Екатерина — искренне или нет — считала: «Я делаю и государству немалую пользу, воспитывая молодых людей». Неудивительно, что она видела в них всевозможные достоинства и успешно культивировала их. От Корсакова, получившего прозвище Пирр, она была без ума. «Когда Пирр заиграет на скрипке, — сообщала она Гримму, — собаки его слушают, птицы прилетают внимать ему, словно Орфею. Всякое положение, всякое движение Пирра изящно и благородно. Он светит, как солнце, и вокруг себя разливает сияние. И при всём том ничего изнеженного, напротив — это мужчина, лучше которого вы не придумаете. Словом, это Пирр, царь Эпирский. Всё в нем гармония…»

И так же она восторгалась сменившим Корсакова Ланским. «Этот молодой человек, — писала Екатерина тому же Гримму, — при всём уме своём и уменьи держать себя легко приходит в восторг; при том же душа у него горячая… В течение зимы он начал поглощать поэтов и поэмы, на другую зиму — многих историков. Не предаваясь изучению, мы приобретаем знаний без числа и любим водиться лишь с тем, что есть наилучшего и наиболее поучительного. Кроме того, мы строим и садим, мы благотворительны, веселонравны, честны и мягкосердечны». Похоже, что императрица всё же лукавила насчёт «подготовки кадров» — государственным мужем оставался один Потёмкин, остальным же предназначалась роль приятных собеседников.

Череда «случаев» дорого обходилась казне, но никто из фаворитов не мог управлять императрицей. Практичная Екатерина требовала от них соблюдения определённых правил поведения («будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности») и считала необходимым приобщать их к государственным делам — в соответствии со способностями. Орлов командовал дворцовой охраной — кавалергардами, Завадовский после «отставки» управлял Заёмным банком и проводил школьную реформу, Дмитриев-Мамонов сочинял пьесы, а Римский-Корсаков играл на скрипке и, по компетентному мнению Екатерины, мог служить моделью для живописцев и скульпторов.

Титул последнего из любимцев великой императрицы Платона Зубова свидетельствует о его разнообразных обязанностях: «Светлейший князь, генерал-фельдмаршал, над фортификациями генерал-директор, главноначальствующий флотом Черноморским и Азовским и Черноморским казачьим войском, генерал-адъютант, шеф кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Военной коллегии, почётный благотворитель Императорского воспитательного дома и почётный любитель Академии художеств».

Статья написана с использование материалов  книги И. Курукин «Романовы», М., «Молодая гвардия», 2012, с. 270-299.