Сегодня предлагаю на суд читателей рассказ Марии фон Юсефссон «Прощение». В нём речь идёт о карателе Бюргере, расстрелявшем в годы Великой Отечественной войны десятки советских мирных жителей. В рассказе ставится вопрос о прощении преступлений нациста. Можно ли за давностью лет простить массовые убийства детей и стариков? Мне кажется, это просто невозможно простить. И забывать нельзя ни в коем случае, чтобы в будущем зверства фашистов не повторились. Дорогие читатели, жду ваших отзывов о рассказе Марии.

Прощение

Бюргер был уже достопочтенным господином в возрасте, имел небольшое фотоателье в Мюнхене, жену и двоих взрослых детей. Жизнь его была спокойной, размеренной и сытой. Сыновья готовились к поступлению в институт – они были близнецами – жена всё никак не могла решить: разводиться ей с Бюргером или нет, а собака так и не научилась приносить ему утром газету в кровать…

Это случилось в промозглом феврале 75-го. Он – заснул. Ему снился Суд. Впереди на возвышении сидел Судья: мрачный, огромный и угловатый. По правую руку от судьи сидел какой-то светлолицый человек с крыльями за спиной и свечением над головой, а по левую… Командир его карательной бригады, в которую он входил во время войны. У командира бригады теперь были рога на голове, а вместо стоп – копыта. «Всё по канонам, как по книжке», — подумал Бюргер и ухмыльнулся, довольный остротой своей мысли и начитанностью.

А между тем, Суд уже начался.

— Заведите всех жертв подсудимого! – взревел судья – и Бюргер увидел огромную толпу людей. Там были женщины, мужчины, старики, дети… Очень много детей. И самое страшное было то, что Бюргер их узнал. Да. Это были все, кого он убил в войну, и это был его Суд – он теперь это понял. Его судили.

— Что будем с ним делать? Решение, естественно, буду принимать я — и только я — но, ради приличия, могу и ваши предложения выслушать.

Сказав это, Судья повернулся по очереди, сначала к Светлому, потом к командиру бригады Бюргера, который, по видимому, к тому времени уже успел стать настоящим чёртом. Или он всегда им был?

— Я предлагаю внезапную остановку сердца. Раз – и всё… — Чёрт сладко зажмурился и даже замурлыкал. Придумывать сценарии смертей было для него любимым хобби.

— Думаю, дать возможность самому осознать что он наделал… — Светлый задумался и заскучал.

— Нет, это всё не то… Умирать ему ещё рано, но отбывать наказание, ткскзть, пора уже сейчас, после смерти на него у непарнокопытных – он посмотрел на чёрта – другие планы…

Судья внимательно посмотрел на Бюргера, посчитал что-то в уме, чиркнул быстро закорючку в блокноте – потом оглядел толпу жертв подсудимого…

— Есть идея выбрать одного из вас проводником наказания, который будет являться подсудимому во сне каждую ночь, пока… Пока все вы его не простите. Так что, может быть, придётся это делать вечно. Есть волонтёры?

Толпа людей стояла молча, потом начала постепенно гудеть – и, наконец, из неё вышла маленькая девочка – очень хорошенькая. За спиной у девочки стояла молодая женщина – по-видимому, её мать.

— Я хочу. Можно?

— Конечно, можно! Как тебя зовут, малышка?

— Леся. Мне было 4 года, когда он меня застрелил в упор, вместе с мамой. Мы плакали, а он смеялся. Мою маленькую сестру мама отдала бабушке, ей удалось убежать с ней в лес. Сестра сейчас жива, у неё всё хорошо. Он и их хотел убить, целился им в спины, но, почему-то, не спустил курок…

Её мать гладила девочку по голове и шептала что-то на ухо.

— Не волнуйся, мамочка, я справлюсь, – ответила ей девочка. — Когда начинаем? — решительности девочки мог позавидовать любой главнокомандующий.

— Ну, раз так, то приступай немедленно! – судья улыбнулся девочке и стукнул своим молоточком по столу. – Так тому и быть! – рявкнул он, обращаясь ко всем присутствующим.

Суд постепенно превратился в какой-то пёстрый комок, который кто-то быстро комкал, потом стало темно – а потом Бюргер проснулся.

Он лежал в больничной палате. Врач задавал какие-то вопросы, помнит ли он своё имя и кто он такой – да, он помнил. Он ответил. Оказалось, что он неделю назад упал в обморок, и с тех пор пребывал где-то между жизнью и смертью.

Жена плакала, дети балагурили, подшучивали над отцом, все как-то оживились – и Бюргер совсем забыл про свой сон. Напрочь. Ну – мало ли что может присниться? Ему иногда такая чушь снилась – что помнить всё это было совершенно бессмысленно.

Но решение Суда, всё-таки, вошло в силу – Бюргер понял это в первую же ночь.

Она к нему пришла – и стала говорить. Она рассказывала про себя, про маму, про маленькую сестру. Кем она хотела стать, когда ещё была жива, в какие игрушки играла, о чём думала. Она говорила – а Бюргера разрывало изнутри. И каждый раз, когда он просыпался утром, он был растерзан в клочья.

Он уже привык. Он уже не боялся засыпать – напротив, принимал это, как должное. А она опять ему рассказывала про своих друзей, про день рождения лучшей подруги, про цветы, которые она собрала для мамы летом. Счастливые воспоминания чередовались воспоминаниями о страхе смерти. Как их с мамой куда-то повели, как маму заставили что-то копать. Как мама плакала, просила их пощадить Лесю, говорила, что она ещё маленькая… Как Бюргер смеялся…

Бюргер не мог понять, как он мог всё это тогда делать. Может, им в еду что-то подмешивали? Ну, не может нормальный человек быть таким зверем…

Он привык к своему чувству вины, им была прошита вся его жизнь, как красной толстой нитью. Он научился с этим жить, и каждый вечер засыпал, понимая, что он это заслужил.

Так продолжалось каждую ночь, много лет. Но — внезапно всё закончилось. Леся больше не приходила. Вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, Бюргер задумался – и решил выучить русский язык, поехать в Россию и найти сестру Леси.

Русский язык давался Бюргеру с трудом. Другая языковая группа, сложное произношение… Но Бюргер был упорен, и через год уже мог объясниться по-русски без особого труда.

Через пару лет Советский Союз распался. Границы открылись.

Чтобы найти сестру Леси, Бюргеру пришлось перелопатить все возможные справочники. В конце концов, он решил сначала съездить в ту деревню, где жила Леся. Может, там кто-то помнит их семью…

Семён Иванович, пожилой мужчина, поначалу очень не хотел разговаривать с Бюргером – немец же. Семён Иванович сам воевал, и слышал как немцы зверствовали в его родной деревне, но Бюргер ему что-то наврал про какие-то дальние родственные связи – и он сказал, наконец, где ему искать сестру маленькой девочки Леси, погибшей в войну…

В Новосибирске, где жила вот уже много лет Ольга Павловна, была весна. Тёплый май, солнце, цветы. Дочь ещё не вернулась из института, и на плите дымился борщ, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял опрятно одетый старичок и смущённо улыбался.

— Здравствуйте. Меня зовут Бюргер. Я…

— Я знаю кто вы. – Ольга Павловна прервала его, не дослушав. – Мне Леся снилась несколько раз, про вас рассказывала. Она просила вам передать, что вы прощены. Больше она вам сниться не будет, можете спать спокойно…

На столе перед Бюргером стояла ароматная тарелка борща. Ольга Павловна, подперев подбородок рукой, сидела напротив него и внимательно рассматривала человека, который когда-то целился им с бабушкой в спины, когда они убегали в лес. Из раскрытого окна был слышен детский смех, по радио рассказывали что-то садоводческое…

Старый Бюргер плакал.