Пятого внука императора Александра II и его крестника родители назвали редчайшим именем в доме Романовых — Кирилл. Биография великого князя Кирилла, насчитывавшая немало удивительных поступков и событий, походила на авантюрно-буффонадный роман, с розовым прологом и мрачным эпилогом.

Он скончался в Американском госпитале в Париже в октябре 1938 года и за свои шестьдесят два года успел познать умопомрачительный любовный угар, воскрешение из мертвых, криминальный брак, династический остракизм, царскую милость, клятвопреступление. Он — единственный из великих князей, кому удалось с комфортом, по особому разрешению А.Ф. Керенского, вместе с женой, детьми и гувернантками покинуть революционную Россию, прихватив с собой фамильные драгоценности и семейные реликвии. Этот великий князь сподобился предать императора, оклеветать его, успел восславить революцию, а затем умудрился в Париже провозгласить себя царем и организовать шумную «царскую антрепризу», исправно работавшую многие годы…

Он появился на свет 30 сентября 1876 года в Царском Селе. Отцом Кирилла был третий сын Александра II — великий князь Владимир Александрович (1847-1909), и по его имени эту ветвь романовского рода называли «Владимировичами». В 1874 году Владимир женился на немецкой принцессе Марии-Александрине-Елизавете-Элеоноре, получившей в России имя Марии Павловны (1854-1920). В фамильном кругу все ее звали Михень. Она происходила из Мекленбург-Шверинского дома и была в родстве со многими владетельными домами Германии. Последнее обстоятельство стало причиной того, что Марию Павловну многие в России считали отъявленной германофилкой и даже «агенткой Берлина», хотя фактических доказательств подобных подозрений так никогда приведено и не было.

Владимир женился на Михень по любви. Рослая, пышнотелая, веселого нрава и живого ума девушка покорила сердце русского князя. Он на всю жизнь остался у нее в плену. «Домом Владимировичей» правила именно Мария Павловна. В высшем свете не без основания злословили, что Михень распоряжается высокородным мужем «по своему усмотрению». Он прощал супруге все и почти никогда ей не перечил.

Владимир занимал очень высокое положение в династической иерархии: брат Александра III, дядя Николая II. Весьма престижны были звания и государственные должности этого Романова: генерал от инфантерии, генерал-адъютант, член Государственного совета, сенатор, главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа, президент Императорской академии художеств. Он отличался незаурядным умом, но в делах государственного управления заметной роли не играл в силу неистребимой лености своей натуры. Да ему это было и малоинтересно.

Владимира Александровича, но особенно его супругу влекли блеск и мишура светской и богемной жизни. Их огромный и роскошный дворец в Петербурге на Дворцовой набережной, построенный «во флорентийском стиле», многие годы являлся центром изысканных столичных увеселений. На званых вечерах, балах, обедах и чаях «у великолепной Марии Павловны» бывали принцы и принцессы, министры и дипломаты, артисты, художники и многие иностранные знаменитости.

«Правила бал» там всегда хозяйка — яркая, обворожительная, и многие увозили из «флорентийского палаццо» самые наилучшие впечатления. Находились и другие, кто восторгов не испытывал и кого порой просто коробила и эта показная («азиатская») роскошь, и слишком раскрепощенное поведение хозяйки, «запросто» общавшейся с каким-нибудь берлинским или парижским актеришкой или с обычным офицером. К тому же Мария Павловна позволяла себе порой такие критические высказывания о порядках в России, делала столь прозрачные и нелицеприятные намеки относительно некоторых членов династии, что у гостей от шока чуть ли кусок в горле не застревал.

Первые годы в России Михень вела себя чрезвычайно учтиво, соблюдала все правила династического этикета. Правда, как только оказывалась в обществе свекра Александра II, то оживлялась выше обычного. Она начинала улыбаться, старалась заслужить расположение и угодить императору даже в мелочах: подать ложку, трость, шляпу, первой оказаться у дверей при входе монарха в комнату. Как замечали тонкие знатоки «придворной кухни», Александру II такое угодничество молодой великой княгини явно импонировало; к расторопной мекленбургской принцессе он испытывал нескрываемое расположение. На основании этого строились далеко идущие выводы и высказывались двусмысленные намеки, но на самом деле ничего «интимного» в отношениях свекра и невестки никогда не существовало.

У Владимира и Марии Павловны родилось пятеро детей: Александр (1875-1877), Кирилл (1876-1938), Борис (1877-1943), Андрей (1879-1956), Елена (1882-1957). Отец обожал своих чад, но воспитанием почти не занимался. Все эти заботы взяла на себя супруга. После смерти сына Александра мать особую нежность и заботу проявляла к Кириллу, который, несомненно, был ее любимчиком. Он навсегда остался для нее «дорогим мальчиком».

Красивый ребенок с удивительными зелеными глазами рос в атмосфере роскоши и комфорта, общался только с теми, кого находила нужным допускать к детям Мария Павловна. Он быстро выучил английский, французский и немецкий языки, уже в юные лета был осведомлен о новинках художественной и театральной жизни не только в России, но и за границей. Отец с матерью были завсегдатаями лучших европейских театров, а премьеры в парижской Гранд-опера редко проходили без их присутствия. Впечатления родителей потом служили темами обсуждений в семейном кругу, и этот аромат «европейского изыска» Кирилл вдыхал всю свою юность.

Родители решили, что их старший отрок будет служить в военно-морском флоте. Эта стезя нравилась и самому Кириллу. В 1891 году Кирилл Владимирович начал обучаться по программе морского кадетского корпуса. В семнадцать лет племянник Александра III впервые оказался в непродолжительном плавании на корабле. Тот переход оставил неизгладимое впечатление. Конечно, очаровала стихия, романтика морской службы. Еще большее впечатление осталось от той стороны жизни, которая не входила «в программу обучения» и вообще была неведома юному князю. И через много лет он помнил бытовые подробности во всех деталях.

Во-первых, оказалось, что на корабле не было не только ванны, но и душа. Выросший в мире утонченности и роскоши, Кирилл не сразу узнал, как можно жить по-другому. Сначала выручала дорогая французская парфюмерия, которую переводил в несметных количествах. Затем пообвык, стал «ходить на помывку со всеми» или просто купаться в море. Еще большим потрясением стало приобщение «к простому русскому языку». Юный князь к тому времени вообще не очень хорошо владел русским, а тут услышал такое цветистое разнообразие, что прямо дух захватило. Через много лет вспоминал: «Поток непристойностей извергался с утра до ночи. Человеку, не знающему русский язык, трудно представить себе, что такое русский мат. В своей изощренной грубости ему нет равных. И все это приходилось выслушивать, но, к счастью, я еще многого не понимал, ведь раньше я даже не подозревал о существовании грубых слов».

Во «флорентийском дворце» царила совершенно другая атмосфера. Там обсуждали роли Сары Бернар на сцене «Комеди Франсез», последние произведения Эмиля Золя, постановки опер Рихарда Вагнера и Джузеппе Верди, новейшие экспозиции парижских вернисажей. Михень претендовала на звание самой эрудированной дамы династии, а после воцарения Александра III — и на роль «первой гранд-дамы империи». Добиться этого было непросто.

Тогда эту позицию прочно удерживала жена председателя Государственного совета — Михаила Николаевича великая княгиня Ольга Федоровна. Между двумя дамами разгорелась нешуточная, как бы теперь сказали, «война компромата». Михень тетю Олю гостям своего салона рекомендовала склочной и отсталой особой. Ольга Федоровна в свою очередь тоже не очень церемонилась. Мария Павловна в ее описании представала «похотливой Брунгильдой», «украшающей ветвистыми рогами своего мужа-дурака». По Петербургу стали распространяться сплетни, что Владимир Александрович — «неспособный мужчина» и по этой причине не препятствует своей «ненасытной» жене вступать в связь с молодыми офицерами, которых якобы для этих целей сам ей и подбирает. Дискредитирующая борьба двух великосветских дуэлянток вызывала у многих живой интерес.

Фамильные дрязги раздражали и нервировали Александра III и Марию Федоровну. Царь считал, что подобное поведение вообще недопустимо. Однако обуздать темпераментных родственниц был не в силах. Он сам не питал душевного расположения ни к одной, ни к другой. Михень его порой откровенно раздражала и возмущала. Организовала в своем дворце чуть не притон, пускает туда невесть кого, ведет там свободные разговоры обо всем, да еще и устраивает постоянно ночные ужины в обществе артистов и офицеров, и, говорят, что все кончается непристойными танцами и едва ли не оргией. И самое неприятное, что брат Владимир полностью у нее в подчинении.

А чего стоили их ежегодные многомесячные европейские вояжи! Мало того что они обосновывались там всегда по-царски (лучшие апартаменты, многочисленная прислуга, богатый выезд, непременная ложа в театре), но Михень старалась играть и заметную общественную роль. Встречи с правителями и принцами, с политическими деятелями и журналистами, с известными актерами, писателями, художниками. Брат царя вызывал повсеместный интерес, и Мария Павловна просто купалась в лучах известности и пиетета. Без мужа она не любила выезжать, ибо в таком случае не получала необходимого внимания.

Царь долго молчал, но в конце концов не выдержал. В октябре 1884 года писал Владимиру: «Вообще мне и многим другим кажется странным, что вот уже почти 10 лет подряд, что ты каждый год ездишь за границу без всякой нужды; это тебе очень вредит в глазах и мнении твоих подчиненных и неправильно в служебном отношении».

Мягкое увещевание монарха имело лишь краткосрочный эффект, и через некоторое время заграничные вояжи Михень и Владимира возобновились. В феврале 1889 года произошло резкое объяснение между братьями, и Александр III с горьким сожалением писал: «Теперь я вижу, что ни мои просьбы, ни мои желания, ни предложения вами не принимаются. То, что хочет твоя жена, ты будешь добиваться во что бы то ни было и никаким моим желаниям не подчинишься. То, что Папá и Мамá было легко делать, мне невозможно: это приказывать! Как может брат брату приказывать! Это слишком тяжело!» Император был возмущен и свое нерасположение продемонстрировал отказом навестить Михень в день ее рождения 2 мая 1889 года.

Обескураженный, Владимир выказал обиду брату. Император так объяснял свой афронт: «Действительно, я не доволен твоей женой. Несмотря на все мои просьбы, желания, предложения и требования, она преспокойно прокатилась за границу и настояла на своем. Как же я должен смотреть на это? Промолчать и проглотить явное глумление над моим желанием и ждать, что это будет продолжаться всякий раз, когда она этого пожелает?! Вдобавок возвратиться накануне своего рождения и ждать, чтобы ехали к ней с поздравлениями; это уж чересчур бесцеремонно и странно». Завершая послание, Александр III задал брату вопрос: «Почему ни с кем из семейства у меня таких столкновений не было, как из-за твоей жены?» Ответа он не получил. Михень же и дальше продолжала вести себя слишком своенравно, что порой граничило с неуважением к особе государя.

Императрица Мария Федоровна разделяла позицию супруга и тоже демонстрировала свое нерасположение: перестала подавать Михень руку. Сухой кивок головы на официальных церемониях и семейных трапезах — это все, на что могла рассчитывать Мария Павловна. Но иногда она получала и такие удары, от которых долго не могла прийти в себя. На одном из придворных балов Мария Федоровна публично прокомментировала внешний облик родственницы. «Бог знает, на что она похожа, она такая красная, что можно подумать, что она пьет», — заметила императрица. Высказывание Марии Федоровны со скоростью электричества облетело все гостиные. Конечно, его находили не слишком изящным, но зато «пуля попала точно в цель». После таких потрясений тридцатилетней великой княгине, считавшей себя неотразимой красавицей, действительно надо было срочно ехать «лечить нервы» в Биарриц или Баден-Баден!

В силу своего высокого династического статуса и неуемного самомнения, Мария Павловна весьма основательно готовилась к устройству семейного будущего своих детей. Она непременно хотела, чтобы их жизни скрепили семейные узы лишь с европейскими принцессами и принцами «первого круга». Когда встал вопрос о замужестве единственной ее дочери Елены, то у Михень не было никаких колебаний. Она отвергла нескольких претендентов по причине их «недостаточной родовитости». Великий князь Константин Константинович записал в дневнике 7 августа 1900 года: «Ники (греческий принц) долго ехал верхом с Еленой, которая ему нравится, как и он ей, но Мария Павловна сделала дочери за это выговор и сказала Георгию, что Ники, как не будущий король и не имеющий состояния, не может рассчитывать жениться на Елене. И она, и Ники ходят как в воду опущенные. Слышал, что Михень мечтает выдать дочь за наследника (греческой короны), воображая, что это разрешат». Желанная комбинация не удалась. В итоге Марии Павловне пришлось смириться: через два года, в 1902-м, состоялась свадьба ее дочери Елены и принца Николая Греческого.

Достойные партии для сыновей подобрать было еще сложнее. Сын Борис уже с молодых лет вел «рассеянный» образ жизни. Его любовные похождения служили темами бесконечных разговоров в свете. Он заимел репутацию повесы и ловеласа. Его «коллекция мужских побед» включала замужних дам и молодых девиц самого разного происхождения и положения, начиная с аристократок и кончая обыкновенными городскими шлюхами. Англоман, игрок, любитель веселых пирушек долго не собирался идти к алтарю.

Похождения Бориса доставили амбициозной Марии Павловне немало переживаний. В конце концов она нашла для своего великовозрастного сына-бонвивана, как ей показалось, подходящую невесту — старшую дочь Николая II великую княжну Ольгу Николаевну. Однако и здесь Марию Павловну ждало горькое разочарование: императорская чета, как только прознала о таком плане, сразу же выступила резко против. Александра Федоровна не могла понять, как такая идея вообще могла прийти в голову. Своему мужу писала в сентябре 1916-го, что невозможно и помыслить, чтобы «отдать чистую, свежую, на восемнадцать лет моложе его девушку полуизношенному, пресыщенному человеку тридцати восьми лет, чтобы она жила в доме, где он сожительствовал со столькими женщинами». Марии Павловне так и не удалось решить брачный вопрос Бориса. Он сам его решил. Оказавшись в эмиграции, в 1919 году обвенчался в Генуе с дочерью полковника Зинаидой Рашевской (1898-1963), успевшей к тому времени уже один раз выйти замуж и развестись.

Личная жизнь младшего сына Марии Павловны, Андрея Владимировича, тоже складывалась «не по ранжиру». Он много лет сожительствовал с балериной Матильдой Кшесинской. Против этой связи матушка, как женщина свободных нравов, ничего принципиально не имела. Однако все время волновала мысль о законной спутнице. Михень так и умерла, не увидев своего Андрея женатым и не узнав о семейном позоре. Уже после ее смерти великий князь обвенчался с Матильдой в 1921 году в Каннах.

Больше всего внимания и забот Мария Павловна уделяла устройству брачных дел своего старшенького, «дорогого мальчика» Кирилла. Когда ему исполнилось тридцать лет, он познакомился с дамой, которая захватила его воображение. Хотя она и не была красавицей, но в ней было столько «душевного магнетизма», что мысли о ней Кирилла не оставляли. Они встречались время от времени, вели милые беседы, которые их делали друг другу все ближе и ближе. Постепенно великий князь пришел к убеждению, что и он ей весьма мил. Кирилл готов был тотчас обвенчаться, но возникала одна сложность. «Прелестница» уже была замужем. Высокородное положение его избранницы делало вопрос о разводе весьма и весьма проблематичным.

Дама его сердца — дочь герцогини и герцога Эдинбургских — доводилась Кириллу двоюродной сестрой. Звали ее Виктория-Мелита (1876-1936). Она являлась дважды монаршей внучкой: по линии матери — императору Александру II, а по линии отца — английской королеве Виктории. В 1894 году принцесса вышла замуж за владетельного герцога Гессенского Эрнста-Людвига, брата императрицы Александры Федоровны. Викторию-Мелиту все родные звали Даки (Уточка). В 1895 году она родила дочь Елизавету (1895-1903). В 1900 году у нее прошли вторые роды, но ребенок оказался мертворожденным.

К этому времени Виктория-Мелита фактически порвала все отношения со своим супругом герцогом Гессенским. Через год, в декабре 1901-го, развод был оформлен официально (в отличие от православия, в протестантизме это не составляло особого труда). Известие о намерении развестись, а затем и сам развод вызвали в царской семье потрясение. Александра Федоровна, которая очень была близка с братом, знала о том, что семейная жизнь Эрни и Даки далека от идеала. Гессенская герцогиня не походила на нежную и любящую супругу. Уже через пару лет после замужества она начала вести себя совсем неподобающе. Тяга к развлечениям, желание тратить без оглядки деньги на украшения и наряды приводили к столкновению с супругом.

Владетельный герцог пытался образумить, объяснял, что казна герцогства очень скромна; что он не может выходить в расходах за пределы годового бюджета. Но куда там! Герцогиня воспринимала все это как личное оскорбление. Она не желала иметь никаких «политических объяснений» с мужчинами. С их стороны она требовала лишь поклонения. Жизнь с Эрнстом становилась для нее «невыносимой». Скандалы следовали один за другим, инициатором их всегда была «маленькая принцесса». Уверенности герцогини добавляло то, что в числе ее обожателей появился человек, боготворивший ее, готовый исполнять любой каприз. К тому же он имел достаточно средств и мог оплачивать дорогие прихоти. Этим человеком оказался Кирилл Владимирович.

Виктория-Мелита, решив развестись с мужем, прекрасно понимала, что придется давать объяснения своей многочисленной родне по всей Европе. Не совсем ясно, кто подсказал не блиставшей умом герцогине «верный ход»: чтобы оправдать себя, надо опорочить супруга. Не исключено, что здесь не обошлось без участия прожженной интриганки Марии Павловны, которая была хранительницей сердечной тайны Кирилла и очень ему сочувствовала. Одним словом, спасительный аргумент был найден: Даки не может состоять в браке с Эрнстом-Людвигом потому, что он гомосексуалист. Еще до официального оформления развода слушок о том пошел гулять.

Брат Кирилла Андрей Владимирович прямо всем рассказывал, что Даки не была счастлива, так как «герцог отличался склонностью к мальчикам». То же повторял Борис Владимирович, а затем подхватили и другие. Для инсинуаторов эта сплетня была хороша тем, что ее невозможно было опровергнуть. То, что герцог и герцогиня имели полноценное супружество, что у них родилось двое детей, в данном случае не имело никакого значения. Ярлык развратника был повешен, Даки превращалась в жертву.

Когда подобная весть достигла ушей императрицы Александры Федоровны, ее охватило неописуемое расстройство. Грязь на брата! На их семью! Ей было больно и тяжело. Она знала, что Даки никогда не была добродетельной женой, знала, что та слишком фривольно вела себя с мужчинами, но никогда не позволяла никаких критических замечаний по ее адресу. Когда же из окружения Даки вылетела эта бесстыдная сплетня, царица была сокрушена. Она стала презирать Даки. Сестре царя Ксении Александра Федоровна писала в ноябре 1901 года: «Прошу тебя об одном, дорогая Ксения, когда бы ни услышала скверные сплетни, сейчас же останови их». Но императрица обращалась не по адресу: Ксения обожала сплетни и не только их собирала, но и популяризировала.

После развода Кирилл утешал свою «испепеленную розу», как мог. Он уехал с ней на Лазурный Берег, где старался изо всех сил. Денег и времени не жалел. Готов был жениться, но оставалось еще одно препятствие: надо было получить согласие Николая II. После всей этой скандальной истории о том не могло быть и речи, так как глава фамилии отправил Кириллу послание, где прямо объявил свою волю. В ответ «печальный рыцарь» в марте 1903 года писал: «Дорогой Ники! Борис привез мне твое письмо. Конечно, я не пойду против твоего желания и ясно сознаю невозможность этого брака. Но прошу Тебя об одном: разреши мне видеть Даки и лично с ней переговорить о твоем решении. Нам обоим будет легче, и Ты поймешь, дорогой Ники, что после Твоего письма мне нужно ее видеть. Только я один могу ее поддержать в эту тяжелую для нас минуту, в которую рушатся все дорогие мечты о счастье. Мы нуждаемся теперь во взаимной поддержке. Мне все-таки очень, очень тяжело. Глубоко Тебе преданный Кирилл». Кузен царя, как казалось, принимал царскую волю и готов был следовать долгу и традиции.

Трудно сказать, как бы обернулись дела в дальнейшем, если бы в 1904 году Япония не напала на Россию. Началась русско-японская война, и Кирилл, как морской офицер, отправился на театр военных действий на Дальнем Востоке. Он находился на борту флагманского эскадренного броненосца «Петропавловск», когда тот 31 марта 1904 года подорвался на мине и затонул за несколько минут. Из находившихся на корабле более 700 человек спастись удалось лишь 80. В их числе оказался и великий князь Кирилл.

Погружение в преисподнюю и счастливое спасение Кирилл Владимирович описал сам: «Я прыгнул в бурлящий водоворот. Что-то резко ударило меня в спину. Вокруг бушевал ураган. Страшная сила водной стихии захватила меня и штопором потянула в черную пропасть, засасывая все глубже и глубже, пока все вокруг не погрузилось во тьму. Казалось, спасения не было… В голове мелькнула короткая молитва и мысль о женщине, которую любил». Кириллу Владимировичу удалось выплыть, и вскоре его подобрала команда спасателей. Хотя у великого князя была сильно ушиблена спина и обожжено лицо, но серьезных повреждений удалось избежать. В конце апреля он вернулся в столицу героем, и его сразу же принял император. После беседы с царем Кирилл получил разрешение уехать за границу для поправки здоровья.

Он мчался в Европу, как «пуля, точно посланная в цель». Мечтал встретиться с Даки, о которой помнил даже на краю жизни. Прошло еще некоторое время, и 25 сентября 1905 года они тайно обвенчались в маленькой домовой православной церкви в местечке Тагернзее около Мюнхена. Наконец-то после многомесячных страданий и переживаний стали мужем и женой. Кирилл сам решил рассказать о том Николаю II и с этим поехал на родину.

Весть о поступке Кирилла вызвала у главы династии глубокое возмущение. Кирилл дважды нарушил закон: династический (пренебрег царским запретом) и церковный (Православная Церковь не разрешала браки между двоюродными родственниками). И при этом еще собирается приехать объясняться! «Я должен сознаться, что это нахальство меня ужасно рассердило потому, что он отлично знал, что не имеет никакого права приезжать после свадьбы», — писал венценосец матери. Еще раньше при личной беседе император предупредил кузена, что если тот женится без его согласия, то будет уволен со службы, получит запрет на въезд в Россию, лишится денежного содержания и даже титула великого князя. Все это «нахал» Кирилл Владимирович слышал, но был уверен, что «добрый Ники» не посмеет с ним поступить таким образом.

Негодовала и вдовствующая императрица Мария Федоровна. В письме сыну восклицала: «Свадьба Кирилла и его приезд в Петербург? Это такое глупое нахальство, еще небывалое. Как он смеет явиться к тебе после этого акта, отлично зная, что его ожидает, и поставить тебя в эту ужасную ситуацию. Это просто бесстыдно, и поведение тети Михень в этой истории просто необъяснимо… Что меня сердит больше всего, так это то, что они думают только о себе и по существу насмехаются над всеми принципами и законами, да это еще в такое тяжелое и опасное время, когда у тебя уже достаточно мучений и беспокойств и без этого».

Царь Кирилла не принял, и тому было предписано в 24 часа покинуть пределы империи. Кирилл Владимирович был лишен звания флигель-адъютанта (члена императорской свиты), уволен со службы, его средства в России были заморожены. Царь и царица настолько были возмущены поступком родственника, что Николай II даже неофициально обсуждал вопрос о лишении его великокняжеского достоинства. Однако до такой беспрецедентной меры дело не дошло.

На стороне же молодоженов были мать, отец, братья и сестра. А это большая сила. Марии Павловне нравился брак старшего сына. Он был «по ранжиру», он соответствовал высокому положению их семьи. Отец тоже не возражал и когда узнал, что царь намерен подвергнуть Кирилла наказанию, то немедленно отправился в Петергоф, чтобы заставить племянника не прибегать к подобным действиям. Объяснение получилось бурным. Дядя чуть не кричал на царя, но тот выдержанно, спокойно и решительно заявил, что Кирилл нарушил закон и должен за это ответить. Отец просто клокотал от негодования, он представлял сына «жертвой интриг», пытался убедить, что его соблазнила «развратная женщина», что он достоин жалости. Монарх был непреклонен. Тогда дядя демонстративно заявил, что уходит в отставку со всех постов. Вскоре тот отставку и получил.

Мария Павловна от возмущения «царской несправедливостью» потеряла сон и аппетит. Она давно не испытывала никакой симпатии ни к императору, ни к императрице, но теперь ее отношение переросло в ненависть. Николай не заблуждался на этот счет и в письме матери заметил: «Интересно было бы знать, что думает тетя Михень? Как она должна была нас ненавидеть!» Злобствование родственников императора не остановило. Кирилл получил все наказания, кроме одного: великокняжеского достоинства его все же не лишили.

Кирилл и его Даки были счастливы. Они обосновались в Европе и вели идиллическую жизнь состоятельных господ. Большую часть времени проводили на своей вилле в Каннах, катались на собственной яхте, делали визиты, принимали сами. Виктория-Мелита увлеклась живописью, и Кирилл восхищался натюрмортами жены, которые казались ему «шедеврами». В России бушевал революционный шторм, который «лодку любви» совсем не раскачивал. Супруги ждали и верили, что рано или поздно все образуется. В январе 1907 года у них родилась дочь Мария, а в апреле 1909 года — дочь Кира.

Ко времени появления второго ребенка положение супругов было узаконено. Чтобы не усугублять раскол династии, испытывая жалось к несчастному дяде Владимиру, который после этой истории серьезно занемог, Николай II проявил поистине царское великодушие. В 1907 году супруга Кирилла получила титул великой княгини Виктории Федоровны. Фактически их брак был признан, супружеская чета и их потомство получали все права и преимущества членов императорской фамилии.

Кузен царя несколько раз приезжал в Россию, но окончательно вся семья перебралась туда лишь в 1910 году. Виновник скандала позднее писал, что, «когда я вернулся на Родину и всем распрям пришел конец», царь с царицей «были бесконечно добры ко мне и Даки». В период полной династической реабилитации Кирилла произошло и еще одно событие, которое внешне с вышеуказанным вроде бы и не связано: Мария Павловна приняла православие. На самом деле глубинная связь тут имелась прямая.

Претенциозная и расчетливая Михень смотрела в будущее, а там, по ее предположениям, сын Кирилл вполне мог стать монархом. По преимуществу первородства он был третьим претендентом на престол. Прекрасно осведомленная о положении дел в царской семье, она знала, что наследник Алексей тяжело болен и может умереть в любой момент. Второй же претендент, брат царя Михаил, рано или поздно, но непременно женится на какой-нибудь особе явно не королевских кровей и тогда потеряет все права тронопреемства. Следующим же по старшинству идет Кирилл. Перспектива казалась вполне реальной, и Мария Павловна покинула лютеранскую конфессию, в которой находилась полвека, и присоединилась к православию. Ведь мать царя должна исповедовать государственную религию. Правда, династический закон подразумевал, что она должна являться православной к моменту рождения будущего царя, но здесь изменить уже было ничего нельзя.

Кирилла и Викторию принимали при дворе, они пользовались всеми приличествующими великокняжескому положению почестями. Однако близости между ними и царской семьей не наблюдалось. Александра Федоровна простила, но не забыла историю развода Даки. В свою очередь клан Владимировичей не только не забыл «оскорбление», но и не простил его венценосцам. Тон здесь задавала Михень, а эта дама не отличалась ни короткой памятью, ни добросердечием. По своему происхождению будучи «благородных кровей», благородством души она явно не отличалась.

С началом Первой мировой войны «флорентийское палаццо» стало центром династической оппозиции монарху. В нарушение всех писаных и неписаных норм, пренебрегая всеми традициями и правилами благопристойности, Мария Павловна вела себя так, как вели себя те, кто жаждал крушения. Не было, наверное, таких оскорблений, которые не прозвучали бы по адресу царя и царицы, не существовало таких аспектов государственной политики, которые Михень и ее окружение не осмеивали бы и не шельмовали. Сынки матушке всегда поддакивали, так как в силу своих небогатых умственных способностей тягаться с ней в искусстве инсинуаций не могли. Да этого и не требовалось. С подобной «работой» вполне справлялась и одна Мария Павловна.

Невестка же Михень, великая княгиня Виктория Федоровна, тоже была очень «оппозиционна». Слушала речи свекрови и полностью с ней соглашалась. Она терпеть не могла царицу, не уважала Николая II, и ей тоже все казалось в России «неправильным». Не научившись даже сносно изъясняться по-русски (до самой смерти родным языком своего деда и матери так и не овладела), она на хорошем французском или английском языке непременно высказывала критические замечания о положении дел в России. Ничего своего она выдумать не умела, лишь подпевала Марии Павловне.

Михень же, сидя в своих золоченых апартаментах, увешанная сапфирами и изумрудами (она обожала эти камни), исторгала такую хулу на власть, которой могли позавидовать «профессиональные революционеры». Причем эти речи слышали не только ее близкие, но и многочисленные гости как из числа соотечественников, так и иностранцев. В конце концов «непререкаемая пифия» договорилась до того, что «Александру Федоровну и ее клику надо уничтожить». Она надеялась, что в случае династического переворота ее «зеленоглазый мальчик» станет царем. То, о чем грезила многие десятилетия, теперь казалось совсем близко. В начале 1917 года Михень, отбыв из Петрограда для лечения в Кисловодск, заявила перед отъездом, что «вернется, когда все будет кончено». Предчувствия ее не обманули: скоро действительно «все было кончено», кончено для царей, для России и для Марии Павловны с ее потомством.

В конце февраля 1917 года в Петрограде начались беспорядки, которые очень быстро стали перерастать в целенаправленное выступление против власти. Государственная дума сделалась центром движения, к которому стекались все силы мятежников. 1 марта туда вдруг прибыл великий князь Кирилл Владимирович. Он привел состоявшее под его командованием подразделение гвардии — Гвардейский экипаж и заявил о верности новой власти.

Некоторые потом вспоминали, что кузен царя шел к Думе, нацепив красный бант. Другие же этот факт категорически отрицали. «Был бант» — «не было банта», по этому поводу страсти не утихли по сию пору. Фокусируясь на мелочах, такая дискуссия умышленно замалчивает главное: еще до отречения от престола монарха его родственник изменил воинской присяге, изменил великокняжеской клятве. Что бы ни говорил потом сам двоюродный брат царя, какие бы доводы ни приводил, что бы там ни писали различные оправдатели из числа его клевретов, факт остается фактом: Кирилл Владимирович совершил клятвопреступление. Первый раз в 1905 году, когда нарушил слово, данное царю, второй — в революционном 1917-м. Воистину: один раз предавший может предать снова и снова.

Унеся ноги из России, Кирилл и Даки сначала обосновались в Финляндии. Там у них родился сын Владимир. Затем переехали во Францию, где в провинции Бретань в местечке Сен-Бриак они купили дом. Там проживали большую часть времени. Однако великокняжеская чета не собиралась вести тихую жизнь отверженных эмигрантов. После смерти Марии Павловны в 1920 году роль «первой скрипки» в концерте Владимировичей (все они спаслись) взяла на себя Виктория Федоровна. Не обладая большим умом, эта внучка королевы Виктории была в избытке наделена энергией. Она взяла в свои руки не только повседневные заботы семьи. Ее деятельной и чванливой натуре требовалось нечто большее. И она придумала усладу: она сделала Кирилла царем.

К моменту крушения монархии в России Кириллу было лишь чуть больше сорока лет. После всех перипетий революции он очень быстро начал сдавать: осунулся, обрюзг, потерял величественную осанку. Даже его легендарные зеленые глаза как-то потускнели. Не исключено, что он бы очень быстро угас, если бы рядом с ним не находилась женщина, которая совсем не собиралась становиться рабыней обстоятельств. Она «вдохнула в супруга жизнь». Стала его управителем и вдохновителем. В 1922 году Кирилл Владимирович провозгласил себя местоблюстителем престола, а в августе 1924-го в Париже — императором. Появился новый монарх — Кирилл I. Державы своей он не имел, но в некоторых ресторанах имел свой столик.

Монархической России уже давно не существовало, никакого престола в наличии не было. К тому же Кирилл Владимирович письменно в 1917 году отказался от своих династических прав. Ну и что? Главное, в наличии был претендент, который «на основании Основных законов Российской империи» в Париже назвал себя царем. Опять же не имело значения, что была жива настоящая царица — Мария Федоровна, которой о грядущем «воцарении» даже не удосужились сообщить. Началась «Кириллиада», которую многие с полным основанием называли по имени царской супруги «Викториадой».

«Его Величество» стал изображать правителя: издавать указы, манифесты, присваивать дворянские титулы, офицерские звания. Эта «игра в царя» немалому числу лиц пришлась по душе. Разбросанные по всему свету, влачившие часто просто жалкое существование, некоторые русские изгои увидели в парижском царе надежду, отблеск сгинувшей великой империи, детьми которой, людьми мифа и мечты они оставались до конца.

Кирилла «признали» и некоторые из Романовых. В их числе и постаревший, но все такой же неугомонный и жизнелюбивый, как в давние молодые годы, великий князь Александр Михайлович. Но даже он, когда оказался в рыбацкой деревушке Сен-Бриак, где размещался «двор императора», даже он, имевший богатое воображение и чуждый всяких условностей, даже он вынужден был развести руками. «Пафос вперемежку с комедией и слепота, погоняемая надеждой, образуют костяк этого отстраненного мира условностей. Ничего реального, все бутафория».

Виктория относилась к этой «бутафории» вполне серьезно. Она умудрилась завести свой двор, окружить себя приспешниками, которые многие годы играли первые роли в этом театре теней. Имея родственные связи с династиями Англии, Испании и Румынии, бескомпромиссная Даки хотела, чтобы ее везде принимали «как настоящую». Из этого почти ничего не получалось, что угнетало и расстраивало «царицу из Сен-Бриака». Ей приходилось постоянно вояжировать по всей Западной Европе, чтобы, не дай Бог, о ней не забыли. Надо было постоянно разбирать свары, склоки и финансовые махинации в рядах «кирилловцев», разоблачать «козни врагов», которых у парижского императора имелось немало.

Муж дряхлел на глазах и без нее исполнять свои «монаршие обязанности» был не в силах. К тому же пришла пора устраивать брачные дела своих дочерей, и с этим тоже было немало хлопот. «Царица Виктория» «просто разрывалась». В феврале 1936 года она заболела и 2 марта в возрасте 59 лет скончалась. Ее похоронили в фамильном склепе в Кобурге.

Кирилл после смерти свой возлюбленной супруги прожил менее трех лет. Это было самое тяжелое время его жизни. Он каждый день вспоминал Викторию, часами рассматривал ее фотографии, перечитывал письма. Он перестал быть «царем», теперь это был старый одинокий мужчина, которого не могло развеселить даже присутствие детей. Скончался он в октябре 1938 года и был погребен рядом с Викторией в Кобурге. В 1995 году прах супружеской пары был перевезен в великокняжескую усыпальницу Петропавловского собора в Санкт-Петербурге.

Из книги А.Н. Боханов «Романовы», М., ООО «АСТ-ПРЕСС-КНИГА», 2003, глава «Мальчик, Уточка и корона империи», с. 304-325.