Родившийся в 1858 году внук Николая I Константин Константинович честно, нелукаво служил России и двум государям — Александру III и Николаю II — на разных должностях: на флоте, в гвардейских Измайловском и Преображенском полках. Занимал посты президента Академии наук и главного начальника военно-учебных заведений, носил звание флигель-адъютанта и генерал-лейтенанта. Но душа великого князя не принадлежала повседневным заботам.

Единственный из всего романовского клана, он оставил о себе память в истории русской поэзии. Для человека царскородного круга то было совсем необычно и непривычно. Никто из родни не воспринимал поэтические экзерциции «милого Кости» как серьезное занятие. Никто… кроме него самого. «Призвание поэта для меня высшая и святейшая из обязанностей», — написал на пороге своего тридцатичетырехлетия.

Когда меня волной холодной
Объемлет мира суета —
Звездой мне служит путеводной
Любовь и красота.
Поклонялся только им. Природа воспринималась как «нетленный шедевр», а любовь — как высший дар Творца. Его воображение надолго могли захватить вещи и образы, почти не замечаемые другими. Ветка майской сирени, букетик ландышей, пение соловья, ароматы и шорохи летней ночи, вид из окна, старая картина, улыбка женщины, цвета зари, переменчивые краски моря и многое другое, извечно-мимолетное, запечатлевалось, волновало и воодушевляло.

Он был поэтом по призванию, по своему земному предназначению. Именно поэтому так взволнованно и придирчиво относился к своему творчеству. «Сам я себя считаю даровитым и много жду от себя, но, кажется, это только самолюбие и я сойду в могилу заурядным стихотворцем. Ради своего рождения и положения я пользуюсь известностью, вниманием, даже расположением к моей Музе. Но великие поэты редко бывают ценимы современниками. Я не великий поэт и никогда великим не буду, как мне этого ни хочется», — делал беспощадный вывод тридцатилетний великий князь.

Перед титанами склонялся беспрекословно, но всегда мучил вопрос: как такие гении, как Пушкин и Шекспир, достигают совершенства даже в простых вещах. Это чудо несказанное, это дар Божий. Почему же он, не представляющий жизни без поэтического сочинительства, почему он не может, как они, почему ему так трудно все дается и редко получается, как хотелось бы?

«Я все более сомневаюсь в своих силах. Другие в мои годы так много уже сделали. А между тем самолюбия у меня — неисчерпаемая бездна. Все мечтаю, что и меня когда-нибудь поставят наряду с великими деятелями искусства. Про кого бы из художников я ни читал, все примеряю на себя, вчитываюсь, присматриваюсь, чтоб заметить, нет ли в развитии моего дарования чего-либо сходного с постепенным совершенствованием великих людей художества. И мне временами представляется, что иссяк во мне источник вдохновения». Такую запись оставил в дневнике 33-летний Константин Константинович в конце 1891 года. Великого князя сомнения не оставляли. Знал, что не сумел сказать так, как великие до него, не постиг таинства их мастерства.

У него уже было имя; под псевдонимом «К.Р.» опубликованы два сборника стихов, получивших в газетах и журналах сочувственные отклики, а крупнейшие художники слова — А.А. Фет, А.Н. Майков, И.А. Гончаров прислали ему одобрительные письма. В свою очередь «первый композитор России» — Петр Ильич Чайковский сочинил несколько романсов на его стихи, ставших сразу очень популярными. Творческая дружба с Чайковским давала много уму и сердцу. Смерть композитора стала тяжелой утратой. В дневнике 24 октября 1893 года записал: «В эту минуту получил телеграмму от Модеста Чайковского: Петр Ильич в 3 часа ночи скончался. Сердце болью сжимается. Я любил его и почитал как музыканта. Мы были в хороших, сердечных отношениях, мне будет недоставать его. Мы с ним переписывались, у меня хранится немало его писем».

Натура великого князя трепетно реагировала на все, что давало пищу чувству, вызывало сильные эмоции, порой доходившие до экзальтации. Его происхождение, воспитание и окружение обязывали быть сдержанным, управлять собой даже в самых необычных ситуациях. И он выдерживал, почти все 57 лет своей жизни. Для любого поэта-лирика, а К.Р. принадлежал к числу таковых, летопись его жизни, «биография души» — стихи. Там о многом сказано, все объяснено, все… кроме самого сокровенного.
В душе моей загадочной есть тайны,
Которых не поведать языком,
И постигаются случайно
Они лишь сердцем, не умом.
Так написал великий князь в стихах, посвященных своей жене, через три месяца после венчания.

Константин Константинович женился в апреле 1884 года на немецкой принцессе Елизавете (Елизавета-Августа-Мария-Агнесса) Саксен-Альтенбургской (1865-1927), получившей в России имя Елизаветы Маврикиевны. Он был тогда на пороге двадцатишестилетия; его избраннице только недавно минуло девятнадцать лет. Это был выбор великого князя.

Милая, скромная, улыбчивая принцесса покорила сердце Константина Константиновича. Ему так было уютно, когда приезжал в Альтенбург («Старгород», как шутливо на русский манер называл князь этот небольшой немецкий городок — столицу герцогства). Казалось, что рядом с Елизаветой будет тепло и спокойно, именно так, как грезилось о семейной жизни. В пользу этой партии была очень расположена мать Константина великая княгиня Александра Иосифовна, сама урожденная альтенбургская принцесса (Елизавета приходилась ей двоюродной племянницей). Убеждение Мамá тоже сыграло свою роль.

Однако довольно быстро после свадьбы Константин понял, что он не найдет в жене душевного друга. Елизавета оказалась слишком простой, обреченно заземленной. Он знал об этом раньше, но думал, что сможет перебороть незатейливость вкусов и представлений своей «Лилиньки».

«Со мною у нее редко бывают настоящие разговоры. Она обыкновенно рассказывает мне общие места. Надо много терпения. Она считает меня гораздо выше себя и удивляется моей доверчивости. В ней есть общая Альтенбургскому семейству подозрительность, безграничная боязливость, пустота и приверженность к новостям, кажущимся мне не стоящими никакого внимания. Переделаю ли я ее на свой лад когда-нибудь? Часто мною овладевает тоска». Так размышлял великий князь уже через несколько месяцев после свадьбы. Елизавету интересовало и увлекало главным образом то, что заботило большинство окружающих, но что оставляло равнодушным мужа-поэта.

Константин Константинович изо всех сил стремился увлечь жену темами высокими, проблемами вечными: Жизнь и Смерть, Дух и Плоть, Свет и Тьма. Не раз вступал с ней в разговоры о Боге и потаенном смысле всего сущего. Читал и излагал собственное понимание различных мест Священного Писания, делился мыслями и впечатлениями по поводу различных литературных произведений.

Он уже много лет просто боготворил Достоевского, его сочинения открывали столько важного и до того не высказанного. К.Р. считал Достоевского не только большим писателем, но и пророком. Он сам с ним несколько раз встречался, слушал авторское чтение произведений, всегда почти вызывавшее слезы, а затем долгое время находился под впечатлением. Когда в начале 1881-го Федор Михайлович скончался, то для Константина Константиновича это стало большим личным горем.

Через десять лет после смерти Достоевского великий князь вспоминал: «Я еще был мальчишкой, мне едва было 20 лет, когда я познакомился с творцом Преступления и Наказания. Я еще не писал стихов, а уже и тогда меня притягивал к себе этот человек. Он относился ко мне с расположением, и помню, как однажды предсказал мне великую будущность. Я верю, что он обладал даром пророчества».

Своей супруге рассказывал о Достоевском не раз. Читал отрывки из произведений, старался по-немецки подробно передавать смысл русского текста, который для Елизаветы оставался «тайной за семью печатями». Но однажды заметил, что она при его чтении задремала. Константин испытал потрясение. После того случая просветительские занятия прекратились. Елизавета не выказывала интереса, а он больше ей не навязывал…

Жену и мужа разделял не только Достоевский. По-разному относились они и к вере. Он — православный, она — протестантка. Еще когда встал вопрос о браке, то родителям невесты было твердо обещано, что их дочь имеет полное право сохранять приверженность своей конфессии. Женитьба великого князя Константина никак не затрагивала вопроса тронопреемства (князь представлял боковую ветвь царского рода), а следовательно, обязательного перехода в православие не предусматривалось. Елизавета Маврикиевна (в романовском кругу ее окрестили Маврой) не проявляла никакой тяги к православию, к которому принадлежал супруг и все их дети.

В «личное дело» жены Константин Константинович никогда не вторгался, но на душе оставался горький осадок. После восьми лет брака записал: «Воспитанная в строгих лютеранских понятиях, она убежденная протестантка и относится к нашему православию благодушно только в силу каждому хорошему человеку присущей веротерпимости. Она пока не понимает православия, духа его, необходимого для русских, хоть она довольно близко знакома с нашими догматами и обрядами. Но тут мало знать, надо чувствовать, а это не всякому дано». Елизавете не было дано. Прожив в России почти 35 лет, так и не приняла православия.

Шли годы, у Константина и Елизаветы появлялись дети, князья и княжны императорской крови: Иоанн (1886-1918), Гавриил (1887-1955), Татьяна (1890-1970), Константин (1890-1918), Олег (1892-1914), Игорь (1894-1918), Георгий (1903-1938), Наталья (1905-1905), Вера (1906-2001). Семья Константина была самой многочисленной из всех великокняжеских семей. Зимой жили в Мраморном дворце в центре Петербурга, на лето перебирались или в Павловск, или в Стрельну.

«Константиновичи» производили впечатление большой и дружной семьи, но так все выглядело только со стороны. Мужа и жену объединяли только дети и формальные династические обязательства. Действительного же «единения душ» так и не наступило. За пределами детской, вне родительских забот общего почти не было. Константина неизменно волновали духовные и интеллектуальные темы. Мавра же вся растворилась в семейно-хозяйственных делах, с жаром отдавалась светским новостям и сплетням. Прожив более тридцати лет в браке, супруга не стала К. Р. духовно близкой.
Я не могу писать стихов,
Когда встречаются порою
Средь всяких дрязг и пустяков
Со лживой пошлостью людскою.
Я говорил себе не раз:
Оставь, не обращай вниманья!
Смотри, не каждый ли из нас
Несовершенное созданье?
Мы жертвы слабые судьбы,
Поступки наши так понятны:
У розы даже есть шипы,
И ведь на самом солнце пятна.
Но нет, пусть ум твердит свое!
Душа с рассудком не мирится,
И сердце бедное мое
Тоской и злобою томится…

«Пошлости», «дрязг» и «пустяков» вокруг было много. И Константин Константинович старался укрыться, замкнуться в своем мире, в мире звуков и образов, ему понятных и приятных. Богатое воображение сотворило вторую, как теперь сказали бы, виртуальную реальность, где обитала душа поэта. Там он был полновластен и счастлив. Не с кем было тем поделиться, некого было туда пригласить. Друзей, понимающих и чувствующих равнозначно, не существовало.

В детстве и юношестве имелось несколько человек, близких по духу и интересам: сестра Ольга, братья Николай и Дмитрий, кузен Сергей Александрович. Годы развели… Одиночество скрашивали стихосложение и переводы. Особенно Шекспира. Более десяти лет К. Р. переводил «Гамлета». И хотя знал английский язык очень хорошо, но то, что получалось, не удовлетворяло. Чувствовал: в оригинале Шекспир звучит сильнее, образы куда выразительней, чем в переводе. Пытался добиться соответствия. Перечитал все русские издания «Гамлета», буквально измучил своих европейских и близких и дальних родственников выяснениями точных значений тех или иных слов и выражений. В 1900 году «Гамлет» в переводе К.Р. был издан. В шекспироведении этот перевод до сих пор считается классическим…

Не имея близких друзей, Константин доверял свои мысли и чувства дневнику. Перед смертью завещал все личные записи Академии наук, поставив условие: вскрыть ларец с дневниками лишь через 90 лет после его кончины. Это время должно было бы наступить в 2005 году, но все изменилось гораздо раньше: революция 1917 года свергла династию Романовых и со всех документов, даже самых интимных, были сорваны покровы. Не стали исключением и 66 толстых тетрадей, куда Константин каждодневно заносил свои мысли и впечатления с 1870 по 1915 год.

Автор предстает человеком страстным, ищущим, метущимся, лишенным самодовольства как в юности, так и в зрелые годы. Это была честная и одинокая душа. Дневнику он открывал все, не таясь, размышлял обо всем, что волновало, озадачивало, заботило. Не раз возникало сомнение: стоит ли оставлять потомкам описания самых нелицеприятных мыслей и дел? После мучительных раздумий всегда приходил к одному и тому же заключению: он должен быть честным не только перед Богом, но и перед людьми.

Вера в Бога, долг перед своим происхождением и положением постоянно подвергались испытанию.
Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем промышлением.
Чтоб и душу Тебе посвятить,
И всю жизнь с каждым сердца биением.
Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердную волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.
Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью,
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить.

Греховные соблазны обступали со всех сторон. Великокняжеское положение обязывало быть чрезвычайно осторожным в словах и делах. Великим князьям ничего не прощали и ничего не забывали. В одном из писем кузену Сергею Александровичу в 1883 году заметил: «Нам теперь стоит позавтракать у Донона (французский ресторан в Петербурге), выпить бутылку шампанского, чтобы свет оплакал на век нашу нравственность. Это очень смешно, и нечего обращать внимания. Брань на вороту не виснет».

Любовь и благодарность к Господу переполняли душу К.Р. последние годы жизни, придавали его земному существованию глубокий смысл. Эти чувства подвигли на многотрудное дело — создание большого драматического произведения о последних днях жизни, смерти и воскресении Спасителя. Великий князь свыше десяти лет трудился, размышлял, перечитал и изучил неимоверное количество богословской литературы. Его консультировали лучшие специалисты по библейской истории, он сам анализировал тексты древних авторов. Драма «Царь Иудейский» была поставлена на сцене Эрмитажного театра 9 января 1914 года.

Последние годы жизни великий князь Константин Константинович приобщился к тайне великой любви, заповеданной Господом. Скончался он 2 (15) июня 1915 года в Павловске.

Статья написана по материалам книги А.Н. Боханов «Романовы», М., ООО «АСТ-ПРЕСС-КНИГА», 2003, с. 173-189.