О Москва, Москва! Жить и умереть в тебе,
Белокаменная, — есть верх моих желаний.

В. Г. Белинский

Ни один русский город не связан так с литературой, как Москва. Дома, улицы, бульвары и площади буквально сроднились с романами, поэмами, песнями, — они неотрывны от писательских биографий и воспринимаются ныне как живые страницы литературы. В стихах, письмах, повестях, романах, дневниковых записях мы постоянно встречаем мысль, которую взволнованно высказал Белинский: «…нигде сердце русского не бьется так сильно, так радостно, как в Москве».

Литературные воспоминания возникают на каждом шагу. Глядя с Воробьевых гор на простор Москвы-реки, на каменные громады города, нельзя не вспомнить, что некогда здесь, на холме, юные Герцен и Огарев дали «Ганнибалову клятву» бороться всю жизнь против крепостного права, за освобождение крестьян.

Гуляя по Тверскому бульвару, легко представить на аллее поэта-бунтаря Александра Полежаева, совсем еще юного, шутящего с друзьями-студентами, среди которых он разглядит Сашку — будущего героя вольнолюбивой поэмы. А вот здание на углу Страстного бульвара и Петровки, где в старых книгах, пораженный их обилием, рылся Стендаль, офицер армии Наполеона. Пять недель Анри Бейль (Стендаль — это его псевдоним), интендант, бродил по Москве, неведомой ему ранее.

Когда начались пожары, он перебрался в лагерь возле Петровского подъездного дворца. В письме к сестре он так отозвался о Москве: «Этот город был незнаком Европе, в нем было от шестисот до восьмисот дворцов, подобных которым не было ни одного в Париже… Самое полное удобство соединилось здесь с блистательным изяществом». В своем же дневнике Стендаль отметил богатство московских книжных собраний.

У бронзового памятника Пушкину, в любое время года, всегда лежат свежие цветы. Их приносят школьники, студенты, молодые стихотворцы — словом, любители поэзии. Раньше памятник стоял в начале Тверского бульвара, позднее, в наши дни, его перенесли в центр Пушкинской площади. Торжественное же открытие памятника состоялось 6 июня 1880 года. Автор памятника — Александр Михайлович Опекушин, сын ярославского крепостного крестьянина. Опекушину удалось создать в бронзе и граните одухотворенный и достоверный образ великого поэта. Памятник по праву считается лучшим литературным памятником Москвы. Есть много восторженных описаний памятника; Сергей Есенин, например, мечтал, стоя перед монументом, чтобы его «степное пенье сумело бронзой прозвенеть».

Пушкин, как известно, родился в Москве, в Немецкой слободе, там, где теперь Бауманская улица. Дом, в котором жили Пушкины, не сохранился, на его месте стоит теперь школа, возле которой воздвигнут бюст поэта. Первые впечатления бытия Пушкин получил «у Харитонья в Огородниках», где находились знаменитые юсуповские палаты. Палаты в дни детства Пушкина были окружены садами, распланированными наподобие версальского парка. Каждый тогдашний парк стремился быть маленьким Версалем! В одном из стихотворений Пушкин писал: «И часто я украдкой убегал в великолепный мрак чужого сада, под свод искусственный порфирных скал». Юсуповский дворец и ныне поражает великолепием, парадным крыльцом с белокаменной лестницей. Рисуя приезд Татьяны Лариной в Москву, Пушкин вспомнил дом «у Харитонья в переулке».

Поблизости, у Разгуляя, на Старой Басманной, сохранился дом, где жил дядя поэта, Василий Львович Пушкин, автор поэмы «Опасный сосед», мадригалов и шутливых посланий. В доме дяди юный Пушкин бывал постоянно, здесь он впервые увидел многих московских литераторов. В доме Василия Львовича Пушкин провел первый вечер, когда возвратился в Москву в 1826 году.

Замечательный эпизод биографии Пушкина связан с домом № 4, что в Кривоколенном переулке. В пушкинскую пору дом принадлежал Веневитинову Д.В., юному поэту, дальнему родственнику Пушкина. Поговаривали, что он, Веневитинов, послужил прообразом пушкинского Ленского, хотя позднее это было оспорено.

12 октября 1826 года поэт, возвращенный из ссылки, читал свое новое творение — «Бориса Годунова». На чтении присутствовали выдающиеся люди, философы и публицисты: братья Хомяковы и Киреевские, историк Погодин, братья Веневитиновы… Погодин М.П. оставил взволнованное описание этой встречи:

«Ожиданный нами величавый жрец высокого искусства, — это был среднего роста, почти низенький человечек, с длинными, несколько курчавыми по концам волосами, без всяких притязаний, с живыми быстрыми глазами, с тихим приятным голосом, в черном сюртуке, в темном жилете, застегнутом наглухо, в небрежно повязанном галстуке. Вместо высокопарного языка богов мы услышали простую, ясную, обыкновенную и между тем пиитическую, увлекательную речь! Первые явления выслушаны тихо и спокойно, или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались.

Сцена летописателя с Григорием всех ошеломила. Мне показалось, что мой родной и любезный Нестор поднялся из могилы и говорит устами Пимена, мне послышался живой голос русского древнего летописца. А когда Пушкин дошел до рассказа Пимена о посещении Кириллова монастыря Иоанном Грозным, о молитве иноков «да ниспошлет господь покой его душе страдающей и бурной», мы просто все как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Кто вдруг вскочит с места, кто вскрикнет. То молчание, то взрыв восклицаний, например, при стихах Самозванца:
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла.

Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления… Явилось шампанское, и Пушкин одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь. Ему было приятно наше волнение. Он начал нам, поддавая жару, читать песни о Стеньке Разине, как он выплывал ночью по Волге на востроносой своей лодке, предисловие к «Руслану и Людмиле»: «У лукоморья дуб зеленый…» — начал рассказывать о плане для Дмитрия Самозванца, о палаче, который шутит с чернию, стоя у плахи на Красной площади в ожидании Шуйского, о Марине Мнишек с Самозванцем, сцену, которую написал он, гуляя верхом, и потом позабыл вполовину, о чем глубоко сожалел. О, какое удивительное то было утро, оставившее следы на всю жизнь. Не помню, как мы разошлись, как докончили день, как улеглись спать. Да едва ли кто и спал из нас в эту ночь».

Атмосферу пушкинской Москвы до некоторой степени передает улица Пречистенка, где сохранились дома, построенные в стиле классицизма и хранящие память о поэте и его окружении. В Вознесенском переулке сохранился дом № 6, где некогда жил поэт Баратынский, у которого часто бывал Пушкин. В одном из писем Пушкин заметил: «Мы (с Баратынским) всякий день видимся». По соседству находится дом Вяземского (№ 9), у которого живал Пушкин. Пушкин любил известного московского хлебосола, остряка и устного рассказчика Павла Воиновича Нащокина. Один из рассказов Нащокина о дворянине-разбойнике послужил сюжетом для повести Пушкина «Дубровский ».

В Москве есть Музей Пушкина и Музей-квартира Пушкина на Арбате. В музее собраны книги поэта, копии его рукописей, вещи той эпохи, многочисленные картины и скульптурные произведения, связанные с поэтом. Особую ценность представляет самая полная в стране библиотека русской поэзии, собранная профессором Иваном Никаноровичем Розановым и подаренная музею его вдовой, Ксенией Александровной Марцишевской. В этой библиотеке работают ученые из многих стран мира.

Старая Москва — архитектурное воплощение «Войны и мира». Есть в «Войне и мире» описание «дома Ростовых». Толстой писал — существует такое предание — о доме, который сохранился до наших дней на Поварской улице. Теперь во дворе этого дома — последний принадлежит Союзу писателей — установлен памятник Толстому. Типичная барская усадьба в городе была построена в первые годы девятнадцатого века для Долгорукова А.Н. Поэтичнейшие страницы посвятил Толстой этому большому, всей Москве известному дому на Поварской.

В столице много домов, помнящих великого художника-философа, неутомимого искателя правды. Недаром многие места города — Тверской бульвар, Английский клуб, каток Зоологического сада, Николаевский вокзал, Кузнецкий мост — воспринимаются как страницы из толстовских книг. Но самый знаменитый дом Толстого в Москве находится в Долго-Хамовническом переулке (ныне ул. Л. Толстого, 21). Купленный в 1882 году, дом стал местом зимнего пребывания семьи Толстого. Последний раз Толстой посетил свой дом в 1909 году. Здесь из-под пера писателя вышли такие великие произведения, как «Воскресение», «Хаджи Мурат», «Власть тьмы», «Крейцерова соната»…

Сергей Толстой, сын великого писателя, вспоминает: «Ему нравилось уединенное положение этого дома и его запущенный сад размером почти в целую десятину… Для своего кабинета отец выбрал одну из комнат антресолей с низким потолком и окнами в сад». Дом Толстого был местом паломничества не только со всей России, но и из различных стран мира. Толстого посещали Чехов, Бунин, Лесков, Рахманинов, Горький, Шаляпин, Васнецов, Танеев, Скрябин, Репин, Ключевский, Фет, Короленко. С 20-х годов XX столетия в Хамовниках открыт Музей-усадьба Л. Н. Толстого, один из лучших московских мемориальных музеев.

На Пречистенке стоит дворянский особняк, построенный в стиле классицизма в начале двадцатых годов XIX века русским архитектором Григорьевым А.Г. В особняке находится Государственный музей Л.Н. Толстого, один из самых старых литературных музеев столицы. Обширная экспозиция, размещенная в десяти залах, рассказывает о жизни и творчестве писателя, о создании таких великих книг, как «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение», «Севастопольские рассказы». Широко представлены отечественные и зарубежные издания, прижизненные публикации, документы, редкие портреты и снимки.

Богата коллекция произведений замечательных художников, друзей и спутников Толстого. Здесь мы видим творения Репина, Нестерова, Крамского, Ге, Пастернака, Трубецкого, Лансере. В музее — единственная по полноте библиотека книг и статей, посвященных Толстому. Прочитаем пламенные слова Александра Блока, написанные в связи с восьмидесятилетием Л.Н. Толстого: «Величайший единственный гений современной Европы, высочайшая гордость России… писатель великой чистоты и святости — живет среди нас».

Москва — родина Федора Достоевского. С его именем неразрывно связан район Новой Божедомки (ныне ул. Достоевского, 2), где в правом флигеле Мариинской больницы родился будущий автор «Преступления и наказания». После его рождения родители перебрались в другой больничный флигель, в тот, где ныне помещается музей писателя. Больница, в которой Достоевский-отец работал штаб-лекарем, предназначалась для бедных, и будущий писатель рано узнал жизнь простых людей, научился горячо им сочувствовать.

Поблизости от Новой Божедомки находится Марьина Роща, которая в прошлом столетии была далекой городской окраиной, местом простонародных гуляний. Прогулки в Марьину Рощу вспомнились Достоевскому, часто обращавшемуся в своих книгах к впечатлениям детства и юности. Три года посещал Федор Михайлович частный пансион на Новой Басманной улице.

Покинув в 1837 году родной город, Достоевский не мог, конечно, даже предположить, что ему суждено увидеть Москву только через двадцать с лишним лет. Впереди были Петербург, инженерное училище, первый литературный успех, революционный кружок Петрашевского, а затем — смертный приговор, замененный каторгой. Только в 1855 году, живя в Твери, Достоевский нелегально побывал в Москве. В подмосковном местечке Люблине Федор Михайлович в 60-х годах писал «Преступление и наказание».

Последняя памятная страница московской жизни Достоевского связана с открытием памятника Пушкину. Федор Михайлович присутствовал на пушкинских торжествах на Тверском бульваре, а несколько дней спустя он произнес на вечере в Благородном собрании знаменитую речь о Пушкине. Почитатели поднесли Достоевскому лавровый венок. Поздно вечером Достоевский вызвал в гостиницу извозчика и поехал к Страстной площади. Здесь с трудом он поднял громадный лавровый венок и в одиночестве положил его к подножию памятника Пушкину, поклонившись до земли. В сквере больницы на Новой Божедомке стоит памятник Достоевскому, созданный Меркуровым С.Д.

Уже более полтораста лет повторяют слова Грибоедова А.С.: «…От головы до пяток, на всех московских есть особый отпечаток, но они по-прежнему вызывают улыбку. Брошенные мимоходом замечания, что-де Москва — «дистанция огромного размера», а «пожар способствовал ей много к украшенью», что «едва другая сыщется столица, как Москва», вошли в постоянный речевой обиход.

В бесчисленных афоризмах «Горя от ума» ощущается московская среда — воздух и почва, породившие их. Грибоедов и по рождению и по привязанностям был москвичом, а ведь еще Екатерина II отметила, что «москвичи Москву любят страстно…». Художник Игорь Грабарь писал: «За Москвой уже с давних пор установилась слава самого русского из русских городов». «Горе от ума» — детище Москвы. Грибоедов — поэт Москвы, ее словесный несравненный живописец, знающий вдоль и поперек ее, любящий ее всегда и везде, умеющий вместе с ней смеяться и негодовать.

С Москвой Грибоедов был связан глубокими духовными, родственными, бытовыми и историческими корнями. Можно даже сказать, что из всех наших классиков Грибоедов самый московский.

Несколько слов о московских предках Грибоедова. Они упоминаются в документах еще в XVI веке! О пращуре же, Михаиле Грибоедове, в грамоте в 1614 году было выразительно сказано, что он, «Михайло, будучи во московской службе, против злодеев наших стоял крепко и мужественно». Через свою мать, Настасью Федоровну, Грибоедов был в родстве с Москвой родовитой, богатой, исстари славившейся хлебосольными домами.

В начале XIX века на том месте, где теперь Центральный телеграф, находился Благородный пансион, в котором Грибоедов воспитывался бок о бок с детьми, из числа которых впоследствии вышли и герои Бородина, и декабристы, и сановники, и писатели. Еще учась в пансионе, Грибоедов познакомился с Василием Жуковским, чья таинственная поэзия пленяла читателей. После окончания Московского университета, в котором юный Александр Сергеевич занимался усердно, он стал одним из самых образованных людей в России. Уже тогда сказывались московские симпатии Грибоедова, ставшего приверженцем классицистов.

Как известно, в «Горе от ума» действие происходит в Москве послепожарной, но нет никаких сомнений, что московское общество, нравы, речь будущий поэт и дипломат впитал, так сказать, с молоком матери. Как по-домашнему в грибоедовских заметках о Петре I звучит: «Отрочество проводит в Преображеском на Яузе». Потом Грибоедову-дипломату приходилось бывать в Белокаменной лишь наездами. В последний раз услышали стены дома на Новинском Александра Сергеевича в 1828 году, когда он в одном из писем сетовал: «…дом родимый, в котором я вечно как на станции!!! Приеду, переночую и исчезну!!!» Не думал Грибоедов, что он вернется в Москву спустя много лет, приняв облик бронзового памятника, на постаменте которого находятся горельефы с изображениями героев «Горя от ума».

Памятник установлен в начале Чистопрудного бульвара в 1959 году. Авторы его — скульптор А. Мануйлов и архитектор А. Заварзин. Неподалеку от бульвара находится построенный еще Казаковым дом Степана Никитича Бегичева, друга Грибоедова, — у него в обширных покоях на Мясницкой Александру Сергеевичу было даже спокойней, чем дома. Грибоедов работал над рукописью «Горя от ума» на Мясницкой, и в ее окрестностях жили его герои.

Еще на углу Пушкинской площади и Тверской стоял дом, который молва окрестила «дом Фамусова». Предание имеет почву. Большой барский особняк принадлежал некогда Римской-Корсаковой М.И., у которой был «воспитанниц и мосек полон дом». Сама Мария Ивановна была тип московской барыни в хорошем и лучшем значении этого слова». Дом на площади был памятен Москве еще и потому, что это было одно из немногих зданий, уцелевших в пору наполеоновского нашествия.

Когда захватчики были изгнаны, то в доме Римской-Корсаковой состоялся первый бал после освобождения. А балы Москва любила и славилась ими: «Вчера был бал, а завтра будет два». На глазах изумленной Москвы «дом Фамусова » был снесен бульдозерами, как и здание одной из старейших московских аптек: исчез дом, возведенный в 1802 году, — сюда часто хаживал Пушкин.

В начале 30-х годов XIX века в бывшем доме Херасковых был открыт московский Английский клуб, который до этого помещался на Страстном бульваре. Герцен в мемуарах писал, что Английский клуб менее всего английский: «В нем Собакевичи кричат против освобождения, и Ноздревы шумят за естественные и неотъемлемые права дворян». Представим себе Александра Сергеевича Пушкина, который, «как денди лондонский одет», является в Английский на Тверской. Вот-вот состоится встреча с Чаадаевым или с кем-то из англоманов — разговор не обойдется без «аттической соли» и эпиграмм. Но боже, какая неожиданность — Александр Сергеевич обнаруживает свою фамилию в списке исключенных из клуба… Еще никто не знает, что именно Пушкин увековечит это здание в бессмертных стихах «Евгения Онегина»:

…Вот уж по Тверской
Возок несется чрез ухабы.
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды,
Купцы, лачужки, мужики,
Бульвары, башни, казаки,
Аптеки, магазины моды,
Балконы, львы на воротах
И стаи галок на крестах.

В нескольких строках Пушкин нарисовал красочную и предельно точную картину Москвы — все имеет, каждая примета, точнейший адрес. И в наши дни спокойно дремлют, как и в дни Пушкина, «львы на воротах» особняка на улице Тверской, что под номером 21.

Незабываемая страница, если погружаться в былое, в жизни Английского клуба (еще находившегося на Страстном бульваре) — встреча Багратиона, возвратившегося в Москву с полей европейских сражений. О ней написал Толстой в «Войне и мире»: «Большинство присутствовавших были старые почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами». Почему Петру Багратиону, ученику Суворова и в недалеком будущем сподвижнику Кутузова, был устроен триумф? Командуя русскими силами, выдвинутыми в сторону противника, Багратион в боях у Шенграбена не только выказал обычную свою личную храбрость, но и несомненное полководческое искусство.

По материалам книги Е. Осетров «Моё открытие Москвы», М., ОЛМА Медиа Групп, 2009, с. 204 — 214.