Казалось, Русское государство переживает последние дни и должно исчезнуть с лица земли, превратившись частью в придаток иноземных держав, частью в скопище разрозненных карликовых княжеств и «царств», обречённых на беспрестанные войны друг с другом. Но именно осенью 1611 года с новой силой поднялось всенародное движение за спасение Российского государства и православной веры, за освобождение Москвы.

Центром этого всенародного движения стал город Нижний Новгород, а само движение возглавили нижегородский торговец мясом, «выборный человек» Кузьма Минин, по прозвищу Сухорук, и князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Совсем немного времени, около двух лет, эти два человека пробыли рядом друг с другом, но в памяти народной их имена навсегда остались вместе.

«Если хотим мы помочь Московскому государству, то надо нам не пожалеть живота своего. И не только имущества своего не пожалеем, но и дома свои продадим, и жён и детей своих в залог отдадим, а на те деньги наберём ратных людей!» Эти слова Кузьмы Минина нашли горячий отклик в сердцах не только нижегородцев, но и жителей других русских городов. Повсеместно люди распродавали и закладывали своё имущество, собирали деньги, закупали оружие, провиант. В Нижний собирались ратные люди из Коломны и Рязани, украинных городов, стрельцы и казаки. Во главе рати встал князь Дмитрий Михайлович Пожарский, оправившийся от страшных ран, полученных в боях за Москву в марте 1611 года.

Кузьма Минин

Большую часть весны и почти всё лето 1612 года второе земское ополчение провело в Ярославле — городе, ставшем на это время подлинной столицей России. Предводители ополчения не спешили в Москву; их целью было не только её освобождение, но наведение порядка во всём государстве. В Ярославле произошло событие, которое оказалось знаменательным для князя Пожарского и для всей Москвы. Когда ополчение вступало в город, князь нечаянно повстречался с иконой Казанской Божией Матери, которую несли из Москвы обратно в Казань.

«Князь Дмитрий Михайлович повелел написать список с иконы; икону отправил в Казань, а список взял с собою. И впоследствии у той иконы стали совершаться многочисленные чудеса, и многие воинские люди стали иметь великую веру к чудотворному образу Казанской Божией Матери». Отныне икона будет сопровождать войско Дмитрия Пожарского на всём пути его следования и вместе с ним вступит в Москву.

Знамя князя Дмитрия Михайловича Пожарского

Была ещё одна причина, по которой ополчение задержалось в Ярославле. Минин и Пожарский неприязненно относились к казакам, стоявшим под Москвой (как, впрочем, и те к ним), и опасались, как бы их поспешный приход в столицу не вызвал новой гражданской войны в России. Они просто ждали, когда казачье войско распадётся само собой. И, пожалуй, могли бы дождаться: казаки постепенно покидали свои таборы, и многие из них перебирались в Ярославль, где было крепкое правительство, где платили твёрдое жалованье и где можно было получить провизию и обмундирование. И это при том, что под Москвой казаки были босы, раздеты, голодны.

Руководители земского ополчения намеревались избрать в Ярославле и нового государя. Они полагали, что это необходимо для дальнейшего освобождения страны — ибо всенародно выбранный государь наверняка объединил бы разрозненное и разобщённое русское общество. Но обстоятельства сложились по-другому.

Изгнание польских интервентов из Московского Кремля в 1612 году, худ. Э. Лисснер

Во второй половине июля стало известно о наступлении на Москву польского гетмана Ходкевича с большим войском. Он должен был вызволить из окружения польский гарнизон и установить прочную польскую власть над Москвой. Трубецкой и Заруцкий поспешили известить об этом князя Дмитрия Пожарского. Надо было действовать немедля.

Пожарский послал к Москве своих воевод — сначала Михаила Дмитриева да Фёдора Левашова с войском, а затем своего двоюродного брата князя Дмитрия Петровича Лопату Пожарского с дьяком Семейкой Самсоновым. Им было поручено поставить «острожки» у Петровских и Тверских ворот Белого города и укрепиться в них, но отнюдь не смешиваться с казаками. Сами же Пожарский с Мининым и основные их силы двинулись сначала к Троицкому монастырю и лишь затем, после некоторой задержки, отправились к Москве.

Между тем разложение «таборов» продолжалось. Иван Заруцкий, узнав о выступлении Пожарского, бежал из-под Москвы в Коломну. Там он решил осуществить давно задуманное: забрал Марину Мнишек с её малолетним сыном, «Ворёнком», разорил город и ушёл в рязанские земли, где начал заниматься открытым грабежом — и «много пакости сотворил», по словам летописца.

Вскоре к Москве подошли основные силы ополчения во главе с князем Дмитрием Михайловичем Пожарским. «И придя под Москву, встали на Яузе, за пять вёрст, и послали к Арбатским воротам, чтобы найти место, где бы остановиться. Князь же Дмитрий Трубецкой беспрестанно посылал к ним и звал к себе стоять, в таборы. Князь же Дмитрий Михайлович и всё войско отвечали ему, что отнюдь того не будет, чтобы стоять им вместе с казаками… С того времени, — замечает летописец, — князь Трубецкой и казаки затаили ненависть против них». Ополченцы поставили острог возле стен Белого города и окопали его рвом. И едва успели укрепиться, как пришло известие о том, что гетман Ходкевич уже приблизился к Москве.

Войско Ходкевича насчитывало 12 тысяч человек. У русских же под Москвой едва ли имелось больше 10 тысяч человек, включая и казаков, стоявших в таборах Трубецкого. Так что преимущество было на стороне поляков. Но в истории далеко не всё решается простым арифметическим подсчётом. 22-24 августа 1612 года у стен Белого города разыгралось кровопролитное сражение — решающее в истории Великой Смуты.

«На следующий день гетман переправился через Москву-реку под Новодевичьим монастырём. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский со всем своим войском выступил против него. Трубецкой же со своими казаками стоял на другой стороне Москвы-реки, у Крымского двора (посольский двор крымского хана, находился недалеко от современного Крымского моста). И стал он просить у князя Дмитрия Михайловича помощи, чтобы прислал тот к нему конные сотни, а они-де ему со своей стороны реки помогут. Князь Дмитрий Михайлович поверил Трубецкому и, выбрав пять лучших сотен, отправил к нему.

И был конный бой от первого часа дня до восьмого. От князя же Дмитрия Трубецкого и от казаков не было никакой помощи нашим полкам; казаки только ругались, так говоря: «Пришли-де богаты из Ярославля, пусть теперь сами с гетманом бьются!» Польские же полки стали наступать на наших, и не могли наши удержаться против них на конях. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский приказал всему своему войску спешиться, и начали наши биться пешими, врукопашную, и едва могли устоять. Сотники же, посланные к Трубецкому, увидели, что полки их изнемогают и что нет им никакой помощи от Трубецкого, и сами, без повеления, поспешили на подмогу им. И пошли с ними казачьи атаманы из полка Трубецкого — Филат Межаков, Афанасий Коломна, Дружина Романов, Макар Козлов.

Трубецкой не хотел отпускать их, они же не послушались его и так сказали ему: «Из-за вашей ненависти гибнет Московское государство и ратные люди погибают!» И, по милости Божией, отбили наступление поляков и многих людей их побили. На следующий день собрали более тысячи трупов польских людей и закопали их в яму. Гетман же Ходкевич со своими полками отступил к Поклонной горе, а затем перешёл к Донскому монастырю и остановился возле него».

Бой возобновился 24 августа. На этот раз поляки решили нанести главный удар по Замоскворечью, где стояли казаки князя Трубецкого. Сражение уже длилось более шести часов; полякам удалось смять русские полки и захватить острожек, поставленный у церкви святого Климента, папы Римского, где прежде располагались казаки.

«Наши же непрестанно посылали к казакам и молили их о помощи, чтобы вместе им биться с гетманом, но казаки не хотели помочь им. В то время был в полках у князя Дмитрия Михайловича Пожарского троицкий келарь (казначей) Авраамий Палицын. Он пошёл в таборы к казакам и стал умолять их прийти на помощь ратным людям и посулил им деньги из монастырской казны. Казаки послушались его и соединились с полками князя Дмитрия Михайловича Пожарского, и подступили сообща с двух сторон к Климентовскому острожку, и взяли его, и множество польских людей побили в нём. Пехота же залегла по ямам и по зарослям, чтобы не пропустить гетмана к городу».

Перелом в ходе сражения наступил во второй половине дня. Знаменательно, что связан он с именем вовсе не военного человека Кузьмы Минина. «Когда уже близился день к вечеру, вложил Бог храбрость в немощного: пришёл Кузьма Минин к князю Дмитрию Михайловичу и стал просить у него людей. Князь же Дмитрий отвечал ему: «Бери, кого хочешь». И взял он ротмистра Хмелевского да три дворянские сотни, и перешёл за Москву-реку, и встал против Крымского двора. А тут, у Крымского двора, стояли польские роты, конная и пешая. И бросился Кузьма с теми сотнями прямо на них; они же, Богом гонимые, побежали в свой лагерь, и рота роту смяла. И, видя это, поднялись из ям и из зарослей пехотинцы, и все конные бросились в наступление».

Тут уже было не до ссор и распрей. Казаки Трубецкого поддержали порыв конных сотен Минина и Пожарского и наступление своих товарищей. Те, кто был на другой стороне Москвы-реки, бросались в воду и, босые и полуголые, пугая своим видом поляков, вступали в бой.

Гетман, бросив весь свой обоз, бежал прочь. Многие из наших хотели биться и дальше, преследовать поляков. Однако начальники не дали им этого, говоря, что-де «не бывает в один день двух радостей, а эту радость нам Бог дал». Повелели казакам и стрельцам лишь вести стрельбу по врагу, и те палили в течение двух часов, так что из-за стрельбы не было слышно человеческого голоса, а дым и огонь стояли, будто от великого пожара.

«Гетмана же охватил великий страх, и отошёл он к Донскому монастырю. И стояло войско его всю ночь, не слезая с коней, а на следующий день побежали прочь от Москвы». Так завершилось сражение в Москве. Теперь русские войска могли приступить к правильной осаде Кремля и Китай-города, в которых по-прежнему сидели поляки. Город был окружён рвом с насыпью и плетнём, сооружёнными руками самих воинов. Подвоз продовольствия сделался невозможным. В осаждённой русскими Москве начался жестокий голод. К началу октября он принял чудовищные размеры: осаждённые ели всякую падаль, разваренную кожу; дошло и до людоедства.

У Пушечного двора, в Георгиевском монастыре (между улицами Дмитровкой и Тверской), а также у церкви Всех Святых на Кулишках поставили пушки, которые беспрестанно били по городу. Позднее такие же пушки были поставлены и у самых стен Кремля, со стороны Москвы-реки. 22 октября русские взяли приступом Китай-город. Сразу же после этого поляки начали переговоры о капитуляции. Первыми, 26 октября, выпустили из Кремля сидевших в осаде русских бояр — князей Мстиславского и Воротынского, Ивана Никитича Романова, старицу Марфу Ивановну (жену Филарета Никитича) и её сына Михаила Романова, будущего царя. Им пришлось вынести все ужасы осады.

На следующий день начали выходить поляки. Тех из них, которые сдались казакам Трубецкого, ограбили и почти всех перебили. Больше повезло другим — кого взяли в полк Дмитрия Михайловича Пожарского: их всех разослали по русским городам, не причинив никакого вреда. В ближайшее воскресенье, 1 ноября, ополчение торжественно вступило в столицу.

Война закончилась, и надо было приступать к тяжёлому, но необходимому труду — очищать город от трупов и скверны, освящать поруганные и осквернённые храмы, заново отстраивать сожженные церкви, дома, крепостные стены. Новое строительство началось в городе почти сразу же после его освобождения. Однако ещё раз, в конце ноября, Москва подверглась серьёзной опасности. Получив известие о поражении Ходкевича, к Москве двинулся сам король Сигизмунд III.

Король осадил Волоколамск и послал к Москве А. Жолкевского, племянника гетмана С. Жолкевского, а также русских изменников — князя Д. Мезецкого и дьяка И. Грамотина, которые должны были склонить москвичей к принятию на царство королевича Владислава. Однако королевские войска не смогли взять даже Волоколамск. Потеряв надежду подчинить себе Москву, Сигизмунд повернул обратно в Польшу, теряя людей из-за сильных морозов и голода.

Освобождение Москвы и всей России должно было увенчаться избранием на царство нового государя. Медлить с этим было нельзя. Уже в ноябре 1612 года из Москвы по городам разослали грамоты с требованием прислать в столицу по десять человек выборных от посадов и уездов «для великого земского дела». Зимой выборные начали съезжаться в Москву…

По материалам книги А. Карпов «Русь Московская», М., «Молодая гвардия», 1998, с. 257 – 268.