«Это была битва великанов» (Платов А. «Так говорил Наполеон», М, 2003, с. 173). Так Наполеон оценил Бородинское сражение. Потери в командном составe с обеих сторон были огромны: в русской армии убиты и смертельно ранены 4, ранены и контужены 23 генерала; в Великой армии убиты или умерли от ран 12 генералов, ранены один маршал и 38 генералов.

На следующий день после Бородинской битвы главнокомандующий генерал от инфантерии светлейший князь Михаил Илларионович Кутузов донёс императору: «Сражение было общее и продолжалось до самой ночи. Потеря с обеих сторон велика: урон неприятельской, судя по упорным его атакам на нашу укреплённую позицию, должен весьма нашу превосходить. Войски Вашего Императорского Величества сражались с неимоверною храбростию. Батареи переходили из рук в руки, и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли с превосходными своими силами…» («Бородино: Документальная хроника», М., 2004, с. 165).

Кутузов, если судить по его витиеватому донесению, ни слова не сказал о том, что Бородинская битва была им выиграна, а сделал акцент на том, что Наполеон не сумел разгромить русскую армию в так давно ожидаемом им генеральном сражении, и убеждал государя в собственном намерении дать новое сражение. Однако сражения не было, и 2 сентября Великая армия заняла Москву.

Главная квартира Наполеона расположилась в Кремле. Французам достались в Москве богатые военные трофеи: 156 орудий, 75 тысяч ружей, 40 тысяч сабель и множество другого оружия (Подмазо А. А. «Большая Европейская война 1812-1815 годов: Хроника событий», М., 2003, с. 48). Но ни Александр I, ни жители Петербурга ещё не знали об этом. Спустя три дня после Бородинского сражения, 29 августа, Кутузов вновь рапортовал Александру I:

«Баталия, 26-го числа бывшая, была самая кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны. Место баталии нами одержано совершенно, и неприятель ретировался тогда в ту позицию, в которую пришёл нас атаковать. Но чрезвычайная потеря, и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, принудила меня отступить по Московской дороге» («Бородино: Документальная хроника», с. 129-130).

Первое донесение главнокомандующего о Бородинском сражении было доставлено в Петербург 30 августа. На следующий день царь пожаловал Кутузову чин генерал-фельдмаршала и сто тысяч рублей единовременно, а его супруга, княгиня Екатерина Ильинична, получила высокое придворное звание статс-дамы. Всем нижним чинам, принявшим участие в сражении, Александр I предписал выдать по пять рублей на человека и повелел Кутузову представить к награде отличившихся воинов: «Мы ожидаем от вас особенного донесения о сподвизавшихся с вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению вашему сделать им достойную награду» (М.И. Кутузов. «Сборник документов», т. IV, ч. 1, М., 1954, с. 193).

Лишь 29 сентября в деревне Леташёвка, куда из села Тарутино пятью днями ранее была перенесена Главная квартира русской армии, фельдмаршал подписал рапорт на имя государя, в котором испрашивал награды 50 отличившимся генералам. В зависимости от чина и заслуг каждого военачальника Кутузов просил государя пожаловать им различные знаки отличия: чины, ордена, золотое оружие. Лишь трех генералов — лично известных государю графа Строганова, графа Сен-При, принца Мекленбургского — Кутузов не стал представлять к конкретной награде, оставив это на благоусмотрение монарха.

Угодливость фельдмаршала перед сильными мира сего не имела предела и часто перерастала в раболепие (Троицкий Н.А. «Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты», М., 2002, с. 73, 79-80). Опытный царедворец резонно посчитал, что не стоит ограничивать монаршую милость и что Александр I щедро наградит тех, кого он хорошо знает. Отдельным рапортом в тот же день были представлены к наградам «полные» генералы — начальник Главного штаба соединённых армий Беннигсен и главнокомандующий 1-й Западной армией Барклай де Толли.

Москва ещё была занята французами, сообщение Главной квартиры с Петербургом осуществлялось кружным путём, поэтому даже безостановочно скакавшие срочные курьеры добирались до Северной столицы не через три дня, как это было до сдачи Москвы, а спустя девять. «Растянутая одновременность» событий еще бестелеграфного века возросла в три раза. Поэтому два рапорта фельдмаршала были доставлены государю не ранее 8 октября. Но что делал в это время император?

Сентябрь и октябрь рокового для всей России 1812 года царь пребывал в томительном бездействии в своём дворце на Каменном острове в Петербурге. Именно в это время произошло духовное обновление Александра Павловича: дитя скептического осьмнадцатого столетия впервые обратился к Богу, начал читать Библию. «Пламенная и искренняя вера проникла к нему в сердце и, сделавшись христианином, он почувствовал себя укреплённым» (Эдлинг Р.С. «Записки. Державный сфинкс», М, 1999, с. 178-179).

Между тем его державной власти как никогда раньше угрожало крушение. По Петербургу ползли слухи о готовящемся дворцовом перевороте, называли даже имя новой государыни — императрицы Елизаветы Алексеевны, брошенной супруги Александра. Знатная придворная дама, графиня Роксандра Скарлатовна Эдлинг, вспоминала: «…Приближалось 15 сентября — день коронации, обыкновенно празднуемый в России с большим торжеством. Он был особенно знаменателен в этот год, когда население, приведённое в отчаяние гибелью Москвы, нуждалось в ободрении. Уговорили государя на этот раз не ехать по городу на коне, а проследовать в собор в карете вместе с императрицами. Тут в первый и последний раз в жизни он уступил совету осторожной предусмотрительности, но по этому можно судить, как велики были опасения.

Мы ехали шагом в каретах о многих стёклах, окружённые несметною и мрачно-молчаливою толпою. Взволнованные лица, на нас смотревшие, имели вовсе не праздничное выражение. Никогда в жизни не забуду тех минут, когда мы вступали в церковь, следуя посреди толпы, ни единым возгласом не заявлявшей своего присутствия. Можно было слышать наши шаги, а я была убеждена, что достаточно было малейшей искры, чтобы всё кругом воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходило в его душе, и мне показалось, что колена подо мною подгибаются» (Там же).

Спустя три недели после этого смятения царь получил два рапорта Кутузова, в которых испрашивались награды за Бородино. И хотя фельдмаршал представил генералов к награде, руководствуясь повелением государя, это повеление было дано Александром ещё до того, как он узнал о сдаче Москвы. Михаил Илларионович же исполнил это повеление так, словно после кровопролитного сражения не было ни сдачи Москвы, ни потери в Москве громадного количества различного оружия, которым можно было вооружить целую армию.

Однако, несмотря на всё это, Кутузов не стал проявлять скромность и просил для генералов очень высокие награды. В ответ император не стал торопиться с утверждением наград. Две недели представления фельдмаршала не получали апробации государя. Составлению обширного наградного списка предшествовала большая, сопровождавшаяся интригами подготовительная работа, которая не могла быть сделана в одночасье. «Я в Главную Квартиру почти неежжу, она всегда отдалена. А более для того, что там интриги партий, зависть, злоба, а ещё более во всей армии егоизм, не смотря на обстоятельствы Рассии, о коей ни кто не заботится» («1812-1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров русской армии: Из собрания Государственного Исторического музея», М, 1992, с. 179). Так, со множеством орфографических ошибок, генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский писал своему дяде по матери графу Александру Николаевичу Самойлову 7 октября 1812 года из Тарутинского лагеря.

И Кутузов, и император оказались в нелёгком положении: «надобно было, рассматривая достоинство оказанных отличий, соразмерять вознаграждения» («Записки А.П. Ермолова. 1798-1826», М., 1991, с. 259). Соизмерять приходилось не только с достоинством отличий, но и со служебным положением лиц, совершивших подвиг. Исключительный подвиг далеко не всегда увенчивался адекватной его значимости наградой. Высшие степени орденов могли быть даны лишь тем из отличившихся, кто находился на вершине служебной иерархии и уже имел предыдущие награды, которые жаловались в строгой последовательности — от низших к высшим. Возникла очень непростая ситуация.

С одной стороны, почти каждый из отличившихся в Бородинской битве генералов имел неоспоримое право претендовать не просто на очередную боевую награду, а на нечто исключительное, из ряда вон выходящее. С другой стороны, русская армия проявила массовый героизм, поэтому так сложно было ранжировать награды отличившимся. Дав слишком щедрую награду одному генералу, Александр I рисковал нанести незаслуженное оскорбление другому.

Если судить по рапорту Кутузова, то можно сделать вывод, что спустя месяц после Бородинской битвы фельдмаршал расценивал это кровопролитное сражение как несомненную победу русской армии. Три генерала были представлены им к военному ордену св. Георгия Победоносца 2-го класса. Орден представлял собой большой белый крест, носимый на шее на полосатой черно-оранжевой ленте, и золотую ромбовидную Георгиевскую звезду, носимую на левой стороне груди.

Это была очень высокая и весьма редко даваемая награда, жаловавшаяся лишь за выигранные битвы и победоносные сражения. К св. Георгию 2-го класса были представлены генералы от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров, Михаил Андреевич Милорадович и генерал-лейтенант Пётр Петрович Коновницын, чьи заслуги были неоспоримы не только в Бородинской битве, но и в предшествующих арьергардных боях. Барклай де Толли просил об этой же награде и для артиллерии генерал-майора Ермолова, начальника Главного штаба 1-й Западной армии, но его представление не было уважено светлейшим князем.

В итоге Ермолова представили к Александровской ленте — награде менее престижной, чем Георгиевская звезда, но исключительной для генерал-майора. Однако ни одно из этих представлений не было удовлетворено императором. Дохтуров и Милорадович были награждены алмазными знаками ордена св. Александра Невского, Коновницын получил шпагу с алмазами, а Ермолов был вынужден довольствоваться орденом св. Анны 1-й степени, так называемой Аннинской лентой, что вызвало его нескрываемое раздражение:

«Главнокомандующий военный министр Барклай де Толли, отъезжая из армии в сентябре месяце, поручил директору министерской своей канцелярии флигель-адъютанту полковнику Закревскому показать мне собственноручный рапорт его фельдмаршалу, которым просил представить меня к награде орденом св. Георгия 2-го класса. Конечно, не приличествовало назначать мне награду, к которой представлен сам главнокомандующий, но сколько же несправедливо просить Аннинскую ленту наравне с бригадными командирами и шефами полков, награду, получаемую за смотры войск и парады» (Там же).

Однако посмотрим на эту конфликтную ситуацию не глазами обиженного и склонного к интригам честолюбивого генерала, а постараемся постигнуть логику императора. В рапорте Кутузова о подвиге Ермолова было сказано весьма обстоятельно. Генерал проявил личное мужество и отвагу, но начальник Главного штаб; не должен лично водить в контратаку пехотный батальон, что сделал Ермолов во время схватки за батарею Раевского.

При этом двуличный генерал умолчал о подвиге, который совершил старший адъютант Барклая майор Владимир Иванович Левенштерн. Отважный лифляндский барон во главе пехотного батальона одним из первых ворвался на занятую французами батарею, был ранен, но остался в строю. Затем неустрашимый офицер, собрав несколько драгун, отбил у французов захваченную ими русскую пушку и был снова ранен.

Ермолов стал свидетелем подвига адъютанта, даже лицемерно поздравил его с предстоящим награждением Георгиевским крестом, но не стал представлять майора к заслуженной награде, желая приписать успех его только себе. За Бородинское сражение майор Левенштерн, в отличие от генерал-майора Ермолова, не получил никакой награды — ни чина, ни ордена («Бородино: Документальная хроника», с. 298-299).

В чём же была логика императора? Во-первых, ни один из представленных генералов не получил орден более высокого достоинства, чем тот, который просил для него Кутузов. Существовала устойчивая традиция: после победоносных сражений венценосец, являя монаршую милость к некоторым особо отличившимся военачальникам, повышал ранг испрашиваемых для них в реляции наград на одну или две ступени. Однако на сей раз традиция была нарушена. За Бородинское сражение никто не был удостоен ордена св. Андрея Первозванного — высшего ордена Российской империи.

Во-вторых, государь внёс в представление Кутузова 16 собственноручных изменений. В двух случаях Александр I произвёл в следующий чин тех генералов, награждение которых было оставлено на его благоусмотрение: графа Строганова, графа был Сен-При, принца Мекленбургского. Трём генерал-майорам вместо ордена св. Владимира 2-й степени он пожаловал чин генерал-лейтенанта. Чин за отличие был предпочтительнее очередного ордена, поэтому можно утверждать, что генералы барон Корф, Васильчиков и Неверовский получили за Бородино более престижную награду, чем орден, к которому их представил фельдмаршал.

Итак, шесть генералов были произведены в следующий чин, что ощутимо продвинуло их по службе: отныне эти генералы могли получить под своё начало не только дивизию, но и корпус. Но не все царские пометы были таковы. Одиннадцать поправок, сделанных Александром I, целенаправленно снижали, как правило, на одну ступень достоинство жалуемых наград. Фельдмаршал представлял генералов к наградам экстраординарным — царь не стал проявлять монаршую милость и пожаловал очередные боевые ордена.

Кутузов представил трёх генералов к награждению шпагами с алмазами. Об одном из них, отважном кавалерийском начальнике генерал-майоре Семёне Давыдовиче Панчулидзеве, в рапорте Кутузова было сказано так: «Командуя Изюмским гусарским полком, атаковал неприятельскую кавалерию и, когда сей полк был приведён в беспорядок, к устроению его показал собою пример храбрости и неустрашимости» («Бородино: Документальная хроника», с. 271). Это представление и два ему подобных были удовлетворены Александром.

Кроме того, ещё три генерала были награждены шпагами с алмазами вместо высоких орденов, которые просил для них Кутузов. Император не сделал исключения даже для своего дяди — генерала от кавалерии герцога Александра Вюртембергского. Учитывая высокий чин брата вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, фельдмаршал представил герцога — единственного среди всех генералов — к ордену св. Владимира 1-й степени. Он занимал второе место в иерархии императорских орденов, уступая первенство лишь ордену св. Андрея Первозванного. Этим представлением искушённый в придворных интригах фельдмаршал хотел угодить как вдовствующей императрице, так и государю.

Император легко разгадал придворный манёвр Кутузова, не утвердил представление и наградил герцога Вюртембергского шпагой с алмазами. Это решение было справедливо. Сомнительные заслуги дяди по «устроению» войск левого фланга не шли ни в какое сравнение с реальными заслугами Дохтурова и Коновницына, вынесших на своих плечах всю тяжесть сражения на этом фланге. И государь не захотел дать герцогу более высокую, чем этим генералам, награду.

Золотое оружие с надписью «За храбрость» было очень достойной боевой наградой. (Из золота изготавливались эфес оружия и приборные металлические части ножен.) Эта награда считалась самостоятельным знаком отличия. Имена тех, кто был ею удостоен, вносились в кавалерские списки, наравне с кавалерами орденов. Офицеры от прапорщика до полковника включительно получали золотое оружие с надписью «За храбрость», а жалуемое генералам наградное оружие украшали алмазами. Однако если наградное генеральское оружие давалось не просто за храбрость в сражении, а за полководческое искусство или выигранную битву, то на шпаге делалась соответствующая надпись…

Ни один из шести генералов, награждённых холодным оружием за Бородинскую битву, не был удостоен шпаги с надписью, поясняющей, что оружие дано именно за сражение 26 августа 1812 года. Царь поощрил генеральскую отвагу на поле боя, но он не счёл нужным отметить их полководческие заслуги. Александр I очень хорошо отличал одно от другого. Когда Кутузов представил генералов к награде именно за храбрость в бою и попросил для них шпаги с алмазами или ордена св. Георгия 3-го класса и св. Владимира 3-й степени, которые никак не ассоциировались с полководческим искусством, то государь без возражений утвердил представление и пожаловал эти награды.

Командир драгунской бригады и шеф Оренбургского драгунского полка генерал-майор Степан Васильевич Дятков был известен как мужественный и умелый командир. В битве при Прейсиш-Эйлау он был ранен пулей в живот, под Смоленском — пулей в правое плечо, во время Бородинской битвы — картечью в кисть правой руки. За Бородино Кутузов представил Дяткова к ордену св. Владимира 3-й степени. Император уважил это представление, и генерал-майор получил шейный крест св. Владимира 3-й степени.

Генерал-квартирмейстер соединённых армий генерал-майор Михаил Степанович Вистицкий был представлен к ордену св. Анны 1-й степени с алмазами. Генерал проявил не только личное мужество, но и исполнительность и распорядительность. «При сильной атаке левого фланга наших войск находился, исполняя приказания мои, под сильными ружейными выстрелами неприятельских стрелков, содействовал в расположении войск, в особенности левого фланга, и вообще во всё время сражения служил примером отличной храбрости» (Там же). Император уважил и это представление.

Но Александр I отказал Дохтурову, Милорадовичу и Коновницыну в ордене св. Георгии 2-го класса, коим согласно орденскому статуту награждались лишь «отличнейшие воинские доблести». По мнению государя, ни один из них не проявил полководческой доблести во время кровопролитного сражения. Александр I исходил из краеугольного положения орденского статута и, не утвердив представление фельдмаршала, действовал в точном соответствии с этим положением:

«Ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражениях раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену св. Георгия за воинские подвиги; удостаивается же оного единственно тот, кто не только обязанность свою исполнял во всём по присяге, чести и долгу, но сверху сего ознаменовал себя на пользу и славу Российского оружия особенным отличием…» («Об ордене святого Великомученика и Победоносца Георгия», 1833, М., 2000, с. 7).

Для военачальников такого ранга, какой имели Дохтуров, Милорадович и Коновницын, добросовестное исполнение служебных обязанностей предполагало наличие полководческих доблестей. Но именно этих доблестей ни один из них, по мнению царя, не проявил во время продолжительного и кровопролитного Бородинского сражения. Внимательно изучив рапорт фельдмаршала Кутузова, Александр I пришёл к выводу, что в ходе битвы эти весьма достойные генералы проявили: Дохтуров — твёрдость в обороне, Милорадович — необыкновенную силу духа и отличную храбрость, Коновницын — благоразумие и мужество («Бородино: Документальная хроника», с. 266-267).

Ни один из этих генералов не ознаменовал себя особенным полководческим отличием, поэтому император не стал награждать их полководческим орденом св. Георгия 2-го класса. Лишь один-единственный военачальник получил Георгиевскую звезду за Бородинскую битву. Им стал Барклай де Толли. Император оценил не только его личную храбрость в Бородинском сражении, во время которого под Барклаем было убито пять лошадей, но и проявленное военным министром в начальный период войны полководческое искусство. Именно глубоко обдуманный замысел Барклая, его «скифский» план, помог русской армии избежать преждевременного генерального сражения и неминуемого разгрома в битве с превосходящими силами противника.

Александр I не посчитал Бородинскую битву тем сражением, которому суждено навсегда остаться в военной летописи государства Российского, и не пожелал увековечить память о нем золотым крестом для офицеров или серебряной медалью для нижних чинов. В собрании Государственного Исторического музея хранятся серебряные медали для нижних чинов за участие в победоносных сражениях: Кунерсдорфском в 1759 году, Катульском в 1770-м, Чесменском в 1770-м, Кинбурнском в 1787-м, Очаковском в 1788-м, Измаильском в 1790-м. (Дуров В.А. «Русские награды XVIII — начала XX в.», М., 1997, с. 51-59). В этом созвездии медалей нет медали за Бородино.

Уже существовала традиция отмечать выигранные сражения наградными офицерскими золотыми крестами на Георгиевской ленте. При Екатерине II были выбиты кресты за взятие Очакова, Измаила и Праги (предместье Варшавы). При Александре эта традиция была продолжена и появились кресты за Прейсиш-Эйлау и Базарджик. Кто помнит сейчас эти сражения?

Ни один из генералов, отмеченных за Бородино, не был доволен полученной наградой. Почти все роптали на скупость высочайших пожалований. Что же говорить о тех, а их было немало, кто принимал участие в сражении и отличился, но не был награждён?! Генерал Раевский писал с нескрываемой желчью: «Раздают много наград, но лишь некоторые даются не случайно… Связи и интриги делают всё, заслуги — очень мало» («1812-1814: Секретная переписка…», с. 236, 238).

Однако в действиях императора был свой резон. Этими наградами он хотел показать армии, что одной храбрости для победы над неприятелем недостаточно. Военачальник должен быть не только смелым, но и умелым в своём генеральском ремесле. Один из самых проницательных людей Александровской эпохи, Алексей Петрович Ермолов, это отлично понимал: «Мне нужна была опытность и случай оказать некоторые способности, ибо, служа во фронте артиллерийским офицером, я мог быть известен одною смелостию, а одна таковая в чине генерал-майора меня уже не удовлетворяла» («Записки А.П. Ермолова», с. 116-117).

Александр I хотел, чтобы гению Наполеона было противопоставлено полководческое искусство. Лишь полководческое искусство поможет России победить Наполеона. 7 октября император Наполеон с главными силами своей армии выступил из Москвы, но в Первопрестольной ещё оставался корпус маршала Адольфа Мортье. Лишь 11 октября летучий отряд генерал-майора Ивана Дмитриевича Иловайского 4-го занял Москву, оставленную французами (Подмазо А.А. Указ. соч., с. 54-56).

Как только Александр получил известие об этом, он незамедлительно подписал указ о наградах генералам, отличившимся в Бородинском сражении. Это произошло 21 октября. Усвоили ли генералы тот урок, который им преподал император? Стали ли они побеждать врага не только числом, но и умением? Однозначного ответа на этот вопрос нет до сих пор. Однако, если судить по конечному результату, по тому, что в марте 1814 года победоносная русская армия вступила в Париж, урок пошёл им на пользу. Военачальники усвоили царский урок — монарх не стал скупиться на награды.

В 1812-1814 гг. кавалерами полководческого ордена св. Георгия 2-го класса стали 14 военачальников, участников Бородинского сражения, упоминавшихся в рапорте Кутузова:
Милорадович — за участие в Отечественной войне против французов; Дохтуров — за отличие в сражении при Малоярославце 12 октября 1812 г.; Коновницын — за отличия в Отечественную войну против французов; Остерман-Толстой — за поражение французов в сражении при Кульме 17 и 18 августа 1813 г.; герцог Александр Вюртембергский — за отражение вылазки неприятеля из крепости Данциг 17 августа 1813 г.; Капцевич — за отличие в сражении при Лейпциге; принц Евгений Вюртембергский — за отличие в сражениях под Лейпцигом 4-7 октября 1813 г.; Васильчиков — за отличие в сражении при Бриенне; граф Воронцов — за отличие в сражении при Краоне; Раевский — за отличие при взятии Парижа 18 марта 1814 г.; князь Горчаков 2-й — за отличие при взятии Парижа; Ермолов — за отличие при взятии Парижа; граф Строганов — за отличие в войну с французами; граф Сен-При — за отличие в сражении при Реймсе 1 марта 1814 г. Золотые Георгиевские звезды заслуженно упали на их мундиры.

Три участника Бородинского сражения стали кавалерами ордена св. Георгия 1-го класса — высшей военной награды Российской империи (за полтора века существования ордена удостоились всего-навсего 25 человек): фельдмаршал князь Кутузов «за поражение и изгнание неприятеля из пределов России в 1812 году», генерал от инфантерии граф Барклай де Толли «за поражение французов в сражении при Кульме 18 авгус1813 года», генерал от кавалерии Беннигсен «за успешные действия против французов в войну 1814 года». Что и требовалось доказать. «Северный сфинкс» добился того, чего хотел.

Пройдут годы, Бородино станет судьбоносной вехой в истории страны и национальным мифом. Западные историки считают Бородинскую битву победой Наполеона: русская армия покинула поле сражения и не отстояла Москву. Отечественные историки им возражают; да, Наполеон наступал, умело создавая численное превосходство во всех видах оружия на направлении главного удара, но русская армия выстояла и сохранила свою боеспособность.

Пожертвовав Первопрестольной, Кутузов выиграл драгоценное время, накопил резервы и в конечном счёте выиграл кампанию. Однако есть разница между отечественной войной и игрой в шахматы. Если в начале шахматной игры можно пожертвовать пешку или фигуру, чтобы выиграть позицию, то в истории всякая жертва вызывает неоднозначные оценки современников и потомков. Оценка любого исторического события заключается в том, что приходится учитывать несколько переменных: результат, издержки, отдалённые последствия, восприятие события современниками и потомками. И это уравнение со многими неизвестными никогда не имеет одного-единственного верного решения. В этом суть.

Статья (с сокращениями) С. Экштута «Служил примером отличной храбрости», журнал «Родина» № 6 2012 г., с. 43-50.