В ночь перед сражением по русскому лагерю пронесли икону «покровительницы России» — Смоленской божьей матери, за которой шел с обнаженной головой и со слезами на глазах сам Кутузов М.И., впереди всего русского штаба. «Сама собою, по влечению сердца, — вспоминал очевидец этой торжественной сцены, будущий декабрист Федор Глинка, — 100-тысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить до сытости своею кровью»; «это живо напоминало приуготовление к битве Куликовской».
Ставка Кутузова М.И. во время Бородинского сражения находилась в с. Татариново. По традиции Барклай де Толли М.Б. все еще именовался «1-м главнокомандующим», Багратион П.И. «2-м главнокомандующим». Каждому из них Кутузов предоставил инициативу руководства сражением. «Не в состоянии будучи находиться во время действия на всех пунктах, — писал он в диспозиции 5 сентября, — полагаюсь на известную опытность гг. главнокомандующих армиями и потому представляю им делать соображения действий на поражение неприятеля».
Под пером иностранных и отчасти русских историков Кутузов М.И. на Бородинском поле выглядит как «абстрактный авторитет», который от старости и от лени будто бы не был способен активно управлять войсками. К примеру, Карл Клаузевиц считал, что под Бородином роль Кутузова равнялась «почти нулю». Между тем ряд очевидцев и подлинные документы Кутузова свидетельствуют, что старый полководец был, по выражению Глинки Ф.Н., «хозяином битвы».
М. И. Кутузов, худ. Р. Волков, 1813 г.
Правда, он почти безотлучно (исключая две кратковременные поездки — с рассветом и около полудня — к Горкам) пребывал в Татаринове, довольно далеко от поля боя, примерно в километре за второй линией русских войск, и не мог оттуда видеть, как сражались его войска. Но, во-первых, он чуть ли не ежеминутно получал информацию от адъютантов — своих и чужих, а, кроме того, полагался на инициативу Барклая де Толли и Багратиона.
Сидя на деревянной скамеечке, которую возил за ним конвойный казак, Кутузов, как обычно, в простом сюртуке, без эполет, в фуражке без козырька, с неизменной казацкой нагайкой в руках или на плече, выслушивал донесения, обдумывал тот или иной ход Наполеона, взвешивал соотношение сил в самой горячей точке боя и, если требовалось, посылал туда подкрепление из резервов.
Федор Глинка так описывал его поведение на Бородинском поле: «Он окружен множеством офицеров, которых беспрестанно рассылает с приказаниями. Одни скачут от него, другие к нему. Он спокоен, совершенно спокоен, видит одним глазом, а глядит в оба, хозяйственно распоряжается битвою; иногда весело потирает рука об руку (это его привычка) и по временам разговаривает с окружающими, но чаще молчит и наблюдает».
О мастерстве Кутузова как «хозяина битвы» говорит рейд русской конницы во фланг Наполеону. Было 12 часов. Наполеон только что взял флеши, отбросил за Семеновскую левое крыло русской армии и нацеливал основные силы на Курганную высоту, чтобы прорвать центр русской позиции. Момент для Кутузова был критический. Тогда он направил в обход левого фланга Наполеона кавалерийский резерв Уварова Ф.П. и казаков Платова М.И. Главнокомандующий очень холодно встретил вернувшегося из рейда Уварова («Я все знаю — бог тебя простит»), а после сражения не представил к награде из всех своих генералов только Уварова и Платова.
Этот обходный маневр и удар по левому флангу Наполеона, на что рассчитывал Кутузов в надежде перехватить инициативу боя, оказались неудачными. Поэтому все восторги некоторых историков по поводу рейда Уварова и Платова лишены оснований. Однако идея этого рейда делает честь Кутузову как главнокомандующему. Он отвлек внимание Наполеона от нового штурма Курганной высоты. Атака была задержана на два часа, французский император лично отправился узнать, что происходило у д. Беззубово, где и была остановлена русская конница Уварова.
За это время Кутузов успел перегруппировать свои силы: Дохтуров Д.С. привел в порядок расстроенное левое крыло, а Барклай заменил в центре остатки войск корпуса Раевского Н.Н. свежим частями Остермана-Толстого А.И. Было реально выиграно время…
Кутузов, которому доложили о «пленении Мюрата» раньше, чем принесли на носилках пленного – это был генерал Бонами, усомнился, так ли это, но, чтобы поднять дух войск, использовал доложенное. Командующий объявил по фронту, что маршал Мюрат взят в плен…
В вечерние часы 7 сентября Кутузов, в конце Бородинского сражения, выглядел удовлетворенным. Он видел, что русские уже выстояли; интуитивно, благодаря своему полувековому опыту, ощущал их силу духа и готовность противостоять новым атакам врага — хотя бы и самой гвардии Наполеона. Правда, Кутузов отовсюду получал сведения о громадных потерях русской армии, но он понимал, что французы потеряли не меньше, что их наступательный порыв иссяк и что едва ли они теперь, на исходе такого дня, возобновят атаки.
Больше всего беспокоил Кутузова вопрос о резервах. Он не хуже Наполеона умел ценить и беречь резервы и особо подчеркнул в диспозиции перед битвой: «Резервы должны быть сберегаемы сколь можно долее, ибо тот генерал, который сохранит еще резерв, не побежден». Битва, однако, сложилась так, что Кутузову, а в ряде случаев и Барклаю де Толли, по его собственной инициативе, пришлось ввести в дело все резервные части. Резервов больше не было!
Кутузов прямо называл в ряду причин, побудивших его отступать от Бородина к Москве, и «то, что вся Наполеонова гвардия была сбережена и в дело не употребилась», а русские ввели в бой все «до последнего резерва, даже к вечеру и гвардию». Но в самый вечер битвы, сообразуясь с патриотическим воодушевлением своих войск, он решился было возобновить ее утром, даже без резервов. Когда флигель-адъютант Вольцоген Л.А., присланный к нему от Барклая за распоряжениями, стал говорить, что «сражение проиграно» (только что пала Курганная высота), Кутузов резко возразил: «Что касается до сражения, то ход его известен мне самому как нельзя лучше. Неприятель отражен на всех пунктах, завтра погоним его из священной земли русской!»
Вслед за тем главнокомандующий послал Барклаю де Толли и Дохтурову записки одинакового содержания: «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сем сражении, и потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем…»
Тем временем Наполеон отвел свои войска с батареи Раевского и Багратионовых флешей на исходные позиции. Все французские источники свидетельствуют, что «Великая армия» ночевала на поле сражения. Поэтому напрашивается вывод, что ночной отход французов от главных пунктов кровопролития едва ли означал большее, чем намерение отдохнуть не на трупах своих товарищей, густо усеявших поле битвы, а в стороне от них. Как бы то ни было, Наполеон располагался на ночлег, не мешая Кутузову сделать то же самое.
Кутузов, однако, узнал, что русские потери гораздо больше, чем предполагалось, и около полуночи дал приказ отступать. Еще до рассвета 8 сентября русская армия оставила поле Бородина и выступила к Москве. «…Когда дело идет не о славах выигранных только баталий, — писал Кутузов царю перед отходом с Бородинской позиции, — но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить…»
Статья написана по материалам книги Троицкого Н.А. «1812 Великий год России», М., «Мысль», 1988 г.
Оставить комментарий