«В половине 1812 года грянул гром, — отмечал обо­зреватель в журнале «Сын Отечества» за 1815 год, — и литература наша сначала остановилась совершенно, а потом обратилась к одной цели — споспешествованию Отечественной войне. В продол­жение второй половины 1812 года и первой 1813 года не только не вышло в свет, но и не написано ни одной страницы, которая не имела бы предметом тогдашних происшествий».

Не только взрослые — дети жадно следили за событиями. Как вспоминал декабрист Пущин И.И., «жизнь наша лицейская сли­вается с политической эпохой народной жизни русской: пригото­влялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве.., мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея, мы всегда бывали тут при их по­явлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечной молитвой, обнимались с родными и знакомыми. Усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестами. Не одна слеза была тут пролита…

Когда начались военные действия, всякое вос­кресенье кто-нибудь из родных привозил реляции. Читались напере­рыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях, всему живо «чувствовалось у нас…» В толпе лицеистов стоял и юный Пушкин,
— Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…

Закономерным было патриотическое одушевление всех писате­лей того времени. 46-летний Карамзин, благословив на войну поэта В. Жуковского и историка К. Калайдовича, сказал последнему: «Если бы я имел взрослого сына, в это время ничего бы не мог пожелать ему лучшего». Когда французские войска при­близились к Москве, он покинул ее одним из последних. Уничто­жая вторгнувшегося неприятеля, русские, по его словам, исполни­ли «закон государственный, который не принадлежит религии, но также дан богом: закон естественной обороны, необходимый для существования всех земных тварей и гражданских обществ».

Около 30 русских писателей участвовали в войне 1812 г. «не только пером, но и мечом». Жуковский В.А. и Вяземский П.А., Лажечников И.И. и Загоскин М.Н., Шаховской А.А. и Хмельницкий Н.И. вступили тогда в народное ополчение. Офицерами ушли на войну поэт Батюшков К.Н., писатель Перовский А.А. (Погорельский), родоначальник новой украинской литературы Котляревский И.П. Грибоедов А.С., в свои 17 лет уже окончивший два факультета Московского университета, вступил корнетом в Московский гусарский полк, но был оставлен в резерве, где готовил для армии кавалерийское пополнение.

Надо отметить, что лучшие «Записки» Д. Давыдова – поэта и партизана — были лишь одними из многих. Гигантская мемуарная литература в России (как и за рубежом) посвящена подвигу русского народа в борьбе с наполе­оновским нашествием на Россию. В наши дни документ обрел особое значение, порою оттесняя «художественное», «вымысел» на второй план. Но в откликах на войну 1812 г. литература и документ как бы смыкаются.

С определенной уже временной дистанцией, происходило осмысление событий и подвигов героев Отечественной войны 1812 г., к которым возвращались первые поэты России — Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Крылов, Полонский…

Великая армия приближалась к Неману тремя от­дельными частями… Наполеон, ехавший до тех пор в экипаже, в два часа утра сел на лошадь. Когда император подъезжал к берегу, его лошадь вдруг упала и сбросила его на пе­сок. Кто-то воскликнул: «Плохое предзнаменование; римлянин отступил бы!» Неизвестно, сам он или кто-то из свиты произнес эти слова.

«Вперед!» — говорят ему слава и гений –
«Вперед, император! Вперед!»
И лик его бледен, движенья тревожны,
И шагом он едет, и молча глядит,
Как к Неману катятся медныя пушки
И стонут мосты от копыт, — написал Я. Полонский.

Перед походом в Россию Наполеон обратился к своим солдатам со словами: «Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в пределы России. Вторая польская война будет для французского оружия столь же слав­на, как и первая; но мир, который мы заключили, при­несет с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пя­тидесяти лет оказывала на дела Европы».

Стремление его воинов по свидетельству генерала Ф.-П. Сегюра «было так велико, что две дивизии авангарда готовы были броситься в рукопашную из-за чести перейти первыми…» Ф. Тютчев в стихотворении «Неман» предсказывает бесславное завершение этому походу:

И так победно шли полки,
Знамена гордо развевались,
Струились молнией штыки,
И барабаны заливались…
Несметно было их число —
И в этом бесконечном строе
Едва ль десятое чело
Клеймо минуло роковое…

Русские войска отступали… «Разъединенная неприятельскими войсками, русская ар­мия везде отбивалась. Не только ни один корпус, но даже отдельный отряд или партизанский разъезд не был уничтожен или разбит. Все отступали с большим трудом, но обыкновенным порядком. Хотя часто и шли ночью, но всегда имели отдых. Все были раздражены нашествием неприятеля и бедствием Рос­сии. Полагали, что неприятели очень многочисленны, но Россию нужно отстоять, а потому не только не теряли духа, а еще более укреплялись, — в книге «Воспоминания о войне 1812 года» написал русский поручик-артиллерист Митаревский Н.Е.

К этому настроению русских солдат можно добавить и строки А. Пушкина:

Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Возстал и стар и млад, летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем возжены.
Вострепещи, тиран! Уж близок час паденья,
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель — иль победить, иль пасть в пылу сраженья
За Веру, за Царя.

Русская армия под командованием генерала Барклая де Толли оставила Смоленск и продолжала отступать… Недовольство и ропот стали проявлять даже простые солдаты. Офицеры говорили и осуждали командующего открыто. Многие обвиняли «немца» Барклая в измене.

— О, люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и умиленье!

Эти строки стихотворения Пушкина А.С. «Полководец» заключают в себе несколько грустных размышлений о заслуженном военачальнике, который в великий 1812 год прошел первую половину боёв и взял на свою долю все невзгоды отступления, всю ответственность за неизбежные уроны, предоставляя своему бессмертному преемнику славу отпо­ра, побед и полного торжества. Барклай, не внушавший доверия войску, ему подвластному, окруженный враждой и злословием, но убежден­ный в своей правоте, при том соотношении сил действовал абсолютно правильно.

Новый главнокомандующий – князь Кутузов М.И. приказал отступление продолжить… Бородинский бой и вновь отступление. Русская армия оставляет первопрестольную. Иван Андреевич Крылов посвятил семь басен Отечественной войне 1812 г., лучшие из которых «Ворона и курица», «Щука и кот» и особенно «Волк на псарне».

Текст «Волка», собственноручно написанный, Крылов через жену Кутузова переслал самому фельдмаршалу, а тот после боев под Красным прочел басню собравшимся вокруг него офицерам и при словах «а я, приятель, сед» снял фуражку и тряхнул седой головой. Одна из басен — «Обоз». Цель басни — оправдать медлительность действий Кутузова, которому сам император поставлял в вину то, что он не дал вто­ричного сражения под Москвой.

Александр I в рескрипте на имя главнокомандующего Кутузова высказался так: «…казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами (раздробленностью сил Наполеона), могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить онаго, или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимае­мых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутрен­них городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус в Петербург… ибо с вверенной вам армией, действуя с решительностью и дея­тельностью, вы имеете все средства отвратить это новое несча­стие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному Оте­честву в потере Москвы… Я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов…»

В этой басне Крылов заключает:

Как в людях многие имеют слабость ту же:
Все кажется в другом ошибкой нам;
И примешься за дело сам,
Так напроказишь вдвое хуже.

Басни Крылова на темы 1812 г., умные, доходчивые, глубоко патриотические, были тогда очень популярны. «В армии его басни все читают наизусть, — писал уже в 1813 г. Батюшков К.Н. Гнедичу Н.И. — Я часто их слышал на биваках». Батюшков К.Н. — поэт и воин, адъютант генерала Раевского Н.Н., автор пронзительно-задушевного послания «К Д. В. Дашкову» писал:

Бродил в Москве опустошенной,
Среди развалин и могил;
Трикраты прах её священной
Слезами скорби омочил.

Впрочем, вдохновляли русских людей в 1812 г. на «праведную брань» не только признанные корифеи отечественной литературы. Это делали и малоизвестные литераторы, как, например, украинский поэт И. А. Кованько, написавший чрезвычайно популярную «Солдатскую песню» с таким началом:

Хоть Москва в руках французов.
Это, право, не беда!
Наш фельдмаршал князь Кутузов
Их на смерть впустил туда.

Наполеоновская армия вступила в Москву. Многие жители покинули город, а оставшиеся горожане встретили завоевателей с презрением. С гордостью за москвичей Пушкин написал:

Напрасно ждал Наполеон,
Последним счастьем упоенный,
Москвы коленопреклоненной
С ключами старого Кремля:
Нет, не пошла Москва моя
К нему с повинной головою.

Один из французских офицеров записал: «После зрелища жалких городов, обстроенных дере­вянными домами и с немощеными улицами, в грязи которых вязли ноги, приятен был вид красивых домов, дворцов, церквей, площадей и чистых вымощенных улиц. Когда я прошелся по улицам Москвы, я нашел, что она не походит ни на один из европейских городов».

Но вскоре врагу в красивой древней русской столице стало совсем неуютно – начались пожары:

А меж тем, угрюм и страшен,
Мрак спускался на поля,
И вокруг кремлевских башен
Кралась пламени змея, — написал А. Майков.

А Н. Щербина продолжил:
Но за всех вас, славно павших,
Свеч у нас не доставало,
Воску вдоволь не хватало:
И под небом, храмом Божьим,
Мы зажгли от всей России
Лишь одну свечу большую —
Матушку-Москву родную,
Чтобы та свеча горела
Вам за упокой душевный,
А врагам на посрамленье!..

Французский подданный А. Домерг оставил воспоминания о пожаре в Москве, в них можно прочитать: «Попы, будочники, агенты полиции, наконец, несколь­ко дворян, надев парики, накладные бороды и мужиц­кие кафтаны, руководили шайками в их разрушитель­ных действиях. Смешавшись с народом, благодаря сво­им костюмам, они сначала скрывались от мщения фран­цузов, но скоро, узнанные по походке и принужденным манерам, они и их подчиненные погибли почти все от рук наших раздраженных солдат. Последние кидали их в огонь, резали, вешали без сострадания и долго еще после пожара на изящных фонарях, украшающих Твер­ской бульвар, висели обезображенные трупы поджига­телей».

В «Сыне Отечества» (1812, № 7, с. 44) находим следующую заметку: «Очевидцы рассказывают, что в Москве французы еже­дневно ходили на охоту стрелять ворон и не могли нахвалиться своим soupe aux corbeaux. Теперь можно дать отставку старинной русской пословице: «Попал, как кур во щи», а лучше говорить: «Попал, как ворона во французский суп». Об этих же событиях рассказывается в басне Крылова И.А «Ворона и Курица»:

Когда Смоленский князь
Противу дерзости искусством воружась,
Вандалам новым сеть поставил
И на погибель им Москву оставил…
Как голодом морить Смоленский стал гостей,
Она сама к ним в суп попалась.
Так часто человек в разсчетах слеп и глуп;
За счастьем, кажется, ты по пятам несешься,
А как на деле с ним сочтешься, —
Попался, как ворона, в суп!

Надо отметить, что с самых первых шагов На­полеона в России заметны были в нем нетерпеливость, самонадеянность, опрометчивость; заметно было, что на­дежды не столько возлагает он на гениальность свою, как на счастье и на сплоченные им массы солдат, огромный запас людей. «Двадцать пять тысяч человек могу я про­живать ежемесячно», — говорил он, и он промотался и бежал из России, как должник от тюрьмы. Наполеон покинул непокорённую Москву, не смог пробиться в центральные губернии, и вынужден был отступать по разорённой Смоленской дороге. Ужасающий вид его «Великой армии» мы находим у А. Майкова в «Сказании о 1812 годе»:

По безлюдному простору,
Без ночлега, без привала,
Точно сонм теней, проходят
Славной армии остатки,
Егеря и гренадеры,
Кто окутан дамской шалью,
Кто церковною завесой, —
То в сугробах снежных вязнут,
То скользят, вразброд взбираясь
На подъем оледенелый…
Где пройдут — по всей дороге
Пушки брошены, лафеты;
Снег заносит трупы коней,
И людей, и колымаги,
Нагруженныя добычей
Из святых московских храмов…

Шести месяцев было русскому народу достаточно, чтобы произвести совершенный перелом в судьбах целого мира. Каких союзников имела Россия в начале войны 1812 г., кроме Бога, беспредельной веры в его могу­щество и мужества своих граждан? Она одна встретила напор, по крайней мере, десяти народов, изнемогала под их ударами, но не пала; победила и изгнала неприятеля прочь с русской земли. А затем в Заграничном походе, дружелюбно взяв за руку своих бывших противников, повела их против Наполеона.

В заключение привожу строки из стихотворения В. Жуковского «Бородинская годовщина»:

Память вечная вам, братья!
Рать младая к вам объятья
Простирает в глубь земли:
Нашу Русь вы нам спасли;
В свой черед мы грудью станем
В свой черед мы вас помянем
Если Царь велит отдать
Жизнь за общую нам мать.

Несколько слов хочется сказать и о других видах искусства. Театральные спектакли часто приводили тогда к патриотическим манифестациям. Наибольшим успехом пользовались трагедии «Дмитрий Донской» Озерова В.А. и «Всеобщее ополчение» Висковатого С.И., исторические сюжеты которых живо перекликались со злобой дня. Стоило, например, персонажу из «Дмитрия Донского» сказать о Куликовской битве: «…победа совершенна! Разбитый хан бежит, Россия свобожденна!», как зрители вскакивали с мест, кричали «ура», и весь театр дрожал от рукоплесканий.

Даже в балете, по воспоминаниям очевидца, «одно пошевеление знамени с надписью «За отечество» доводило зрителей до исступления». Настоящий фурор вызывали концерты знаменитой певицы Сандуновой Е.С., которая под всеобщий восторг и «радостные слезы» пела «славу» «храброму графу Витгенштейну», «храброму генералу Тормасову», «храброму генералу Кульневу».

Немало способствовала национальному воодушевлению и только что зародившаяся тогда в России политическая карикатура. Ее представляли классик национальной живописи Венецианов А.Г., которого считают «алантливейшим и первым по времени русским карикатуристом, Иванов И.А., Теребенев И.И., Орловский А.О. Все они едко высмеивали врага и тем самым усиливали общее чувство морального превосходства над ним, столь необходимое в национальной войне.

Патриотический вклад в общее дело победы над Наполеоном вносили тогда деятели культуры не только русского и украинского, но и других народов России. Студент-медик Дерптского университета К. М. Бэр, впоследствии ученый с мировым именем, основатель эмбриологии, добровольно пошел на войну лечить русских раненых, а латышский просветитель Г. Меркел вел столь успешную пропаганду среди неприятельских солдат, что русские военные власти приравняли ее к «действиям 20-тысячной армии».