Николай II был хороший муж, отец, брат, но по воспоминаниям Шульгина В.В.: «У Николая Александровича не было качеств, необходимых для царя – властности и твёрдости». Он был обычный человек. Если бы он родился не в царской семье, то политиком, скорее всего, не стал бы. Начало царствования Николая II было отмечено трагедией на Ходынке. 9 января 1905 года в Санкт-Петербурге была расстреляна демонстрация рабочих, которые шли с петицией к Зимнему дворцу. Опять кровь… Позже этот день назовут «Кровавым воскресеньем», а прозвище – «кровавый» навсегда пристанет к Николаю Александровичу.

Но надо отметить, что Николая II в это время не было в столице, он уже как полгода жил с семьёй в Царском Селе в Александровском дворце, после рождения цесаревича Алексея… Решение о расстреле рабочих принимал командующий Петроградским военным округом и шеф полиции. Известно, что государь распорядился выплатить 50 тыс. руб. золотом семьям погибших рабочих и сожалел о случившемся.

Государю далеко не всегда докладывали, о беспорядках и волнениях, которые происходили в российских городах, он сильно отдалился от народа, считая, что империя и абсолютная власть дарованы ему Богом. Справедливо будет заметить, что авторитет императора Николая II к 1917-му году резко упал даже в глазах гвардейских офицеров. Более того к февралю 1917 года царь оказался в политической изоляции, что для него самого было большой неожиданность. Практически вся императорская фамилия была настроена против Николая Александровича и его семьи. Царь не мог опереться на своих родственников в страшные и судьбоносные дни февраля 1917 года.

«Распутинская эпопея», тысячекратно преувеличенная либеральной прессой, перечеркнула значение фигуры царя в глазах народа. Отец генерала Петра Врангеля Николай Врангель писал: «Государством правила жена Николая, а ею правил Распутин… Распутин внушал, царица приказывала, царь слушался». При этом царицу Александру Федоровну в стране считали германской шпионкой.

Депутаты Государственной Думы, многие из которых были масонами, а также высшие военные чины русской армии организовали заговор против государя императора. 2 марта Николай II записал в своём дневнике «Кругом измена, трусость и обман!» Она очень чётко отражает ту ситуацию, в которой оказалась власть…

Начнём по порядку. Весной и летом 1915 г. русская армия участвовала в ряде кровопро­литных сражений, понесла огромные потери из-за недостаточного обеспечения боеприпасами и современным вооружением, особенно артиллерией. Натиск «проклятых тевтонов» вынудил русскую армию отойти на Восток, оставив Галицию, Польшу и некоторые другие районы.

Пришлось срочно эвакуировать и Ставку Главнокомандующего из Барановичей. Она была перенесена в августе в г. Могилев. События лета 1915 г. походили на огромную военную катастрофу, и командование было на ка­кое-то время просто деморализовано…

Император был удручен. Положение ухудшалось, а на­дежда на скорое окончание войны исчезала. В конце концов, Николай II пришел к решению возглавить руковод­ство армией. 23 августа 1915 г. был опубликован приказ по армии и флоту, в котором говорилось: «Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и мор­скими вооруженными силами, находящимися на театре во­енных действий. С твердой верою в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем испол­нять наш священный долг защиты Родины до конца и не посрамим земли русской».

Ему оставалось править полтора года, и большую часть этого времени он провел в Могилеве. Маленький заштатный Могилев стал на несколько меся­цев главным центром страны, ее армии и тыла. Со второй половины 1915 г. положение на основных фронтах стабили­зировалось, однако в тылу ситуация ухудшалась.

К 1916 г. патриотические восторги были позади, и в об­ществе царило глухое брожение, прорывавшееся наружу в повседневных разговорах о шпионах и предательстве. Госу­дарственная администрация все больше и больше погружа­лась в состояние оцепенения. В начале 1916 г. на посту премьера Горемыкина И.Л. сменил Штюрмер Б.В., бывший ранее губернатором в Нов­городе и Ярославле, а затем занимавший много лет пост директора Департамента общих дел Министерства внутрен­них дел. На сессии Государственной думы 9 февраля 1916 г. в Таврическом дворце в первый и последний раз перед депу­татами с кратким обращением выступил император. Он при­звал думцев к совместной работе на благо отечества, и эти слова были встречены громом аплодисментов.

Итак, Николай II — в Ставке, в кругу военно-политических проблем, Александра Федоровна — в Царском Селе со сво­ими страхами, сомнениями и «дорогим Григорием», а обще­ственные деятели в своих гостиных и салонах продолжали распалять собственное воображение разговорами о «темных силах» и грядущих потрясениях, утверждая, что положение может спасти лишь «министерство общественного доверия».

А миллионы солдат, главным обра­зом бывших крестьян, были брошены на фронт и разметаны на огромных пространствах от Балтийского моря до Закав­казья. К концу 1916 г. общее число мобилизованных достиг­ло почти 13 млн. Оторванные от привычного уклада жизни, загнанные в сырые окопы и холодные землянки, они мучи­лись и погибали за цели, которые были от них весьма далеки. Посте­пенно эти миллионы превращались в огромную асоциальную массу, где зрели страшные «зерна гнева», давшие такие раз­рушительные всходы.

В последний период существования монархии власть пре­доставила массу поводов для ярких и эффектных выступле­ний против себя. Совет министров больше походил на героев крыловской басни о лебеде, раке и щуке, чем на центральный административно-координирующий орган. Чуть ли не каж­дый министр вел «свою линию», интригуя против других, а некоторые искали популярности в либеральной среде, согла­совывали там свою деятельность, хотя клятвенно обязались служить государю.

Особенно важную роль в акте отречения императора, а значит, и падения монархии, сыграл начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал от инфантерии М.В. Алексеев, который своими телеграммами вообще привлек высший генералитет к обсуждению вопроса о династии. Вместо того чтобы действовать жестко и решительно, так, как то предписывала присяга и здравый смысл, высший генералитет стал обсуждать проблему развития революционного процесса в Российской империи. Алексеев не просто советовался с главнокомандующими фронтов, а убеждал их принять сторону революции, отделавшись царем в качестве условия для локализации революционного движения в рамках буржуазной монархии.

Приближалась развязка. В ночь с 16 на 17 декабря 1916 г. во дворце Юсуповых на Мойке в Петро­граде был убит Григорий Распутин, и эта весть вызвала одоб­рение во многих кругах. Некоторым показалось, что черные дни миновали, что теперь наконец-то все пойдет наилучшим образом, но это была лишь краткосрочная иллюзия.

27 февраля 1917 г. Николай II в Могилеве получил вер­ные сведения из Петрограда о происходивших там серьезных беспорядках, начавшихся еще 23 числа. Толпы расквартиро­ванных в столице солдат из запасных батальонов вместе с примкнувшими к ним группами гражданских лиц ходили с красными флагами по главным улицам, громили полицейские участки, грабили магазины, вступали в стычки с верными царю войсками. Положение становилось критическим. Власть правительства в столице была парализована. Надо было принимать срочные меры для водворения порядка.

Монарх серьезно расстроился. Говорят, что причиной вы­ступлений стала нехватка хлеба и муки в Петрограде. Хоро­ши же столичные власти! Не могли обеспечить своевремен­ный подвоз продовольствия. Где же правительство, где ми­нистр внутренних дел Протопопов, много раз уверявший, что им все делается для поддержания в столице порядка и обес­печения снабжения жителей?

От него никаких известий нет, но зато председатель Думы М.В. Родзянко прислал возмутитель­ную телеграмму. Как всегда, этот толстяк нагнетает страхи и требует создать правительство из общественных деятелей. Опять одно и то же! Вместо того чтобы помогать властям, эти говоруны из Государственной думы только и мечтают о министерских портфелях и клевещут на верных людей. Как они не понимают, что, прежде всего надо одержать победу, а уж затем заниматься политическими реформами. Ну, ни­чего. Господь поможет и все обойдется. Надо послать в Пи­тер надежного генерала во главе преданных войск и восста­новить там спокойствие.

Весь день чины свиты и служащие Ставки шепотом об­суждали события в столице, принимавшие драматический оборот. Любимец государя, его флаг-капитан адмирал Нилов К.Д. повторял: «Все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой еще нигде не было». Многие считали это неудачным зубоскальством, но никто не возражал. Все понимали, что нужно что-то предпринимать, но что именно — никто толком не знал.

С утверждением, что следует навести поря­док в Петрограде, не спорили. Здесь было полное согласие. Но как этого добиться — мнения расходились. Некоторые полагали, что надо послать верные части для восстановления спокойствия силой; другие же, а таких с каждым часом ста­новилось все больше, склонялись к мысли о необходимости пойти на уступки Думе и согласиться на создание правитель­ства по ее усмотрению. Надежда, что кабинет общественных деятелей положит конец смуте, рождала осторожный опти­мизм. Они еще не ведали, что зарождающийся смерч русско­го бунта этим остановить нельзя.

М.В. Родзянко, который тайно видел себя в будущем правительстве премьер-министром, а может быть, и президентом Русской республики, 26 февраля 1917 года доложил царю о беспорядках в столице и в очередной раз намекнул государю, что нужно срочно ответственное министерство, которое наведёт порядок. До этого момента царь не собирался идти ни на какие уступки. Но масштабы беспорядков росли. 27 февраля произошло знаковое событие: впервые солдаты убили офицера. Через несколько дней убийство офицеров станет массовым. Будет убит адмирал Непенин – командующий Балтийским флотом.

В 8 часов вечера 27 февраля 1917 г. начался последний царский обед в Ставке. Рядом с императором находился герой военной кампании в Галиции, известный боевой генерал Иванов Н.И. Сама трапеза мало кого занимала. Все прислушивались к разговору Николая II с Ивановым. Как всегда, первым встал из-за стола император и, сделав общий поклон, удалился в свой кабинет. Стали расходиться и остальные.

Генерал Иванов сообщил несколь­ким членам Ставки, что государь распорядился отправиться ему с батальоном георгиевских кавалеров и некоторыми дру­гими частями в Царское Село, а затем — в Петроград для восстановления порядка. Вскоре стало известно, что импе­ратором послана телеграмма Родзянко с согласием на создание ответственного министерства и отдано распоряже­ние о подготовке к отъезду. После полуночи Николай II пе­ребрался в поезд, отбывший в 5 часов утра 28 февраля из Могилева в Петроград.

Государь непрестанно думал о своих близких, о судьбе России и ди­настии. Около двух часов ночи 1 марта царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера. До Петрограда оставалось около двухсот верст, однако возникли неожиданные затруднения. Выяснилось, что все станции по пути следования заняты революционными войсками. Двигаться дальше было невоз­можно. Только здесь стало окончательно ясно, что противо­правительственные выступления приняли широкий размах и что российский монарх уже не может беспрепятственно пе­редвигаться по своей стране.

После обсуждения ситуации было решено изменить маршрут. Окружение убедило Нико­лая II в необходимости ехать в Псков, в штаб Северного фронта, где под командованием генерала Рузского Н.В. ос­тавались надежные войска. После нескольких часов стояния в Малой Вишере императорский поезд двинулся в западном направлении. В середине дня прибыли в Старую Руссу. На станции собралась огромная толпа народа, желавшая видеть царя. Когда он появился в окне вагона, все сняли шапки, многие встали на колени и крестились. Восторженное от­ношение к императору не имело ничего общего с тем, что происходило в Петрограде.

В столице же власти царя уже не существовало. Времен­ный комитет Государственной думы был преобразован во Временное правительство, в состав которого вошли давние недоброжелатели Николая II: Милюков П.Н., Гучков А.И. и откровеннейший враг трона и династии социалист Ке­ренский А.Ф. На улицах царило радостное возбуждение. Торже­ствовал красный цвет флагов и наскоро намалеванных транс­парантов, на которых преобладал один лозунг: «Долой само­державие!». Никто уже не работал и, казалось, что чуть ли не все жители трехмиллионного города вышли на улицу в уверенности, что черные дни миновали, что теперь начнется новая, светлая жизнь без горестей и печалей.

Ни Гучков, ни Родзянко не предполагали насколько активными окажутся разъярённые массы солдат, матросов и рабочих, а уж возникновение Совета рабочих и солдатских депутатов было для них совсем неожиданным. Солдатам и матросам монархия уже была не нужна. Думается, что и Михаил Александрович просто испугался, принять конституционную власть. А реальной властью в столице стал Совет. С революционными матросами ни Гучков, ни Милюков разговаривать не умели, с ними неплохо общались Керенский и Чхеидзе.

Восторги при­нимали порой характер истерии. Толпы солдат, матросов, студентов, рабочих, низших служащих стекались к резиден­ции Государственной думы — Таврическому дворцу, у парад­ных дверей которого проходил нескончаемый митинг. Ораторы сменяли один другого. Особенно воодушевило собравшихся выступление нового министра юстиции Керенского А.Ф., за­клеймившего старую власть и провозгласившего наступле­ние эры мира и благоденствия в России. Дамы и курсистки из публики бросали к его ногам первые весенние цветы, и с несколькими из них сделался обморок.

Новой власти стали присягать воинские части, и почти никто уже не сомневался, что со старым режимом покончено раз и навсегда. Удивление и восторг собравшихся вызвало появление кузена Николая II великого князя Кирилла Вла­димировича, который с красным бантом на груди привел находившийся под его командованием Гвардейский экипаж и встал на сторону победителей.

Со всех концов города стали привозить арестованных царевых слуг, и наиболее заметных помещали в министерском павильоне Таврического дворца. К вечеру 1 марта здесь находился цвет сановной иерархии, люди, совсем еще недавно обитавшие на недосягаемой вы­соте: бывшие премьеры Горемыкин И.Л. и Штюрмер Б.В., председатель Государственного совета Щегловитов И.Г., обер-прокурор Святейшего Синода Саблер В.К.

Долой предателей! Долой тиранов! Да здравствует сво­бода! Казалось, что даже холодный мартовский воздух стал горячее от всеобщего ликования и радостных надежд. Как-то разом опустели церкви, и быстро входило в моду новое слово «товарищ». Но всех, особенно новых правителей, занимал один вопрос: где царь, что он делает?

Под напором всеобщей эйфории быстро возобладало убеждение, что «этот деспот», «этот изменник» и «его жена-немка» должны быть отлучены от власти. Им не может быть предоставлено никакой роли в новой, свободной России. Слухи опережали официальную информацию властей, и события сменялись так быстро, что сообщения экстренных выпусков газет устаревали еще в ти­пографиях.

Совершенно неожиданно для думцев возник Петроград­ский совет рабочих и солдатских депутатов, сразу ставший центром крайних требований и лозунгов. Председатель Думы Родзянко М.В., самоуверенный и поднаторевший в думских прениях деятель, отправился туда и перед расхристанными солдатами произнес страстную патриотическую речь, призывая к единению, к согласию всех элементов общества для защиты русской земли.

Ему хлопа­ли, но затем все испортил какой-то «собачий депутат», вы­ступивший следом: «Товарищи! Господин Родзянко говорит о том, чтобы мы русскую землю спасали. Так это понятно. У господина Родзянко есть что спасать. Немалый кусочек у него этой земли в Екатеринославской губернии, да какой земли!..

Надо немедленно укреплять власть и для всеобщего ус­покоения добиться отречения императора в пользу своего сына. Должна существовать преемственность власти и, если на престоле окажется чистый и, конечно же, незапятнанный никакими политическими делами мальчик, то русские сердца смягчатся, и можно будет следовать ответственному прави­тельственному курсу. Родзянко обсудил план с некоторыми известными депутатами Думы, разделявшими эти взгляды.

Уже вечером 1 марта возникла идея ехать на встречу с царем и уговорить его согласиться на отречение. Замысел решили не разглашать, обставить все скрытно, чтобы какие-нибудь непредвиденные обстоятельства не нарушили его. Постано­вили, что поедет сам Родзянко, депутат Шульгин В.В. и член Государственного совета Гучков А.И. — человек, широко из­вестный в России своей резкой критикой старой власти. По­зже все-таки возобладало мнение, что Родзянко лучше ос­таться в Питере и держать под контролем события. Депута­ция не была уверена в благоприятном исходе своей миссии, но решили не возвращаться без достижения согласия…

А.И. Гучков считал, что надо действовать тайно и быстро, Россию поставить перед совершившимся фактом. Ей надо дать нового государя. Династия будет продолжена, и монархия в России сохранится. Трон перейдёт к законному наследнику цесаревичу Алексею, а регентом при нём будет великий князь Михаил Александрович. Поначалу и Дума ни генералитет не собирались отказываться от монархии. Однако Михаил не рискнул взять на себя ответственность за судьбу России. Николай узнал об этом уже в Могилеве, куда он приехал прощаться с войсками. Михаил власть не принял, он объявил, что будет ждать решения о форме государственной власти в России, которое должно принять Учредительное собрание. Михаил Александрович консультировался с депутатами Государственной думы. Родзянко объявил великому князю, что никаких гарантий при принятии им государственной власти депутаты дать не могут. После этого Михаил отрёкся…

Уже в полной темноте, около восьми часов вечера, 1 марта царский поезд подошел к станции Псков. Народа на платформе было немного, оживления не отмечалось. Государя встречали губернатор, представители местной админист­рации, несколько офицеров и прибывшие ранее чины сви­ты. Царь принял в вагоне губернатора. В это время на платформе появилась сгорбленная фигура генерала Руз­ского Н.В. в сопровождении начальника штаба и адъютанта.

В ожидании приема он разговорился с несколькими свитскими, обратившимися к нему с призывом помочь императору в этот трудный час. Ответ старого генерала поверг всех в ужас. Он не только не высказал желания следовать долгу и присяге, но прямо заявил, что «теперь надо сдаться на милость победителя». Царь пригласил генерала к обеду, во время которого задал несколько вопросов о положении на Северном фронте и в Петрограде, и сообщил, что ожидает приезда Родзянко, от которого надеется получить подробные сведения о собы­тиях в столице. Рузский попросил об аудиенции, и монарх пригласил его к себе через час.

Их встреча затянулась далеко за полночь. Эти несколько часов беседы императора с командующим Северным фрон­том, телефонных и телеграфных переговоров с Родзянко и начальником штаба Верховного главнокомандующего в Мо­гилеве генералом Алексеевым М.В. оказались переломными.

На осторожный намек Рузского, что необходимо было еще раньше согласиться на правительство общественных деяте­лей. Николай II, явно волнуясь, заметил: «Для себя и своих интересов я ничего не желаю, ни за что не держусь, но считаю себя не в праве передать все дело управления Рос­сией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред России, а завтра умоют руки, по­дав в отставку. Я ответственен перед Богом и Россией и все, что случилось и случится, будут ли министры ответственны перед Думой или нет — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делают министры не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность».

Рузский призывал монарха принять формулу: государь царствует, а правительство управляет. Но Николай Алексан­дрович возразил, что ему эта формула непонятна, что надо было получить другое воспитание и переродиться, что он «не держится за власть, но только не может принять решение против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может сложить с себя ответ­ственность перед Богом. Те люди, которые войдут в первый общественный кабинет, люди, совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не справятся со своей задачей».

В конце концов, Рузский уговорил царя во имя блага России и своего сына пойти на компромисс с совестью. В 0 часов 20 минут 2 марта генералу Иванову, эшелоны с вой­сками которого находились уже в Царском Селе, была по­слана телеграмма: «Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предприни­мать. Николай».

В три часа ночи генерал Рузский связался по телефону с Родзянко. Разговор длился долго, более двух часов. Председатель Думы произнес много слов о важности происходящего, о трагизме положения и недвусмысленно дал понять, что общее настроение склоняется в пользу отречения императора. Разговор Рузского с Родзянко был передан в Ставку генералу Алексееву М.В., заявившему, что «выбора нет, и отречение должно состояться».

Из Ставки были посланы срочные телеграммы команду­ющим фронтами, где говорилось, что для спасения России от анархии необходимо отречение императора в пользу сво­его сына. Командующие призывались высказать свое мнение. К полудню 2 марта стали приходить ответы: от командующе­го Юго-Западным фронтом генерала Брусилова А.А., от ко­мандующего Западным фронтом генерала Эверта А.Е., от командующего Кавказским фронтом, двоюродного дяди Ни­колая II и бывшего Верховного главнокомандующего велико­го князя Николая Николаевича. От командующего Румынским фронтом гене­рала  Сахарова В.В. телеграмма пришла последней Все призывали царя прине­сти жертву на алтарь отечества и отречься.

Копии телеграмм генерал Алексеев препроводил на имя им­ператора в Псков. Пошли последние часы и минуты последнего царствова­ния. Ознакомившись с мнением военачальников, царь пере­силил себя, переступил через принципы и принял решение отказаться от короны. Он горячо молился в своем вагоне перед походным алтарем и просил Бога простить ему этот грех — измену клятве, данной при воцарении. Если все кру­гом этого просят, если все считают, что он должен принести эту жертву, то он ее принесет…

Генерал Н.В. Рузский, который вообще недолюбливал императора, начал психологическое давление на государя. Он говорил, что положение России очень сложное, ей грозит поражение в войне, потому что происходит самое страшное – внутренняя смута. А если внутренняя смута, то какая внешняя война? Остановить внутреннюю смуту можно только одним способом – отречением царя. Что же сломало Николая II? Это телеграмма от командующих фронтов, большинство из которых высказались за отречение царя. А первым призвал отречься Николая II его дядя, великий князь Николай Николаевич. Стало очевидным, что армия царя предала. Пережив мощнейший психологический стресс, Николай II был готов подписать Манифест об отречении от престола.

Потянулись томительные часы ожидания Гучкова и Шульгина. Им­ператор не терял присутствия духа, и хотя приближенные замечали порой признаки охватывавшего его волнения, при­родная выдержка и воспитание не позволяли этому человеку проявлять слабость. Депутаты приехали только около десяти. К этому времени в настроении обре­ченного монарха многое изменилось. Все эти часы он обду­мывал грядущее и особенно будущее сына Алексея. Ведь он еще совсем мальчик, к тому же болен. Ему нужен постоян­ный уход и забота любящих людей и в первую очередь ма­тери, а сможет ли она остаться при нем?

Ближе к вечеру рокового дня император имел обстоя­тельный разговор с лейб-хирургом Федоровым С.П., уже не­сколько лет лечившим цесаревича Алексея. Отец просил вра­ча высказаться совершенно честно и откровенно о том, что ждет в будущем сына. Профессор не стал лукавить, сказав со всей определенностью, что, хотя Алексей Николаевич и может прожить долго, но все же, если верить медицинской науке, он неизлечим, и предсказать будущее в данном случае невозможно.

В ответ услышал: «Мне и императрица говорила так же, что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой. Я не могу при таких обсто­ятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним… Я останусь около моего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устранясь от всякой политической жизни».

Наконец прибыли посланцы революционной столицы. Выглядели они совсем не парадно: трясущиеся руки, хмурые, помятые лица, несвежие костюмы, нечищеная обувь. Они были растеряны и подавлены не меньше членов император­ской свиты. Эти представители «новой России» находились в неведении относительно намерений государя и считали, что им предстоит тяжелая миссия — уговорить царя отречь­ся в пользу сына Алексея при регентстве брата императора, великого князя Михаила Александровича.

В полном мол­чании прошло несколько минут, показавшихся часами, и, на­конец — появился Николай. Он был в кавказской казачьей фор­ме и сохранял внешнее спокойствие. Любезно поздоровался с прибывшими, и пригласил всех сесть. Разговор начал Гучков А.И. Тихим, хрипловатым голо­сом, смотря все время в одну точку на полу, он рассказал о том, что положение угрожающее, что к движению примкну­ли войска и рабочие, беспорядки перекинулись на пригоро­ды.

Все вновь прибывающие воинские части переходят на сто­рону восставших, и для спасения родины, для предотвраще­ния хаоса и анархии был образован Временный комитет Государственной думы, принявший всю полноту власти. Гучков далее сообщил, что образовался Совет рабочей партии, требующий социальной республики. Это требование поддер­живают низы и солдаты, которым обещают дать землю.

Толпа вооружена, и опасность угрожает всем. Единственный путь спасения — передача бремени верховной власти в другие ру­ки. «Если Вы, Ваше Величество, — завершил Гучков, — объ­явите, что передаете свою власть Вашему сыну и передадите регентство Вашему брату Михаилу Александровичу, то по­ложение можно будет спасти».

Император выслушал этот довольно продолжительный монолог не перебивая, не задавая вопросов. Какая горькая ирония судьбы, какое жестокое испытание! Он, получивший корону от отца, он, поставленный на свой высокий пост Бо­жественным Промыслом и ответственный все 22 года прав­ления только перед Всевышним, должен теперь отрекаться перед лицом каких-то депутатов…

Когда Гучков закончил, Николай II сказал: «Ранее вашего приезда, после разговора по прямому проводу генерал-адъю­танта Рузского с председателем Государственной думы, я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасе­ния России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, еще раз обдумав свое положение, я пришел к заключению, что ввиду его болезненности, мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучаться с ним не могу».

После этих слов возникла на­пряженная пауза. Такой исход депутаты не предвидели. На­следником трона мог быть лишь сын монарха. Об этом прямо говорилось в законе. Новая комбинация, когда трон перехо­дил к брату императора, не отвечала букве закона, но, с другой стороны, когда составляли эти нормы, никто не пре­дусмотрел возможность добровольного отказа самодержца от престола.

Произошел непродолжительный обмен мнениями, и, в конце концов, Гучков сказал, что они могут принять это пред­ложение. Государь вышел в свой кабинет и быстро вернулся обратно с проектом манифеста об отречении. Текст тут же обсудили, внесли незначительные поправки, переписали, и в 23 часа 40 минут 2 марта Николай Александрович — сем­надцатый царь из династии Романовых — его подписал. Те­перь уже бывший император попросил лишь поставить на нем другое время — 3 часа 5 минут дня, когда было принято окончательное решение.

Далеко за полночь, вернувшись в спальное купе, развенчанный монарх, как всегда уже на про­тяжении последних 35 лет, занес в свой дневник краткое описание дня и завершил запись словами: «Кругом измена и трусость и обман!»

Еще 22 февраля, когда император покидал Царское и направлялся в Ставку, ничто не предвещало будущих потря­сений. Этот последний день был похож на все остальные: с утра чтение деловых бумаг, прием должностных лиц. Завтра­кали вместе с братом Михаилом. Затем попрощался с деть­ми, помолился с Алике в церкви Знамения Божией Матери, расположенной рядом с дворцом, и поехал на станцию. На следующий день, в три часа дня, Николай был уже в Моги­леве.

Императрица осталась дома, в любимом обиталище — Александровском дворце. После отъезда Николая, к вечеру 22 числа дочь Ольга и сын Алексей занемогли. У них определили корь. На следую­щий день заболела Татьяна, затем дошла очередь и до ос­тальных. Температура у детей все время была высокой, их мучил страшный кашель, глаза слезились и болели. В довер­шение несчастья слегла и ближайшая наперсница царицы Анна Вырубова.

Через два дня после отъезда Николая личные апартаменты царской семьи походили на лазарет. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шепотом сиделок. Окна были занавешены (свет раздражал глаза), и в полумраке можно было различить лишь несколько женщин в белых халатах, одна из них в платье сестры милосердия — импе­ратрица. Начиная с 23 февраля Александра Федоровна спала лишь урывками, не раздеваясь, на кушетке или у Алексея, или в комнатах девочек. Она давала лекарства, готовила полоскания, измеряла температуру, кормила. Когда кому-то становилось легче, то утешала разговорами, иногда читала книги…

Императрице сразу же сообщили, что днем 23 февраля в Петрограде на Васильевском острове и на Невском произошли беспоряд­ки, и бедный люд приступом брал булочные, а некоторые, например булочную Филиппова, разнесли вдребезги. Вы­званные казаки усмирили толпу, и к вечеру все вроде бы успокоилось. Это известие не произвело сильного впечатле­ния на императрицу. У нее хватало других забот.

На следу­ющий день она узнала о новых вспышках беспорядков в городе, но Протопопов и начальник Петроградского военного округа генерал Хабалов С.С. прислали успокоительные ра­порты. Однако на следующий день, 25 февраля, все повто­рилось, но в еще большем масштабе. Вечером государыня отправляла мужу еже­дневное письмо-отчет. В Царском Селе, всего в двадцати верстах от Петрограда, пока было спокойно. Прибывавшие из столицы приносили безрадостные вести. С каждым часом положение станови­лось все более грозным. 28-го противоправитель­ственное движение докатилось и до Царского. В городе про­изошли митинги, в расквартированных войсках началось брожение.

Оно коснулось и подразделений, охранявших цар­скую резиденцию, а Свободный пехотный полк после митинга решил идти в Петроград и поддерживать новую власть. Алек­сандровский дворец с каждым часом все больше и больше начинал походить на остров, окруженный враждебной сти­хией.

В ранних сумерках 2 марта от церкви Знамения двину­лась небольшая церковная процессия, во главе которой с высоко поднятым крестом шел настоятель царскосельского Федоровского собора протоиерей Беляев А.И. Подошли к Александ­ровскому дворцу, где по желанию императрицы должны были отслужить молебен перед чудотворной иконой Царицы Не­бесной. Около дворца народа почти не было. Прибывших провели на второй этаж, на детскую половину, где в большой полутемной комнате лежали на кроватях пятеро детей.

Ико­ну поставили на стол, зажгли свечи. Началась служба. Затем Александра Федоровна приложилась к иконе, которую поочередно под­носили к каждой кровати, и дети целовали образ. Осенив императрицу крестным знамением, отец Александр сказал: «Крепитесь и мужайтесь, Ваше Величество, страшен сон, да милостив Бог. Во всем положитесь на Его святую волю. Верьте, надейтесь и не переставайте молиться». Эти слова прозвучали уже после решения об отречении. Когда икону выносили из дворца, он уже был оцеплен вой­сками, и все его обитатели оказались арестованными. Тыся­челетняя история тронов и корон в России завершилась.

Через два дня после отречения Николай Романов был взят под арест. Через девять дней он прибыл в Царское Село, семья его была арестована накануне. Через несколько дней Керенский вводит запрет на совместное пребывание членов царской семьи во дворце – они стали проживать разобщённо. В Александровском дворце Романовы прожили до 1 августа 1917 года. Затем была Сибирь. 6 апреля 1918 года принимается решение отправить царскую семью в Екатеринбург. Там в ночь с 16-го на 17-е июля 1918 года царь и его семья, а также четверо слуг будут расстреляны…

Надо отметить, что все участники заговора против государя Николая II, получат сполна за свои деяния: генерал Рузский будет зарублен на краю своей могилы, генерал Алексеев, хотя и станет на короткое время Верховным Главнокомандующим русской армии, но Первой мировой войны ему выиграть не удастся. Он закончит свою жизнь в 1918 г. Милюков и Гучков пробудут министрами Временного правительства только два месяца.