Русская армия оставляла Москву. 14 сентября арьергард под командованием генерала Милорадовича находился в десяти верстах от города. Неприятель наступал. Арьергард начал медленное отступление и пришел около полудня к Поклонной горе. Генерал Милорадович решил попытаться задержать вступление французов в город, чтобы дать спокойно уйти армии и самому отойти «без кровопролития слабого своего арьергарда».
Лейб-гвардии гусарского полка штаб-ротмистру Ф.В. Акинфиеву он приказал ехать к начальнику французского авангарда Мюрату и сказать ему, «что если французы хотят занять Москву целую, то должны, не наступая сильно, дать нам спокойно выйти из нее с артиллериею и обозом; иначе генерал Милорадович перед Москвою и в Москве будет драться до последнего человека и вместо Москвы оставит развалины».
Милорадович поручил Акинфиеву стараться как можно дольше задерживаться у французов. Акинфиев выполнил это задание. Французам так хотелось занять Москву целой и невредимой, что они согласились и на дополнительное предложение Милорадовича «заключить перемирие до 7 часов следующего утра, чтобы могли свободно из Москвы выйти все наши обозы и отсталые». Акинфиев вновь поехал к Мюрату, нашел его близ Дорогомиловской заставы. «Он ехал вслед за своей передовой цепью, смешавшейся с нашими казаками… он беспрекословно согласился на это предложение».
Милорадович отправил Акинфиева к главнокомандующему генералу Кутузову доложить ему, «что при отступлении из Москвы потерь не было». «Когда я донес об отступлении нашем через Москву, — вспоминал Акинфиев о встрече с Кутузовым, — он расспрашивал меня о Мюрате, что он говорил, и даже о подробностях его истинно театральной одежды; удостоил благодарить меня… за исполнение этого поручения».
К концу дня 14 сентября Москва была покинута русскими войсками. В это время Василий Алексеевич Перовский, в продолжение всей кампании 1812 г. до Москвы бывший квартирмейстерским офицером при казацких полках, составлявших арьергард 2-й армии, 14 сентября по семейным делам оказался в Москве. Он не сумел выбраться из города, в который уже вступили вражеские войска, и попал в плен к французам.
В своих записках он рассказал о своем пленении, о пребывании французов в Москве, ненависти к ним жителей, бесчинствах, грабежах и насилиях, учиненных вражеской армией. Один раненый французский офицер поведал ему поучительную историю своего ранения. Этот офицер в день взятия Москвы находился во французском авангарде, с музыкой приближавшемся к воротам Кремля.
У входа «были они встречены ружейными выстрелами. Это была толпа вооруженных жителей; выстрелы ранили несколько человек… не успели еще опомниться, как отчаянные с криком «Ура!» бросились на французов, — тогда-то и пострадал новый мой знакомый, — писал Перовский. — Один большой, сильный мужик бросился на него, ударил штыком в ногу, потом за ногу стащил с лошади, навалился на него и начал кусать в лицо; старались его стащить с офицера, но это было невозможно, на нем его и изрубили».
16 сентября арестованного Перовского вели по улицам города. «Нельзя представить себе картину Москвы в то время, — вспоминал он. — Улицы покрыты выброшенными из домов вещами и мебелью, песни пьяных солдат, крик грабящих, дерущихся между собой; во многих местах от забросанных улиц, дыма и огня невозможно было пройти. Пожар, грабеж и беспорядок царствовали более всего в рядах, в городе: тут множество солдат разных полков таскали в разные стороны из горящих лавок платье, меха, съестные припасы…»
По словам Перовского, французы «были обмануты в своих ожиданиях или намерениях. Надеясь в Москве отдохнуть, они не нашли и квартиры». Кругом пылал пожар.
Перовский рассказывал, как их, пленных, голодных, раздетых и разутых, гнали в Смоленск. Любопытно его свидетельство, что колонна пленных «слишком из тысячи человек» состояла отнюдь не только из военных, взятых на поле боя. Таких было мало. Другие «понапрасну делили с нами горькую участь. В солдатской колонне много было купцов и крестьян. Французы ссылались на их бороды, уверяли меня, что это казаки. Тут были и дворовые люди и даже лакеи в ливреях, которые, по мнению провожающих нас, были также переодетыми солдатами». Тех, кто не мог передвигаться или из-за усталости и болезни отставал от хвоста колонны более чем на 50 шагов, тут же расстреливали.
«День ото дня становился поход от холода и голода тяжелее, и число умирающих и пристреливаемых значительнее. Несчастный пленный, чувствуя, что силы его покидают, отставал понемногу, прощаясь с товарищами; все проходили мимо него, конвойный солдат один оставался при нем, пристреливал его и догонял потом колонну, заряжая потом ружье».
Колонну пленных вели по Бородинскому полю. «Мертвые тела людей и убитые лошади были не прибраны… Большая часть трупов были без одежды. Терпящие нужду в оной французские солдаты искали ее на мертвом товарище или неприятеле».
Записки В.А. Перовского, опубликованные в «Русском архиве», послужили Л.Н. Толстому материалом для его романа «Война и мир». Он заимствовал из «Записок» эпизоды, связанные с пребыванием Пьера Безухова в плену в Москве, с допросом у Даву, выходом под конвоем из Москвы, условиями похода, голодом.
Из книги Павловой Л.Я. «Декабристы – участники войн 1805-1814 гг.», М., изд. «Наука», 1979 г., с. 43-46.
Оставить комментарий